***
Дайан уснул в тёмной комнате, не зажигая даже прикроватного светильника. Просто вытянулся на спине, раскидав босые ноги и закинув руку под голову. Джон сел рядом. Несколько минут следил за ним. Дайан перевернулся на бок, высвобождая руку, лицом к нему, наполовину утонув в подушке, и снова замер. Джон прикрыл Дайана пледом и ушёл в душ. Вернувшись, обнаружил его в том же положении, но плед уже соскользнул, вероятно, когда Дайан пошевелился. Плед открыл плечо и шею, и Джон больше не смог игнорировать голодный позыв. Есть ему хотелось давно, с самого пробуждения. Но дети, вскочившие раньше обоих отцов, совершенно отвлекли внимание. Теперь же голод напомнил о себе долгой внутренней судорогой. Джон заступил коленом на кровать, опираясь ладонями по обеим сторонам от Дайана. Он смотрел на него в темноте, но спустя время протянул руку и включил свет. В свете прикроватной лампы волосы Дайана мягко и тепло переливались. Джон медленно, вдыхая его запах, склонился над голой и доступной, всегда возбуждающей шеей. Несмотря на чувство голода, Джон не дал себе укусить. Позволил только коснуться. Прислонился губами, носом, потом развернулся и лёг щекой в горячую впадину плеча и шеи. Он знал, что укуси Дайна сейчас, тот возражать не будет. Джон поцеловал его и поднялся. Спустился в кухню, взял бутылку с кровью третьей группы. Подогрел. Хотел выпить, пока будет доставать из садового сарая вторую лопату. Но не успел, потому что Дайан пришёл в кухню за ним и бутылку отобрал. — Что только что было в спальне? — Дайан? — Ты не стал меня пить. — Ещё успею. — Боже, — Дайан растёр лицо ладонями и, отнимая их, напоследок оттянул веки к вискам, — если ты думаешь о том, чего больше никогда со мною не сделаешь, то я тоже, заметь, кое-чего лишусь. Для начала, так это твоих зубов. — Ну, уж это я тебе обещаю. Захочешь — получишь, — Джон привлёк его к себе. — Если буду плохо себя вести? — Именно. — Хоть что-то, — улыбнулся Дайан. — Когда приедут Никки и Элек? — К полуночи. — Тогда у нас мало времени. Пойдём. Дайан отстранился и отправился наверх под взглядом Джона, который не двинулся с места и смотрел ему в спину. Дайан успел привыкнуть к ощущению, касающемуся его всякий раз, когда он вот так отходил, а Джон провожал глазами. Ощущение было громким и почти парализующим в первый вечер, когда Джон нашёл его, в клубе. Дайан уходил по лестнице, а Джон преследовал, держа взглядом: внимательным и холодным. Со временем интенсивность ощущения изгладилась. Но Дайан всегда помнил, что за спиной у него не человек. Любимый, но не человек. И Дайан помнил, как в последнее время, стоило родиться Адаму, нравилось делать Джону: подходить со спины, пока сам он занимался чем-нибудь, подбираться неслышно; смотреть так, чтобы становилось не по себе, и так, чтобы Дайан вздрагивал; или обнимать сразу крепко, чтобы не вывернулся; кусать, не спрашивая. Приходилось сжимать зубы и выравнивать дыхание, пока Джон проглатывал его, сминая в руках. Он не давал ему возможности отбиться и оттащить себя за волосы, в которые Дайан запускал руку, чтобы уменьшить силу давления клыков. И Джон не давал ему выбраться, растаскивая ноги, впихивая колено сзади и лишая Дайана устойчивости… После рождения Адама так случалось часто, словно Джон израсходовал все запасы нежности, которая скопилась в нём и которую Дайан чувствовал на себе всю беременность. Доходило до того, что Джон, зверствуя, даже не отмечал происходящее словом, просто шёл дальше, куда направлялся, с Дайаном закончив. Поэтому сегодня поведение Джона в спальне выглядело обескураживающим. Дайан думал об этом, пока раздевался и зажигал белые свечи в стекле. Он забрался в кровать и закрыл глаза. Ему хотелось тепла, но, желанию вопреки, становилось тревожно и неуютно. Дайан прислушался. Сердце билось чаще. В комнату вошёл Джон и тоже стал раздеваться. Дайан откинул край одеяла. Джон знал, чего хочется Дайану, потому что слышал и чувствовал его. В последний раз. Он знал, что как только Дайан родится вампиром, эмоциональная связь между ними прекратится. Читать его Джон уже не сможет. И поэтому он слушал теперь, откликаясь на малейшие оттенки и мысли в его теле. И поэтому же он брал Дайана нежно и глубоко, заставляя дышать и стонать, плавясь под руками. Джон закрывал глаза, и тогда ему казалось, что он окунается в прогретое море Средиземья, таким горячим был Дайан и такой солёной была его кожа под губами. «Я люблю тебя», — подумал Дайан, на прогибе прижимаясь к Джону. — И я тебя люблю, — сказал Джон, мягко запуская пальцы в скользящие волосы, но сжимая крепко, чтобы отвести его голову вбок. — Не бойся ничего. Я буду с тобою рядом. До конца и в самом начале. Дайан сглотнул и выдохнул: — Смотри мне в глаза, пока я не умру. Джон погрузился в него сильнее и загнал клыки. Дайан крепко обнял и прижал, но как только Джон пересёк допустимый предел, который Дайан умел помнить и на котором начинал его останавливать, протестующе толкнулся под ним, потащил за волосы. Джон нажал сильнее и держал плотно, проглатывая уже скудеющий поток крови. Дайан перестал сопротивляться и трудно дышал. Джон остановился лишь тогда, когда услышал, что биение его пульса стало едва уловимым, словно призрачным. Оторвался, облизал пустеющие следы своих зубов на шее. Крови в тех не было. Мягко повернул Дайана за голову к себе лицом. Прокусил запястье, сам себе вытянул кровь, чтобы Дайан не тратил тающих сил. Джон почувствовал движение его языка на своей коже, потом глоток. И он смотрел ему в глаза, по-прежнему удерживая собою, пока в этом не осталось нужды. Потом выпустил, лёг рядом, обхватив и прижав к себе. Тело Дайана было ещё горячим. Джон решил, что будет лежать до последнего. Он боролся с накатывавшим страхом. Ему казалось, что он мог совершить что-то не так, что-то, что не позволит Дайану ожить снова. И он вдыхал остывающий запах его волос с виска, кожи с щеки и гладил под одеялом по рукам, груди и бёдрам. Джон поднялся, когда услышал звук двигателя «боливара». Оделся в спортивный костюм и кроссовки, спустился вниз, чтобы открыть дверь и встретить конунгов. — Привет, — сказал Элек, проходя в дом. — Угу, — ответил Джон, — ты один? — Никки будет позже. Джон кивнул. — Погано выглядишь, — добавил Элек. — Я, блядь, мёртвый. Как мне ещё выглядеть? — Джон произнёс это так, что Элек замер на месте. — Не до румянца, что верно, — покорно согласился он, — прости. Это, похоже, трудно. — Всё в порядке, Элек. Подожди здесь. Джон снова поднялся наверх. Он одел Дайана так же, как и себя, думая, что лежать в земле ему будет удобно. Поднял на руки и отнёс вниз. Потом в сад. Опустил на траву, спрыгнул в могилу, снова поднял, уложил, натянув на голову капюшон, чтобы в волосы и в нос не засыпалась земля. Потом устроился рядом, пропихнув руку Дайану под голову. Немного развернул его к себе, подтащил ближе, почти касаясь лицом лица. — Засыпай, — сказал Джон и натянул свой капюшон. Элек взялся за лопату и, закидывая землёй, произнёс: — Я останусь на всю ночь, Джон. Утром Никки меня сменит. Мы решили не бросать вас одних, поэтому разделились. — Не подумай, что я не ценю вашей помощи, — ответил Джон уже порядком из-под земли.***
Джон видел сны, когда спал. Они отличались от снов, что снились ему в человеческой жизни. Сон же сегодняшнего дня отличался от его привычных снов вампира. Кровь Дайана, перешедшая в его тело до капли, будоражила. Она грела и ласкала изнутри так, словно его любил сам Дайан. До восхода солнца Джон просто лежал, закрыв глаза и слушая, как на поверхности в траве ходят соседские кошки, а утром спускаются птицы. Потом птицы пели. Потом шёл снег: недолгий и пропадающий, едва коснувшись земли. Под этот исчезающий снег он заснул. Джон стоял перед высоким зеркалом. Его отражение жило само по себе, потому что вдруг протянуло руку, ухватило за локоть, подволокло ближе. «Милый», — улыбнулось отражение, но вид у него, несмотря на улыбку, был равнодушный и высокомерный. «Дайан», — произнесло отражение, показывая длинные яркие клыки. Джон ощутил опасность, накатывающую, но вместе с тем вполне переносимую. Приемлемую для него. И томящее чувство ожидания, стремление к близости, вызывающее стон. Он поднял руку и опустил ладонь отражению на плечо. Рука была не его. А отражение не было отражением. Джон осознал, что каким-то образом оказался в теле Дайана, чувствует его душой и видит его глазами. Кровь Дайана хозяйничала в нём, диктуя своё восприятие окружающего. Кровь Дайана говорила, каким он видел Джона. Кровь Дайана и часть его души словно пели в его крови и душе, плавились и тянулись ближе. Джон наконец-то ощутил ту мощь, что равнялась одной мегатонне урана и что определяла любовь Дайана. И понял, какие чувства и ощущения в нём пробудил. Это понимание ожило в лице отражения. Оно помрачнело, словно от боли, и остановилось тёмным взглядом. Дайан же сдвинул ладонь ему на шею, приблизился так, что светящееся лицо Джона стало единственным, что он мог различать. Ладонь Дайана гладила всё жёстче, пока не сжалась совсем, холодно и непререкаемо. Джон проснулся под землёй, когда Дайан сдавил ему шею рукой, пытаясь подтянуть ближе. Он ещё не пришёл в сознание полностью, но уже начал искать присутствие и пищу. Джон перетерпел хватку его руки, которая вскоре ослабла. Нашёл ладонью лицо Дайана, огладил ему рот пальцами, обежал большим по дуге кромку верхних зубов. Острые, гладкие и такие чистые клыки уже полностью выдвинулись из челюсти. Дайан повёл головой на вмешательство, но затих. Джон не чувствовал солнца на поверхности. Только сумерки. Пробуждения оставалось ждать недолго. Дайан вот-вот мог проснуться. Едва осознав, что всё получилось, Джон захотел как можно скорее увидеть его и то, как изменился Дайан. Услышать, что скажет. Каким станет его поведение. Насколько красивым он окажется. Окажется ещё красивее, чем был. Джон сжал родное запястье, подтянул к губам, прижался. Оно пахло Дайаном, но было непривычно прохладным. Джон досадливо дёрнул ртом от острой тоски, но взял себя в руки. В конце концов дети несли в себе Дайана. Тоске должно было остаться в этой могиле, под землёй и дёрном. — Джон, — глухо произнёс Дайан. Это вернуло к действительности. — Да, милый. Но Дайан молчал. Первым, что тот произнёс, даже ещё не приходя в сознание, было имя Джона. Ладонь его снова несколько раз конвульсивно сжалась на шее. Джон погладил ему пальцами кожу запястья, позвал: — Дайан. В сад вышел Никки, остановился у края могилы, стал копать. Долго возиться не пришлось. Джон поднялся, едва груз земли стал меньшим, стрясая с себя влажные комья, и вынул на воздух Дайана, оставляя его ноги всё ещё в земле. Он держал его голову, всматриваясь в лицо. — Дайан, ну же. Дайан открыл глаза. Джон увидел, как стали меняться его зрачки, приспосабливаясь к полутонам сумерек, и как остановились на нём, узнавая. — Уже? — спросил Дайан. Джон прижался лбом к его и кивнул. Потом посмотрел на Никки, который стоял опершись о лопату и не говоря ни слова. Снова склонился к Дайану. Нашёл губами его, поцеловал. Тот ответил, зацепив локтем вкруг шеи. Он не втягивал клыков и царапнул Джона по языку, вздрогнул, среагировав на кровь, прижался сильнее, желая большего. Джон отстранился. Он знал, как голоден Дайан, так, что ему почти больно. Но тот не сказал ни слова, просто смотрел на Джона. — Я, пожалуй, пойду, раз у вас всё в порядке, — подал голос Никки, отставляя лопату. И вот тут Дайан обернулся. Джон почувствовал, как он задрожал, готовясь к броску. — Дайан, не стоит, — тихо сказал Джон, удерживая его в руках чуть крепче. Дайан вибрировал, желая добраться до горячего тела. Никки очень хорошо понимал, что ему грозит, поэтому бросил лопату в траву, развернулся и пошёл. Не спеша, но Джон мог представить, как ему хотелось припустить. Джон окончательно выбрался из земли. Дайан вскарабкался следом. Встал, выпрямился, повёл плечами. Джон смотрел на него во все глаза. Действительно, Дайан проснулся ещё красивее, чем прежде. Черты лица стали резче и словно бы обозначились мерцанием: скулы, переносица, линия челюсти, прямые тёмные брови — всё набралось хищного и порочного. Сам же Дайан едва сутулился, его вело, словно на отходах после наркотического загула. Просто невиданный голод и новизна ощущений в теле сводили его с ума. — Джон, — произнёс он, — как ты живёшь с этим? — Идём, милый, — Джон обнял его за плечи и потянул в дом. Оказалось, что Никки не уехал. Более того, Элек тоже был в доме. Оба, ни слова не произнося, разглядывали Дайана. Джон оценил некий комизм ситуации, потому что Дайан тоже пристально разглядывал конунгов. Разве что двигали им не любопытство и насторожённость. Нет. Джон знал, что единственное, чего хотел его мальчик — это крови. Яркой алой крови конунгов, потому что та заслоняла собою всё в мире Дайана. Джон прижался губами к его уху и сказал: — Нельзя пить Элека и Никки. Я тебе запрещаю. Ненависть, с которой взглянул на него Дайан, едва услышал запрет, могла бы отшвырнуть, существуй физический её эквивалент. И если бы Джон сам не знал, что это временное явление, пережить этот взгляд ему было бы непросто. Он разогрел для Дайана кровь. Тот выпил сразу полбутылки, отставил, сморщился, глянул с раздражением: — Это что, в самом деле как настоящая человеческая? — Только по химическому составу. Дайан закрыл ладонью рот. — Она даёт возможность к существованию. — Она отвратительная и мерзкая. Я не буду этого пить, — Дайан с треском опустил недопитую бутылку на стол. Элек и Никки, становясь свидетелями первого скандала между новым Дайаном и прежним Джоном, переглянулись сначала друг с другом, а потом уже с Джоном. — Дайан, я её пил при необходимости, когда ты не оставлял мне иного выбора, — сдерживаясь, напомнил Джон. Дайан зыркнул так, словно хотел ударить, но вовремя охолонул: — Почему ты не даёшь мне пить Элека или Никки? Конунги враз сделали глазами «Джо-о-он» и автоматически положили руки на поясы, так что стало ясно: оба при оружии. — Потому что Элек и Никки мои друзья. И твои друзья. Они заботились о нас: обо мне и о тебе, — Джон смотрел внимательно и говорил так, словно пред ним был ребёнок. — Есть шанс позаботиться обо мне ещё немного, — Дайан развернулся к Милднайтам. — Мне нельзя приближаться к вам, но сами вы можете приблизиться ко мне. Джон замер, а Никки и Элек едва ли не охуели, потому что Дайан улыбнулся им, словно ангел, и едва заметно облизнул губы, чего никогда не было прежде. Прежде не предполагалось никакой совращающей подоплёки в адрес конунгов. Прежде они не были интересны Дайану настолько. — Дайан, что ты делаешь? — Джон следил за Элеком и Никки, потому что те странно онемели, не сводя фиолетовых взглядов с Дайана. — Джон, я пытаюсь слушаться тебя и обойтись малой кровью, — хмыкнув, быстро ответил Дайан, словно задыхаясь после интенсивного забега. — Элек… Как только Элек сделал шаг навстречу, Джон рывком развернул Дайана за плечи и тряхнул так, что голова того бессильно, словно цветок в ураган, качнулась назад и вперёд. — Прекрати, — процедил Джон на грани бешенства, когда стало ясно, что открылось в Дайане. Гипноз. Виктория могла так поступать с людьми. Но Ио и Марк не могли. Не могли так делать ни Бауэр, ни Балицки, ни кто-либо из знакомых Джону вампиров, ни он сам. Манипулировать — да. Но подавление воли одним произнесённым именем — это было чересчур. Виктория была богом, а Дайан был мальчиком из большой семьи. Разница между ними была очевидной. Как очевидным было и то, что наследие мисс Аддамс миновало Джона и раскрылось в Дайане, словно раскрылся ящик Пандоры. — Прекрати это дерьмо со своими близкими, Дайан. Я тебе приказываю. Скажи, что понял меня?! — зарычал Джон, продолжая стискивать острые локти. Дайан всхлипнул и согласился: — Джон, я понял. — Пей из бутылки и не провоцируй меня на большую грубость, — Джон разжал пальцы, но тут же обнял Дайана и прижал к себе. Элек и Никки, сбросив навязчивое подавление своей воли, встретились взглядами с Джоном. Элек сочувственно покачал головой, а потом сделал жест «надо поговорить». Джон отстранился: — Дождись меня. Дайан кивнул. Джон видел, что Дайан капризничает и психует: жмурится от света, потому что свет нестерпимо сиял; прислушивается к очень далёким звукам, которые наплывали отовсюду, а окружающие его грохотали, словно исполинские там-тамы. Джон знал: сенсорика у Дайана была выкручена на максимум и он не мог с нею сладить. Дайан был, словно дитя, которое получило тело и ещё не научилось с тем управляться. И в то же время это дитя только что попыталось обольстить Элека Милднайта и нахлебаться его крови, обойдя запрет создателя. — Я люблю тебя, Дайан. Дождись меня. Только секунд десять спустя Дайан обнял, прижавшись головой к шее. — Просто пиздец какой-то, — тихо сказал Дайан. — В самую точку, милый. Пиздец, — Джон обнял его в ответ, оглаживая по спине. — Я будто под кислотой. — Эта «кислота» никогда не отпустит, стоит учиться с нею жить, — глухо сказал Джон.***
— Слушай, Джон, ещё немного, и Дайан начнёт блевать после вашего бутылочного пойла, — как можно тише предупредил Элек, когда он и Джон ушли на подъездную дорожку. — Смотреть страшно, словно он испытывает боль. Джон не ответил, вынуждая Элека продолжать. — Стоило попросить, мы бы привели кого-нибудь. — Элек, — Джон недовольно крутанул головой, — знаешь, как это работает? — И как это работает? — Я слышу любого, кого пью, пока тот остаётся живым. Не слышу, если убиваю. Я не хочу, чтобы Дайан подцепил чьи-то бесполезные мысли и… ощущения. — Ты ревнуешь, — всё понял Элек. — Мать твою, да. — Дай убить. — Нельзя. Это собьёт его ориентиры. — Что? В самом деле не можешь позволить убить? — иронично оглядел Элек. — Да, — оттолкнул Джон. — Пока нельзя. У нас маленькие дети. Живые, Элек. И беспомощные перед ним. — Блядство, он же их отец. Разве не осталось границ, что способны остановить Дайана? — зашептал Элек. — Дайан сейчас не отец, он сам как ребёнок. Подросток, дорвавшийся до взрослой жизни, — тоже яростно прошептал Джон. — Ребёнок? Подросток? Ты видел, что только что было? Блядь, Джон, он смотрел так… Знаешь, Иво способен на похожую поебень, но только с тем понимаешь, что умрёшь счастливым от переёба. А с Дайаном — просто умрёшь. Сам подойдёшь и подставишь шею. Сдохнешь в ужасе. Джон отвернулся, но тут же снова встал перед Элеком: — Теперь понимаешь? Я должен держать его в узде. Мне нужно время. Несколько секунд стояли молча. — Джон, только если вот ты всё ему запретишь, это плохо закончится. Дай ему хотя бы немного. Хотя бы не эту синтетику вместо крови. — О чём ты думаешь? — Хочешь, дай моей. Я согласен. Чёрт знает, на что ещё Дайан окажется способным. Вспомни себя. А тебе ведь не запрещали, просто просили. И всё равно ты клал даже на просьбы бога. Джон обкусал губы. Элек рассуждал здраво и предлагал сносный выход из сложной ситуации. — Элек, ты согласен кормить его? — Раз предлагаю, так согласен. Но думать о белых барашках и розовых бутонах, чтобы не травмировать твоё чувство гипертрофированной ревности, я не буду. Придётся Дайану узнать, что я за подонок. — Хорошо, потому что ты как подонок меня устраиваешь. Только мне надо присутствовать. — Я против? Мне ещё не надоело ходить по рукам Иво и миледи, хотелось бы растянуть это удовольствие. А откинуться в зубах твоего консорта — не хотелось бы, — выдохнул Элек.