Вернуться домой

Верхний этаж дома Кастиэля был белым. Нетронутым, беспримесно-белым. Белые стены, белая плитка, парочка белых оттоманок, белый письменный стол и белая дверь — все отражало яркий дневной свет, льющийся во французские окна. Дин совсем не так описывал это место. — Добро пожаловать в мой кабинет, — сказал Кастиэль. Он повернул ручку и открыл дверь. — Тут моя студия. Она была огромной. Сэм решил, что Кастиэль, вероятно, снес несколько стен. Высокий потолок, деревянный пол, светло-голубые стены, искусно развешанные повсюду фотографии в рамках. Больше всего было фото природы, закатов, прекрасных пейзажных кадров. Он действительно был фотографом. Кастиэль шел впереди, стук его ковбойских сапог эхом отдавался от деревянного пола. — А вот мой последний проект. Он еще не закончен. Сэм вытаращил глаза. Это была гигантская увеличенная фотография четок на белом фоне — примерно метра три в поперечнике — с вырезанными и замененными кусочками. Как и в обычных четках, эти состояли из повторяющихся пять раз десяти бусин, дополнительной цепочки и ещё одной бусины (Сэм почему-то вспомнил, что такой десяток назывался «декадой»[1]), а затем петля замыкалась в медальон с изображением Марии, и последний кусочек свисал — одна бусина, цепочка, три бусины, цепочка, одна бусина, — и венчался распятием. Почти каждая бусина в десяти наборах была заклеена фотографией мужского затылка — головы были всех цветов, форм и причесок, слегка склоненные, с открытым затылком. Одиночные бусины были заменены пятью фотографиями рук, сложенных, как в молитве. Медальон Марии был еще не тронут. Но распятие в конце было вырезано, и под ним были две скрещенные руки: чопорно и ровно сложенные ладони. Над четками простым шрифтом большими черными строчными буквами было написано: «Иисусе мой, прости нам наши грехи, спаси нас от геенны огненной». А потом ниже: «Приведи все души на Небеса, особенно те, что больше всего нуждаются в Твоей милости». Кастиэль наблюдал за ним, следил за его лицом, ждал реакции. — Я назвал это «Скорбные Тайны». — Я... — Сэм заморгал, чувствуя, как в груди нарастает какое -то неописуемое чувство. — Это невероятно, но я не знаю, улавливаю ли я смысл. Кастиэль повернулся к своему творению, настороженно глядя на него. — Каждая из этих голов — фотографиия католика-гея. Некоторые скрываются, некоторые — нет. Но самое странное в церкви то, что это почти не имеет значения. Быть геем в церкви — это как заговор; ты молчишь, опускаешь голову, и все молча соглашаются смотреть в другую сторону. Он помолчал, потом указал на скрещенные руки. — Знаешь, так люди раньше молились. Руки скрещены на груди. — Это твои руки? — спросил Сэм. Кастиэль кивнул. Сэм провел рукой по волосам. — И давно ты над этим работаешь? Тут, наверное, человек сорок пять. — Понятия не имею, — Кастиэль пожал плечами. — Несколько месяцев. Медленно. Они не любят рисковать. Тут принцип сарафанного радио — я нахожу человека, он рассказывает мне о своем знакомом, а тот — о другом знакомом, и так далее. Я должен гарантировать им анонимность. И убедить их прийти сюда. Сэм чувствовал себя ошеломленным, просто стоя рядом с этой работой. — Это много для тебя значит, да? Почему ты не показал ее Дину? Кастиэль посмотрел на фотографию скрещенных рук. — Женщины, которые умерли. Ты собирался рассказать мне о них. — Нет, не собирался! — заартачился Сэм. Кастиэль перевел на него взгляд. И на мгновение Сэм ощутил на себе всю его пристальность: эти сосредоточенные голубые глаза, прямо сверлящие его и говорившие: «ты мне — я тебе». Приказ. Ладони Сэма вспотели. Он выдохнул и сдался. — Все началось с Джесс. Моей девушки из колледжа. Это была одна из тех ужасных странностей — аневризма. Я не знал, как с этим справиться, но Дин был рядом. Я бросил институт, он взял отпуск, и мы отправились в путешествие по Америке, — Сэм улыбнулся про себя. — Это было ужасно и прекрасно одновременно. И удерживало меня в целостности, понимаешь? Но потом... — он сглотнул. — У папы произошел сердечный приступ. И нас обоих это ошарашило. Дин уже не мог посвятить всего себя мне, и мы оба просто... Развалились на части... — Сэм покачал головой, по спине пробежала дрожь. — Не знаю, зачем я тебе это рассказываю. Кастиэль просто смотрел на него, не отрываясь. — В общем... — Сэм неловко засунул руки в карманы. — Это было уже слишком. Дин исчез, потерялся в собственном мире. У меня никого не было. А потом появилась одна девушка — Руби — и она... бесила. Была опасной. Живой. И я подумал, что если перестану так сильно переживать, то смогу снова начать жить. Кастиэль улыбнулся. — Звучит очень просто, правда? Так оно и было, по крайней мере для меня. Однако затем я начал с мелочевки. Немного оксиконтина никому не повредит. — Сэм фыркнул. — Я плотно сидел на стимуляторах. Они заставляли меня чувствовать, будто я все могу контролировать и делать все, что захочу. Кокаин, амфетамин, экстази, даже немного метамфетамина в конце, когда ситуация превратилась в отчаянную... — он поморщился и потер локоть. — Черт, я был на самом дне. Воровал у Бобби и Дина, расплачивался... услугами… трахал Руби... — И ты бросил, — Кастиэль сказал это так буднично, словно речь шла о работе. — Просто бросил. Сэм глухо рассмеялся. — Даже тогда — нет. Я натворил столько, что не описать. Это было безумием, но единственным, что у меня осталось. Нет, все произошло, когда умерла вторая женщина. Руби. От передозировки, и... — Сэм закрыл глаза, чувствуя тяжесть в животе. — Это я ее уколол. Когда он открыл глаза, Кастиэль, наконец, выглядел удивленным. — Хотел бы я сказать, что любил ее. Но нет, — признался Сэм. — Я нуждался в ней, но это ведь совсем другое. Она больше не была моей девушкой, она была моим дилером. И заботилась об этом. Так что это было не то же самое, как когда умерла Джесс, но... до того момента я думал, что не боюсь смерти. Закидываясь дурью, я смирился с её неизбежностью. Но когда она задыхалась в моих объятиях в убогом номере мотеля, я вдруг понял... Она начала умирать давным-давно, и я тоже, — он пожал плечами. — Поэтому я позвонил Дину. Кастиэль медленно кивнул и отошел от Сэма, оглядывая студию. — Когда я искал дом, я не искал место для жизни. Я купил тот, в котором хотел умереть. Мы все когда-нибудь умрем, так почему бы не запланировать это? — уголок его рта приподнялся. Он проходил мимо своих фотографий, и голос его звучал рассеянно, будто он говорил сам с собой и попросту забыл о присутствии Сэма. — Не здесь, а внизу. В каком-нибудь уютном, теплом, ностальгическом месте — именно там. Где-то, где, узнав о моей кончине, соседи опечалятся, но плакать не будут. А станут жить дальше, и это будет просто еще одним поворотом космического колеса, еще одним сдвигом в существовании, оборотом в цикле. Он остановился у фотографии камина и задумчиво посмотрел на нее. — Потом переехал Дин. И рядом с ним я не хочу умирать. Самое странное, что Сэм не знал, имел ли Кастиэль в виду, будто именно из-за Дина не хочет умирать, или же просто ему не хотелось, чтобы тот был рядом, когда он умрет. Может, поэтому он и выпалил: — Я чист уже три месяца и никогда не был счастливее. Кастиэль усмехнулся и положил руку на рамку. — Спасибо за попытку, но я уже завязал. По крайней мере, с запрещенными веществами. Что-то напряженное расслабилось внутри Сэма. — Давно? Кастиэль, прикидывая, глянул вверх. — Две недели. Брови Сэма поползли вверх. — Серьезно? Так недавно? Почему? А потом Кастиэль посмотрел на него и едва уловимо улыбнулся. — Потому что меня попросил Дин. Теперь внутри Сэма зародилось совсем иное ощущение. Но прежде, чем он смог подобрать нужные слова, Кастиэль прервал его размышления. — Как ты относишься к черепахам? — Они какие-то странные, — ответил Сэм. — Я не любитель рептилий. Кастиэль кивнул и потер руки. — Хорошо, это хорошо. Я собираюсь выкурить их, и мне не нужна на хвосте Гринпис. — Выкурить? — спросил Сэм, стараясь не выдать своего замешательства. Кастиэль открыл дверь кабинета и жестом пригласил Сэма следовать за ним. — Я слышу, как они пробивают туннели в стенах. И ничего не могу сделать. Сэм последовал за ним, уже собираясь попросить Кастиэля рассказать поподробнее, когда в кармане зазвонил телефон. — Сэм? Где ты? — жестко спросил Дин, когда Сэм принял вызов. — Что твой чемодан делает у меня на пороге? — Мой самолет прилетел раньше, а тебя не было дома. Я с Кастиэлем. Дин выдержал паузу. — Он впустил тебя в свой дом? Не спрашивая разрешения, Кастиэль протянул руку и взял у Сэма телефон. — Здравствуй, Дин. Сэм уже идет. Он поможет мне с черепашьей проблемой чуть позже. Потом захлопнул телефон и вернул его Сэму. Сэм усмехнулся. — Очень смело с твоей стороны вот так бросить трубку. Он ведь серьезно потом даст тебе за это. Кастиэль усмехнулся. — Я на это и рассчитываю. Сэм не знал, что сказать, поэтому просто открыл дверь и посмотрел на хозяина дома. — Я лучше пойду, пока он не начал обыскивать мои сумки. Кастиэль отсалютовал ему. — Да пребудет с тобой сила. Сэм вышел за дверь и помахал, но внезапно остановился. — Кастиэль. Кастиэль поднял брови. — Дин говорит, ты видишь ауры, — Сэм гулко сглотнул. — Какого цвета моя? Лицо Кастиэля смягчилось, а губы сжались в тонкую линию. Он окинул Сэма коротким взглядом. — Ты индиго, Сэм. Цвет вины и стыда. Она окутывает тебя, словно саван. Но для этого не обязательно видеть ауры. Сэм кивнул, глубоко вздохнул и стиснул зубы. Кастиэль положил руку ему на плечо. — Ничего не решено. Дух покаяния — не наказание, а искупление. Ты не найдешь его внутри себя и должен обратиться вовне, и найти его в других. Хочешь быть хорошим — поступай хорошо. Ты способен на доброту, — Кастиэль посмотрел ему прямо в глаза. — Знай это, Сэм. Ты способен на доброту. Сэм быстро заморгал и просипел: — Спасибо. Затем быстро зашагал к дому Дина и по дороге вспомнил о проекте Кастиэля. «Иисусе мой, прости нам наши грехи, спаси нас от геенны огненной». Склоненные головы. Сцепленные руки. «Скорбные Тайны». «Приведи все души на Небеса, особенно те, что больше всего нуждаются в Твоей милости». И он задался вопросом, какие цвета видит Кастиэль в себе.