На грани сна и реальности

      Если бы кто-то из нас имел возможность забирать чужую боль или смерть, то ради кого мы бы согласились пожертвовать собой?       Чара спит и видит сон. Странно, ведь она уже забыла, когда ей в последний раз снились сны… по крайней мере она этого не помнила. А сейчас все было словно наяву: перед глазами стояла яркая картина с четким передним планом и чуть размытым, словно в дымке, фоном. Девушка не пугается, потому что наяву уже давно не знала этого чувства и, вероятно, совсем забыла, что оно из себя представляло. Чара просто стояла, пытаясь понять, что она должна чувствовать? - Чара? - голос эхом раздается по комнате, разбивается о до боли знакомые стены.       Слышится детский бархатный голосок, он чуть писклявый, но довольно певучий. Чара без всяких эффектов поворачивается. Этот голос она узнает из миллиона других. Он такой, каким она его любила помнить: маленьким, с наивными и полными доброты и любви глазами, пушистым и в том же зеленом полосатом свитере с кулоном в форме сердца на шее… а Чара свой давным-давно потеряла. - Давно же мы не виделись с тобой, брат, - и все-таки она не решается произнести вслух его имя… не сию минуту. - Я так рад тебя видеть, - он срывается с месте, бежит к ней, раскинув белые лапки, но Чара выставляет руки вперед, не давая ему её обнять, кажется, она это делает со слишком чужим выражением лица, потому что братишка тормозит и виновато опускает взгляд. - Прости, - шепчет она, - прости меня, Азриэль. - Ты не рада меня видеть? – голос не обиженный, скорее разочарованный. - Ты даже не представляешь, насколько я рада тебе, - успокаивает его Чара, - но это всего лишь сон, поэтому не хочу позволять себе лишнего. Я с трудом от тебя отвыкала, не хочу вновь переживать это. - Странно, - Азриэль поднимает голову и с горестью вздыхает, снисходительно улыбаясь сестре, - ты уже такая взрослая, а в твоем подсознании я такой, каким ты меня впервые встретила, маленький козлик.       Чара игнорирует последнее замечание. Ей проще помнить его именно таким. Когда он был таким, все было хорошо, хоть и возраст тут совсем не причем. Она оглядывается: они в их старом доме. В камине горит огонь, на столе стоит четыре прибора. Девушка садится на кресло, на котором всегда любил сидеть отец, а Азриэль внимательно наблюдает за ней. - Что происходит? Мама теперь ненавидит отца, отец ненавидит людей, а я ненавижу то, что вынуждена наблюдать за тем, как все страдают, не имея возможности помочь.       Азриэль присаживается на пол рядом с креслом, прижимает колени к груди. - Что тебя терзает? – он глядит в наполненные тоской глаза, хоть и выражение лица было непоколебимым, да и ответ он прекрасно знал, иначе его бы тут не было. - Она умирает у нас на руках, а мы, не имея даже шанса помочь, вынуждены просто наблюдать за этим. Это больно. - Я знаю, - Дриимур выдыхает, - знаешь, я так когда-то наблюдал твою смерть. - Это совсем другое! – резко воскликнула Чара, - моя жертва была запланированной и должна была быть ненапрасной! - Это не меняет дела. Смерть от потери близкого человека – всего сильная боль, а я вижу, что ты к ней привязалась. Ты подавлена. Тебе нужен кто-то, кто выслушает и даст совет. Кто-то, кому ты доверяешь. - Откуда ты знаешь? – девушке на мгновение кажется, что перед ней не ее брат. Она начала забывать, что братишка был проницателен, совсем как Ториэль. - Просто иначе меня бы тут не было, - он берет ее кисть в свою, - мне невыносимо смотреть на то, как ты винишь себя в очередной смерти. Нельзя брать на себя такую ношу. - Но ты ведь винил себя в моей смерти?! – Чара вздрагивает, - и не ври, что этого не было! - Винил. Винил до самой своей смерти… и долгое время после нее. Потому что думал, что мог бы тебя остановить, что мог бы все предотвратить. Мне огромного труда стоило разобраться в себе, и натолкнуть себя на верные мысли. - На какие? – с любопытством спрашивает сестра. - Есть такие вещи, которые мы не в состоянии контролировать, даже если на первый взгляд кажется, что это совсем не так. Я любил тебя больше всех на свете, поэтому я точно знаю, что если бы я мог тебя спасти, то я бы это непременно сделал. А выходит, что если я в реале не смог тебя остановить, то мои фантазии, прокручивающие в моей голове иной исход той ночи, просто мне врут, заставляя меня страдать. - Когда ты таким умным сделался? – усмехается Чара. - Видимо в твоей голове я всегда таким был.       Чара встает с кресла, медленно обходит гостиную по периметру. То, что говорит Азриэль – бесспорно верно, тут не поспоришь. Она всерьез задумалась над этими, кажется, простыми словами, которые ей никто никогда раньше не говорил. Однако одно дело осознать, а другое принять. Как говорится – сердцу не прикажешь, и если ты винишь себя, то оно будет болеть. - Как сказать человеку, который хочет жить, что его судьба – умереть? – девушка это произносит с проигрышем в голосе, Ази прижимает ушки к голове, с тоской глядит на любимую сестренку.      Он хочет сказать, как ему безумно хочется снова быть с ней рядом, как он мечтает утешать ее и поддерживать в трудные минуты, как он отчаянно снова хочет жить, и чтоб жива была Чара. Он хочет второй шанс, но молчит. С его стороны эгоистично так говорить, потому что он точно знает, что Чара мечтает точно о том же. Эта тема доставляет ей боль, которая оставляет после себя привкус несбывшихся надежд. Эта боль называется “уже поздно”. Азриэль и Чара никогда не любили эту фразу, а теперь просто ее ненавидели. Она бритвой полосовала уже зажившие, хоть и по-прежнему иногда ноющие раны. Азриэль молчит, потому что разговор сейчас не об этом, а времени у них не так много. - Просто скажи это, как бы цинично это не звучало. Так будет лучше для нее – сразу все узнать, не успев себя предварительно обнадежить. Это будет словно… - но Дриимуру не дали договорить. - Словно выстрел в лоб! – Чара была возмущена, - Ази, это жестоко! - Извини, но эта фраза будет жестокой в любом случае и убьет ее. Так или иначе, но убьет. Но чем быстрее, тем безболезненнее. Ты же знаешь, что она уже готовит себя к худшему? - Мы ей пообещали… - И вы сделали все, что могли. Она не будет вас винить, - Азриэль преграждает Чаре путь, та останавливается, - но это не значит, что вы должны это делать.       Они садятся на пол, Чара прижимает к себе маленькое пушистое тело и опускает голову на мягонькое плечо. - К черту все! – произносит она, - я не хочу просыпаться. Не хочу!       Ази обнимает ее в ответ, но Чаре кажется, что теперь она стала маленькой на его фоне, когда лапки прижимают ее сильнее к себе. Чара еще любила представлять, каким будет Азриэль, если когда вырастет. Это же ее голова. - Не говори так. Теперь ты не одна. У тебя есть Папайрус и Санс, они теперь тебя не оставят. Я очень благодарен им за это. Я рад, что у тебя вновь появилась опора.       Он ее по-прежнему любит, по-прежнему переживает за нее, желает ей лучшего, ставит ее интересы выше своих. Он счастлив так поступать, считая это своим долгом. - Ази, где все хорошие концовки? – Чара прикрывает глаза, - где они? Где? Где? Где? Где..?       Чара почти в бреду все это повторяет, а потом на мгновение засыпает. А затем чувствует, что кто-то несильно трясет ее за плечо и что-то бормочет. Это не Азриэль, голос совсем не его, но не менее приятный.       Когда девушка открывает глаза, то видит стоящего рядом с ней Папайруса. Она на кровати, опять на его кровати. Она даже не помнит, что засыпала в сугробе. Ничего не помнит. У скелета обеспокоенное выражение лица. - Чара, как хорошо, что ты проснулась! – он глядит на нее с тревожностью… и заботой. - Что случилось? – шепчет она. - Я услышал, что ты что-то бормотала. Я подумал, что ты проснулась и зовешь кого-то, поспешил сюда, а ты во сне по кровати елозишь и повторяешь одно и тоже: “Где? Где?”. Я испугался, что у тебя жар. Пощупал лоб – холодный, успокоился, но решил тебя разбудить. Тебе нехорошо? Плохой сон приснился? Ты можешь мне все рассказать – я твой друг!       Папайрус невероятно милый. Он что-то говорит, говорит, говорит, а Чара не сильно вслушивается. Она резко подскакивает и бросается скелету на шею с объятьями. - Ох, так ты хочешь обнимашек?! Сказала бы сразу, - и Папс прижимает ее к себе так сильно, что у нее хрустят кости. - Спасибо, что ты есть. Что ты есть такой, какой есть. - Чара, ты в порядке? – в ответ он слышит лишь тихое всхлипывание, - ты плачешь? Чара, зачем плакать? Я же рядом! Никто не плачет, когда рядом великий Папайрус! - Я не плачу. Честно, - врет она, сильнее прижимаясь к скелету, а тот ей верит. Доверие Папса дорого стоит, а для призрака особенно, пусть и сам скелет об этом не знает. Он по-прежнему наивен, инфантилен и доверчив, - я не понимаю, как можно жить и молчать месяцами… годами?! - Я тоже этого не понимаю, в самом деле, не понимаю, но причем тут это? - Где Фриск? - Она еще спит, - отвечает он, присаживается на кровать, а Чара оказывается на его коленях, - не говори Сансу, но меня сильно пугает ее состояние. Я вдруг подумал: а что, если Альфис не сможет ей помочь… что будет тогда?       Чара смотрит ему в глаза и думает о том, что он не заслуживает того, чтоб ничего не знать, но и не заслуживает того, чтоб знать всю жестокую правду действительности. Он глядит, словно преданный пес, а призрак хочет кусать локти под этим взглядом. Он ждет от нее ответа. Чара не сомневается, что он сам его прекрасно знает, но он хочет, чтоб Чара это сказала сама. У нее трясутся губы. Она открывает рот, как вдруг откуда-то снизу разносятся хриплые крики. Они срываются с места и бегут вниз. Чара про себя считает секунды и молчит Бога, чтоб все было хорошо. Если бы Чара могла забрать болезнь Фриск, забрать ее страдания... умереть вместо нее, то она непременно бы это сделала, даже не задумываясь. Чара по-прежнему мечтает помочь, сохраняя за собой звание чудовищу в прошлом. В конце концов, Фриск заслуживала жизнь сильнее нее, хотя Чара и жизнь-то свою с трудом жизнью называла...       Они вбегают в гостиную, хором выкрикиваю имя больной девушки.