Металл, магия и решимость — равно...

«Дорогой дневник! Я не знаю, с чего начать. Сегодня я узнал, наверное, самую главную тайну Альфис. Нетрудно было заметить, что она долгое время скрывала что-то от меня. Это её угнетало. Возможно, она надеялась, что я надавлю, стану разбираться и этим избавлю её от необходимости самой признаваться… Я на самом деле не уверен, хорошо или плохо то, что я этого не сделал. Оказалось, что под нашей уютной лабораторией находится ещё одна, куда более жуткая и мрачная. Там Альфис проводила эксперименты над павшими монстрами, чтобы заставить их души сохраниться после смерти. Это ей не удалось: все образцы выжили и из-за переполненности человеческой решимостью слились воедино в несколько страшных чудовищ. Виню ли я её за это? Не знаю. Скорее нет, чем да. Она хотела как лучше. Маньяк из Альфис так себе — даже если вспомнить поговорку про тихий омут. В любом случае, я не могу об этом думать. Пытаюсь, но не могу». Меттатон мерил шагами свой кабинет в отеле наискосок. Именно там он уединился, чтобы собраться с мыслями и излить свои эмоции на бумаге. Обычно в минуты раздражения он всё же не возражал против посещений персонала с какими-либо нуждами, но в этот раз предварительно заглянул в подсобку, взял одну из запасных табличек «Не беспокоить», повесил на ручку двери и заперся изнутри. «Среди испытуемых оказалась Смура. Точнее, среди кусочков испытуемых. Короче говоря, она стала составной частью одного из чудовищ. Это делает мне больно». Нервный глоток полуостывшего чая из чашки. «Так не должно быть. С её потерей все давно смирились. Кто пал, тот умирает. Другого исхода нет. Лекарства против падения до сих пор не изобрели. Никакая магия не способна помочь. Она умерла, тогда почему». Пауза. Длительная. Стук каблуков по полу. «Да потому что не умерла. И сейчас с ней чёрт знает что такое. Это она и в то же время не она. Да это сто процентов не она, Господи. Смура была дружелюбным и открытым созданием — не без хитринки, но всё же. А это чудовище было готово мне руку оттяпать. Ну ладно, может, не оттяпать, но из всех так называемых амальгаметов оно было самым неприветливым». Снова длительная пауза. «Раз не она — фактически умерла. Это просто новый монстр… который любит петь и в теории знает что-то о Смурене». Меттатон прислонился к стене, прикрыв глаз. Несколько минут — и беспорядочное мотание по кабинету возобновилось. «Может, мне просто жалко Смурену? Может, я просто представляю, как она расстроится, когда узнает правду? Да нет, с чего бы вдруг. Зачем расстраиваться? Это ведь лучше, чем окончательная смерть? Нет, не думаю. Смерть, наверное, легче принять, чем это. Чем… кусок от сестры, который тебя даже нормально не помнит. Ещё придётся делить её с кучей новоявленных родственников. И так-то крыша поедет, а тут ещё и целая толпа левых монстров. Это не для Смурены. Она забьётся в угол и будет плакать. И если ей что и поможет, так только желание самого Лимонного хлеба самой Лимонной хлеб делить с ней кров и семью. Лимонный хлеб. Что ещё за имечко. Это Альфис придумала, или она сама так назвалась». Меттатон издал невнятный звук, отдалённо напоминающий рычание, и уткнулся лбом в угол. Его немного трясло. Отстранился. Открыл окно. Выглянул, высунувшись чуть не по пояс. Встретился взглядом с кем-то из заезжающих постояльцев, вынужденно улыбнулся и закрыл окно. Задёрнул шторы. «Зачем мне вообще об этом всём париться, если я не тот, кто должен париться. Хаппстаблук умер шесть с лишним лет тому назад». Короткие исступленные смешки. «Видимо, не умер. Ха. Ха. Ха. Мой бедный Блуки и Смурена в одной лодке. Оба потеряли одинаково и назад получат какие-то куски. Эксперименты Альфис изменили нас обоих». Из-за повысившегося внутреннего обогрева стало значительно жарче, но переключить терморегулятор на охлаждение не удавалось. Меттатон усилил работу кондиционера. «Смешно. Почему мне так смешно. Мне начинает казаться, что нет никакой разницы, сделала Альфис прекрасного робота-звезду или кошмарную русалку. А дальше я не могу адекватно выразить свою мысль. Не могу и не буду». Меттатон захлопнул дневник и взял его в руки. Побродил туда-сюда, прижимая к себе. Зачем-то повертел, приостановившись, рассмотрел обложку, как будто видел в первый раз. Раздвинул шторы. Снова взялся за ручку. «Боже. Мы с Альфис знатно постарались, чтобы сломать им жизни. Я отнял у Блуки брата. Альфис отняла у Смурены сестру». Задёрнул шторы обратно. «Какую ерунду я только что написал. Альфис ничего не отнимала. Она даже в каком-то смысле вернула. А вот я… Ох, ручка заканчивается, пойду возьму другую». Нервный тёмно-синий росчерк прямо на листе дневника. Путаные каракули испачкали полстраницы. Рука буквально с остервенением выводила многочисленные завитушки. «Хотя, по сути, Блуки я ведь тоже ничего не сломал? Он прекрасно устроился без меня». Меттатон полистал книжечку, чтобы убедиться, что об этом событии он ещё не писал. Получив подтверждение, залпом осушил остатки совсем холодного чая и застрочил. «Вчера на меня насели Альфис и Ториэль. Одной приспичило устроить в Подземелье радио. Это накануне-то выхода на Поверхность. Ну ладно, не накануне. Но в обозримом будущем! Вторая согласилась взяться за проект: настраивать радиоволну, конструировать подходящую аппаратуру. И ладно бы так. Ладно бы просто радио, к чёрту, я бы не парился. Но состав работников! Там есть Напстаблук». Меттатон зарылся пальцами в волосы, склонившись над столом. «ОК, я неправильно написал. Сначала несколько монстров задумали открыть свою радиостанцию. Они попросили Ториэль им посодействовать. Оказалось, что это те самые ребята, с которыми Блуки не один год зависал на форуме обмена музыкой. Ну да, фонд-то большой накопили, теперь только транслировать на всё Королевство. Ах, да о чём это я. Они позвали Напстаблука к себе диджеем. Ну, и до кучи ответственным за контент». Усталый взгляд поверх страницы. Потянулся назад, снова раздвинул злополучные шторы. «А теперь вопрос. Почему я ИЗ-ЗА ЭТОГО расстроился? Я что, не желаю кузену добра и счастья? Я должен радоваться. Но меня колотит уже второй день». Встал, чтобы снова пройтись, но тут же плюхнулся обратно на стул. «Я не написал, почему мне сообщили. Ну, Альфис по-дружески по-родственному по-дружески решила просветить. Из благих намерений. А Ториэль невинно поинтересовалась, можно ли будет транслировать по радио мои песни. Я не смог ей ничего сразу ответить. Обещал подумать. Завтра-послезавтра надо дать ответ. Ну и что я ей скажу? Что я не дам сам не знаю почему потому что нечего тырить пользоваться эксклюзивным контентом не в оригинальном источнике? Или что я любезно позволю, потому что благоволю одному из диджеев?» Вытащил стул из-за стола на середину кабинета, сел, попробовал прокатиться, неудачно вписался в шкаф. С полок на голову посыпались какие-то папки. Меттатон встал и, тихо ругаясь сквозь зубы, взялся запихивать их обратно. Первую засунул не слишком церемонно, потом, опомнившись, положил остальные аккуратнее. Стул вернул на место. «Все нормальные братья и сёстры однажды расстаются. Как только покидают родительское гнездо. Это норма жизни. У каждого свой путь. Мы с Блуки не сросшиеся близнецы, тем более что у призраков это и невозможно. Тьфу, я опять думаю об амальгаметах. Прочь. Так вот. Нет ничего странного в том, что я звезда, он диджей, и мы врозь». Задёрнул шторы. Пауза. Очень долгая пауза. Меттатон уткнулся лбом в скрещённые на столе руки. Нервно побарабанил по деревянной поверхности кончиками пальцев. Потом затих. Где-то в коридоре, за дверями кабинета (а казалось, что намного, намного дальше), звучали голоса персонала, постояльцев, слышался чей-то смех… там шла своя жизнь, от которой Меттатон, босс этого заведения, чувствовал себя сейчас максимально отчуждённым. «Бесполезно отрицать, да? Нужно быть честным хотя бы с собой. Когда-то давно я обещал Блуки, что никогда не оставлю его. Когда-то давно я обещал Смурене, что мы будем выступать втроём. Я не сдержал ни одного обещания. Я бросил их обоих. И хуже всего то, что я не думаю, что пожертвовал бы жизнью звезды, вернись я в прошлое. Это слишком дорого мне. Я не могу с этим расстаться. Теперь. Блуки будет счастлив без меня. У него своя дорога. Свои монстры, которым он нужен. Смурена узнает правду о сестре и либо повесит себе на шею психического инвалида, либо опять пройдёт через крупный стресс, чтобы окончательно оторвать её от себя. Что до меня…» Меттатон занёс ручку над дневником и снова надолго замер, нерешительно щёлкая колпачком. Пальцы тряслись. Терморегулятор работал на перегрев. Меттатон снова усилил кондиционер. «Ладно, я напишу это. Я чувствую себя так, будто это меня бросили». Несколько исписанных листов. Меттатон крайне редко писал больше одной страницы за раз. Исповедь на бумаге с непривычки казалась целым романом. Меттатон колебался между желанием бережно закрыть и припрятать книжечку и желанием выдрать последнюю запись, изорвать и при случае сжечь. Победило первое. Подавив в себе самый неприятный порыв, он подъехал на стуле к подоконнику и тяжело облокотился на него. Постепенно становилось полегче. Температуру внутри удалось значительно понизить. Под кондиционером стало холодно, но Меттатон долго не вставал, чтобы это исправить. Когда наконец поднялся, кабинет почти напоминал холодильник. Мысли в голове не утряслись, но Меттатон начал хотя бы справляться с их наплывом. Впервые за прошедшие несколько часов метаний он задумался не о текущем положении дел, а о том, что ему делать в будущем. «Альфис сказала мне, что сейчас я должен либо навсегда пустить всё на самотёк, либо вскочить в последний вагон. Вроде бы так. Я пытаюсь осознать, какой вариант лучше. Должен ли я возвращаться к Блуки? Хочу ли я возвращаться к Блуки? Сейчас, когда я вспоминаю о нём, я, конечно, хочу пойти к нему. Хотя бы извиниться за всё. Но это будет больно. И я не уверен, будет ли это иметь хоть какой-нибудь смысл. Если же я не признаюсь и оставлю всё как есть… Больно не будет никому. Я успокоюсь, и всё станет нормально. Я звезда. Он диджей. Мы сможем начать контактировать чисто по работе, не вороша прошлое. Может, это и не совсем честно, но так лучше для нашего общего душевного равновесия. Или?..» Меттатон захлопнул дневник и убрал ручку. Теперь он почувствовал полное и окончательное нежелание продолжать писать. Всё, что хотелось излить, выговорить, он уже излил и выговорил. Остальное — мысли, мечтания, предположения, терзания, чувства, переживания… Всё то, что он мог часами перебирать, но что страшно не любил в подробностях записывать. Потрясение сброшено, а вся последующая теория ему «на память» совершенно ни к чему.

***

— В-вот этого амальгамета я и п-показала Меттатону. Просто его ч-частью стал кое-кто, кто был ему д-дорог в прошлом, и… надо было устроить эту встречу наедине. В-вроде бы всё? Пойдёмте наверх. Я ещё хотела п-показать вам, как я тут работала… Н-но, думаю, это будет перебор. Альфис зашлёпала обратно к лифту — тому, что вёл в верхнюю лабораторию. Вот уже открылись двери, Фриск вошла внутрь, ящерка сделала шаг вперёд… но ей на плечо легла рука Андайн. — Альфис, стой. Насчёт экскурсий. Фриск пусть возвращается домой, а ты… покажи мне всё это прямо сейчас. — Т-ты уверена? — Да. Я хочу понять тебя получше и посмотреть на амальгаметов по пути ещё разок. — Ч-что ж, тогда… Фриск, ты же не возражаешь? — Ничуть! Девушка нажала на кнопку верхнего этажа. Створки закрылись, кабина заскрипела, поднимаясь. Андайн повернулась к Альфис и решительно тряхнула головой. — Веди. Скорее внутреннее чутьё, чем разум, подсказывало воительнице, как нужно себя вести. Она крепко держала ящерку за руку, время от времени ободряюще сжимая её посильнее и посылая сдержанную улыбку, шла вперёд твёрдыми, уверенными шагами и не выказывала ни признака удивления или страха. Тренированная воинская выправка. Где-то на краю сознания постоянно свербила мысль: «Альфис не виновата. Альфис просто искала способ всех спасти. Это издержки научного риска. Нужно восхищаться тем, что она отважилась на это пойти, а потом иметь дело с последствиями». Мелькала, впрочем, и другая: «Почему она не рассказала мне? Почему тянула до последнего? Это всё жуткий кошмар, но я бы смогла разделить его с ней, как сейчас!» Лёгкое раздражение на молчание Альфис и собственное неведение. Любовь, что согревала изнутри. В сумме — что-то смазанное, неопределённое, ускользающее. Желание оправдать — и непонимание. Желание защитить — и попытки оценить произошедшее объективно. На самой периферии — липкий, ползучий ужас от увиденного в лаборатории. От несчастных монстров, что слились воедино в жутких формах. — И-итак… Раз ты захотела посмотреть сейчас… Начнём с операционной. На эти столы я клала п-пострадавших монстров. Здесь я вводила им решимость. По моим расчётам, их тела должны были обратиться в прах, а души остаться. Но… Объяснять ли мне ещё раз… — Можешь не повторять. Вряд ли тебе на самом деле хочется. Я помню, почему так вышло, — Андайн снова улыбнулась и склонилась над одним из операционных столов. Пыльная шероховатая поверхность с пятнами какой-то засохшей субстанции, прилипающей к рукам. Андайн потёрла подушечки пальцев, стряхивая её, и попыталась как можно живее представить себе Альфис за работой. Как она склоняется над монстром, что может вот-вот умереть, как набирает в шприц некую загадочную «решимость» (так ведь её вводили?), как, трясясь от волнения и страха перед неизвестностью, вводит её в тело… Снова и снова. Снова и снова. Андайн невольно передёрнуло. — Г-грязно, да? И-извини… Я п-пыталась по мере сил тут всё мыть… Вон из тех раковин набирала воду… Л-лаборатория большая. Чтобы полноценно ухаживать за ней, нужен труд целого штата работников. А я одна, и эти амальгаметы всё пачкают… Словно в подтверждение её слов, в комнате появился какой-то амальгамет, которого Андайн раньше не видела — длинный, похожий на застывшего вертикально червя с конечностями-щупальцами. За ним волочился небольшой «шлейф» белой массы. Воительница осторожно коснулась пола в том месте, где он прошёл. Липко, хотя и не сильно. — Да нет, дело не в грязи… Просто представляю себе твои эксперименты. — И-и как? — Жуть на самом деле. Но, видимо, это была необходимая жуть. Незнакомый амальгамет открыл воду. Похоже, он пытался пить из-под крана. Альфис не среагировала. Видимо, такое было нормой. — В том проходе н-ничего интересного, только один из слотов для ключей активации генераторной… П-пойдём дальше? — Да. По пути к следующему «экскурсионному объекту» Андайн подумала о том, что для лучшего впечатления стоит, наверное, мысленно «сбросить» с этой лаборатории её мрачный колорит. Добавить больше света, представить, что стены выкрашены в более светлый цвет и не пестрят трещинами, а под потолком не летают зловещие клубы непонятного пара. Чтобы докопаться до истины, нужно не нагнетать атмосферу. Воительница полуприкрыла глаз, воображая. Лаборатория из места опытов стала куда более напоминать больницу. «Они больные. Это как пошедшая не по плану реанимация. Что-то вроде». — З-здесь у нас спальня. Я стараюсь вовремя стирать и п-перестилать постельное бельё... Тут же я обычно ставлю к-кормушки. Амальгаметам часто нужен полноценный отдых… Андайн бросила взгляд на кровати. Почти все они пустовали — лишь на двух спали, неловко свернувшись, большие белые тела. Ещё одно существо меланхолично хрустело собачьим кормом в углу. Один из спящих, неосторожно шевельнувшись, начал сползать на пол вместе с одеялом. Бодрствующий амальгамет немедленно подскочил, поправил «товарища» и вернулся обратно к кормушке. — Они не такие уж сумасшедшие и безучастные ко всему, как кажется. По крайней мере, некоторые, — заметила рыба. — С-с течением времени у них тут сложилось некое п-подобие общества… К-кто-то включён в него больше, кто-то меньше, но в целом они понимают, что происходит, и з-заботятся друг о друге. К-когда рассудок не помутнён голодом, к-кошмарами или просто отчаянием, — вздохнула Альфис. — Я с-стараюсь сохранять в них личностей. Точнее, не сохранять, а п-помочь хоть как-то оформиться… Медленно, но получается. Пойдём дальше? Андайн продолжала соображать на ходу. Итак, вот оно — то, за что нужно зацепиться. Амальгаметы — личности, несмотря ни на что. Помешав монстрам умереть, Альфис, тем не менее, приложила массу усилий к тому, чтобы они смогли и дальше мыслить и чувствовать. Каждое из новых существ производит впечатление чудовища лишь поначалу. Но они не чудовища. И более того — они не криво сшитые «лоскутные одеяла» из обрывков, «огрызков» личностей. Любой из переживших слияние монстров «спит» где-то в амальгамете целиком. Его натура, его переживания, воспоминания не потеряны. Это как… калейдоскоп. Повернуть немного по-другому — и вспыхнут, оживут знакомые черты… С такого ракурса ситуация выглядела ещё светлее. — А-андайн, ты ещё здесь? Воительница встряхнулась и взглянула Альфис в глаза. Ящерка смотрела на неё снизу вверх с ощутимым беспокойством. — М-мне… Прервать экскурсию? — Ни за что. Всё в порядке. Я потом всё объясню, окей? — рыба подмигнула. — Что ж… Тогда вот ещё одна комната. Эти цветы я хотела использовать как сосуды для готовых душ… Но оказалось, что они непригодны. Я только зря п-потратила на них время. Кроме одного. Андайн. Я хочу быть честна с тобой до конца. Однажды я решила п-проверить, что произойдёт, если у чего-то без души появится желание жить. Я ввела решимость самому крупному цветку из сада Асгора. Он… ожил. И сбежал. Он был п-примерно вот такого размера, — Альфис показала рукой от пола. — Ну ты даёшь, Альф, — вздохнула Андайн. — Ты этот у нас теперь, как его… Блин, забыла слово. Создатель новой жизни, короче. Спец по воскрешениям, я бы сказала. Вернула кучу народу с того света, а то и вовсе из небытия. Хех, слушай! Если смотреть на это вот так, то звучит даже… круто? Ну, в смысле, не каждому монстру такое под силу. Все эти амальгаметы кому-то родные и близкие — какие-никакие, а всё же не мёртвые. Меттатона ты вон достала откуда-то. Была же его душа чья-то до попадания в робота, верно? Да и говорящий цветок, который… Стоп. Погоди. Говорящий цветок. О-о-о, да я тебе сейчас тоже расскажу штуку. Я думала, Папс мне лапшу вешал на уши, выдумывал на ходу, а он… Альфис подняла голову в недоумении и, похоже, в некотором ужасе. — В общем, Альфис. Папирус мне и Сансу сто раз пудрил мозги тем, что у него есть друг — цветок, который умеет разговаривать. Мы, естественно, считали, что он воображаемый. Теперь оказывается, что нет. Папс выиграл. Скажу ему, он обрадуется. И ты радуйся. Ты парню создала хорошего приятеля! Андайн физически почувствовала, как напряжение, всё это время охватывавшее её целиком, начало уходить из неё, растворяться в пространстве. Всё вставало на места. Она переставала понимать, что именно её настолько пугало и смущало, зато начинала облегчённо смеяться. Альфис просветлела лицом, видя её реакцию, и уже менее встревоженно добавила: — Ну, зная вездесущесть Санса… М-может, он и видел его п-по-настоящему. Но в любом с-случае, в-видел или нет… Я рада, что это принесло Папирусу пользу. Хоть к-кому-то мои эксперименты пошли не во вред. Кстати, раз уж мы затронули эту тему… Последующее упоминание о том, что Санс был в курсе происходящего в лаборатории и даже помогал, несколько смазало бодрый настрой Андайн. В голове — к счастью, ненадолго — вновь запустился сложный мыслительный процесс. Сначала — импульс ревности, но сразу после — быстрое, мелькающими картинками, сопоставление фактов. И самым ярким пятном в круговерти воспоминаний — первая встреча на свалке. Тогда Альфис стояла на краю бездны. Кто знает, как бы сложилась судьба ящерки, не появись тогда Андайн, ищущая крутые мечи, и не прояви любопытство к её мыслям? Воительница огляделась вокруг себя. Да что же это она? Что же это она «спит» на ходу и так отчаянно тупит, ища способ разобраться и помочь? Она уже помогала. Всё это время. Встречи с ней наполняли Альфис силой жить и продолжать бороться. А что не рассказывала — так просто боялась потерять дорогого монстра… Андайн порывисто опустилась на колени и сгребла ящерку в крепкие объятия. Та изумлённо ахнула, но через пару мгновений прижалась как можно теснее, вцепляясь пальчиками в майку любимой. Очки съехали с носа и шмякнулись на пол с тихим звоном, чуть не разбившись. Андайн подняла их и надела обратно на Альфис. — Ч-чего ты вдруг? — Да так… Вся эта обстановочка заставляет нехило задумываться о том о сём, знаешь ли. И, короче, я пришла к тому, что просто безумно сильно тебя люблю, ага? Вместе мы с тобой всё пройдём и преодолеем, даже если придётся проломиться через тучу проблем! — Андайн широко улыбнулась, вставая. — О-о-ох, з-знала бы ты, к-как я т-тебя с-сильно люблю… А особенно… П-после всего того, что я тебе тут наговорила. — У всех есть скелеты в шкафу, и не всегда это игра в прятки с Сансом и Папсом. Ну чего? Есть ещё экспонаты и загадочные тайны? Я готова! Теперь Андайн, возможно, слишком бодрилась и храбрилась, но это не казалось чем-то неестественным. Складывалось ощущение, будто самый воздух в лаборатории вдруг стал свежее. — Есть… Пойдём, я расскажу тебе. Альфис явно почувствовала себя более расслабленно. Она перестала соблюдать строгую последовательность в демонстрации комнат и принялась бегать туда-сюда, менее значимое представляя в первую очередь, более значимое оставляя на потом. Андайн несколько раз прошла мимо машины по извлечению решимости, посещая то ванную, то вентиляторную, то комнату с холодильниками, прежде чем учёная наконец удосужилась рассказать о ней поподробнее. — Слушай, а почему она выглядит так жутко? Это похоже на черепушку Гифтрота с проводами. — П-пришлось сконструировать именно такие формы, чтобы обеспечить н-надёжную фиксацию души и последующие операции… Вопрос вылился едва ли не в часовую лекцию о принципе работы и свойствах машины. Андайн практически ничего не поняла из многочисленных терминов, но на сердце у неё всё теплело. Вот она — трудолюбивая, героическая учёная, искренне захваченная своим делом, даже если оно вышло ей боком и начало её пугать. Ну разве это не достойно любви и поддержки? — А п-последнее, что хочу показать… Это… Моя небольшая отдушина. Ч-чтобы немного расслабиться прежде, чем мы уйдём отсюда. Альфис ввела любимую в небольшую комнатку рядом со зловещим аппаратом. Чем-то неожиданно родным и знакомым повеяло от большого экрана, дисковода, VHS-проигрывателя и шкафов с полками, полностью уставленными дисками с аниме и томиками манги. Это выглядело, как «привет сверху» — и одновременно заставляло вспоминать о том, какой же тут всё-таки «бункер». Подземелье в Подземелье, не иначе. — К-когда я пряталась здесь, я приходила сюда, чтобы успокоить нервы и н-немного забыться… Истинная Лаборатория т-тогда казалась другим миром. К-кошмарным миром, но как будто полностью изолированным от того, где все могли узнать, что я натворила. Я смотрела здесь аниме… Б-было непривычно, но я втянулась. А п-потом со мной иногда стали посматривать и скучающие амальгаметы… Их развлекали яркие картинки и волшебные сюжеты. Аниме, как ты знаешь, в-весьма неплохо заставляет уходить от реальности. — Будем смотреть сейчас? — Н-нет… не будем. Сейчас как раз то время, к-когда нужно встречать последствия ошибок лицом к лицу… Даже если очень хочется убежать и спрятаться. Т-так что завтра же… — Нет, Альфис. Не завтра же. Слушай. Мы все сегодня потратили много сил. Особенно ты. И Меттатон тоже. Впереди большая работа, но с вытрепанными нервами ты ничего не сделаешь. Чтобы вступать в битву, воину нужны свежие силы! Так что прямо сейчас идём отсыпаться. Я останусь с тобой и буду рядом столько, сколько потребуется. Да и Метт переведёт дух. Ты вроде говорила, что он кого-то потерял. Нужно дать ему время справиться с потерей, потому что его помощь с подачей новостей по зомбоящику нам тоже понадобится. Пошли. Сначала придём в себя, потом составим план операции, а потом уже приступим к делу. Андайн сжала руку ящерки и повлекла к выходу — благо, намотав по лаборатории несколько кругов, хорошо запомнила, куда нужно идти. Попадавшимся по пути амальгаметам она широко улыбалась и махала рукой на прощание — теперь она уже точно знала, что они поймут и оценят. Могут забыть, конечно, но в подсознании-то останется. Наверху было темно и тихо. — Меттатон всё ещё не вернулся… И Фриск нет. М-может, к нему убежала… — Хорошо, если так. Эти голубки неплохо спелись друг с другом. Думаю, Фриск Меттатон послушает быстрее, чем кого-то ещё, если вдруг снизойдёт до чьих-то советов. — О, вот, Фриск как раз оставила сообщение в личке… П-пошла к нему. Всего п-полчаса назад. — Неплохо… Иди в душ. В нормальный. Я следом. Мы целый день проболтались внизу, реально пора ложиться. Теперь, когда самое трудное осталось позади, Андайн почувствовала даже не усталость — изнурение, и сама удивилась, когда успела так сильно вымотаться. Душа словно разделилась на две половинки: в первой светились любовь к Альфис и желание её защитить, во второй ощущалось опустошение. Рыба прикрыла глаза. Голова начала клониться на плечо. Нет. Сначала в душ — а уж после... Засыпая рядом с Альфис, Андайн крепко прижимала к себе любимую. Разум почти отказывался о чём-либо думать, но последней мыслью, промелькнувшей перед сном, было: «Я буду с тобой».