***
Дайан снова пил кровь Джона, что позволило ему окончательно распоясаться. Он лежал на кровати лицом вниз, опираясь на колени и подняв зад вверх. Обеими ладонями сжимал себе ягодицы и разводил их шире. Мысль о том, что Джон в любую секунду, прекратив смотреть, может приблизиться и коснуться его там, сводила судорогой весь пах и живот, заставляла поджиматься пальцы на ногах. Как бы Джон ни притронулся к нему, вообще как угодно, это могло закончиться одинаково: просьбой Дайана тут же его выебать. Джон медлил, столкнувшись с некими взаимоисключающими понятиями, удерживающими его на месте и заставляющими в оцепенении разглядывать бесстыжую картинку. Нежность и жестокость кружили в Джоне друг вокруг друга, каждая заявляя о себе. Но такое было и прежде, с самого начала. Дайан, будучи человеком, был физически слабее. И Джон буквально видел, как хрупкая жизнь Дайана ежедневно висит на волоске в его руках. Знание этого высвобождало императив защитника, которым Джон Сойер жил последние месяцы. И который, он знал, вот прямо теперь никуда им обоим не уткнулся. И в этой чёртовой нежности, словно вирус, поселилось благоговение перед тем, что Дайан произвёл на свет его детей, чем отхватил себе в сознании Джона едва ли не кусок флёра святости. Но ведь, определённо, святости в Дайане не прибавилось. Потому что тот, теряя терпение, томно прогнулся и сам заскользнул в себя двумя пальцами на длину первых фаланг. Всё, что угодно, но святость выглядела не так. Как только Дайан принялся трахать себя пальцами, Джон разобрался, к чему следовало прислушаться. Удерживаемая на поводке долгие дни жажда во всех смыслах сорвалась с привязи, заставив выпустить прозвеневшие клыки, дойти до кровати и там подтащить Дайана к себе, ухватив под бёдра. Джон прижался лицом тому между ягодиц, вылизывая и проталкивая язык так глубоко, что заставил его, задыхаясь, глухо кричать в одеяло. Джон знал, что царапает его зубами, как знал и то, что Дайану это нравится. Спустив руку и забрав в ладонь напряжённые яички, Джон их оставил и тут же прошёлся по мокрому члену. Дайан понял, что колени больше ему не служат, потому что начали разъезжаться, укладывая ничком. Рот заливала слюна. Ещё и поэтому он не мог поднять головы, потому как серьёзно опасался, что изо рта польётся ручьём. Язык Джона пропал, зато появились его пальцы. Дайан не успел сосчитать — сколько, потому что те скользко и очень глубоко вкрутились, заставив его сжаться, словно провоцируя погружение. Но Дайан чувствовал, как подушечкой большого Джон оглаживает ему кожу от мошонки до раскрытого прохода. А потом пальцы словно попытались сойтись вместе. И те, что были внутри, и тот, что ласкал его снаружи. Оргазм выкрутил так безжалостно, что полились слёзы. Джон перевернул Дайана на спину, и тот почувствовал, что улёгся на пятно своей же спермы. — Джон, ты вёл себя как ублюдок в последнее время, — быстро выдохнул Дайан. — Я вёл себя как заботливый ублюдок, — сужено повёл глазами Джон. — Не иначе, как потому что вы прирождённый мудак, лорд Джон Сойер. Дайан откинул подбородок выше и чуть повернул голову, открываясь в шее. — Дайан, я могу и теперь вести себя как… мудак, — предупредил Джон. — Очень на то надеюсь, — Дайан сглотнул, — только, прошу, нахуй слово «заботливый». Давай просто ублюдка и мудака. Блядский боже, как же он скучал вот по этому. По режущей боли в шее и ключицах, которая, казалось, вынимает из него целые куски. По этой беспрекословной ярости, что разворачивалась в теле и едва ли не потрошила его задницу. По этим поцелуям, в которых немели губы, не в силах произносить даже простые слова. По крови, заливающей рот, и которую приходилось просто проглатывать, чтобы не задохнуться. Дайан снова послушно возбудился от дублирующих проникновений и трёпки. И когда Джон выпустил его шею, чтобы, откинувшись, свести Дайану ноги и вздёрнуть те щиколотками вместе вверх, тот дотянулся до своего члена. Одной рукой вцепился в бельё, чтобы как можно крепче удерживаться на месте, не желая пропустить ни капли той мощности, с которой трахал его Джон. Второй принялся надрачивать, не сводя взгляда с пальцев на своих лодыжках. Картинка была провокационной. Дайан прокусил сам себе губу, пытаясь справиться с криком во время очередного оргазма. И Джон, привлечённый новой кровью на его теле, едва успел вылизать ему рот, прежде чем укус затянулся.***
Джеральд Хейг, лорд-канцлер Верховного суда Великобритании был гораздо моложе, чем его определил Дайан Сойер. Выглядел он, и это лорд-канцлер признавал совершенно спокойно, в самом деле неважно. Долгая борьба с меланомой истощила курсами химиотерапии и двумя подающими лживые надежды ремиссиями. Ему было едва сорок восемь. А человек Джеральд Хейг уже умирал. По прогнозам лорду-канцлеру оставалось два месяца на момент вечера, когда он вышел прогулять своего рыжего пекинеса в тёмном ноябрьском вечере. И в этой самой темени ему ослепительно улыбнулась удача в лице идущей навстречу мисс Полли Мёрдок. «Доброй ночи, лорд-канцлер, — сказала Полли, держа руки в глубоких карманах тёплого пальто, — какой… отвратительный у вас пёс». Джеральд это знал, но всё равно осмотрел собаку, чтобы уж наверняка. «Это верно, но он остался мне в приданое от Джоанн. К тому же, родимое пятно, что убивает меня, куда как отвратительнее, нежели Бутончик с его смещённым прикусом». «Бутончик, — хмыкнула Полли, — ваша покойная жена была шутницей». Джеральд поджал губы и спросил о том, что волновало его больше, чем всё ещё живой Бутончик и почившая Джоанн. «Сир рассмотрел мою просьбу? Вы здесь поэтому, Полли?» «Да, — Полли вынула худые кисти рук из карманов, сцепила пальцы. — Вы полезны сюзерену, ему будет неудобно вас терять. Новый человек может оказаться не таким комфортным…» «Вы обратите меня?» «Именно я, лорд-канцлер». Джеральд сам не понял, насколько громко прозвучало облегчение в его голосе. «Прошу прощения, что получите мало удовольствия от моей крови. Все эти курсы лечения, что я перенёс… Полагаю, на вкус она как яд». «Верно полагаете. Кровь онкологических больных — это последнее, что мне хотелось бы пить. Но думайте не об этом». Джеральд последовал совету мисс Мёрдок. О своих ядовитой крови и болезни он и думать забыл. Потому что открывшиеся перспективы обещали бесконечность. Смерть убрала свои когтистые лапы. И вот за одно это лорд-канцлер готов был покрывать Питера Бауэра, работая в интересах сюзерена сначала в Палате лордов, потом в Верховном суде. «Бесконечность», — с ностальгией вспомнил Джеральд Хейг, глядя на лорда Джона Сойера, который занимал в его кабинете кресло напротив. Джон Сойер проявлял определённые темперамент и стиль. Откинувшись на спинку кресла, разведя колени и чуть сместив носок правого оксфорда дальше и вперёд, Джон расслабленно опирался локтями в подлокотники. Тёмно-серая английская тройка сидела на нём, словно вторая кожа. И выглядел сейчас Сойер вовсе не как тот, кого взяли в оборот, шантажируя семьёй и её благополучием, а как тот, кто снизошёл и просто идёт навстречу. Глядя в прозрачные, словно лёд, с пугающе тёмными зрачками глаза Сойера, лорд-канцлер думал о бесконечности, которая парадоксально саму себя дискредитировала. «Золотая гордость» похоронила под руинами полсотни вампиров и людей. Необратимо. И Джон Сойер признавал, что он был инициатором действия, организатором и исполнителем. Сойер лишил жизни вампиров, тем самым эту бесконечность оборвав. Джеральд Хейг понимал, что Питер Бауэр был тем ещё дерьмом, в последнее время забывшим даже о расхожих приличиях. И, стоило быть честными, мальчишка Сойера и пикантная патология, что тот в себе нёс, стали последней каплей, переполнившей насколько чаш: терпения Сойера и преступлений Бауэра. Но Джон Сойер не ограничился фигуральной терапией. Он, словно хирург, вырезал саркому, что росла в «Золотой гордости», чем остановил работу трафиков, которые координировала челядь сюзерена. Джеральд Хейг, едва вспомнив, сколько денег он терял за последние несколько месяцев, не получая прибылей из-за остановки оборота той же марихуаны, снова поморщился. Наркотрафик и условно легальная проституция хорошо работали, принося верхушке муниципалитета деньги. А самым плохим было то, что лорд Сойер оказался абсолютно честным и принципиальным. Этакий, как давным-давно заметила мисс Аддамс, непогрешимый балованный кусок дерьма, если говорить о таких понятиях как «долг» и «личная совесть». С мисс Викторией Аддамс лорд-канцлер знаком не был, но что за вампир Сойер, — тоже видел. Работа с таким обещала обернуться той ещё головной болью. Кстати говоря, убийства без необходимости никоим образом не входили в понятийный криминальный перечень лорда Джона Сойера. Равновесие расчёта строилось на шатком взаимопоручительстве: Джон Сойер остаётся жив и свободен, за что берёт на себя полномочия сюзерена и справляется с реанимацией циркулирования теневых денежных оборотов. Иными словами лорд Джон Сойер соглашался работать на судебно-правовую и административную системы. Джеральд Хейг не тешил себя иллюзией, будто бы Сойер не понимает, чего от него ждут. Весь вид его говорил, что он понимает. — Милорд, — сказал Джеральд, — суд полагает, что ваша неприязнь к предыдущему сюзерену частично опиралась на неприятие вами его образа правления, занятий и стиля жизни. — Суд верно полагает, — подтвердил Джон. — В таком случае вам придётся пересмотреть своё отношение ко многим моментам. Надеюсь, что полномочия и привилегии сюзерена компенсируют этические… эм… нюансы. — Нет, не компенсируют. Вы знаете, что меня мало трогают привилегии и полномочия сюзерена. Прежнее моё положение и моя прежняя жизнь меня абсолютно устраивали. Мне нравилось. Лорд-канцлер едва дрогнул губами. — Хорошие малыши у вас получились. — Что же, в объективности вам не откажешь, лорд-канцлер. — Рад, что мы договорились.***
— Тебе знакомо выражение «частная жизнь»? — спросил Дайан, отходя от колыбели, в которой оставил Элизу и вынул, чтобы накормить, Ригана. Существа следила за ним чёрными глазёнками. — Нет. — Хорошо. Может быть, «личная жизнь»? — намекнул Дайан. — Слушай, ну, конунги постоянно что-то такое произносили… Первые лет двадцать, — качнула лапой Ялу. — Точно произносили, но потом перестали. Дайан задумчиво посмотрел на беспардонного прихвостня. Похоже, что очень скоро ему грозило начать понимать, почему сегодня вечером Никки Милднайт, провожая его с Колледж-Лейн, произнёс: «О Дайан, ты разрешил Ялу помочь тебе с детьми?» Дайан посмотрел на топчущуюся чуть поодаль с детской сумкой наперевес Ялу, которая, задрав башку, пялилась в набиравшееся дождём небо. «Да, пока Джон не вернётся из Городской ратуши. На пару часов». Никки улыбнулся ему едва ли не как ребёнку. «Ты такой доверчивый. Я люблю тебя». Теперь Дайан начал кое-что подозревать. Стоило впустить Ялу в дом, как та, бросив сумку на пол, двинула к холодильнику, отжала дверь, запрокинув круглую голову, оглядела полки с верхней вниз. «Вы серьёзно?» «Что не так?» — спросил Дайан, становясь рядом. «Он полупустой». «Джон — вампир, а мне хватает. К тому же, всегда можно заказать…» «Не говори ерунды, птенчик мой. Ты кормишь детей, тебе надо есть за троих. Сейчас я тебе покажу, что такое настоящая домашняя еда», — пообещала Ялу, захлопнув дверцу. «Это вот что, ты только что включила режим демона-дуэньи?» — Дайан, отступая, поймал инсайт. Ялу сделала ему лапой «кыш-кыш-кыш» и сволокла с крючка фартук. Дайан решил бросить ситуацию на самотёк и отнёс двойню в детскую. Там некоторое время разглядывал Элизу и Ригана, поглаживая маленькие руки и ступни. Риган фыркнул и скорчил мордочку. «Что, тоже считаешь, что я доверчивый и совершил ошибку?» Оба замерли на отце глазами. «Да, похоже, что совершил», — сам себя расстроил Дайан. Проверил ладонью надетые на детей подгузники на вес. Вполне себе сносно. «Я скоро вернусь», — пообещал он, склонившись к Ригану и касаясь губами розового детского рта. Тот мгновенно попытался ухватиться зубами. «Эй, я твой отец. Прекрати», — пригрозил Дайан, наставляя на сына указательный палец. Ещё во время беременности он выслушал от миледи несколько мануалов по выхаживанию живорождённых вампиров. И хотя обе признались, что полноценного опыта общения с таковыми нет ни у одной из них, рекомендации раздавали весьма уверенно. Дайан ушёл в кухню за банкой «Фрисопепа», которого развёл на две бутылочки. На Ялу он даже не смотрел, воспринимая только на слух лязг ножа о разделочную доску и клокотание котла. Вернувшись в детскую, достал из сумки две вакуумные пробирки, жгут, иглу и иглодержатель. «Хочется знать, что сказала бы мама?» — подумал Дайан и затянул жгут. Установил иглу и завинтил её в иглодержателе. Ассистент доктора Келли Эми показывала, как вводить иглу для забора крови у самого себя. Получалось не очень ловко, но Эми была терпеливой. Поэтому теперь проблем, во всяком случае мгновенно видимых, не возникло. Дайан наполнил обе пробирки, которых должно было хватить на два кормления. Убрал иглу, наклеил лейкопластырь. Одну сразу разлил по бутылочкам и растрёс, добиваясь оттенка клубничного мороженого. Элиза оценила слёту, закатив глазёнки и засопев, стоило вцепиться в бутылочную соску. Ялу втекла в детскую к концу бутылочки для Элизы. Села в кресло-мешок, закинула лапу на лапу и обняла коленку. — Неплохо тут у вас. Немного пустовато, на мой вкус, синего чересчур, но неплохо. Духовка просто шикарная. Слушай, Дайан, дело ваше, но я бы не стала держать в спальне такие эксцентричные полотна… — Ялу, жить ты здесь не останешься, — сразу сообразил Дайан, с ужасом осознавая масштабы интервенции. Предполагаемые брови Ялу сползли к предполагаемой переносице. — Тебе необходима помощь. Если ты не осознал этого теперь, то понимание придёт со временем. Дайан встал, уложил дочь вертикально по груди и раздумчиво зашагал от стены к стене. — Есть чего постирать, пока я ничем не занята? — предложила существа. Элиза справилась с излишками розовой смеси. — Тебе знакомо выражение «частная жизнь»? — спросил Дайан, отходя от колыбели, в которой оставил Элизу и вынул, чтобы накормить, Ригана. Существа следила за ним чёрными глазёнками. — Нет. — Хорошо. Может быть, «личная жизнь»? — намекнул Дайан. — Слушай, ну, конунги постоянно что-то такое произносили… Первые лет двадцать, — качнула лапой Ялу. — Точно произносили, но потом перестали. Страшная догадка о том, что ловушка вот-вот захлопнется, заперев Дайана в доме с двумя детьми и наедине с причиняющей добро демоном-дуэньей, озарила его. Риган дёрнул зубами соску, накрыл разжавшимся кулачком палец отца. — Видишь ли, скоро, я уверен, вернётся Джон. — То, что надо. Перебросимся в картишки? — Нет, — отказался Джон с порога детской. Существа подпрыгнула, а Дайан посмотрел с такой любовью, что Джон насторожённо повёл на него глазами. — Ялу, я проходил мимо кухни. Вижу, что ты уже сделала для нас всё возможное. Не смею больше тебя тревожить, — Джон вежливо кивнул и вынул смартфон. — Пустяки. Знал бы ты, милорд, что я придержала для моего птенчика на завтрак, — хитро закатила глаза Ялу. — Привет, Сесиль, — в трубку сказал Джон, — да, могу. Ялу, это тебя. Существа обречённо поволоклась к протянутой телефонной трубке. С полминуты слушала, потом буркнула «ладно» и отдала телефон обратно. — Пока, парни, на Колледж-Лейн без меня, оказывается, никак. Не покалечьте друг друга и присматривайте за моими котятами. Опустив лохматые плечи и ссутулившись, Ялу двинула к двери, уныло протащив хвостом. Дайан почувствовал укусы совести. В порыве посмотрел на Джона, но тот единичным отрицательным кивком запретил ему извинениями реанимировать ушибленное самолюбие демона-дуэньи. И кстати. Существа обернулась на пороге. Обычно хитрые и затаившие уловку глаза Ялу были полны чёрной вселенской печали. — Ялу, позволь проводить тебя. Балицки ждут снаружи. — Милорд, они тут с хера ли? — Видишь ли, — беря Ялу за лапу, объяснил Джон, — я знал, что ты здесь заботишься о моей семье, и подумал, разве тебе помешает тёплая компания для того, чтобы расслабиться по пути домой? Я прав? Джон вернулся через пару минут, остановился в двери и широко улыбнулся. — Что, в кухне окончательный… — Да, в кухне пиздец, — подтвердил он. — Но я помогу тебе с уборкой.