Вернуться домой

Рождественского угощения Кастиэля хватило бы на семерых полузащитников. Жареная курица, рагу, картофельное пюре, запеканка из зеленой фасоли, макароны, мини-корн-доги, печеные бобы, белый рис, булочки, желе из лайма, M&Ms и, конечно, мармеладные медведи. Всё было невероятно вкусно. — Должен признаться, — сказал Дин, жуя, — еда гораздо нормальнее, чем я ожидал. Мне казалось, ужинать придется тако с тофу и фалафелем. Кас наколол мармеладного медведя на вилку. — Это было бы эгоистично с моей стороны, не так ли? — спросил он. — Готовить еду только для себя? — он осторожно откусил голову медведю. Дин медленно прожевал свой мини-корн-дог и проглотил. — Я не думал об этом с такой стороны. Кас откусил коротенькие ножки мармеладного мишки, а потом полностью засунул его в рот и съел. И улыбнулся Дину. — Кроме того, Рождество — пора единения и встречи со своими корнями, воссоздания самых любимых воспоминаний и купания в ностальгии. Я не знал, что было традиционным в Канзасе, поэтому собрал разнообразные вкусности, на которых сам вырос... Дин отложил серебряную вилку и уставился на него. — Откуда ты знаешь, что я из Канзаса? Кас растерянно моргнул. — Мне казалось, это очевидно, — он поднял стоявший рядом кувшин. — Еще лимонада? — Нет, спасибо, — ответил Дин, все еще не в силах отвести взгляд. — Почему это очевидно? Кас налил себе лимонада и пожал плечами. — Просто... мне это всё ясно. Ты, наверное, как-то упоминал об этом. Дин кивнул; вот только ему не казалось, что он упоминал об этом, и невозможно было не чувствовать себя каким-то голым, загнанным в угол, незащищенным, потому что для Каса было очевидным то, о чем никто не удосужился спросить. Он положил еще одну ложку макарон и ощутил непреодолимое желание как-нибудь отплатить Касу. — Кстати, почему ты празднуешь Рождество? — спросил он резковато. — Я думал, ты агностик. Разве мы не должны ужинать в день зимнего солнцестояния? Уголок рта Кастиэля слегка приподнялся, и он принялся за бобы. — Да, Дин, — ответил он. — Я помню. Дин нахмурился. — Что помнишь? — Минувшие выходные. Когда ты поцеловал меня, — Кас вздохнул, покорно уставился в свою тарелку и тихо сказал: — Я хотел подарить тебе хорошее Рождество, потому что боюсь, что наша дружба долго не продлится. И мне хотелось, чтобы у тебя обо мне остались хорошие воспоминания. Дина одновременно бросило и в жар и в холод, но в основном он был просто ошеломлен. — Какого хрена ты несешь? Мы друзья. Хочешь сказать, что больше не желаешь быть друзьями? — Я купил три пирога, — выпалил Кас, всё еще глядя в тарелку, и его щеки слегка порозовели. — Были яблочные, вишневые и тыквенные, и я не знал, какой бы ты выбрал, поэтому купил все три. Дин был крайне смущен. — Кас, — сказал он и в голосе его прозвучала умоляющая нотка, — я понятия не имею, о чем ты. Кас крепко зажмурился. — Извини, Дин, я... Блядь. Вот черт. Мне нужно покурить. Он встал из-за стола и быстро вышел в коридор. Какое-то время Дин сидел один в столовой. Потом встал и пошел за Касом. В темный коридор из открытой двери спальни лился желтый свет. Дин подошел к двери и увидел Каса, сидевшего на матрасе на полу: он возился с зажигалкой и сигаретой. Комната была скудно обставлена — лишь лампа у изголовья матраса, пепельница и большая черная пентаграмма из изоленты на деревянном полу. — Ты бросил ужин ради поклонения дьяволу? — Дин прищелкнул языком. — Вряд ли это соответствует духу праздника, Кас. Тот вздрогнул, услышав его голос, и опустил плечи. — Это символ защиты, — пробормотал он, не выпустив изо рта сигарету. — Я здесь медитирую. Дин подошел, сел на край матраса и постарался взять себя в руки. — Слушай. Прости... если я оскорбил тебя, когда поцеловал. Я знаю, ты, наверное, чувствовал, будто я использую тебя, ведь я был одинок и пьян. И ты был бы прав. — Он почесал затылок и смирился с тем, что будет краснеть всю оставшуюся жизнь. — Но если ты сможешь простить меня, я всё равно хочу быть твоим другом. Кас усмехнулся, покачал головой и выпустил облачко дыма. — Моя сестра Анна однажды сказала мне: «Джимми, знаешь, в чем твоя проблема? Ты видишь что-то, чего не можешь иметь, и знаешь это. И говоришь себе, что это тебе всё равно не нужно. Но при этом долго и пристально рассматриваешь желаемое, каждый день проходишь мимо витрины, слегка вздыхаешь и тычешься в нее носом; заходишь внутрь и иногда смотришь на цену, но всё равно продолжаешь желать. Ты не умеешь отпускать», — он затянулся и выдохнул дым. — Ну, на этот раз я действительно сделал это. Облажался с нами обоими. Прости, Дин. Клянусь, я не хотел. В животе у Дина как будто что-то перевернулось, в голове возникла странная лёгкость, а по рукам пробежали мурашки. — Кас, за что бы ты ни извинялся, это, вероятно, не так уж плохо. Кастиэль повернул голову и сурово посмотрел на Дина. — Ты прекрасно знаешь, за что я извиняюсь. Дин сглотнул, почувствовав, будто его горло внезапно заржавело, и выдавил: — Насколько я могу судить, ты говоришь, что я тебе нравлюсь, но я под запретом. Кас отвернулся и поднес сигарету ко рту. По телу Дина пробежала дрожь, и он пробормотал: — А ес... ли... Если нет... Нет запрета? Кас замер. Затушил сигарету в пепельнице. Положил руки на колени. — Что ж, — он откашлялся. — Это... — он откашлялся снова. — Понятно. Дин невольно усмехнулся, потом засмеялся. — Погоди-ка, я тебя удивил? Я только что сказал что-то, чего экстрасенс Кастиэль не ожидал? Кастиэль с негодованием посмотрел на него. — Я, блядь, все время знал, что ты запал на меня, Дин Винчестер, просто не думал, что ты это признаешь! Ты уже раз семь повторил мне, какой ты «натурал»! — он изобразил пальцами кавычки. — Ой, да ладно, — Дин закатил глаза. — Ты понятия не имел! И просто обалдел от этого. Кас фыркнул. — Я обалдел, потому что мгновенно представил себе это... — и вдруг он обхватил ладонями лицо Дина и поцеловал его, как какой-то сраный бог секса. Дин был ошеломлен всего секунду. И уже в следующую он целовал Каса в ответ, проводя руками по его волосам, кусая его губы, и, о, Боже, как Кас стонал! Дин толкнул его на кровать, тяжело дыша и запихивая язык ему в горло; они оба задыхались и терлись друг об друга, и, блин, это было так хорошо — ноги Дина были зажаты между его ногами, и он продолжал целовать, и засовывать руку под свитер Каса, и всё прочее, что обычно проделывается с цыпочкой, ну и хрен с ним — Касу в любом случае нравилось. Он кусал, стонал и лизал шею Каса, целовал и терся изо всех сил, и Кас впивался ему в спину пальцами: быстрее, сильнее и бля, бля, еще и снова, и опять, и еще. Кас задыхается: «Дин, Дин, я собираюсь, я сейчас кон... БЛЯ-Я-Я!». Они рухнули на пол, тяжело дыша, а потом Дин скатился с Каса и растянулся на матрасе. — Счастливого Рождества, — прохрипел Дин.