"С тобою" как синоним "жить"

      Линда и Юрэк обосновались на улицах Ливерпуля ещё с тех пор, как сформировалась «великолепная четвёрка» в первом составе и слава о той покатилась по всей Исторической Земле.       Они были на тех, когда группа распалась и когда умирали Леннон, Харрисон и причастившиеся группы Сатклифф, Чепмен и Тони Мур.       Балицки и по сей день фокусничали в городе. И не для очевидной забавы публики, а потому что это немало им давало. Нет, конечно, оба любили ту фееричную магию, что, словно сказочная пыль, осела на них благодаря искажённой витальности вампиров Чудоземья и близкому контакту с ведьмами Сэндхилл. Шоу были частью цыганской романтичной натуры и той потребностью, что доставляла самим Юрэку и Линде удовольствие. Но ещё была, в немаловажной степени, информация, позволяющая составлять понятие об общей картине жизни в городе, которую они собирали с улиц. Мода, нравы, снижение или рост преступности, незнакомые или уже примелькавшиеся лица, особенно в Мёрсисайде, к которому оба искренне привязались, — всё было перед ними.       Балицки создавали праздник, что не мешало им видеть изнанку и тёмную сторону города.       «Наркоты стало больше, а вот милых сердцу и работающих на улицах барыг — наоборот, — сказал Юрэк Джону. — Сетевая торговля».       Но оборот наркотиков в городе волновал Джона в последнюю очередь. Он рассматривал его как меньшее зло. И не имел ни толики желания противостоять циркуляции колумбийского кокаина или афганского героина, что наводняли Евросоюз, а следом само Соединённое Королевство, а следом Ливерпуль.       «Шлюх тоже поубавилось, если говорить о тех, кого привыкли опознавать по сетке на коленках и шлифующими тротуары на Чёрчхилл Уэй, — добавила Линда, — но, опять же, сейчас каждая девчонка может крутиться вокруг дешёвой веб-камеры в своей комнате. И снижение их количества на улицах — это ни о чём не говорит».       Балицки удобно устроились в гостиной Сойеров, вытянув длинные ноги с дивана и вполне себе наслаждаясь хорошей синтетикой первой группы в стаканах.       «Разве что новых девушек-иностранок в последнее время не было. Вероятно, что со смертью Сары Хаммиш импорт тех поломался существенно», — сказал Юрэк.       «Здесь — да. Мерзкий извращенец Льюис Фаррел с лица спал, когда прекратился и подвоз несовершеннолетних из Восточной Европы, — сказала Линда. — Джон, но ты же не ожидаешь, что в скором времени этого вообще не станет в… мире? Или в стране? Продажа дерьма, секса и рабство тянутся с сотворения времён».       «Лин, — темно сказал Джон, — конечно, я понимаю. Но, видишь ли, я совершенно не хочу заниматься координацией этих статей прибыли для уважаемых лордов-судей и комиссара Королевской полиции Ливерпуля. Или обязывать этому кого-либо из вас. Настолько не хочу, что, если ситуация потребует, я вообще просто закрою город эмбарго на экспорт и импорт людей и наркотиков».       «Ты сюзерен, и это уже Тайный совет. Решения о таком и распоряжения идут от Палаты лордов. Запреты санкционируют они. А полиция осуществляет контроль исполнения запретов».       Балицки терпеливо смотрели, ожидая объяснений.       «Так и есть».       «Так, что именно ты и миледи хотите сделать?»       «Сначала я попрошу лордов-судей об этом. Потом миледи просто принудят Палату принять моё предложение».       «Милорд, прикроешься положительной статистикой снижения преступности и коррупции?» — весело прижмурил жёлтые глаза Юрэк.       «О, да. И заботой о нравственности каждого из лордов-судей», — Джон единственный раз позволил себе улыбнуться.       «Тогда следует провернуть всё как можно быстрее, пока Палата лордов не успела очухаться и верит в твою сговорчивость».       «Ещё бы».       «Ты же знаешь — многие будут сопротивляться. Деньги немалые, а ты их этих денег лишаешь. И создаёшь для лордов-судей проблемы. Возможно, что эмбарго на ввоз наркотиков — это не так просто».       «Техническая сторона уже будет их заботой. Я всего лишь сюзерен города. Мои полномочия распространяются на качественный террор».       «Принуждение — наше всё. Всегда работает».       Балицки удовлетворённо осклабились.       «Слушай, Джон, оставь марихуану. Хорошая же вещь», — протянул ладонь вверх Юрэк.       «Возможно. Всегда допускается законный оборот конопли для фармацевтики. Больше всего мне претит торговля людьми и использование тех как бесплатного корма для вампиров».       «Да?» — Линда раскрыла синие глаза, очевидно удивлённая.       Ни для кого из лёна не было секретом, что в своё время лорд Джон Сойер относился к людям именно так: как к бесплатному корму. И даже в своей человеческой жизни людей лишь терпел, о чём говорили его поступки и нрав.       Джон посмотрел.       «Тебя это волнует с каких пор в принципе?»       «С тех самых, как рядом появился Дайан. Не сразу, но со временем. А после того как родились Элиза и Риган…» — Джон словно не смог закончить мысль.       «Понятно, о торговле детьми в твоём присутствии лучше не заикаться», — двинул глазами Юрэк.       «Лучше не заикаться», — приговорил Джон.       «Когда же?» — Юрэк подался вперёд, оперся локтями о разведённые колени.       «У нас есть неделя. Мне она даётся для того, чтобы я проделал определённые реанимирующие работы, обновив контакты с транспортировщиками и оптовыми получателями наркотиков и людей. А через неделю, на очередном собрании, меня захотят выслушать. Тогда».       «Милорд, если Палата лордов откажется?» — Линда вынула из сумочки зеркало и футляр с помадой.       «Тогда будет как с «Золотой гордостью». Мы всех убьём».       Линда закончила с макияжем, убрала всё обратно и только после этого посмотрела на Джона.       «Джон, а Дайан знает, что в случае несогласия с тобою вся Городская Ратуша с Палатой лордов полетит в ебеня?»       «Я сказал Дайану, что уверен в их согласии».       «Джон», — Линда поджала губы и коротко повела головою.       «Это его расстроит».       «Твоя скрытность его расстроит больше, поверь мне. И ты это знаешь. Ты же обещал ему, ещё когда он носил ваших детей, что будешь держать в курсе своих и наших дел».       Джон зло посмотрел.       «Прости, но мы об этом знаем. Мы же лён», — покачал головой Юрэк.       «Джон, если ты боишься выглядеть в его глазах хуже, чем можешь, так это невозможно», — изящно ввернула оскорбление Линда.       Взгляд Джона стал бесцветным.       Юрэк предупреждающе взял Линду за локоть.       «Не тешь себя мыслью, что чем-то его удивишь. Дайан знает, кто ты. И он до сих пор с тобою. Поверь, не потому что ты дал ему понять, что не отпустишь. А потому что он сам согласен быть здесь. И поверь ещё вот во что: солжёшь ему, — потеряешь. Не физически. Всем понятно, что ты своего не отдашь. Но Дайан будет помнить, что ты предал. И эта мысль изменит его».       Юрэк отвернулся.       «Твои слова присущи более человеку, нежели вампиру», — обронил Джон.       Линда медленно улыбнулась:       «Мы немного разные, милорд. Я же упоминала, что в Чудоземье могла превращаться в летучую мышь?»       «Несколько раз».       Оба Балицки встали.       «Сир, позволите идти?»       Джон отпустил их кивком головы.

***

      — Ты не рассказал Джону, что мы видели её, — сказала Линда, стоило им перейти на другую сторону улицы Виктории. Впрочем, упрёка в её голосе не было.       — Я передумал. Не хотелось отвлекать его от основной проблемы, — ответил Юрэк, сужено осматривая улицу и встречных пешеходов.       — Юрэк, — Линда крепче прижалась к его боку, сжимая локоть своим.       Юрэк достал сигарету, которую Линда тут же запалила.       — Отвлекать от основной проблемы? — она хмыкнула. — По мне, так приоритеты проблемы довольно-таки быстро могут сместиться с дрессуры Палаты лордов на объявившиеся тени прошлого.       Юрэк отдал сигарету Линде:       — Ничего себе так «тень» из прошлого. Сколько она ходит смотреть на наши представления?       — С начала июня? — Линда вернула сигарету обратно.       — Полагаешь, будь Джон целью возвращения мисс Аддамс в город, разве она бы уже не раскрыла для него своего присутствия? — Юрэк повернул голову, выдыхая дым вверх и передавая сигарету.       — Разве что так… Но только это тоже странно.       Сигарета вернулась к Юрэку.       — Милая, ты уверена, что мы видим именно Викторию Аддамс?       — Милый, я тебе клянусь. Мне достаточно было показанного однажды чёрно-белого снимка, чтобы её запомнить. К тому же ты сам видел, как она пялилась на Дайана.       — Так же, как и Джон, — пожал плечом Юрэк, щелчком отшвыривая в ведро скуренную сигарету.       — Пф, — закрутила носом Линда, развернулась и пошла перед Юрэком спиною вперёд, — вовсе нет. Джон смотрит так, словно вот-вот примется его трахать или пить. А здесь есть сильная симпатия.       — Лин, по-твоему, так Джон не испытывает к Дайану симпатии?       — Хорошо, Джон испытывает к Дайану всё вместе. Я о том, что мисс Аддамс смотрела только с симпатией.       — Дайан возился с детьми. Вы, женщины, пусть хоть трижды вампиры, на младенцев все так смотрите, — Юрэк успел ухватить её за плечи и увести от столкновения с пешеходом.       Добрались до пересечения с Кроссхолл-Стрит, откуда виднелись крыши Музея мира и Картинной галереи Уокера.       Линда снова развернулась, только присунулась к Юрэку с другого бока.       — Собирается дождь.       — Наше Ливерпульское лето в самом разгаре, — сыронизировала Линда.       — Слушай, как только Джон разберётся со своими верёвками…       — Как только мы поможем ему разобраться с его верёвками?       — Ну точно. Как только разберёмся с верёвками, скажем, что его мать в городе, если она к тому времени тут будет.       — И если сама до того времени не заявится на Виктория-Стрит.       — И если она — та самая Виктория Аддамс.       — Юрэк, прекрати. В нашем городе — бог. Как только миледи это обнаружат, то с неё не слезут, насколько это им будет позволено.

***

      Виктории и в самом деле нравилось наблюдать, как Балицки дурачат почтенную публику, делая вид, что все их трюки — это та самая ловкость рук. В то время как на лицо было милое всему цыганскому сословью мошенничество. Чистая вербальная и оптическая магия в цикле энергетического воровства у восторженной толпы. Люди и ея же нечисть города, не задумываясь и того не отслеживая, отдавали свои силы и энергию, из которых вампиры Чудоземья могли состряпать абсолютно любой волшебный обман. Будь то уродливые рыбы-удильщики с фосфоресцирующими маяками, курсирующие среди повизгивающих жителей, или, вот как в этот раз, сделавшийся абсолютно прозрачным доброволец из толпы. Ошалевающий усач размахивал мерцающими стекловидными руками и ногами, через которые зрители видели стоящих напротив.       Балицки позволяли делать селфи с прозрачным человеком, провоцируя ещё большие ажиотаж и радость.       Виктория видела, как северное сияние высоких вибраций счастья и восторга полыхает над скоплением зрителей у монумента Королеве. Сами Линда и Юрэк благодушно улыбались, показывая клыки, и двигались в потоках этого северного сияния, его поглощая.       Стоит заметить, что несмотря на цыганскую изобретательность уличных магов, Викторию привлекали не столько шоу, сколько лорд Дайан Джон Сойер и его растущие, вот уж точно, не по дням, а по часам младенцы, с которыми он приходил смотреть иллюзии. Дважды Дайан был с мелким демоном, носящим морок лохматой собаки, который вился у коляски и среди толпы, уводя бумажники и телефоны. И оба раза мисс Аддамс видела, как Дайан требовал доставать спрятанное в детской коляске краденое и возвращать облапошенным владельцам, на что мелкий демон огрызался, но послушно волокся выполнять.       И ещё дважды Дайан был один с детьми.       Балицки вернули прозрачному человеку плотность и текстуру и подтянули вероятность с «Летучим голландцем» близко к вероятности Исторической Земли, а толпа, едва дыша, задрав головы, пялилась в мокрое скользкое днище фрегата, усеянное наростами раковин. Зелёные волны кипели, и слышался нестройный ропот призраков, истлевавших наравне с полотнищами парусов. Жуткие мёртвые матросы открывались взорам вместе с Филиппом Ван дер Деккеном на капитанском мостике, стоило паруснику в галсах ложиться на борт. В такие моменты дети в восторге визжали от отвращения и показывали руками на неупокоенных убийц.       Виктория воспользовалась тем, что Балицки отвлеклись на контроль координат, и приблизилась к Дайану. Запах и обладание Джона Сойера на юноше были очевидными. Она подняла с асфальта обронённую Элизой пустышку и произнесла:       — Простите, это ваше.       Дайан обернулся, чуть отводя на руках дочь.       — Спасибо, мисс.       Виктория могла бы почувствовать мелочное удовлетворение, столкнувшись с подтверждением закономерности причин, действий и последствий, которые привели её воплощение к имеющемуся результату. Могла бы, будь она смертным или просто тем же вампиром. Но она чувствовала только гармонию верного логичного расчёта и согласную работу душ.       — Я смотрю представления уже не в первый раз. И ни разу ещё не была разочарована.       — Дуэт Линды и Юрэка Балицки очень талантлив, — кивнул Дайан, меняя детей местами.       Риган извернулся в руках отца, чтобы пристально смотреть на неё и беспрепятственно мусолить собственные пальцы.       — Меня зовут Виктория, — она не стала протягивать руки. Не хотела выдавать себя прикосновением к Дайану. Не сейчас.       — Я Дайан. А это — Риган.       — Привет, Риган, — Виктория улыбнулась ребёнку, на что тот тоже расплылся в зубастой острой улыбке.       Киль парусника с потусторонним шипением пронёсся над головой, и ребёнок резко запрокинул белокурую голову, привлечённый фосфоресцирующим свечением водорослей и полными морской пены волнами.       — Говорите, что уже смотрели шоу? Я не замечал вас прежде, — сказал Дайан, оглядывая Викторию с высоты своего роста.       — Вероятно, но я вернулась в город не так давно, — она улыбнулась шире, открывая улыбку вампира.       Дайан оценил, но не проявил тревоги.       — У вас красивый перстень, — Виктория кивнула на золотого грифона в голубой эмали.       — Да. Это подарок Джона.       — Джона… А Джон — это...       — Джон мой муж.       Виктория в свою очередь оценила беспрекословную определённость в каждом произнесённом Дайаном слове, пока тот уворачивался от домоганий сына, складывая на маленький рот подушечку указательного пальца и вовремя убирая.       Она почувствовала, что уличные волшебники приближаются, оставив толпу воодушевлённо аплодировать исчезающему в ночном небе фрегату.       — Дайан, привет, — сказала Линда, ненароком заходя между ним и мисс Аддамс, — тебе понравилось?       — Всегда нравится и нравилось. Даже в тот чёртов момент, когда вы заставили меня плеваться цветами.       — Стоит повторить, — кивнула Линда и развернулась с ожиданием в сообразительных глазах.       — Привет, Юрэк, — сказал Дайан и отдал ему пришедшего в себя после «Летучего голландца» Ригана.       — Привет, малыш, — сказал Юрэк, не уточняя, кому именно. — Нам пора. Приглашаем, как всегда, в «Каверну».       — Прощайте, был рад поболтать, — Дайан кивнул Виктории.       — Я тоже. До встречи?       Дайан широко улыбнулся, оттесняемый вампирами в цилиндрах и сценических фраках.

***

      Дайан отпустил посыльного с доставки, ещё раз поблагодарив, и внимательно уставился на букет. Он понятия не имел, как называются эти сортовые розы со скульптурными соцветиями того самого оттенка артериальной крови или сколько их в трёхфутовой коробке, но подозревал — от кого они. Сильный окутывающий аромат вытеснял любые мысли, кроме одной «боже, как красиво».       Дайан оставил коробку на полу, перехватил кипу цветов в локоть.       В детской Риган и Элиза кокетничали друг с другом в колыбели, пачкая кулачки слюной. И стоило отцу появиться рядом с ярким цветочным пятном у лица, оба уставились в него, словно коты в мерцающий солнечный блик. Когда интервенция артериального алого отступила, младенцы вспомнили, кто всё-таки рядом, и радостно завертелись, взмахивая руками и ногами.       Дайан вынул один длинный стебель и аккуратно дотронулся цветком по щеке Элизы. Та уцепилась в лепестки и оторвала весь венчик со стебля.       — Да, малышка, почти уверен, что всё обстоит именно так: или лорд Джон Сойер уже оторвал кому-то башку. Или вот-вот собирается. Прямо как ты сейчас.       Элиза выслушала и поволокла кулак, полный лепестков, в зубастый рот.       — И это тоже очень может быть, — кивнул Дайан, отбирая мокрые цветочные остатки.       Риган бросил слушать Дайана, повернул голову и посмотрел мимо, дальше за колени отца. Потом извернулся всем телом на бок и изобразил беззвучный смех.       — Джон, — сказал Дайан, разворачиваясь.       — Привет, — Джон и в самом деле стоял позади, всунув руки в карманы куртки.       — Как давно ты здесь? — Дайан удобнее перехватил розы и голым стеблем хлопнул Джона по плечу.       — С того момента, как ты сообщил моим детям, что у их отца руки в крови.       — С самого начала.       — Да. Так тебе цветы нравятся?       Дайан закусил губу, выпустил, решаясь, что именно выдать первым.       — Серьёзно? Дайан, ты действительно так настроен? — Джон надвинулся, обнял, оторвал от пола и вынес его дальше с глаз детей.       — Прости. Но до сих пор не было цветов. Ты не дарил мне цветов.       — А кто тебе дарил цветы?       — Никто не дарил.       — Вот видишь, я снова первый, — Джон блеснул своей паскудной и высокомерной улыбкой.       — Они очень красивые, но не могу избавиться от мысли, что у твоих роз есть пошлый мотив.       Джон сделал глазами «точнее», не выказывая ни малейшего намерения возвращать Дайана с рук вниз.       — Джон, отец Маргарет оказался барыгой, что варил мет у нас в гараже. Он три раза обещал маме завязать. И каждое его обещание сопровождалось цветами. Отец Роуз угонял автомобили, перекрашивал их, менял номера и перепродавал. Когда мама узнала, тоже были скандалы и цветы, пока Кевина не закрыли на четыре года. Понимаешь, для меня цветы — это как «прости за то, что я сделал».       Джон медленно кивнул.       — Позволь оправдаться в таком случае. Я ничего подобного не делал. Цветы — это не «прости меня». Хотя, если ты всё же ожидаешь вторых смыслов, он есть, но это не «прости меня».       — И каков же второй смысл?       — Возможно, что я снова убью много людей и вампиров. Я и миледи Сэндхилл. И конунги. Все мы.       — Насколько «возможно» — возможно? — Дайан едва мог позитивно оценить свою легкомысленную болтовню с Элизой, когда понял, что угадал.       — Пятьдесят на пятьдесят.       — Ты о совете судей?       — Да.       — То есть розы — это «прости меня».       — Нет, — улыбка Джона вернулась. — Я не извиняюсь. Я ставлю тебя в известность.       — Тогда где второй смысл?       — Дай мне.       Дайан сужено посмотрел в бесстыжие глаза.       — Что?       — Дай мне в нашей супружеской кровати, усыпанной лепестками роз.       — Джон, — прошипел Дайан, наконец приходя в себя, — ты предупреждаешь меня о том, что собираешься убивать…       — Я сказал «возможно».       — Нет, ты точно собираешься. А после всего этого предлагаешь мне дать тебе в розовых лепестках?       — Не просто в розовых лепестках, а в лепестках «Марселя Пагноля». Эти мои любимые. А так всё верно.       Джон направился прямиком в спальню.       — Я не согласен. Отпусти меня. Как это всё называется в твоём понимании и как выглядит? — Дайан затеял извиваться, но Джон притиснул его так, что Дайан едва не пискнул, чувствуя, как некоторые шипы впиваются в руки.       — Называется романтикой и выглядит романтично. Поспеши раздеться сам. Иначе я оторву все пуговицы на твоей рубашке.

***

      Дайан остался лежать в кровати, когда Джон выпустил его из рук и ушёл разбираться с недовольным рёвом двойни. Дайан и в самом деле лежал в лепестках, но не роз сорта «Марсель Пагноль». Он не взял на себя труд рассыпАть по кровати цветы. Нет. Он не собирался. Дайан со психу зашвырнул букет, так крепко приложив, что цветы разлетелись веером по покрывалу. Но бутоны держались на стеблях как надо.       «Пуговицы?» — взбешённо процедил Дайан, разворачиваясь к Джону.       «И всё остальное», — в тон ответил тот, меняясь в глазах.       «Даже не думай».       «В кровать».       «А ведь у тебя, уверен, уже есть обоснованный довод, чтобы оправдать свои действия?»       Дайан не повышал голоса, чтобы не пугать детей, но Джон видел, как сжались его пальцы и полыхнули глаза.       «Ещё бы, равно как и обоснованным был довод в отношении Бауэра. Раздевайся».       «Не может быть. Во второй раз этого не может быть», — Дайан сделал отметающий жест и, сам себя не контролируя, взялся за пуговицы сорочки под воротником.       Джон дождался того, как откроются гладкие плечи. Тут же оказался рядом, накрыл ладонью его горло. Одновременно лаская и удерживая, сказал:       «Ты понимаешь, чего именно я хочу?»       «Нет. Не совсем», — Дайан закрыл глаза, сглатывая под ладонью.       Джон видел, что Дайан замер, но до расслабленного состояния ему было ещё очень далеко. Он просто осознал, что, сопротивляясь, проиграет силе. Причём мгновенно. Поэтому теперь пережидал.       «Я принадлежу только тебе, Дайан», — Джон видел, как Дайан раскрыл глаза.       Настрой его изменился. Озлобленный фон изгладился, уступая место осознанию уникальности признания. Джон берёг эти слова напоследок, но сложность состояла в том, что принимать решения, согласные только своим потребностям, — было сущей безделицей. А выстраивать ходы, учитывая в них интересы Дайана, — оказывалось в разы сложнее. И если он потребовал признания принадлежности Дайана ему в первые полчаса знакомства, потому что то было само собою разумеющимся для Джона, а впоследствии вёл себя ни коим образом иначе, кроме как имеющий полное право обладания телом, мыслями, временем и чувствами Дайана, то сам до сих пор ему ничего такого не говорил.       Определённые поступки могли бы дать понять Дайану, что Джон выстроил для себя некие нравственные рамки в их союзе. И он бы понял, будь возможность сравнивать. То, что Джон обязал себя на не свойственную ему верность, заботу, создание семьи — всё это было для Дайана, скорее, разумеющимся. А не из ряда вон выходящим, что понимал весь лён, но сам Дайан не осознавал.       Поэтому пришлось говорить. Джону снова пришлось говорить.       «Я принадлежу тебе и детям», — сказал он.       «Джон», — выдохнул Дайан.       «Ты моя жизнь. С тобою я живу. Я хочу продолжения всего этого. Но, к сожалению для них, лорд-канцлер и совет судей злоупотребляют этим моим стремлением».       «Ты хочешь это прекратить».       «Я хочу это прекратить».       Дайан оставил мысли о сопротивлении после признания, позволил развернуть себя и прижать спиною к груди.       Как они начали, так и не добравшись до кровати, Дайан не мог вспомнить, дезориентированный откровением. Но и как он там оказался, Дайан тоже не мог вспомнить. Просто в какой-то момент он был дрожащим и стонущим от чувства в сильном локте Джона, которым тот охватил ему шею и прижимал к себе, пока сам напряжённо дышал Дайану в висок и брал его стоя. А потом уже осознал себя в кровати лицом вниз, цепляющимся руками за жёсткие тёмно-зелёные листья и колючие длинные стебли. И то, что показалось ему лепестками, стоило проясниться фокусу затуманенного зрения, оказалось яркими короткими мазками его же собственной крови.