На грани сна и реальности

      Фриск лежит на полу, сжавшись, обхватив себя руками. Она катается по полу и кричит, когда острая боль грызет изнутри. Так больно, что она не находит сил заплакать… она забывает собственное имя и не помнит, чье имя выкрикивают прибежавшие друзья. Она не припомнит, чтоб было так больно… - Милая, мы почти у цели. Еще совсем чуть-чуть. Мы сможем это, обещаю! – Санс несет на руках исхудавшее за последнее время тело. Скелеты не могут чувствовать запах, но Санс отчетливо ощущает до сумасшествия сладкий и до истерики ненавистный запах золотых цветов, которые стали неотъемлемой частью его самого драгоценного…       Фриск лишь слабо кивает головой. Она не видит, не может сама ходить. Говорить пока еще в состоянии, вот только силы этого не позволяют. Скелет несет ее на руках, а она прислушивается к его шагам, ко всему, что он говорит. А говорит он много. Он говорит. Она слушает.       Он не припоминает, чтоб она открыто жаловалась на физическую боль. Единственный раз это было, когда она со злостью вырвала растущий из бедра цветок. Он был относительно большим… с длинным корнем, крепко уцепившимся за мышцы девочки. Было много крови, а она бесконечно кричала от невыносимой боли. Она впервые сказала, что хочет умереть, а потом перестала чувствовать ноги. - Все будет хорошо. Ты только держись, сахарочек… держись.       Поразительно незаметно в комнате появляется Санс, все трое бросаются к Фриск. - Кровь! – громко и испуганно воскликнул Папайрус, увидев на полу кровяную дорожку. - Боже, - Чара почти насильно переворачивает больную девушку на спину, та непроизвольно раскидывает руки, открывая на обозрение тонкое запястье с удивительно глубокой раной и сочащейся из нее кровью. В другой руке она сжимала цветок с длинным окровавленным корнем, - она вырвала цветок! - Вижу, - Санс падает на колени, - тише-тише, сейчас полегчает, - скелет обхватывает запястье костяной рукой, через мгновение крик прекращается. - Лечебная магия у него всегда была на высоте, - Папс шепчет это Чаре на ухо. У него трясутся руки, призрак неловко берет длинные ладони в свои маленькие, сжимает их, пытаясь без лишних слов успокоить младшего скелета, - даже не представляю, где он мог этому научиться…       Фриск устало прикрывает глаза. Она тяжело дышит. Пока Санс пытается залечить рану, то без остановки разглядывает тело Фриск. Она не умирает, живет… только цветов, как будто становится больше. - Я хочу умереть, - фраза, произнесенная жалобным голоском, возвращает Санса в реальность. - Что ты такое говоришь?! – это сказано не так, как этого хотел скелет. - Я же все равно умру, не так ли? Это ведь правда? – девушка не плачет, хоть присутствующим кажется, что ей очень хочется. - Кто тебе это сказал? – не сдерживается Папайрус. - Зачем мне говорить? Мне даже не надо ждать вердикта Альфис. Ответьте честно. Я ведь умру, да?.. - Малышка, послушай… - Да, – Санса перебила Чара, все перевели взгляд на нее, - Санс, прости, но для нее будет лучше, чтобы она знала. - Спасибо, - шепчет Фриск, ей помогают снова лечь на диван. Кажется, что она засыпает. Голос у нее хрипучий, тихий и слабый… и это уже навсегда.

*****

      Чара елозит, потому что холодные доски крыльца неприятно холодят ее поясницу. Она мысленно пытается представить, как изменится ее жизнь после того, как умрет тот, кто уже перевернул ее с ног на голову. Чара хоть и ненавидит себя, но точно знает, что плакать не будет. На это ее человечности не хватит. По крайней мере, ей так кажется. Она ругает себя за то, что осознает, что иначе и быть не могло. Жизнь – не сказка. Хорошего конца не будет.       Папайрус не в состоянии и слова произнести. Это выше его сил; это за гранью его понимания – смерть, она ведь не должна существовать на самом деле. Ведь так? Он привык жить, осознавая, что счастье может длиться вечно. Он всегда был уверен, что дорогие ему создания никогда не умрут, не покинут его. А теперь маленький человечек, его друг, умирает. И с этим ничего нельзя поделать. Папс думает, что однажды такая участь может постигнуть и Андайн, Гриллби… Санса, или даже его самого. Скелет гонит все мысли прочь. Андайн несколько дней уже не приходила, а скелет теперь точно знает – она в курсе. Она не придет. Андайн тоже дорожит своими друзьями. Андайн всегда поступает правильно, а Папайрус так не умел.       Санс думает, что второй потери он перенести не сумеет. Странно, но сейчас в его мыслях была совсем не умирающая девочка, что странно, ведь в последние дни он не мог ни о чем и ни о ком думать кроме нее. А сейчас в его мыслях высокая худощавая фигура со строгим и пронзительно-холодным взглядом. Санс второй раз вынужден лицезреть чужую смерть. Второй раз он не имеет возможности помочь. В прошлый раз он не успел ухватить длинную тонкую кисть. Тогда он был бы жив. Требовалась такая, кажется, мелочь… но он и этого не смог, хоть все и твердили, что он все равно бы не успел. Этот раз требует от него почти чуда… на которое он не способен. - Как давно вы знаете? – вдруг Папс нарушает тишину, глядит на брата с Чарой. - Еще со вчерашнего дня, - отвечает Санс. - Почему вы мне не сказали сразу? – в голосе не было привычной истеричной ноты или обиды. Простое и безэмоциональное любопытство. - Мы хотели сначала тебя подготовить. Она дорога тебе, как и всем нам. Мы хотели, чтоб ты встретил эту новость… не так, - признается Чара, а Санс лишь кивает в подтверждение ее аргументов. - Спасибо, - благодарит их Папс и поднимается, тяжело вздыхая, - думаю, я пойду. Хочу немного прогуляться. Я приду до ужина – не теряйте.       Папс растворяется, Чара устало опускает голову на плечо Санса. Без задних мыслей. Просто она устала. Все устали. - Опять… опять я не в силах помочь. - Я бы могла начать сейчас тебя успокаивать и поддерживать, но ведь это не поможет. Ты винишь себя. Винишь в том, что виноват в смерти дока, хотя просто лицезрел ее. Теперь винишь, что на твоих руках умирает та, кто украл твое сердечко, а ты не можешь это предотвратить. Опять же, ты просто видишь все это. - Ты сегодня еще более циничная, чем обычно. Сразу видно, что тебе больно. Только ответь, неужели дело только в Фриск? Может быть ты тоже сейчас думаешь о ком-то другом? - Ты проницателен, как всегда, - фыркает призрак, удивляясь, как скелет сумел проглотить ее “ранящие” речи, - мне Азриэль снился. Тот, кто действительно погиб по моей вине. - Я так и думал, - отвечает Санс. Сейчас он готов говорить обо всем на свете, лишь бы хоть как-то отвлечься от того кошмара, который его сейчас окружал, - я сам плохо помню твоего братишку, однако говорят, что он был славным малым. - Ага. Очень. Я его испортила. - И меня, кстати говоря, тоже, - подметил Санс. - Как? Я ленивый пацифист, но, тем не менее, ты вынудила меня убить тебя 186 раз. А сейчас я уже думаю, что если сюда упадет очередной человек, то я не буду сильно печься о его защите. Это все твое влияние! – комик усмехается, голова Чары по-прежнему покоится на его плече. - 187… - отвечает Чара, а затем добавляет, - не думай, будто ты стал более злым или жестоким – это не так. Ты так же сильно любишь брата и всех остальных в этом подземелье, не считая меня. Я думаю, что ты просто устал страдать. И не могу тебя за это осуждать, потому что сама из-за этого стала стервой – когда очень плохо, хочется всем грубить. - Вот видишь – это все твое дурное влияние! - Возможно. Мы ведь с тобой похожи, - Чара ожидает, что Санс усмехнется, опровергнув это утверждение, но он лишь молчит, пожимая плечами. - Ты думаешь? - У нас больше общего, чем ты думаешь. Мы с тобой вдвоем шли на ужасные вещи, чтоб достигнуть своих целей. Жаль, что они у нас шли друг другу наперекор. Мы слишком сильно дорожим своими близкими людьми, а потому страдаем. Мы видели смерть любимых, и Бог знает, сколько еще их увидим. У нас с тобой за душой грехи… мы с тобой вместе будем гореть в Аду. - Согласен. - Санс. Ты сказал, что она умрет, когда цветы высосут из нее всю жизнь, всю душу, верно? А что произойдет, если… они убьют ее тело быстрее, что будет тогда? - Ты думаешь, я знаю? - Я уверена, что ты знаешь. Теперь знаешь. В конце концов, в некоторых ситуациях ты профессионально строишь из себя идиота. - Порой так удобнее. Если Фриск умрет – вместе с ней умрут и цветы, а душа останется. - Ты отнесешь ее Азгору? - Нет. - Нет? - Нет. Монстры еще не готовы выйти на поверхность. Даже Гастер так говорил. Он работал, искал способы выбраться отсюда, однако надеялся, что они найдутся не так быстро, как этого хотели все остальные. Иногда мне кажется, что со временем монстры злеют. - Злеют? - Да. Такое ощущение, словно все постепенно начинают друг друга ненавидеть. Альфис как-то озверела, неужели от отчаяния этот мир рушится? Надеюсь, что мне кажется. - Не знаю. Не задумывалась как-то над этим. - Сходим до Вотерфолла? Я устал сидеть и ничего не делать. - Вау, это точно ты? - Хватит выдавливать из себя язвительные подколы, стерва, - фыркает Санс, - я знаю, что тебе хреново. Зачем притворяться? - Камон! Я делаю это, чтоб не заплакать, - Чара поднимается, зевает, - уж ты-то должен меня понять, комик. - Моя жизнь не такое дерьмо, девочка. - Окей, а как тебе такое? Кхм, скелет Санс, поделитесь с нами, пожалуйста: как вы реагируете на то, что вся жизнь в Подземелье катится к чертям? Вы планируете что-то делать, или кетчуп ваш лучший друг? - Кончай уже, а то я плакать начну от того, как ты ужасно шутишь!       Порою люди думают, что ты улыбаешься, потому что тебе хорошо и ты счастлив, но они даже представить себе не могут, что ты улыбаешься, только для того, чтобы не заплакать.