Германия.
Время беспощадно утекало куда-то постепенно, минута за минутой, каждый день, спросите куда? — в котёл под названием «бесполезно потраченное», особенно в стране, в которой так много прошлого и так мало настоящего для одного конкретного человека. В городе, где так много незнакомого, но везде образы, которых когда-то она могла касаться. Время здесь будто схоже с понятием «застывшее», и даже люди на улицах бродят слишком размеренно, медленно прикрывают глаза, неразборчиво и тихо что-то бурчат и потягивают с неприятным звуком свой кофе из маленького стаканчика. Казалось бы, лето, а они кофе горячий из стакана пьют. И все это так медленно, что энергичность Оливии кажется ей самой же совершенно необъяснённой, мнимой и, как минимум, странной. По крайней мере ей кажется так именно сейчас, когда она в десять часов утра того же дня несётся на всех парах в салон Дрейка, надеясь на свой диплом, свой ум и данное обещание Дрейком о том, что работа в его салоне Оливии всегда обеспечена, как и хорошая зарплата. Она, конечно, не уверена, что это будет касаться её шестидесятилетнего возраста, ведь не каждый захочет покупать грациозный гиперкар у женщины в юбке до колена, не такой грациозной, как сама машина, но ей пока двадцать три года, и хоть на что-то она да надеется. Её расстроил тот факт, что потраченные несколько лет на обучение в Австрийском Университете дало так мало плодов. Чёрт! Это даже не обеспечило её хорошим трудоустройством. Но Оливия с ненужным дипломом на руках идёт к своему другу, работать консультантом в автосалоне и, по-моему, это профессия никак не связана с историческими науками. В общем, как и сказала однажды её драгоценная и горячо любимая, ещё и остроумная мама: «Оливия, не факт, что твой диплом тебе понадобится, просто подложи его потом под горшок с цветами — больше пользы от него будет.» Оливии мысль мамы кажется сейчас единственной разумной, и не зря мам называют самыми умными женщинами, которые ерунды, знаете ли, не скажут. И на самом деле, советов мамы на протяжении пяти лет очень не хватало, особенно, когда Оливия придумывала отмазку в университете, почему она решила, что заявиться с перегаром — хорошая идея. Да и кто вообще сказал, что выбор профессии у Оливии есть: даже с хорошим дипломом Оливии будет тяжело устроиться на работу с такой хорошей должностью, какой является должность консультанта в салоне Дрейка — она молода, не имеет определённый стаж работы и максимум будет работать мелким юристом в какой-нибудь конторе, проводя сон и обед в кипе бумаг. Ей придётся несколько лет набираться опыта, пробиваться и не факт, что она пробьётся, ведь по сравнению со многими другими юристами, у неё нет так много денег, как раньше, для оплаты себе рабочего места и достойной будущей работы. Даже карьера порой стоит денег. И пусть некоторые скажут, что Дрейк сейчас выступает как разменная монета, Оливия не согласится и скажет, что Дрейк сейчас — единственное спасение на оплату квартиры, налогов и покупку продуктов. Это правда, у Оливии хватает денег лишь на то, чтобы снимать квартиру первый месяц, для оплаты следующих месяцев ей срочно нужна хорошая работа с такой же хорошей зарплатой, а Дрейк человек щедрый, да ещё и так горячо звал Оливию к себе на работу, что чуть ли не выпрыгнул из штанов, услышав, что скорее всего она так и сделает. Но это ведь было пять лет назад… Всё ведь могло измениться… Оливии на самом деле страшно. Страшно представлять лицо Дрейка после пяти лет своего отсутствия в его жизни, страшно так сразу просить работу, это даже кажется ей наглым, отчего она смущается и кусает губу, а ещё страшно слушать его речи насчёт её глупости и эгоизма. Ей просто страшно, потому что она знает, в чём оказалась не права. Она нервничает, переживает и боится реакции. Дрейк — единственная тонкая, очень тонкая нить из прошлого в будущее. Неизвестно только, из тёмного в светлое, или из светлого в тёмное. Она не обвиняет себя в том, что покинула страну, обвиняет лишь в том, что посмела бросить дорогих людей, посмела заставить кого-то переживать, свыкаться с мыслью, что та самая Оливия Боско должна быть вычеркнута из жизни. Её саму тошнит от предателей, коим она сейчас является, да и оправданий она на самом деле не придумала, мысли заняты лишь тем, как она в какой-то степени скучала, и это чувство перекрывает страх того, что она может быть выгнанной из светлой квартиры, если перестанет её оплачивать. В какой-то мере, Оливия идёт в первую очередь не для того, чтобы попросить работу, а ищет предлог увидеть Дрейка, образ светловолосого друга до сих пор остался в памяти: детский, невинный с длинными пушистыми ресницами и пухлыми губами. Он чем-то схож с ребёнком, но с ребёнком с опасным видом занятий — машинами, гонками, механикой, с которыми Оливия также собирается тесно познакомиться. Оливия бредёт сейчас к остановке, чтобы доехать до салона, путь к которому занимает минут тридцать. Она боится, собирается уже развернуться, но понимает, что, как бы страшно и эгоистично это не было, но другого выхода у неё нет, точно также у неё совсем ничего нет в Германии: ни родственников, ни работы, ни тех, кто был пять лет назад. Дрейк так и остаётся снова тем самым Союзом Спасения для Оливии. Поэтому она усаживается на место у окна в автобусе и следит за меняющимися образами за окном: люди, такие же, что и раньше, но обновлённые магазины, знакомые центры и всё же новые лица, кажется, они даже с улыбкой. В автобусе на редкость прохладно, от этого, в такую душную погоду, глаза девушки прикрываются, на какой-то миг даже тревога исчезает и ехать к Дрейку по-особенному приятно — эйфория встречи. Размеренная музыка в наушниках отвлекает от всей той стоящей, иногда гнетущей тишины в автобусе. Постепенно страх перед встречей с Дрейком уходит, теперь чувство «поскорей бы увидеть» начинает в ней расти в геометрической прогрессии. Какой бы страшной эта встреча не оказалась, она в любом случае остаётся желанной для Оливии. Из-за своего слегка размазанного по всем стенам автобуса состояния Оливия чуть было не пропускает свою остановку. Когда же она неуверенно доходит до своей конечной точки, немного выпадает из реальности — салон Дрейка, который, ну мягко говоря, преобразился буквально слепит своими масштабами, что Оливия даже морщится от свечения, исходящего от высокого здания с плоской крышей. Полностью стеклянное здание, а за толстым стеклом — новейшие модели машин разного производства из разных стран, отполированные, страшно грациозные, страшно дикие, и даже их незаведённый мотор кажется оглушает своим мурчащим и ревущим рыком всю округу, неподалёку от центра. Это высокое здание, выше, чем-то, в которое Оливия приходила раньше. Вокруг центра десятки машин, а люди в салоне постоянно передвигаются, с оценкой разглядывая невероятной цены машины. С улицы Оливия видит невероятно дорогие костюмы покупателей, но она почему-то уверена, взглянув на консультанта рядом с пожилым уже мужчиной, костюмы работников стоят не меньше. Не верится, что эта огромная махина — салон Дрейка, который сам начал его с самого нуля и вот чего добился. Он добился невероятной красоты и невероятной харизмы своего салона и того, что внутри него представляется богатым и авторитетным людям. Страшно подумать, каким стал сам Дрейк. Оливия шумно сглатывает, никогда ещё эйфория от встречи не мешалась в ней с чувством шока и невероятного восторга. Она даже пальцы заламывает, щипает, потому что не верит в то, что видит. Она видит труд и цель, которые идеально сочетаются в любом представителе человеческой расы. Рыжая ещё немного заламывает татуированные пальцы, выдыхает и прямой наводкой, с широко открытыми глазами следует прямиком к своей цели — двери и хорошей работе. На регистрации её сразу же встречает приветливая девушка с тугим пучком на затылке, но поражённая лёгкой музыкой и приятным запахом лаванды Оливия, не слыша девушку, прямиком следует туда, куда ведут глаза. В зал показа автомобилей входить она всё же не решается, а рассматривает бесчисленное количество блестящих и матовых автомобилей через плотное, украшенное в уголках стекло с вытаращенными глазами. Пока девушка с тугим пучком её окрикивает, просит вернуться, Оливия беспардонно, забыв правила приличия, оглядывается, слышит даже через стекло, как консультант что-то монотонно рассказывает покупателю, а тот оценивающе кивает. Оливия поражена — не так она себе всё представляла, но действительность оказалась лучше ожиданий. Она поражена и Дрейком, которого теперь намерена найти и спросить: «Как?». Она всё же возвращается к регистрации, где девушка, уже покрасневшая от постоянных окриков рыжей, сидит насупившись и сместив брови. Восхищённая Оливия этого совершенно не замечает. — Здравствуйте… — Здравствуйте, я бы хотела попасть к мистеру Остерману, он на месте? — Оливия рубит с плеча, а ведь девушка даже не успела спросить, что рыжей нужно. Оливии непривычно спрашивать о Дрейке, как о директоре такого крупного салона и «мистер Остерман» действительно произносить тяжело, но достаточно сладко. Девушка на регистрации как-то ухмыляется, и только сейчас Оливия понимает, что звучала глупо. Она даже не похожа на богатого покупателя в своём лёгком красивом сарафане тёмно-винного цвета. Она скорее походит сейчас на школьницу, а уже рвётся к генеральному директору крупного автосалона. Оливия почему-то уверена, что, если бы работники пропускали всех таких девушек к Дрейку, у того бы не хватило времени не улучшение бизнеса. Но в следующую минуту девушка пялится на монитор компьютера и смотрит на неё снизу-вверх. — Он сейчас свободен, но что Вы хотели? Как ваше имя? — «Девушка-с-тугим-пучком» смотрит всё ещё с насмешкой на рыжую, отчего у той, по странной случайности, лишь прибавляется уверенности и надежды, что, может быть, Дрейк упоминал о ней хотя бы раз в этом салоне, и если она скажет имя, то сможет к нему попасть именно сегодня и именно сейчас. Другого шанса нет: она уже винит себя, что не оделась в костюм, а пришла в платье, винит, что выглядит сейчас уставшей слегка, но довольна, что сделала стоящую укладку, которая помогает ей выглядеть старше восемнадцати лет в то время, как ей уже двадцать три. Оливия опирается о длинный, гладкий стол, привставая на носочки и, как положено, ворует жменю конфет, которые не ест, из древесной вазочки. Девушка, занятия несколько минут в своём компьютере, поднимает на Оливию вопросительный взгляд, и Олив хватается, потому что ещё не сказала имени. — Оливия Шек… — Оливия осекается, Дрейк точно не знает её новой фамилии и если упоминал о ней в салоне, то точно под настоящей фамилией. — Оливия Боско, — с великим трудом ей удалось произнести фамилию из её «старой» жизни, но что-то резко и приятно затопило сердце. Девушка у регистрационного стола резко расширяет глаза, перестаёт что-то листать в компьютере, мечет ними под удивлённый взгляд рыжей, а затем поднимается с крутящегося удобного стула и просит следовать за ней, цокая своими ультратонкими шпильками. Оливия чуть ли не бежала за высокой, но худощавой девушкой, а потом невероятно трусилась, стоя в стеклянном лифте за спиной светловолосой. Она то и дело разжимала и сжимала ладони, нервно поглядывая за стены лифта, отчётливо видя, как два парни в одинаковых костюмах уже выходили со своими клиентами из зала показа и широко улыбались, скрепляя ладони в рукопожатии. Если Дрейк поможет, то и Оливия так же будет иметь своих клиентов, знать, какая у них кожа и снова, на какой-то миг спуститься в мир богатства, пусть и через посредников в лице дядек и тётушек. И когда парни пропали с поля зрения, снова стало страшно. Остались какие-то минуты до предстоящей встречи. И вообще…***
Ты так ждала сей нежной встречи, Мне показалось, вот-вот — умрёшь. И улыбаясь, слегка сгибаясь, озвучила ты свой вопрос. Казалась хрупкой и уязвимой, когда услышала «Войдёшь?» Мне показалось, на мгновенье, что не люблю — Но это ложь. «А ты скучаешь?» — «Не ощущаешь?» «Со мной играешь?» — «Я проиграл», «Тогда сдавайся!» — «Не приближайся» «Ты не играйся!» — «Тебя не звал».
***
Страх снова накрыл, но только тогда, как дверь благодаря стройной девушке в кабинет с золотистой табличкой распахнулась, отрыв вид не на Дрейка (слава тому господи), а на стену с окном в пол, где ещё красовались награды и полки с кубками. Входить резко перехотелось, нелепое чувство отрешённости, холодной дрожи накрыло, отчего девушке-с-тугим-пучком пришлось Оливию даже толкнуть ближе к открытому проёму, в то время как та пыталась даже сопротивляться и пару раз царапнула работницу, отчего та на неё недовольно взглянула и зашипела, отпрыгнув от рыжей, как от огня. Теперь же работница на шпильке как-то настойчиво и неустойчиво кивала на дверь, пока Оливия, так же, как и блондинка, сжимала тонкие кисти у груди и почти ломала себе пальцы, закусывая губы и смотря на то работницу, то на дверь, то в пол. Ей хотелось и не хотелось. Хотелось, чтобы Дрейк просто обнял и простил за всё. Но Оливия и сама бы такого никому не простила. Страх и желание смешались, рождая какую-то бурю внутри хрупкой, хрустальной натуры. В кабинете уже послышалось недовольное и до боли знакомое бархатное рычание, а затем шаги, тяжёлые, казалось, что стеклянные стены первого этажа вот-вот лопнут, вероятнее, сам Дрейк увидел, как дверь открыли, а входить не стали. Потраченное время, которого у занятых людей так мало. Оливия слышала и знает. Оливия сильнее задрожала, кружась вокруг своей оси и не зная куда деться, руки уже сами тянулись к двери, непонятно, чтобы дотянуться до Дрейка или же захлопнуть дверь. Страх пробил дно и вырвался теперь в скулёж Оливии, когда в дверях показался такой родной образ, а в глазах его читалась злость, вперемешку с нежностью, непонимание с радостью, а ещё то самое непрощение, которое Оливия так сильно преувеличила. Он стоял, схватившись крепко длинными пальцами за косяк, почти сломав плотный материал, и тяжело дышал, когда Оливия лишь попыталась улыбнуться и произнести глупое, охрипшее от липкого страха: — Привет? В этот момент сильные руки, с сопровождающим их утробным мужским рычанием, схватили девушку за хрупкие плечи, которые намеревались сломаться, но не от грубой хватки, а от чего-то другого, и рыкнув работнице «Можете быть свободна», Дрейк втаскивает Оливию в кабинет, размашистым движением закрывая, кажется, такую хрупкую по сравнению с силой его удара дверь. Тишина, которая наполнялась смыслом в данный момент давила лишь на Оливию, она сама это чувствовала. Насупившийся, но глубоко дышавший Дрейк смотрел на неё. словно на иллюзию собственного разума. Оливия уже сама стала считать себя галлюцинацией и сильнее занервничала. Ей не стало легче, когда Дрейк вплотную к ней подошёл, обжигая щёку дыханием, как только чуть к ней склонился. — Какого чёрта, Оливия? — спокойный тон пробирает до костей, отчего Оливия выдыхает, но сразу же берёт себя в руки. Нельзя терять самообладание, иначе всё пойдёт слишком плохо. Но Дрейк не позволяет, убивая все планы на самообладания, когда хватается снова длинными пальцами за плечи и слегка больно встряхивает, чтобы смотрела, когда говорит, на него. — Ты объяснишь какого чёрта, блять?! — Блондин буквально дышал тем самым разочарованием и наступившей желанной встречей, казалось, что Оливия тоже начала этим дышать. — Пять лет назад… — Да, Оливия, пять лет назад, чёртовых пять лет назад ты уехала, — Остерман словно на краю пропасти, где-то во ржи и никто его не ловит, когда он бегает по краю, нет в голосе больше той злобы, есть обида и горечь. Оливия губы даже поджимает, так больно она ему сделала. И делает сейчас себе. Возвращать всё оказалось труднее, чем бросать. — Ты не сказала, не предупредила и даже не намекнула. Я извёлся, искал причины и тебя тоже искал, ходил ко все, кто тебя знал, они тоже были без понятия, а ты так легко говоришь мне «привет», — он повышает голос в тонах, но Дрейк не любит срываться на людях — это не изменилось. Поэтому блондин опускает женские плечи и отходит к окну, зарываясь рукой в волосы и шумно выдыхая. Оливия уже не страшно и даже не стыдно, ей больно за ту боль, что сейчас в голосе её некогда близкого друга. — Прости, это был единственный выход, — Оливия усмехается самой себе: оправдывается. Она не любит оправдываться, а «прости» произносить так сложно, она почти отрывает от себя это слово, потому что это слово не стоит пяти лет. — Я изменила свою жизнь, и ты знаешь, почему, — Оливия видит, как он слегка повернул голову влево, смотря мельком на неё боковым зрением. — Что такого могло заставить тебя бесследно исчезнуть? Что могло заставить тебя так ужасно поступить, Боско, скажи мне! — он требует, по голосу слышно. Требует объяснений пропажи на пять лет, а потом грёбаное «привет». Он требует того, чтобы он знал, Оливия тоже считает, что он это заслужил. — В любом случае это в прошлом, я могу рассказать тебе, — она мажет по красивому кабинету взглядом и ухватывается им за стул, к которому подходит и медленно, будто на пробу, опускается. Сидя рассказывать куда легче, чем на дрожащих ногах. Дрейк неожиданно расслабляется в плечах, ведёт ими по очереди, а затем проходит к стулу напротив неё и усаживается, упирая подбородок в сложенный перед ним замок рук, когда локти его упёрлись в такую, кажется, шаткую поверхность. Друг не давит на девушку взглядом, смотрит в пустоту и даёт сигнал о продолжении речи. — Ты знаешь, что после всей ситуации я не была больше в безопасности в Германии, — Дрейк будто бы для себя кивает, но взгляд такой же пустой. — Я уехала, потому что хотела скрыться от угроз, которые приходили на телефон, я думала, что так смогу скрыться, но нет, — Дрейк резко переводит уже наполненный смыслом и переживанием взгляд на неё и теперь, кажется, напирает, — я улетела в Австрию и сменила фамилию, теперь я Оливия Шекли, не Боско, — Оливия запинается, но натыкается уже на мягкий взгляд друга и расслабляется, в его взгляде ещё усмешка, типа: «Шекли? Серьёзно?», Оливия эту слабую усмешку игнорирует, потому что да, фамилия странная, Оливия не делает на неё ставок никогда. — Но в Австрии стало хуже, там за мной следил настоящий человек и угроз не стало меньше, — Дрейк теперь уже не смотрит мягко, он смотрит напряжённо и сильно стискивает мощные кулаки. — Я думаю, что это человек, который связан с моей сестрой — Александр, — Оливия знает, что Дрейк понятия не имеет, кто это, но ей нужно это сказать. Она сжимает подол платья, смотрит на Дрейка в упор и следил за реакцией блондина. Да, тот самый Алекс, который умереть для неё нужен, но он перед глазами, как убийцы сестры и как её преследователь. — По этой причине я здесь, я нигде не буду в безопасности, какая разница уже, какая страна… — Оливия устало и обречённо выдыхает и несколько минут слушает тяжёлое дыхание друга. Она рассказала, высказалась. Честно: легче стало. Она переживала, как будет высказываться, как будет рассказывать то, что случилось и какие были причины. Она думала лишь о том, что её могут не принять, что прощение за такое приходит и даётся не всегда, что нужно иметь большую душу, чтобы сделать это. Она откинула мысль, чтобы возвращаться к родителям, за них она больше всего боялась. Но вот вернуться к Дрейку — оказалось единственным умным решением. И она не жалеет сейчас, потому что видит, как он глубоко впадает в себя и будто что-то там решает, душевные математические задачи. — Почему ты не сказала мне? Мы бы вместе с этим разобрались, — Дрейк не злится, в его голосе слышны переживание и понимание, отчего Оливия набирается уверенности и смотрит на него с лаской и некоторой надеждой. Она придвигает стул ближе к столу и усаживается поудобней. — Ты боялась, я понимаю, но справляться в одиночку — пустой звук. — Я знаю, но мне казалось, что если улечу, то никто не найдёт меня в другой стране, — Оливия усмехается, — но и там нашли, сволочи. Дрейк задумчиво хмурится. — Ты думаешь, что теперь преследователь отстанет? Вдруг он полетел следом за тобой? — парень напротив сильнее хмурится и с беспокойством поглядывает на жмущую плечами рыжую. Она думала о том, что тот парень мог пуститься следом за ней. Но он не знает, куда она летит, во сколько самолёт и какой район Берлина. Он не знает, где живёт и где будет работать. Оливия сама толком не знала, когда усаживалась в самолёте. Примерный план действий казался неосуществимым, но другого не было. Преследователь не должен её выследить, она почему-то уверена. Если он выследит, то считай спокойная жизнь станет для Оливии главной мечтой. Оливия отмахивается и уже улыбается более легко, когда видит, что гнев друга сошёл на «нет» и теперь тот лишь трёт указательным и средним пальцами переносицу, а потом часто-часто моргает, чтобы прийти в себя. Оливия понимает, слишком много эмоций, слишком много информации. — Не думаю, я уже неделю здесь и всё нормально, — Дрейк неожиданно и нервно дёргает шеей, отчего слышится характерный хруст. Парень сидел несколько минут, пиля нечитаемым взглядом точку где-то в окне, а Оливия всё не решалась. — На самом деле, мне стыдно просить тебя, но… — Оливия запинается: пришла самая тяжёлая часть разговора. Дрейк наблюдает за девушкой, отмечая странное поведение и вопросительно вскидывает бровь. — Ты предлагал стать консультантом у тебя… — И это всё? — неожиданно вскрикивает Дрейк, как-то больно пылко поднимаясь и торопясь к своему рабочему месту — кожаному креслу. — Вся твоя просьба, конечно, я помогу тебе, к тому же, мне нужны обаятельные работники, — Оливия разом краснеет и улыбается, потому что раньше она даже была записана у Дрейка, как «мисс Обаяние». — Но только пообещай мне одно, — он уже достал некоторые бумаги и завис над ними. Оливия смотрит на него с благодарностью, улыбается, потому что всё такой же добрый, и кивает. — Пообещай, что больше не предашь, — блондин суровеет, а рыжая слегка понурила голову и лишь прошептала слышное ему «Это была моя ошибка, но поверь, я не жалею». Ему такого ответа хватило, он в какой-то степени даже рад, что Оливия попробовала и вернулась, значит не понравилось, а это значит — второй раз так не сделает. Парень несколько минут что-то громко и размашисто пишет, спрашивает у Оливии новые данные, его рука с трудом пишет фамилию Шекли. На удивление девушки он берёт её диплом, что-то снова заполняет и говорит, что её сведения в юриспруденции ей хорошо помогут в продаже автомобиля и заключение самой документов, так как имеет полномочия. Оливия пришла за одной должностью, а получила две сразу. — И кстати, забери свою машину из гаража, — Дрейк не отрывается от бумаг, поэтому не видит шокированный взгляд Оливии: она не думала, что её ламбо ещё стоит в подземных гаражах. Она откатила её к Дрейку со свербящей болью в гаражи перед тем, как покинуть страну. Она знала, что Дрейк позаботится о машине, и почему-то она верила, что ещё встретиться со своей матовой малышкой. И не зря верила, сейчас Оливия улыбается, потому что её ждёт ещё одна неожиданная встреча — ламборгини хуракан. Наверное, это встреча не менее волнительная, чем с Дрейком. — Спасибо, — девушка улыбается и потом видит, как Дрейк левой свободной рукой открывает ящик, достаёт оттуда права девушки, которые она оставила также в тот день в салоне, но они ей, вероятно, уже не понадобятся с новой фамилией — придётся переделывать. — Вы о ней заботились? — добро усмехаясь, Оливия берёт плотные документы и рассматривает фотографию — не особо изменилась. — Мыли её каждый месяц, а также обновляли мотор, запчасти, в общем, я не знаю, зачем я это делал, но выложил бабла на эту красотку я много, — по-дружески недовольно говорит Дрейк и передаёт Оливии документы. — Тебе нужно расписаться здесь и здесь, — он указывает ручкой на две бумаги, и, Оливия, не смотря, подписывает, затем получает обратно свой диплом. — Прекрасно, кстати ты жила в Австрии и какого это? — Ничего необычного, австрийцы полные противоположности германцев*, — Дрейк смеётся. Да, он слышал где- такое и сильно удивился — язык-то один, а менталитет другой. И Оливии легко от этого знакомого негромкого бархатистого смеха, отчего хочется услышать его ещё раз. — Спасибо, что дал работу, — Оливия грустно усмехнулась: в какой-то момент ей даже стало стыдно за то, как быстро она потеряла всякий авторитет, что имела раньше, будучи с деньгами, никогда бы она не подумала, что когда-нибудь будет просить у кого-нибудь работу. А скажи ей это семь лет назад, она бы рассмеялась, а ещё и послала бы. Будучи богатой, она всегда думала, что деньги были, есть и будут, но сама же от всего отказалась. Она, конечно, всегда знала, каким трудом они зарабатываются, что они не на деревьях растут, но и это не было особой проблемой для неё. И пусть она скучает по старой жизни, там она много, что оставила и много, что потеряла, обрела — мало, а поняла даже то, что понимать нежелательно. Дрейк, она почему-то уверена, такой же: много понял, пока пробирался на вершину, много потерял, взамен не обрёл и только сейчас начинает брать от жизни лучшее, раскусывает и смакует авторитет на языке, позволяет себе им пользоваться. — Всё изменилось, Олив, — Дрейк откидывается на спинку своего кресла, расстёгивая первые пуговицы своей тонкой рубашки. Девушка видит, что тот лишь повзрослел: привычки же остались те же и манера такая же. Он словно вырос телом и лицом, но не душой. Оливии кажется, что она, сменив фамилию, сменила и личность. Сменить внешность сил и совести не хватило, рыжие волосы –как личный фетиш и знак отличия. Рыжий цвет переливает на солнце и поэтому Оливии нравится. Но фамилия новая слух режет, а старая порой забывается и плывёт в сознании. — И что же изменилось? Дрейк задумывается, а потом монотонно, но проникновенно говорит: — Не случись с моим бизнесом всё так хорошо, как случилось, я бы наверное, забросил идею ведения автосалона, ты помнишь его другим, да он был успешен, не настолько, конечно, но всё же. В один момент, когда ты только уехала, а я бросил все силы на твои поиски — мой доход спал, качество тоже, салон медленно разорялся. От прошлого салона мало, что осталось бы, один только стены, у меня не было финансов, чтобы содержать такое заведение. Но потом, наверное, от безысходности, я стал увлекаться гонками, и тогда я всё почувствовал. Мне повезло, соперничество постепенно росло, мои частые победы тоже, слухи обо мне, как о механике и хорошем уличном гонщике, который неизвестно где берёт крутые тачки, поползли, а дальше контракты, интересные личности, купли-продажи и вот — мой салон первый на весь Берлин и сделан из толстого стекла, — взгляд Оливии автоматически падает на все награды и кубки, где она отчётливо видит названия гонок, трассу и занятое первое место. — Теперь здесь покупают машины состоятельные люди, делают и обновляют их здесь чуть ли не каждую неделю, оставляют порой миллионы, чтобы их тачка выглядела лучше, чем у того, который был перед ним. Они готовы потратить миллиард, только бы мои люди сменили движок на более сильный. Они помешаны, а я на этом делаю деньги и покупаю качественные тачки не только себе, но и близким. — А твоя девушка? — она почему-то представляет ту в мехах, с сигаретой, в табаке которой крупицы золота и пьющей вино 1800 года. Она вспомнила её только сейчас и решила спросить. Не то, чтобы её это волнует, но Оливия знает, как Дрейк хотел всего самого лучшего. О ней одной он только хрупко и надломлено выражался, перед ней сел бы на колени и подогнал под её мерки целый мир. Он нуждался в ней, порой уже сам говорил, что не особо любит, а просто не может. И смысла нет, а пытаться что-то изменить — самому себе противоречить. Поэтому он с ней, наверное, до самой старости. Пусть он греет тёплые чувства к Оливии, но как бы те не пытались, замены быть не может. Дрейк может сотню раз обнять Оливию, умереть в её руках, но затем он вспомнит свою родную дома и броситься к ней. А у Оливии проще, она не сможет заменить образ одного на другой. Тот пусть и ненавистный, ненужный, но родной. — Я всё ещё хочу, чтобы она ни в чём не нуждалась, — он тепло улыбается и смотрит на повернутую ножкой к Оливии фотографию. — А она много и не требует — меня рядом только, — Он смотрит ещё несколько секунд, а Оливию буквально затапливает той нежной улыбкой, что теплилась на губах лучшего друга, поэтому, чтобы не утонуть, она решила спросить другое. Она видит по новостям, что положение в стране сменилось, не особо понимает, почему и как, но чувствует и знает на подкорке, что это что-то важное и страшное. То, от чего нужно бежать как можно дальше. — А конкуренция? — А что конкуренция? — Парень перестаёт нежно улыбаться, жмёт плечами, словно «дело обычное», а затем вызывает своего секретаря в кабинет, сославшись на то, что ещё не выпил свой утренний рабочий кофе. Все немцы в жару пьют кофе, или в Германии традиции изменились? Сколько времени утекло, что для Оливии пить кофе — странно, а для людей в стране, где она раньше жила — обычное дело? Но она лишь игнорирует просьбу Алекса и откладывает на полочку в голове, что нужно будет об этом почитать. — Я просто никому не позволяю меня утянуть вниз. Ситуация не только у меня в салоне изменилась, в стране в целом всё поменялось, мафия теперь не имеет границ, — при слове мафия перед глазами только несколько образов, а среди них можно выделить главный. Оливию пробирает до дрожи самой, даже пальцы немеют и кажется, только кофе сможет её согреть в таком холодном кабинете. Сильно вздрагивает и снова заламывает пальцы — дурная привычка — а когда замечает немой вопрос в глазах напротив, улыбается ломано и неуверенно метает глазами, только бы немым способом не отвечать на такой же немой вопрос. — Хочешь сказать, что в стране нет порядка? — в кабинет без стука, не разрывая разговор входит уже другая девушка с тугим пучком, держа в длинных пальцах поднос. Оливии от этих пучков даже глаза уже режет. И ставит сок перед Оливией, а затем относит Дрейку его утренний кофе. Оливия заторможено кивает, ведь не просила себе сок, а потом натыкается на улыбку Дрейку и благодарно кивает. — Я не знал, какой ты любишь и заказал ягодный, — Оливия смеётся и отпивает прохладный напиток, чувствуя, как по телу пробежали приятные прохладные мурашки. Напиток в такую жару — идеальное спасение. — Но да, порядка в стране давно нет. Мафия привыкла открыто действовать, дома мафий открыто воюют, не особо их волнует власть. Они по сути — сама власть, они заправляют делами общества, направляют политику в нужное им русло, но все боятся жаловаться, — он берёт кофе, поднимается с кресло и отходит к окну, не прекращая говорить. — Мне повезло, что среди моих постоянных клиентов есть пару тех, кто может мне помочь в любой момент. Сильные ребята, много возможностей и мало страха, идеальные предводители. — Ты считаешь, что такие люди должны стоять у власти? — Оливия удивлённо смотрит на друга, а тот снова жмёт плечами. — Но главное в стране — это порядок. — Нет, главное в стране — это авторитет. Пока есть авторитет, будет и порядок. А за авторитетом всегда стоят дикие без страха и сомнения, — в голосе друга сталь, он, кажется, давно переметнулся на сторону мафии, сам же сказал, постоянные клиенты — несколько парней из мафии. Они хорошо могли промыть ему мозги. Оливия почему-то вспоминает Иоанна, в груди сразу начинает бешено биться сердце и мнимый образ словно специально режет глаза. Сердце бьётся в бешеном ритме, у Оливии даже пальцы щипать на кончиках начинает. Всегда так. Но Оливия борется с самой собой. Старается изо всех сил. Она могла пять лет. Сможет и больше. Оливия сильно встряхивает головой, поднимается и подходит к Дрейку, заключая того в неожиданные, тёплые объятия, только бы справиться с образом некогда любимого. Дрейк сначала опешивши смотрит на её макушку, а затем в ответ обнимает осторожно, чтобы не перелить кофе. — Спасибо ещё раз, но мне пора уже, — голос Оливии слегка дрожит, а в голове образ не сменился, отчего Оливия до боли сжимает веки и кусает губу, что с той стала просачиваться кровь. Раньше это помогало. Но не сейчас. При разговоре о мафии, она вспомнила Иоанна. Того, кто может убить, растерзать, принять решение и помиловать. А ещё вспомнила Алекса, который не знает слова «помиловать», но знает слово «казнить». Иоанн так плотно сидит внутри девушки, что она порой даже не может, просыпается по ночам и не понимает, кошмар это или же желание. Она не знает, скучает или нет. Но знает, что забыть уже давно пора. Пять лет прошло, а она ещё теплит внутри образ. Она позволила Иоанну слишком много и теперь жалеет. Она вспоминает его только тогда, когда что-то напоминает о нём. Это как выстрел, который заставляет истекать кровью. Сейчас отвлекает только Дрейк, который поглаживает по макушке и как бы успокаивает, сам того не зная. — Обращайся, — они обнимаются несколько секунд, и как только Иоанн из мыслей Оливии уходит, она отрывается. — Я напишу тебе, как выходить на работу, — Оливия кивает и, махнув рукой, спешит к выходу. — Машину не забудь, — прожигая её спину взглядом с улыбкой, кричит напоследок Дрейк. Оливия улыбается. Она смогла. Теперь она работает. Оливия сама спускается в гаражи и спешит к накрытому тканью автомобилю. Она знает, это точно её малышка.