Металл, магия и решимость — равно...

— Я-то думала, что именитые персоны нанимают ремонтную бригаду и спокойно попивают чаёк, пока работники трудятся в поте лица… — Может быть, и нанимают, но мне этой бригаде платить нечем. Я, конечно, мужчина богатый по местным меркам, но по человеческим, подозреваю, всё ещё считаю копейки, — пауза. — Что за взгляд в никуда? — Да я просто думаю… Сколько стоят монстромонеты в человеческих долларах. Эх. Не придумаю. Выйдем наверх — банки разберутся. И… что ты делаешь? — Красивый веночек для моей дамы. — Из газет, размалёванных розовым фломастером. Вы удивительно щедры, о мужчина, богатый по местным меркам! — Зато оригинально. Вот так. Ну-ка стой, пока я тебя фотографирую! Фриск закатила глаза, состроила умильное выражение лица и встала в позу. Меттатон захихикал, но прежде чем он успел опомниться, Фриск отобрала у него телефон и подкатила к нему рулон нежно-розовых обоев с белым узором. — Я тебе сейчас тоже устрою… Неделю высокой ремонтной моды. — Аккуратно, не порви! — Да что я тебе, дурочка, что ли… Это вот сюда… Это через плечо… На бедро… И шапку из розовых газет на голову. Уважаемый богатый мужчина, сделайте мне пафосное лицо. — Ой всё, теперь будет меня до конца моих дней этим троллить, — Меттатон пафосно изогнулся, позируя в наряде из обоев. — Отлично. А теперь я это выложу, пока этого не сделал ты. Каждое занятие ремонтом выливалось для Меттатона и Фриск в небольшое увлекательное приключение. Они вдвоём укладывали паркет («Никакого жалкого линолеума в апартаментах звезды!»), раскатывали обои, Меттатон отчаянно строил из себя спеца по дизайну интерьера и командовал процессом, Фриск придумала наряжаться в странные и смешные вещи из использованных газет (за что сама же и поплатилась), а как-то раз они нечаянно вымазали друг друга клеем и потом по очереди отмывались под почти визг Меттатона «Только не на волосы!!!» Спать по ночам им в этот период практически не доводилось, а когда приходилось заряжаться, то они просто трансформировались в квадратные формы, оседали на пол, втянув колесо, и пережидали так. Дёшево и сердито. — Ты мне там что-то рассказать хотел помимо похода на радио, — напомнила Фриск, отложив мобильник и принимаясь мазать очередной рулон. — Ах да. Блуки зовёт меня забрать вещи из старого домика и предлагает под прикрытием репортажа повидаться с семьёй, которая соберётся продавать ферму. — Так в чём проблема, сходи. Не думаю, что твои вещи должны попасть в чужие руки. Да и шанс увидеть всю семью в сборе у тебя практически один на миллион. — Так-то оно так, но, эм… Я обдумываю пару вещей… Во-первых… Хочешь пойти со мной? Оба раза? Я хочу поделиться с тобой своим прошлым. Если не возражаешь. — Неожиданно. Но не вопрос, схожу. А что тогда во-вторых? — Уже ничего. — А честно? — Да я просто думал… Не признаться ли во всём и им тоже. Хотя бы родителям. Фактически… Что я отнял у Блуки любимого кузена — это уже беда. А вот что у родителей сына… Да и потом… Если бы я сказал им сразу, они бы, вероятно, гордились мной. Сейчас у меня некоторые сомнения… — Ну… — Фриск задумалась. — Если по честноку, то тут как раз всё куда менее трагично. Это ж они тебя оставили одного, а не ты их, верно? И плюс… Подумай, не многовато ли для тебя признаний, разборок и душевных потрясений. — К чему ты клонишь? — К тому, что давай по ситуации. Сходим, посмотрим, если всё пойдёт в сторону милой семейной ностальгии и ситуация будет располагать — вот тогда почему бы и нет. Не торопись, — Фриск вздохнула. — Не подумай чего. Не хочу, чтобы тебе было больно ещё раз. На том и порешили. Заранее предупредив Напстаблука и вооружившись рюкзаком, Меттатон под покровом ночи привёл Фриск в свой старый розовый домик в Тихой Зоне. В ладонях возник старый погнутый ключ. Дверь отворилась с лёгким скрипом. Меттатон сделал галантный пригласительный жест. — Дамы вперёд! Здесь всё оставалось в точности так, как в ту ночь, когда Хаппстаблук спешно, почти не оглядываясь, покидал ферму. Ничто не сдвинулось ни на миллиметр — ни телевизор, ни дневники на полу, ни одеяло на кровати. Всё покрылось толстым слоем пыли. — Ну и бардак здесь. Извини за это, дорогуша. Это можно понять: я здесь не был шесть лет. Ну что ж, добро пожаловать: скромная обитель моей беззаботной юности. — А сейчас ты согбенный заботами старик, — не удержалась Фриск. — Ой да ну тебя. Советую смотреть во все глаза, это важно! Я здесь вырос. Это моя кровать, это окно на задний двор, аккурат в синюю стену, а это телевизор — божество моего детства. Единственное по-настоящему яркое пятно в череде тусклых крестьянских дней. Фриск прыснула. — Так и было! — с жаром подтвердил Меттатон, хотя его губы сами собой расползались в улыбке. — Я не опоздал?.. — в дверном проёме замаячил силуэт Напстаблука. — Привет, кстати… И привет, Фриск. — О нет, Блуки, привет, ты как раз вовремя. Будь другом, слетай на второй этаж, посмотри, что там, я правда уже забыл напрочь… Напстаблук просочился сквозь потолок. — Первые впечатления от человеческих шоу… Никогда их не забуду. Знаешь, это смешно, но я так радовался, когда нашёл человеческий плакат приличного вида. Когда я повесил его на стену, я чувствовал себя прямо как те подростки из ваших сериалов, которые всю комнату оклеивают фотографиями кумиров. Самый прикол, дорогуша, в том, что я понятия не имел, что это за телешоу, мне просто нравилось осознавать, что у меня есть что-то такое. — Эм, докладываю, — «голова» Напстаблука свесилась вниз с потолка. — Кровать твоих родителей, зеркало, старые школьные учебники, альбом с семейными фотографиями, детские игрушки и, ээээ, то, что ты в детстве называл «реквизитом». — Неси альбом и реквизит, — махнул рукой Меттатон. — И игрушки тоже, — оживилась Фриск. — Что? Ты сам хотел познакомить меня со своим прошлым. Может, я хочу видеть, во что ты играл, когда был маленьким. Напстаблук послушно перетаскал всё на первый этаж, «утягивая» предметы вместе с собой в прозрачно-нематериальное состояние, а затем проявляясь с ними обратно рядом с Меттатоном и Фриск. На полу быстро образовалась внушительная кучка. — Ух ты, какие смешные подушечки, — Фриск подобрала мягкое нечто размером с ладонь — кажется, в форме призрака. — Это у вас так куклы выглядят? — Что? Нет! Нет, я, конечно, любил играть с девочками, но не настолько, чтобы у меня были куклы. Этот вид игрушек нужен для самых маленьких призраков. Хватаясь за них, они учатся регулировать степень видимости и осязаемости своей оболочки. Ну, и вообще тренируются контактировать с материальными предметами. — Ого, интересно. Что тут ещё есть. Пирамидки, кубики… Э… А это что такое? — Фриск непонимающе уставилась в коробку с полупрозрачной желейной массой. — О, это призрачный пластилин. Это уже следующая ступень. Можешь не пытаться, ты из него ничего не слепишь. Но это была жутко прикольная штука, дорогуша. Его возможности потрясающи. Ты можешь сжать эту массу в крошечный шарик диаметром полсантиметра, а можешь растянуть до размера табуретки. Из этого пластилина можно слепить вещь, сквозь которую будут проходить другие предметы, а можно спрятать его во что-то материальное, и тогда его никто не найдёт. — Да, я это помню… Ты замучил одного нашего кузена своими играми в духе «Найди, куда я спрятал твой пластилин»… — улыбнулся Напстаблук. — Это было весело! Меттатону действительно сделалось весело. До прихода сюда он опасался, что его захватят грусть или нежелание вспоминать прошлое… Но почему-то делиться с Фриск такими подробностями оказалось ещё интереснее, чем он предполагал. — Должно быть, тяжело воспитывать привидений, — пробормотала Фриск. — Если призраки-малыши не умеют контролировать невидимость… Их же очень легко потерять. А если они исчезнут? А если нечаянно вселятся в какой-нибудь предмет, испугаются и застрянут? Да и поди поймай ребёнка, чтобы накормить или уложить спать, если он проходит сквозь стены… — О, дорогуша, — Меттатон засмеялся. — Всё не так плохо. Мать-природа об этом позаботилась. Первые три года ребёнок накрепко привязан к матери магической связью. С одной стороны, это питает его силами, а с другой — не даёт ему улететь от мамы на большое расстояние, — он встал и отошёл от Фриск на другой конец комнаты. — Вот так примерно отлетишь, а дальше никак. Только когда малыш начнёт осознанно контролировать свои движения, видимость и материальность, эта связь прерывается. Тогда же у него формируются яркие отличительные черты характера и он получает имя. А в целом примерно до подросткового возраста ты подвержен магии «притяжения». Это когда мать и отец могут магией притянуть тебя к себе и не дать тебе куда-нибудь смыться. Так что никуда ты не денешься ни от обеда, ни от «марш в кровать, уже одиннадцать вечера». Даже со способностью проходить сквозь стены. — Я помню, как ты улетел непонятно куда на весь день, когда для тебя магия притяжения закончилась, — вздохнул Напстаблук. — Мне было тринадцать, и я хотел бунтовать, — заметил Меттатон. — Я не мог упустить возможность продемонстрировать, каким стал сильным и независимым, — тут он упёрся руками в бока, сделал иронически-серьёзный взгляд и передразнил женский голос. — Набастовался? Выпендрился? Иди ешь давай, королева драмы. Фриск захихикала. — У тебя было интересное детство, Меттатон. Знаешь, мне до смерти интересно про тебя слушать. Серьёзно. И… так тепло от того, что ты мне это доверяешь. — Вспоминать, так на всю катушку. Почему бы не подурачиться немного в родных стенах, когда никто не видит? Маленькое оправдание моего первого имени. Как ты помнишь, меня звали Хаппстаблук, а это значит «счастливчик» или «веселун». На самом деле примерно так, как сейчас, я вёл себя большую часть своего детства. — Кстати об этом. Если вам дают имена, только когда вы себя проявите… Как вас называют до этого? И нет ли потом проблем с привыканием? — Если верить моей маме, я был «ты», «сынок» и «маленький», а имя потом отпечатывается, как печать на листе бумаги, — Меттатон раскрыл семейный альбом, полистал и протянул Фриск. — Вот отсюда. Вот, можешь посмотреть, каким я был. Шок-контент, суперсекретная информация о звезде всего Подземелья, разглашению не подлежит под страхом смерти. Ненадолго воцарилось молчание. Фриск просматривала страницу за страницей, улыбаясь. Меттатон внимательно следил за выражением её лица. — А вообще ты мне наврал, — наконец заключила она, возвращая альбом. — Что? С чем? — Ты обзывал себя пельменем. Так вот. Никакой ты не пельмень. Ты сладкая розовая зефирка. Меттатон невольно ощутил в душе что-то вроде смущения и на пару секунд отвёл взгляд. Однако очень скоро он вновь овладел собой. — Приятно слышать, дорогуша! Ну, а вот это всё барахло… Это наш с Блуки реквизит. Мы столько раз подражали тем классным шоу из телевизора… Я организовывал репетиции вместе с ним, а нередко и… Смурой… Мы ещё Смурену пытались привлекать… Я осознавал, что этого мало, что по сравнению с истинно высоким искусством это выглядит скорее смешно, но ведь нужно же было с чего-то начинать и тренироваться, верно? И я тренировался. Я смотрел всё, что ловила антенна, мотал на ус советы человеческих звёзд, когда показывали подобные передачи, учился отличать хорошее от плохого… На самом деле я до сих пор не знаю, в какой мере преуспел, — признался он чуть смущённым тоном. — В любом случае, я взял себе за основу два правила. Первое — всегда выбирать лучшее из худшего. Если приходится рыться на помойке, так по крайней мере нужно брать то, что выглядит смотрибельно. Второе — никому и никогда не признаваться, что я в чём-то не уверен. Истинная звезда уверена в себе всегда! Никто и никогда не будет поклоняться тебе, как идолу, если ты не выйдешь навстречу толпе с настроем, что ты лучше всех. Меттатон завис над разбросанным реквизитом на корточках, чуть покачиваясь из-за каблуков. Здесь действительно было на что посмотреть. Большие солнечные очки, ярко-розовый шарф с перьями, усыпанный блёстками клатч, на котором ещё виднелись полустёртые буквы «Dior», три микрофона, пакет мишуры, косметичка с уже засохшей косметикой… и многое другое. Выглядело всё это довольно недурно, хотя по сравнению с нынешними аксессуарами Меттатона казалось бледной и жалкой пародией. Робот усмехнулся, намотал себе на шею шарф с перьями, нацепил солнечные очки и встал в позу. — Возвращение Хаппстаблука! Успешная звезда вновь посещает скромную глубинку после головокружительного карьерного успеха! Читайте во всех журналах и газетах! — он засмеялся, стягивая с себя всё обратно. — Вот только с журналами и газетами проблемы. Местная пресса возмутительно уверена в том, что мне хватает самопиара по телевизору, и пишет обо мне непростительно редко. Надеюсь, на Поверхности это изменится. Конечно, мне придётся отчаянно бороться и грызться со знаменитыми людьми за аудиторию, но должно же мне дать хоть какую-то фору то, что я робот с душой?! — Должно, — согласилась Фриск. — Хей. А с чего ты вообще захотел, чтобы от тебя фанатели? Просто следствие восхищения прекрасным? — Скажем так: я всегда знал, что рождён, чтобы блистать, — подмигнул Меттатон. — И в сочетании с бедностью и никому не нужностью это вызывало у меня жуткую досаду. Когда-нибудь я выговорюсь и на этот счёт. А пока… Пора наконец определиться, забирать ли что-нибудь отсюда. Дневники и альбом однозначно… А насчёт остального… Думаю, что нет. Реквизит мне без надобности… Впариванием барахла я не занимаюсь, я не Тэмми, не Кэтти и не Брэтти… А что до игрушек… Если в далёком будущем я заведу детей, я предпочту приобрести для них новые игрушки, а не отдавать свои. Блу. Отнеси всё это обратно, пожалуйста. Если мама захочет взять на память, пусть берёт. А нет — на помойку. — Как скажешь… — вздохнул Напстаблук. Меттатон повесил рюкзак на одно плечо и приостановился в дверном проёме, ожидая, пока кузен управится. Тот, закончив, подлетел к нему, чтобы обняться. Меттатон обвил призрака руками. — Ты не сильно расстроен, Блу? — Нет, ты… Ты прав, — Напстаблук весь дрожал, но старался говорить твёрже. — Надо… Надо идти дальше. И то, что ты оставляешь большую часть навсегда… Тоже… правильно? Уф. Просто приходи потом с семьёй. Я, эм… Напишу тебе, когда конкретно. И тогда… Оторвём всё окончательно. — Ты справишься с этим, Блу, — Меттатон коснулся губами макушки привидения. — Ложись спать. Ты так и не отоспался после своего радиоэфира. Кстати, он был потрясающим. Я влюблён в твою музыку. Пока! Семейство Блуков удалось собрать не сразу. Давно разлетевшиеся каждый своей дорогой призраки никак не могли договориться, на какой день назначить продажу злополучной фермы, о чём Напстаблук исправно уведомлял Меттатона. То у кого-то был завал на новой работе, то кто-то в последний вечер перед сбором просто не выходил на связь, то ещё что-нибудь… После третьего раза робот не выдержал. BrightestPinkStar: Блуки, солнышко, напомни мне, пожалуйста, причём там был Асгор? NAPSTABLOOK22: Ну, они просто хотели сразу всю ферму продать как бы в фонд государства. Чтоб долго не возиться. В такой дыре поди отыщи покупателей на каждый дом по отдельности… BrightestPinkStar: Ну тогда свисти Асгору. Пусть он сам назначает день. Ещё не хватало заставлять ждать самого короля! Давай забудем, что Дриимурр «мистер Пушистик», который скромно подождёт в случае чего. Иначе мы это не уладим. Хотел написать «не спихнём», но вовремя опомнился. В ожидании хоть какого-то результата Меттатон листал страницы родственников, ссылки на которые ему скинул кузен — из любопытства, да и просто заранее подготовиться к тому, с кем ему предстоит увидеться. Его семья изменилась — пусть не настолько необратимо, как он, но всё же. — Фриски, дорогуша, не хочешь глянуть со мной? Мать осталась чистой воды привидением: с аватарки на Меттатона смотрело знакомое лицо розовой женщины-призрака с причёской — «пушистыми хвостиками» из призрачной «материи» и лукавым прищуром глаз. Робот, усмехнувшись, быстро пролистал несколько фотографий и отвёл взгляд, решив покопаться в личной информации профиля. — До сих пор от её взгляда не по себе, — признался он Фриск. — Как будто она видит меня насквозь. С одной стороны, это всегда радовало, я чувствовал, что она всегда меня понимает и мне не нужно ничего дополнительно объяснять… А с другой стороны — иной раз хотелось спрятаться. Прожигала. Накосячишь — и такое ощущение, будто ничего не скроешь… — Ругалась? — Хуже. Заставляла исправлять. Точнее… Вела себя так, чтобы не исправлять было стыдно. Так-то, несмотря на магию притяжения и прочее, у меня было куда больше свободы, нежели у других ровесников. Мама постоянно пристально за мной следила, но никогда не вмешивалась в мою личную жизнь. Совершил достижение — молодец, целиком твоя заслуга. Потерпел неудачу — сам виноват, теперь расхлебывай и разбирайся. Она всегда меня слушала и каким-то образом всегда точно знала, что со мной происходит, но у неё никогда не было этого частого для матерей «мы». Отец удивлялся даже. Не было никакого «мы покушали», «мы поспали». Были только «я» и «она». Надо сказать, это помогло мне, когда родители ушли с фермы и оставили меня одного. — Хотела приучить к самостоятельности. Ну… это лучше, чем если бы она держала тебя под юбкой. А внешне ты похож на неё, кстати. — Да… Это у нас с Блуки общее. Он тоже больше на маму похож. На свою, естественно. Его мама — сестра моего отца… Кстати об отце, — Меттатон щёлкнул по другой ссылке. Взору Фриск предстала фотография белого призрака — чем-то похожего на Напстаблука, но более… «объёмного», что ли. — Вот и папа. Тоже… остался привидением. Судя по информации на их с мамой страницах, они теперь работают на кондитерской фабрике где-то в Столице. Неплохо, хм. По крайней мере, радует, что до них дошло, что собственный бизнес — это не для них. — Всё было настолько плохо? — Ну… Делец из папы был так себе. Он был фанатом разведения улиток, но с трудолюбием его дела обстояли явно лучше, чем с предпринимательской жилкой. Он часами пропадал в улиточных загонах, возился с уборкой и кормёжкой, заготавливал консервы и сырьё для пирогов… Постоянно заставлял меня в этом участвовать. Что я сильнее всего после него запомнил — это, во-первых, «Сделай это, сделай то, подай-принеси», а во-вторых — то, как он смеялся над моим увлечением телевидением, модой и гламуром. — Ты не выглядишь оскорблённым. — Ну… Я немного неправильно выразился. Он не высмеивал. Он добродушно угорал. Ему было просто по приколу. Он звал меня принцесской. Мама тоже постоянно улыбалась, но относилась как-то серьёзнее. Ой, смотри, у них своя партия пряников в форме улиточек! Если они всё ещё их пекут, надо будет купить, что ли, заценить, насколько вкусно получается, — Меттатон вздохнул, далее переходя по ссылкам. — Мама могла бы достичь большего. Я… до сих пор не понимаю, почему она довольствуется жизнью то фермерши, то рядовой кондитерши. Я же вижу, что она могла бы… Эх. Клик. Клик. Клик. С каждым щелчком мышки — новая судьба, новая история, новая биография. Вот мама Напстаблука — нежное, утончённое, полупрозрачное создание, на некоторых фотографиях — нечто, напоминающее тряпичную куклу с несколькими юбками. Устроилась вышивальщицей на заказ. Вот его отец — тоже белый, чуть-чуть зеленоватый, сейчас — судья на спортивных соревнованиях. Вот бабушка с дедушкой. Одна страница на двоих. Она — скрипка. Он — живая книга-самописка с появляющимися и исчезающими надписями на листах. Библиотекарь. И так далее, и так далее… Манекены, вешалки, электроприборы, садовый инвентарь, разноцветные сгустки эктоплазмы, похожие на зефир… Кузены, не кузены, близкие, дальние родственники… Меттатон испытывал странное, очень смутное чувство, нечто неприятно похожее на то, что он пережил в радиорубке не так давно. С одной стороны, при взгляде на родных в его душе теплилось что-то живое, трепещущее, ностальгирующее... Словно почти умерший Хаппстаблук пытался ожить и поднять голову. С другой стороны, он снова ощущал себя чужим — осколком мозаики, навеки расколовшейся вдребезги и разлетевшейся по всему Подземелью. «К чему это всё?» — пронеслась в сознании рассеянная мысль. Его рассказы о Блуках для Фриск становились всё более механистичными, скудными, он больше всматривался, пытаясь прислушаться к себе самому, нежели говорил, а затем и вовсе смолк. Фриск не расспрашивала. Когда Меттатон со вздохом опустил крышку ноутбука, притащенного в квартиру из офиса, девушка полезла в телефон. Продолжать электронную экскурсию или заниматься чем-то своим — не интересовался. Впервые за долгое время лёг спать. С подачи Асгора Блуки собрались пятничным утром — в одиннадцать часов. Меттатон заявился немного позднее — нарочно опоздал, чтобы уж точно застать всех на месте и никого не дожидаться, занимая себя неловкими разговорами. Выехал в квадратной форме, залив лицевые панели нейтрально-жёлтым с красной буквой «М». Следить за выражением лица не было ни малейшего желания. Фриск из солидарности тоже превратилась в «коробку» с розовой буквой «F» на синем фоне. Тихая Зона на время перестала быть тихой. Опустевшее и мирно превращавшееся в руины поместье снова ожило и зашевелилось. На минутку Меттатону показалось, что он вернулся в прошлое. — Я давно говорил, что пора продавать, да вас не расшевелишь! — Лавли, солнышко, сколько лет, сколько зим, иди обниму! — Куда уже делась бабуля? Растаяла, что ли? — Не дождётесь! Я вас всех переживу! — Пикки, королева бала, выглядишь краше прежнего! — О, благодарю. — Где этот чёртов Меттатон, я задолбался здесь стоять!!! — Мэд, не ори, уши же вянут… Хотя технически ни у кого из нас нет ушей… Асгор возвышался среди этого бесплотного сборища этакой горой, немного растерянной и озадаченно почёсывающей затылок. — Вот и я, дорогуши! Извините, что заставил ждать, столько дел у звезды прямо с утра пораньше, просто не могу! — Меттатон выехал, бодро выпалив заранее заготовленную фразу, и тотчас принялся устанавливать камеру. — Давайте так: я сначала отсниму материал, а потом уже вы с Его Величеством разберётесь насчёт сделки напрямую, идёт? Фриски, дорогуша, нажми вон на ту кнопочку и камеру на меня! Это не прямой эфир, но смотри, чтобы изображение не тряслось… Быстрее, как можно быстрее, не давая себе всматриваться пристальнее в призрачные лица. — Итак, репортаж с места событий! Возможно, многим из вас известно, что долгие десятилетия… — Стоямба! — вмешался Безумный Манекен. — Кого-то не хватает. Пауза. — Все на месте, — наконец отозвалась Пиккиблук, мать Меттатона. — Да говорю же, нет кого-то! Одного не хватает! Уж не этого ли вашего… Блин, точно! Розовый хрен с блёстками! — Ох, точно! Пикки, а где твой Хаппста? Почему его не позвали? — заволновалась Шайниблук, мать Напстаблука. Меттатон обмер. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. В разуме криком раздалось почти детское: «Мама, придумай что-нибудь!» — Его позвали, но он слишком, слишком занят, чтобы участвовать в процессе напрямую. Он передал через Напсту. Я за него, — спокойно отозвалась Пикки. «Мама, я тебя обожаю». — Репортаж с места событий! — настойчиво повторил Меттатон. — Возможно, многим из вас известно, что долгие десятилетия в Подземелье существовала улиточная ферма призраков Блуков. Улиточные пироги, улиточные консервы и прочие деликатесы, участие в увлекательных гонках и сувениры в виде улиток — всё это поступало к вам благодаря им! К сожалению, сегодня настал момент распрощаться навсегда с этим славным семейным предприятием. Ферма продаётся и переходит в собственность государства. Но не переживайте за героев репортажа! Давайте посмотрим, как они живут теперь и что пришло на смену старым традициям! Фриск осторожно поворачивала камеру. Меттатон подсовывал микрофон то одному, то другому родственнику и радовался про себя, что догадался заранее выяснить в Монстронете, что с кем стало. Не так неожиданно. Не так грустно. Не так сбивает с толку. И лезущие кстати или некстати воспоминания о семейных праздниках и проблемах, взлётах и падениях не так дерут душу… Пока что. — Что ж, мы узнали самые горячие сведения! А теперь — переходим к следующему репортажу! Щёлк. Камера выключена. Тут бы и уехать… Но Меттатон под предлогом любопытства остановился понаблюдать в стороне. Напстаблук то и дело оборачивался на него и пару раз даже пытался улыбнуться. Робот едва заметно махал рукой ему в ответ. Не для этого ли всё и затевалось? Не для того ли он приехал на съёмки, чтобы посмотреть?.. Несмотря на долгую разлуку, семейство отнюдь не выглядело разобщённым. Они вместе подписывали какие-то документы, что-то показывали Асгору, о чём-то договаривались, попутно обнимались, шутили, смеялись, смущались, растворялись в воздухе и проявлялись обратно, наперебой рассказывали друг другу о новостях… Они не забыли друг о друге. Нужда раскидала их по всему Королевству, каждый немало поскитался, пытаясь найти то, что хоть сколько-нибудь придётся по душе… но, кажется, улиточная ферма, старое родовое поместье (теперь Меттатону почему-то совсем не хотелось иронизировать над этим «гордым» наименованием), накрепко засела в сердцах у всех. Даже у Мэда, чьи вопли сейчас наверняка «радовали» всю округу. Напстаблук, управившись со своей частью оформления бумаг, подлетел к Меттатону. — Как ты себя чувствуешь?.. — Жить можно, Блу. Ты мне лучше вот что скажи. Ты сам-то теперь куда намерен переехать? — Ну, я думал пока пожить у Смурены, а потом… — У Смурены… Дело неплохое, но… Слушай. Если Фриск не против… Может быть… Переедешь ко мне? — Я не против, — отозвалась Фриск. — Я только за. — О-ох. К тебе?.. А я не помешаю?.. Не стесню?.. — Блу, я покупал трёшку. И не то чтобы я не думал о тебе, пока выбирал жильё. — Но ты же говорил, что ещё не расплатился… И долго будешь выплачивать… Можно ли тебе брать ещё жильцов… — Мне можно всё, Блуки. Особенно перед лицом продавца — преданного фаната. Я уже упустил тебя с работой… И, если только возможно, был бы счастлив, если бы ты согласился жить ближе ко мне. Но… я пойму, если ты откажешься. — Ой-ой… Я теперь не знаю… Я обещал Смурене помогать с сестрой, и… О нет… Можно я подумаю?.. — Конечно, — вздохнул Меттатон. Асгор наконец получил все необходимые документы и удалился. Средства обещал начислить позже — даже назвал какой-то срок. Меттатон не вслушивался. Всё его внимание было приковано к группе разноцветных призраков и «оживших» предметов. Те совершенно не торопились расходиться. Кто-то ненадолго улетел, потом вернулся обратно с какими-то пакетами. На синий пол Водопадья легли блюдца и чашки с призрачными сладостями и напитками. Слетавший на разведку Напстаблук сообщил, что семья хочет устроить совместное чаепитие, тряхнуть стариной, вспомнить традиции, и, извинившись, сказал, что хочет к ним присоединиться. Меттатон не возражал. — Фриск? Будь добра, посторожи камеру. Я… отойду ненадолго. Меттатон выехал с территории родного гнезда и удалился к ручьям — туда, где обычно сидела маленькая уточка, перевозящая пассажиров через поток. Ему окончательно сделалось невыносимо грустно. Он больше не чувствовал себя фрагментом расколотой мозаики. Он чувствовал себя куском холста, грубо вырезанным с картины. Причём вырезанным собственными руками. И странное ощущение — несмотря на гнетущую тоску, никакого сожаления о том, что он теперь телезвезда, а не просто призрак, не было. О своём успешном настоящем Меттатон не жалел даже в эту минуту. Но что-то кислотное обжигало душу изнутри, и ему это не нравилось. Он задумчиво достал из кармана пиджака старый погнутый ключ и повертел его в пальцах. Почему-то именно этот предмет его одновременно больше всего умилял и раздражал. Ключ от прошлого. Такая романтически-неуместная метафора. — Нравится сувенир? Меттатон едва не свалился в воду. Голос раздался поблизости слишком внезапно. Мама. — О, да, знаете, прелюбопытнейшая вещица, миссис Блук! Это ваше, полагаю? Он протянул ключ ей. Возьми, не дери душу. Но Пиккиблук не взяла — только бросила на него свой обычный ласково-прожигающий взгляд. — Нет, не моё. А если и было моим, то теперь уже точно перестало быть таковым. Оставьте себе на память. — Вы уверены? — Абсолютно. Меттатон убрал ключ в карман пиджака. Как же неловко вот так официально разговаривать с родной матерью, кто бы знал. Пиккиблук между тем никуда не торопилась. Она зависла рядом с ним в воздухе, уставившись куда-то в ручей. — Что же вы не уехали домой, мистер Меттатон? Разве вы не устали? Я думала, у вас напряжённый график. — Решил немного порелаксировать, миссис Блук. Водопадье — отличное место для отдыха. Тишина, журчание воды, полумрак… Я не мог не воспользоваться шансом расслабиться перед возвращением в такое шумное место, как Жаркоземье. В последнее время столько хлопот… Переезд из лаборатории, старт нового шоу талантов, занятия с восходящей звёздочкой Смуреной, сотрудничество с Б… Напстаблуком, да ещё и амальгаметы! Я стараюсь не сойти с ума. Пиккиблук издала лёгкий смешок. — Да… амальгаметы. Помню этот репортаж. Досадная оплошность Королевской Учёной, хм. Как жаль, что она не умеет создавать души. Меттатон повернулся к ней. На лицевых панелях против воли засветился знак вопроса. — Ведь если бы она умела создавать души изначально, ей бы и в голову не пришло экспериментировать с павшими монстрами, — невозмутимо продолжала Пиккиблук. — А если бы она умела сохранять души умерших монстров, то те несчастные не слились бы друг с другом. Что ж… против природы не попрёшь, верно? Передавайте своей создательнице мой привет и мои соболезнования. — О да… Конечно. Безусловно, миссис Блук. Душа Меттатона бешено колотилась внутри. Удачной, очень удачной идеей было выбрать именно квадратную форму. Пиккиблук зашуршала каким-то пакетиком. — Наслышана о том, что вы любите сладкое. Вы выглядите очень уставшим. Возможно, это поднимет вам настроение. В ладони робота лёг кулёк с теми самыми пряниками в форме улиток — синего цвета, щедро обсыпанными сахарной пудрой и на ощупь чуть более твёрдыми, нежели было нужно. — Что ж, ладно, не буду больше вам мешать релаксировать. Если вдруг понадоблюсь — сегодня до вечера буду дома. А потом через Напстаблука. Пиккиблук начала удаляться. Меттатон схватился за голову, выронив подарок. Сейчас или никогда. — Ещё раз смолчать… Это снова будет неправильно! — Вы что-то сказали? — мать обернулась. Спокойное лицо, заинтересованный взгляд. — Нет! То есть… да. Кое-что… Я хотел бы сказать. Вам лично. — Одну минутку. Пиккиблук плавным, быстрым движением вылетела на большую поляну с озером, дороги с которой вели к дому Андайн и к ферме Блуков, осмотрелась по сторонам и вернулась. — Никого нет. Что случилось, мистер Меттатон? Вам не понравились пряники? Ну, возможно, выглядят они не очень, но… — Не в пряниках дело, — экран Меттатона погас. — Я просто хотел сказать… Мам… Мам, я… Пиккиблук добродушно усмехнулась, полуприкрыв глаза. Удивлённой она не выглядела. — Дурачок. Какой же ты всё-таки у меня дурачок. Дожил до двадцати четырёх лет, нашёл себе навороченное тело, а внутри не изменился, не-а. — Как, мама? Блин, просто — как… Я даже спрашивать больше ничего не буду. — А отец-то ещё, когда впервые увидел тебя в ЕХ-форме на экране, посмеялся, мол, «Я продам свою эктоплазму, если это не наша принцесска». Надо его обрадовать, что на такие радикальные меры идти не придётся. Меттатон. Дорогой мой. Ты можешь водить за нос всё Подземелье… и, насколько я понимаю, фанаты поп-звёзд вообще не особо критичны в восприятии информации… но призрака ты не проведёшь. Привидение с рождения твёрдо знает, что вселиться в искусственное материальное тело может только привидение. И даже твоя Фриск — призрак. Любая душа, существующая отдельно от тела, — призрак. Не может быть тут никакой необъяснимой мистики. Меттатон молчал, собираясь с духом. — Кроме того, за тебя всё говорят твои атаки. Я же смотрела твои шоу. Маленькие копии тебя? Напомнить тебе, что это классическая атака привидения, вселившегося в тело? Можешь попытаться устроить шуточный бой с любым из наших, кто обзавёлся таковым. А серые буквы в воздухе? О, ну и да. Меттатон. Розовый цвет, гламур, блёстки и тяга к человечеству. До такой степени, что ты отдаёшь своё сердце человеческой девушке. Ты кого будешь пытаться этим обмануть? — Пиккиблук добродушно смеялась. — Меня? Отца? Это после того, как мы ради тебя поклеили розовые обои? После того, как ты нам полдома превратил в склад «реквизита»? После того, как за тобой приходилось переделывать большую часть работы, потому что ты, торопясь посмотреть очередное шоу, делал всё через одно место, особенно когда стал постарше? — И ты пришла ко мне сейчас, чтобы… — Да это не я к тебе пришла. Это ты пришёл. Ты мог отправить одну Фриск или сбежать сразу после репортажа. Но ты не сделал ни того, ни другого. Вот я и подумала, а не нужна ли тебе часом моя помощь. Ты же у меня парень загадочный в этом плане. Пока окольными путями твою совесть не подхлестнёшь, так и будешь себя мучить… Я не ошибалась. Помощь действительно была нужна. — Я просто думал… И обсуждал это с Фриск… Если уж я Напстаблуку в итоге сознался — там была долгая история, не спрашивай сейчас — может, и тебе тогда… Просто вы мои родители, и если вам понадобится какая-то помощь… Лучше поздно, чем никогда? — Не переживай за это. У нас всё в полном порядке. И не ври себе. Не за этим ты вернулся. Тебе нужно знать, что в родном доме тебя не отвергнут. Даже если ты в ближайшие двадцать лет снова в этот самый дом не придёшь, — Пиккиблук подлетела вплотную. — Так вот. Не отвергнут. Можешь спокойно считать себя частью семьи и радоваться жизни. А захочешь пообщаться — я и родители твоего Блуки к твоим услугам. Всем остальным и правда не стоит раскрывать карты. Не то чтобы они не догадывались, но ты знаешь семейный обычай: не лезть не в своё дело, пока не позовут. Выдавать тебя никто не захочет, но мало ли, вдруг чисто случайно кто-то проболтается. Особенно такой тип, как Мэд, — мать вздохнула. — Иди обниму, чудо в металле. Меттатон приблизился и заключил её в объятия. По краю сознания скользил страх, что их могут увидеть, но отпускать не хотелось. Душа вдруг ощутила себя опустошённой и истерзанной переживаниями, но вслед за этим что-то нежное, неуловимо-детское разлилось внутри, исцеляя. Магия? — Маленький, маленький дурачок, — хихикала Пиккиблук, не отпуская. — С реквизитом твоим что делать? Ты его забирать не будешь? — Я уже заранее забрал всё, что хотел. На помойку, мам. На помойку. Ты была права. Я просто хотел убедиться… Но не хотел... — Не хотел возвращаться так, как это было в прошлом? А это и не нужно. Прошлого не вернуть, но хуже от этого не стало. Иди вперёд. Ты всё равно по жизни не умеешь двигаться никуда, кроме как вперёд и вверх. Будь счастлив, Меттатон. Я правда горжусь тем, что ты стал звездой. Меттатон разжал руки. Пиккиблук отстранилась и, улыбнувшись, посмотрела назад — в сторону фермы. — И совет да любовь.