Металл, магия и решимость — равно...

— Алло, Асгор? Перезвони мне, пожалуйста, когда мы сможем поговорить без Ториэль. Фриск думала, что успела привыкнуть за прошедшие месяцы к монотонно-серым пейзажам Столицы, однако нет. И сейчас, словно впервые, каждая каменная стена, каждая мощёная улица, каждый переулок напоминали ей о том, что где-то здесь пролегает её последний путь, где-то здесь сокрыта точка невозврата. Она хорошо помнила о том, как очутилась здесь впервые. Хорошо помнила тишину и пустоту в мыслях при каждой попытке сохраниться, словно у того, кто незримо сопровождал её, вместе с нею отнялся дар речи. Тем более хорошо помнила, как после первой «победы» в истории с амальгаметами, когда в ушах ещё не отзвучал пока незнакомый голос Азриэля, а двери лифта за спиной оплели лозы, и сохраняться решимости не осталось. На протяжении всего пути до барьера — ни одной обнадёживающей золотистой звёздочки. И лишь перед самым финалом хватило духу собрать волю в кулак и решительно шагнуть вперёд. Шагнуть вперёд, чтобы подарить монстрам счастье. Так казалось тогда. Но решить многолетнюю проблему с наскока усилиями одной лишь незрелой девочки не вышло. Люди оказались глухи даже к самому искреннему и отчаянному порыву. Любовь, вынесенная человеком, прошедшим огонь, воду и медные трубы, не нашла отклика в их сердцах. Возможно, нужно обладать особым складом личности, чтобы понять, каково это — до закипания крови любить тех, кто закидывал тебя копьями или осыпал огненными шарами. «У нас снова ничего не получилось, Фриск. Возможно, человечество ещё не готово?..» В груди — горячее желание обрушить преграду непонимания одним ударом кулака. На подкорке разума — предательская слабость, шепчущая, что стоило бы потянуть ещё чуть-чуть. Возможно, что-то подобное чувствовал Меттатон, когда советовал не спешить с барьером?.. «Что ты хочешь сказать мне, Фриск? Это что-то о перезапусках? Есть что-то, чего я не помню?..» Восемь попыток. Восемь по числу душ. Это девятая. И она не имеет права не быть последней. «Я знал, что на Поверхности нельзя решить все проблемы простым дружелюбием. Я предупреждал тебя об этом. Будь осторожна, хорошо?..» Нога ступила на крыльцо дома Асгора. Даже по металлическому телу прошла дрожь. Фриск пока не собирается отдавать королю свою душу. Не сегодня. Но точка невозврата пройдена в очередной и последний раз. Самый важный урок вынесен. Одному человеку не воскресить похороненных отношений двух народов, не вынести всё на хрупких плечиках. Она может лишь направить — даже если от одного воспоминания об этом хочется скрипеть зубами, топать ногами и колотить кулаками от собственного бессилия. Все попытки смириться с отсутствием контроля над ситуацией давались Фриск слишком нелегко. «Я много думал над тем, что произошло со мной и Чарой в тот день. Я винил себя в случившемся и задавался вопросом: что было бы, если бы я действительно убил тех людей? Когда ты впервые освободила монстров, я уверился в том, что насилие никогда не было хорошим решением проблемы. Возможно, я был не лучшим братом для Чары, возможно, из-за меня мой народ слишком много провёл в заточении… Но у меня не осталось ощущения, что я поступил неправильно». Монстрам нужен тот, кто знает людей не меньше, чем она, а может, и побольше, но при этом обладает опытом, мудростью, навыками управления, куда большим багажом знаний о культуре монстров и куда более весомым авторитетом. Кто-то, кого всегда будут любить. Кто-то, за кем пойдут всюду. Кто-то, кто придумает план получше, чем до сих пор удавалось ей. Кто-то, кому можно рассказать всё, как есть, потому что кусочек истины ему уже известен. Сегодня Асгор узнает правду. «Ты уверена, что это хороший план, Фриск? Ты уверена в том, что Подземелью нужна ещё одна жертва? Чара умер. Я умер. Те шестеро умерли. Теперь умрёшь и ты?..» Кулаки Фриск сжаты, спина выпрямлена, а голова гордо поднята. «Что ж… Если ты знаешь, что делаешь, я послушаю тебя. Ты хороший человек, Фриск. Я верю в тебя, надеюсь на тебя и мечтаю о том, чтобы у тебя всё получилось. Но раз ты умрёшь… Тогда у короля будут все семь человеческих душ. Мне не понадобится поглощать шесть, а потом забирать души у всего Подземелья, чтобы компенсировать отсутствие ещё одной. Мне не понадобится снова становиться собой. Может, оно и к лучшему?.. Не беспокойся обо мне, Фриск. Не печалься обо мне и не зови меня. Так действительно лучше. Возможно, я смогу жить спокойнее, если никогда не вспомню о чувствах, которые потерял. Возможно, лучше всегда быть цветком, чем пережить несколько часов бытия собой и снова утратить его навсегда. Иди вперёд, Фриск. Я этого не вспомню… Но ты будешь помнить». — Асгор? Король сидел на полу у барьера — Фриск рассчитывала, что даже если Ториэль вернётся домой раньше времени, она сюда не сунется. Ей просто нечего здесь делать. На небольшом пледике у ног Асгора стоял ещё дымящийся чайничек, а рядом ожидали две чайные чашки. Спасибо, Асгор. Это немного облегчит атмосферу. — Здравствуй, Фриск, — король улыбнулся с такой теплотой, что у Фриск ёкнуло в душе. — Присаживайся. Сегодня хороший день, не правда ли? О чём ты там хотела поговорить со мной в таком секрете от всех? Девушка мягко приземлилась на плед и взглянула в сторону барьера. Мерцающая серо-белым стена колебалась почти на расстоянии вытянутой руки с невнятным шумом. — О кое-чём серьёзном. Очень серьёзном. Асгор тотчас убрал с лица улыбку (но расстроенным при этом не выглядел) и неторопливо кивнул. — Я слушаю тебя. — Скажи мне… Тебе ведь известно о том, что люди способны… умирать не один раз? Асгор грустно отвёл взгляд и легонько постучал кончиком пальца по взятой было чашке. — Увы. Те, что приходили сюда до тебя… С ними это случалось. Они погибали. Они возвращались. Они сражались снова. И снова погибали. Пока наконец не смирялись с этим. Я не вполне понимаю, как это работает. И почему мой сын так не сделал. Мне до сих пор очень больно вспоминать об этом. Я чувствую себя ужасно. Причём я допускаю возможность, что был не первым серьёзным противником на их пути. Иногда стоит аккуратнее бросаться обещаниями и не давать волю эмоциям. Местью никого не вернёшь и никому не поможешь, — он сделал медленный глоток. — Ты хочешь поделиться со мной своей историей? Ты тоже умирала неоднократно? — Да. И моя история… намного трагичнее, чем просто несколько раз схлопнуться и очнуться. Думаю, что лишь решимость помогает мне всё ещё держаться на ногах. Видишь ли… Сколько раз я умирала просто в бою — не счесть. Десятки… возможно, сотни. Я не об этих рядовых случайностях, — на «рядовых случайностях» Асгор удивлённо поднял глаза, вероятно, не понимая, как можно так относиться к собственной гибели. — Я о тех ситуациях, когда я полностью возвращалась к началу. Моя сила немного больше, чем кажется. Я могу обратить всё вспять к тому моменту, как упала в Подземелье. Я могу снова очнуться там, в Руинах, как будто ничего не было. И никто меня не вспомнит. Асгор задумчиво молчал. — Я переживала своё приключение восемь раз. Это девятая попытка. Я не справлялась. У меня не получалось помирить монстров и людей. Всё происходило совершенно не как надо. Взвесив все за и против, я поняла, что ничего не сделаю, будучи одной из них. Я решила порвать все связи и стать если не монстром… то и не человеком тоже. Никто не станет мне указывать. Никто меня не засудит. Никто не разлучит меня с вами. Никакие законы надо мной больше не властны. Короче… В девятый раз я нарочно умерла и не стала воскресать. Вот правда. Асгор коснулся плеча Фриск и легонько сжал. — Стоим ли мы этого. Твоей смерти… Твоих игр со временем… Все люди так могут? — Сбрасывать? Нет. Только я. А почему — не знаю. — Ну… это немного утешает. — А вы этого стоите. Безусловно. Я не жалею. — Так что ж… Ты совершила… самоубийство? — Асгор разговаривал тихо и печально. — Не совсем так. Я убила себя… чужими руками. Я расскажу правду тебе одному. По секрету. Я знала, что у Меттатона был план. Очень непродуманный, очень примитивный, но был. Он хотел забрать человеческую душу и в одиночку сбежать на Поверхность. Так он надеялся убить двух зайцев: и монстры остались бы при короле, и человечество осталось бы цело. Бедный Меттатон хотел стать звездой и для монстров, и для людей. Он всю жизнь человекофанат. Но… пятнать себя самого убийством у него желания не было. И он нанял киллеров. Пообещал денег, поменял расположение коридоров в Ядре и спустил нанятых за мной на охоту. А если ещё подробнее… Фриск пересказала всю историю с фальшивыми шоу и противостоянием Меттатона и Альфис. Оба хотели не допустить катастрофы, но если Альфис рассчитывала обзавестись другом, который не уйдёт, то Меттатон рискнул допустить мысль, что можно пожертвовать одной жизнью ради жизней миллионов. — …и вот я решила сдаться наёмникам. План был безупречен. По крайней мере, убийца был выбран идеально. Меня прикончил Мэджик. Посуди сам. Мэджик чокнутый. Во-первых, это значит, что ему наплевать на разрушение барьера и высокие государственные цели, посреди миссии он не соскочит. Во-вторых, это значит, что он быстро выкинет убийство из головы, а даже если кому-то и сморозит что-нибудь об этом, то ему просто никто не поверит. В-третьих, на него никто никогда не подумает. В-четвёртых, его просто не найдут. Сам Меттатон наткнулся на него чисто случайно. Искать Мэджика специально — затея для тех, кому решительно нечем заняться и хочется потратить гору времени зря. Это всем известно. Место тоже было выбрано хорошо. Ядро — идеальная площадка для несчастного случая… Асгор молчал. — Первоначально я думала остаться в теле Меттатона и делить с ним одного робота на двоих. Я думала, что мы сможем договориться и действовать во имя общей цели вместе. Но я оказалась не намного дальновиднее его. Мы оба крупно обломались на том, что даже машина, став полноценным телом монстра, не смогла выдерживать силу человеческой души без последствий. У меня был план «Б» вселиться во что-нибудь другое… Но Альфис здорово помогла, предложив построить для меня такого же робота, как и для души Меттатона. Так всё и началось. Прости меня, что пришлось всех обмануть. У меня были причины. Море причин. И… не вини Меттатона. Он хотел как лучше. Его очень мучила совесть, я едва убедила его в том, что единственный виновник здесь я. Асгор молча прихлёбывал чай и мял в кулаке край фиолетовой мантии. Выдержав паузу, он отозвался глухим голосом: — Как я могу винить Меттатона за покушение на убийство одного человека… Когда на моих руках кровь шестерых и невозможность спасти двух родных детей? От его тона Фриск передёрнуло. Она раскрыла было рот, чтобы сказать что-то утешительное и приободряющее, но Асгор продолжил, опустив взгляд к содержимому чашки: — К тому же… Если кто-то из моих подданных едва не встал на кривую дорожку, чтобы на ещё более кривую дорожку не встал я… Ну, надеюсь, ты понимаешь. Фриск вздохнула и снова собралась было утешать, но Асгор опять не дал сказать и слова: — Расскажи мне, Фриск. Что именно побудило тебя через всё это пройти? Что происходило в твои предыдущие попытки между людьми и монстрами? Боль, сожаление, раскаяние, любопытство, беспокойство, неверие и затаённый страх — смесь всех этих чувств плескалась в глазах короля, поблёскивала в остановившемся на ней, застывшем ненадолго взгляде. Фриск вздохнула, опустив ресницы. — Впервые пройдя через Подземелье, я умерла бессчётное количество раз. Меня раз за разом уничтожала Андайн. Меня уничтожали её стражи. Я падала замертво от паучьего яда. Да что там, какие-нибудь Фроггиты или Фитильки, не признававшие во мне человека, не раз меня укокошивали, потому что я не могла отбиться от их атак. — Тем более… — вздохнул Асгор. — Как тут кого-то винить… Хоть кого-то… Кроме меня. — Но никто ничего не помнит, и это хорошо. Сквозь боль, кровь и магию я смогла услышать и понять главное. Я поняла, почему вы такие. Я осознала, кто вы на самом деле и что вами движет. Мы с монстрами протянули друг другу руки дружбы и… со временем вышло так, что я полюбила вас больше всего на свете. Мне захотелось донести до других людей, что наш народ был не прав, что всё можно и нужно исправить, что я знаю способ… Но я ничего не успела. Фриск допила остывший чай и понурилась. Теперь Асгор не мог видеть её глаз. — В первый раз всё радужно началось и почти трагично закончилось. Монстры увидели солнечный свет, обрадовались, побежали навстречу лучам, природе и новым впечатлениям… Но не срослось. Как ни странно, но первому досталось Папирусу. Многие люди очень сильно боятся скелетов. Скелеты всегда были классической частью всяких хорроров или типа того. И тут один из них, понимаешь, выбегает к людям из лесу с распростёртыми объятиями. Никто ничего не успел понять. Раздались крики. В Папируса принялись кидаться всеми вещами, какие только были. К счастью, убивать его никто не собирался. Когда Папс остановился в недоумении, люди просто с визгами убежали прочь. Он не успел ничего объяснить. Потом… события развивались стремительнее некуда. Поползли слухи. Поначалу люди избегали леса, окружающего гору Эботт. Потом, когда монстры стали всё чаще и чаще выбираться в город на разведку в попытках открыть новый мир, речь зашла о переговорах… или об обороне. В Королевство прибыл посол в сопровождении отряда вооружённых солдат. Возможно, всё и сложилось бы хорошо… Но в общем сумбуре случилась пара вещей, которая всё испортила. Во-первых… мои бывшие сородичи увидели меня и приняли за заложницу. Они потребовали моей выдачи. Я не хотела идти. Случился скандал. Потом гости увидели гробы и контейнеры с человеческими душами. И всё бы ещё удалось объяснить, но на трупах отчётливо виднелись признаки насильственной смерти. Жест сохранения покалеченных тел был истолкован неправильно. Я пыталась объяснять, сначала по-хорошему, потом криком, контейнеры были вскрыты, души первым же делом просто исчезли в никуда… На тот свет наконец-то отправились, полагаю. В общем, непонимание, подогреваемое страхом и паникой, привело к тому, что чуть не разгорелась вторая война. Назревала новая бойня. Люди с оружием наперевес наступали на гору Эботт. Меня загодя увели силком. Я не стала ждать ни исхода предполагаемой битвы, ни судебных разбирательств со мной и моей мачехой. Я была так напугана, что сбросила. Очнувшись в Руинах, я не могла поверить, что барьер снова над головой, никто не пострадал, а я могу всё исправить. — Что же нам тогда делать с телами убитых… Разве что заранее предать их земле, как Тори сделала это с нашим сыном Чарой… — пробормотал Асгор. — А души отпустить на волю прежде, чем мы отправимся на переговоры… — Я тоже так подумала. Когда барьер рухнул во второй раз, я убедила вас не пускаться сразу на поиски приключений, а сперва подготовиться. Тела людей были похоронены. Несмотря на то что тебе и Ториэль было очень грустно, их зарыли так, чтобы не осталось ни могильных холмов, ни памятников. Всё прикрыли сверху клумбами золотых цветов. Люди не должны были увидеть трупы. Души тоже были сразу отпущены на волю, а о предназначении контейнеров никто бы не догадался. Стоило подумать над вопросом, как же тогда монстры обрели свободу. Тогда вспомнили об амальгаметах. Мы притворились, что эксперименты Альфис дали положительные плоды, а эти расплывающиеся существа действительно обладают силой разрушить барьер. Люди всё равно не смогли бы это проверить. Магия давно утрачена человечеством. Но… Избавившись от одной опасности, мы наткнулись на другую. Я так радовалась, что люди не найдут даже могил, чтобы взять тела на экспертизу, что забыла одну важную деталь. Они развязали первую войну, потому что боялись силы монстров поглощать души. То, что мы способны ставить эксперименты даже над душами собственных соотечественников, превращая монстров в то, чем стали амальгаметы, напугало их до ещё большей истерики. При первой попытке амальгаметов они заметить не успели. Ты пытался вести мирные переговоры, но все они проходили практически под дулом пистолета. Даже похуже. Все дебаты сводились к тому, чтобы монстры никогда и носа не показывали дальше горы Эботт. Существование среди людей было возможно лишь с множеством строжайших ограничений и при полном запрете на магию. Но монстры не могут существовать без магии. Это смерть. Я старалась надеяться на лучшее, я следила за развитием событий, как могла, хотя меня — о да — сплавили к мачехе под домашний арест, но… всё зашло в глухой тупик. Я снова сбросила. Асгор молчал и о чём-то думал. Думал, судя по всему, напряжённо: брови сошлись на переносице, кулаки сжались, взгляд стал «отсутствующим». Фриск, выждав минут десять, наконец решилась вырвать его из размышлений и продолжила. — Третья попытка была для меня чем-то вроде кризиса. Я задалась вопросом: а так ли ужасно, если монстры никогда не выйдут на Поверхность? Может быть, стоит просто продолжать вечно жить в Подземелье, только стараться всё более и более улучшать жизненные условия? Первые две попытки навели меня на мысль, что барьер в каком-то смысле можно считать защитой от внешнего мира… Но, как и следовало ожидать, не срослось. Это была самая глупая моя идея. Многие десятилетия народ жил и поддерживал в себе надежду лишь тем, что когда-нибудь небо окажется у всех над головами. И даже самые осторожные намёки на то, что от этой мечты нужно отказаться, воспринимались в штыки. Я потратила немало сил, но… сталкивалась со всё большим непониманием. У меня начались проблемы даже с самыми близкими друзьями. Самые радикально настроенные вообще начинали подавать голоса, мол, зачем лелеять человека, который никого не собирается освобождать, а хочет только трусливо спасти собственную шкуру… Обидно, несправедливо для меня, но справедливо для них. Слова о том, что люди опасны, не очень работали. Та же Андайн верила, что монстры способны одолеть человечество. Моя жизнь и твоя репутация оказывались под угрозой, и я… снова сбросила. Асгор всё ещё молчал, соображая. Временами они с Фриск встречались взглядами, но тотчас отводили глаза. — В четвёртый раз я решила не подвергать монстров опасности и управиться со всем самостоятельно. У меня не было ни авторитета, ни достаточного возраста, ни высшего образования… Но я посчитала нужным рискнуть. Правда, было нелегко убедить всех монстров в том, что это необходимо… Но на сей раз я вовремя взялась за дело, и мои друзья поддержали меня. Седьмому человеку, то есть мне, было позволено уйти. — Кто же пожертвовал жизнью тогда? — вдруг подал голос король. — Никто. После долгих размышлений мы нашли обходной путь. В меня вселился призрак. Мне удалось договориться с одним славным парнишкой, что когда-то обитал в тренировочном манекене в Руинах… Так две души очутились в одном теле. Я вышла наружу, а привидение сразу после этого вернулось домой. Всю дальнейшую жизнь я посвятила попыткам оправдать монстров перед людьми. Я примеряла на себя роль адвоката в полиции, перед медиками, в школе, дома, я старалась пробиться к местным чиновникам, писала письма в вышестоящие инстанции… Это было нелегко, по правде говоря. Я прошла через множество допросов и обследований, сломала себе весь мозг, пытаясь отвечать на вопросы с подвохом так, чтобы никого не подставить. Я в хлам разругалась с мачехой, наш конфликт разросся настолько, что в итоге я угодила в детдом, пусть и ненадолго… — Больше родственников у тебя не было? — со скорбным сочувствием перебил Асгор. — Моя семья — это вообще отдельная история. Начиналось всё с того, что у меня были полноценные родители, потом мама загуляла и оставила меня отцу, отец со временем женился на другой, ещё через некоторое время бросил и её, а меня оставил мачехе… Честно говоря, из всего набора тех людей, которые пытались меня опекать, мачеха справлялась охотнее и добросовестнее всех. Она меня правда любила, хотя вряд ли так, как любят родных детей. Я даже немного жалею, что пришлось сделать ей больно, но куда деваться. Женщина она неплохая, но жуткий ксенофоб… Ну да ладно, не об этом сейчас. Как и следовало ожидать, мнение «полубезумного» подростка, — Фриск изобразила пальцами кавычки, — никому не сдалось. Моих собеседников интересовали ровно две вещи: не нанесён ли мне серьёзный ущерб, который мог бы означать опасность монстров для людей, и на месте ли всё ещё барьер. Получив на первый вопрос ответ «нет», а на второй «да», они начисто забивали на всё остальное. Я была чем-то средним между сумасшедшей и иностранным шпионом. «Сверху» мне спускали только отписки — это ещё не говоря о том, что до восемнадцати лет меня вообще толком почти никуда не пускали без опекуна, а про проблемы с мачехой я уже сказала… Окончив школу, я попыталась поступить в университет на политологию. Я ненавидела политику, но понимала, что у меня нет выбора. Я с треском пролетела. Не знаю, правда ли я так плохо сдала вступительные экзамены или кто-то специально меня завалил, опасаясь скандала. Тогда я подалась на журналистику. Журналисты, в отличие от политиков, были мне рады. Ждали сенсаций, ждали множества новых тем… Я училась — и параллельно что-то строчила. Надеялась поднять хоть кого-то неравнодушного… И неравнодушные люди были. Были те, кто мне верил. Те, кто писал слова поддержки. Те, кто хотел знать правду. С некоторыми из них я переписывалась до глубокой ночи, забывая о сне. Лично мне самой газеты дали не много пользы — были бы у них рейтинги и продажи… Но это помогло растревожить сочувствующие сердца — среди простых людей, среди более-менее известных людей, среди медийных персон… Кто-то заводил разговоры о том, чтобы снять фильм о моём путешествии по Подземелью… А у меня уже не хватало мозгов, чтобы оценить, правда это способ помощи или так, попытка нажиться на популярной теме. Я вообще стремительно выдыхалась. Ходила, как в тумане. Ничего не соображала, образование получала на автомате, а усталость и эмоции потихоньку вытесняли рассудок. Я пёрла вперёд на одной решимости, а потом в какой-то момент остановилась и поняла, что так преграду не взять. Решимость не прояснит мой разум и не научит «вертеться». Однажды я ощутила себя настолько разбитой, что сбросила. Вероятно, это самая позорная моя капитуляция. На этом моменте Фриск начало нешуточно трясти. В течение рассказов о первых трёх попытках она ещё держалась, но тут слёзы сами собой полились из глаз: ощущение собственных бессилия и бесполезности, сжиравших и терзавших её больше всего, подступило к душе и начало саднить. От воспоминаний о незримой глухой стене перед собой, о чувстве запутанности и заброшенности, беспомощности и бесплодности усилий у Фриск задрожали ноги, а по телу пару раз пробежали судорожные электрические разряды небольшой силы. Лёгкая тень бессмысленной ненависти и огонёк решимости — то, что по-прежнему толкало вперёд, даже когда голова отказывалась что-либо понимать. На плечи легла мягкая тяжесть, а датчики обоняния отчётливее уловили запах цветочного чая и немного пыльной ткани: Асгор сел рядом и сочувственно приобнял девушку. Вскоре Фриск очутилась в полноценных крепких объятиях. Физическое и душевное тепло немного расслабило. Беспрестанное внутреннее содрогание сменилось обмяклостью, насколько это возможно для робота, — и не понять, было это отвратительно или нет. — Разве никто из нас не звонил тебе? — Звонили. Вы всегда подбадривали меня, развлекали шутками, советовали сохранять решимость, верили, надеялись, вдохновляли… Без всего этого я бы протянула гораздо меньше. С каждым звонком я чувствовала к вам всё больше любви. И тем сильнее хотела защитить. Но именно в тот раз я осознала одну вещь, которая страшно меня взбесила. Я не целый человек. Я всего лишь человек. Песчинка в океане. Даже если имею отношение к древнему пророчеству. Формально я решила больше не действовать одна… а фактически так и не смирилась. Мне больно от этого до сих пор. От того, что всё не может просто стать хорошо. От того, что мир не может сделаться таким, как я хочу. — Никто из нас не может этим похвастаться, Фриск, — почти жалобно отозвался Асгор. — Ведь решимость есть у всех людей, правда? Значит, все люди обладают большой силой и твёрдыми намерениями изменять судьбу. Как же судьбе подстроиться под все эти запросы? Возможно, ты обвиняешь себя в нетерпеливости и слабости… Но это не так. Если мир не хочет подстроиться под тебя, возможно, стоит просто принять его правила и играть по ним? Если никуда не торопиться и достаточно подумать, можно принять мудрое решение… — Именно для этого я и пришла к тебе. Именно поэтому всё тебе и рассказываю. Я бы не призналась ни в чём, если бы хотела просто поделиться. Я научилась жить с этой тяжестью в душе. Но… Я не способна решить проблему. После того четвёртого раза во мне словно что-то сорвало. Я кидалась грудью на баррикаду, а когда понимала, что оборону не прорвать… Сбрасывала. Может быть, я просто не дозрела до взрослых проблем. Я просто глупый подросток?.. — Не говори так, — Асгор с печальной, но доброй улыбкой посмотрел ей в лицо. — Ты наше счастье. Большое счастье. Которое не сбежало, не осталось равнодушным и не употребило свою силу во зло. Мы очень ценим твою любовь и твои старания. Фриск вздохнула. На некоторое время повисло молчание. Барьер продолжал сиять и переливаться рядом. Девушка взглянула на него, пытаясь понять, чего в нём больше — гарантии защиты и стабильности или же насмешки над ситуацией. — В любом случае… После четвёртой попытки я пришла к выводу, что один в поле не воин. Чтобы люди послушали кого-то одного, надо быть кем-то великим… Да и то это ничего не гарантирует. Очень многих гениев признали гениями только после их смерти. Некоторых из них — через десятки лет после смерти. Я не Клеопатра, не Жанна д’Арк, не Мария Кюри, не Клара Цеткин… Я просто Фриск. Я подумала… и решила, что нужно снова действовать только с помощью самих монстров. Только на этот раз… Осторожнее. Барьер был разрушен, но никто из монстров ни разу не вышел в город. Под покровом ночи Королевская Стража при помощи добровольцев старательно возводила баррикады снаружи того выхода, рядом с которым мы сейчас сидим. Там был поставлен караул. Это не очень нравилось Ториэль, но я давила на то, что знаю, чего прошу. Ведь я человек и я видела людей недавно… А вот она за десятки лет столкнулась только с несколькими отчаявшимися детишками. Точно так же ночью я подкинула в городскую администрацию подробное официальное письмо от тебя и Ториэль, которое подкреплялось фотографиями. Без фотографий бы никто не поверил, решили бы, что чьё-то хулиганство. Кроме того, Альфис нашла выход в человеческий Интернет, и мы попробовали разводить бурную, хотя и осторожную, деятельность там. Должна сказать, что в тот раз всё происходило куда более мирно и безболезненно, чем во время первых четырёх попыток. Люди, правда, всё равно не сразу поверили, потому что с помощью современных компьютерных программ можно воссоздать вполне реалистичное изображение какого угодно монстра… Но спустя некоторое время были отправлены проверяющие. Разумеется, опять же с оружием и чуть ли не с бронетехникой. Опять посыпались вопросы, куда мы подевали людей. Тогда мы применили третью версию: все люди умерли своей смертью, кто от старости, кто от болезни, мы использовали их души, а затем они исчезли. Доказательств, правда, не смогли предоставить, что очевидно… Это немного повредило, но несущественно. Кто-то предлагал сказать, что в Подземелье вообще никто не падал, потому что у этих падений нет свидетелей, но не смог предложить легенду, как же пал барьер. Переговоры велись через баррикады. Ну и, в общем… Где монстров не сломила физическая сила, там победила бюрократия. Нудные мужики в официальных костюмах заломили такой список условий, что волосы вставали дыбом. Во-первых, они заявили, что вся земля, включая саму гору Эботт, принадлежит местному государству, а значит, монстры вообще должны в ноги людям падать, что от них не проводят зачистку. Во-вторых, они притащили целый ворох документов, в которых монстрам запрещалось покидать пределы Подземелья даже с разрушенным барьером. Они каким-то образом умудрились вывернуть стародавнее заклятье чародеев в законодательный акт. После долгих переговоров они дали право выкупить землю в несколько квадратных миль вокруг горы Эботт, но за такую сумму, которую монстрам просто неоткуда взять. А ещё нам очень скоро отрубили доступ к Интернету, чтобы мы не развращали человеческие разумы и не капали никому на мозги. Если короче — трусость наложилась на жадность. Люди тряслись от страха и не хотели тратить ни времени, ни денег, чтобы помочь монстрам. Меня опять отобрали, это уже стало обыденностью… А когда монстры выдвинули условие о снижении платы или вообще о своих исторических правах на Поверхность… ну, вокруг горы начали возводить стену. Буквально. Нет магического барьера — стали городить материальный. Я плохо знаю, что тогда происходило, до меня долетали лишь обрывки, но вроде в Королевстве нашлись повстанцы, которые внаглую ломали преграду и прогоняли строителей и репортёров магией. Уверена, что где-то там была Андайн. Это опять повлекло проблемы военного характера… Опять тупик. Я сбросила. На сей раз Фриск не плакала. Всё выражение её лица демонстрировало одно: «Какие же люди тупые лохи и как же я от них устала». — Я искренне не понимаю, почему никого не убеждало то, что я вернулась живой и здоровой, в чистой приличной одежде, сытая, не истощённая, не побитая. Почему многие думали, что это просто ловушка… У меня лопался разум. А ещё мне надоело, что мной помыкают как несовершеннолетней. Шестая попытка была первой, когда я решилась что-то менять не после падения барьера, а до него. Я задержалась в Подземелье на два года, пока мне не исполнилось восемнадцать. Вела информирование и промыв мозгов вроде тех, что делаю сейчас, психологически готовила других и готовилась сама. Потом… моё возвращение к людям было необычным. Я разодрала свитер, дождалась, пока станет грязной голова, и вернулась домой, притворившись, что на пару лет заблудилась в лесу и только теперь нашла выход обратно. Я стала героиней телевидения, молола какую-то чепуху о выживании в дикой природе во все времена года — к счастью, книжек заранее прочитала достаточно… Словом, ничего не сказала о монстрах. На первое время. Но я хорошо запомнила из предыдущих сбросов, кто из людей сочувствовал нам и оказывал хотя бы моральную поддержку. Я проникала к ним поодиночке, рассказывала, как всё было на самом деле, показывала фотографии… Я приводила этих людей в Подземелье. С каждой неделей у монстров становилось всё больше друзей. Тихо, без лишнего шума, мы собирали целую армию сторонников. Наконец, когда нас стало достаточно много, мы… раскрылись. Посыпался шквал репортажей в прессе и по телевидению, была создана петиция в защиту монстров, в Подземелье организовали экскурсии для желающих, наши изо всех сил вели себя дружелюбно и открыто. Казалось, что жизнь налаживается, что ещё немного — и мы победим!.. Но власти прикрыли эту лавочку. Петиция принята не была, несмотря на достаточное количество подписей. Экскурсии запретили. Начались масштабные дебаты между двумя лагерями. Наши союзники приводили многочисленные аргументы — от межкультурного обмена и восстановления исторической справедливости до многочисленных мультфильмов о дружбе людей и нелюдей. Наши противники были обвинены в лицемерии. Но, короче… Ничего хорошего из этого не вышло. Сами монстры оставались в безопасности, но вот людей я между собой здорово стравила. И когда раскопали, что виновата я, меня арестовали. Мне светил срок за что-то вроде экстремизма, и тогда я сбросила. Фриск негромко захихикала, сама не понимая, чего больше в этом хихиканье — усталости, иронии над собой или чего-то ещё. — Подумать только. Я прожила так мало, а успела и в универе поучиться, и на телевидении посветиться, и чуть ли не отсидеть… — И всё ради нас… — пробормотал Асгор. — Я не помню ничего из этого… Но если ты так говоришь, значит, это правда. Но, хм… Ведь с каждым разом всё становилось всё терпимее и терпимее. А ты, должен заметить, очень изобретательна в плане способов… — Да… На седьмой попытке я решила, что по-прежнему не буду действовать одна, но мне нужен кто-то один. Кто-то, кто разделит со мной посольские тяготы, не будет тупить и вероятнее всего быстро понравится людям. Вот тогда-то мне и пришла в голову идея позвать на помощь Меттатона. Взгляд Фриск невольно засветился самой тёплой нежностью. — Во-первых, Меттатон всю жизнь интересовался людьми, постоянно узнавал о них новые факты и всегда был неравнодушен к происходящему. Во-вторых, его внешность была наименее пугающей. Он не был ни скелетом, ни «чудовищем», ни призраком, ни аморфной желеобразной массой… У него максимально человекоподобный облик. А кроме того, к роботам люди почему-то привыкают быстрее, чем к… ну… так, термин «фурри» ты не знаешь… Просто быстрее. Скорее всего, многие подсознательно думали, мол, а, робот, неполноценная личность, что он такого сделает-то. Ну, и в-третьих, Меттатон умеет очаровывать даже тех, кто этого не хочет, и обладает великолепно подвешенным языком. Идеальный кандидат, подумала я. И, опять дождавшись восемнадцати лет, стала продвигать его как посла. Ну в смысле посла… Я хотела убить двух зайцев. Меттатон попал бы на человеческую сцену, как всегда мечтал, а взамен стал бы по мере сил популяризовать культуру монстров и вызывать к ним симпатию и интерес. Не давя, не настаивая и не задействуя ни капли никакой политики. Блистать, быть собой и «соблазнять» на свою сторону. Меттатон, разумеется, тут же согласился. Но и тут без подвохов не обошлось. Фриск опустила голову и сжала кулаки. В тишине раздалось лёгкое поскрипывание зубов. — Ценой долгих уговоров Меттатона согласились взять на человеческую сцену. Его внешность и обаяние действительно сделали своё дело. Но… Переход из одного мира в другой его сразу несколько разочаровал. Главным образом предвзятостью и сухостью. Не могу утверждать точно, он вообще-то держался молодцом и слабости не показывал, но… я чувствовала, что ему не по себе. Он никого не знал и не мог выбрать, с кем сотрудничать. Я тоже особо помочь не могла. Я примерно представляла на тот момент, с кем из человеческих звёзд он сможет подружиться, но ничего не знала ни о ком из настоящих акул шоу-бизнеса — о всяких продюсерах и менеджерах. Выбирать и присматриваться Меттатону не дали. Его просто поставили перед фактом, какой продюсер будет с ним работать. Вслед за этим последовал контракт. Согласно ему Меттатон лишался права возвращаться в Подземелье даже погостить, в том числе он не мог пользоваться услугами Альфис, магию ему разрешалось использовать только ради сценических эффектов и только после согласования с продюсером, его переписки просматривались, а все шоу и видеоролики проверялись на предмет античеловеческой пропаганды. Меттатон был, мягко говоря, не в восторге, но делать нечего. Он был вынужден это подписать, — Фриск горько усмехнулась. — Помню как сейчас. Он улыбался и убеждал себя и меня, что всё будет хорошо, что это только первое время, что он сможет и справится. И он действительно справлялся. Те звёзды, на которых я рассчитывала, проявили к нему интерес и оказали поддержку, среди простых людей у него завелись настоящие фанаты, с ремонтом выручал Напстаблук, незримо пролетавший ради него большие расстояния и помогавший по мелочи по инструкциям Альфис… Даже цензура начала потихоньку ослабевать. Меттатон уже начинал дышать, как вдруг… Разразилась трагедия. И, что удивительно, на сей раз не со стороны властей. Фриск задрожала. Выражение её лица изменилось. Горькое смирение и досада на саму себя сменились неприкрытой ненавистью. — У Меттатона появились не только поклонники, но и хейтеры. И однажды они сбили его фурой на дороге. Асгор вздрогнул. Послышался шум работающего на износ вентилятора. Фриск сжимала кулаки. — Меттатон успел попытаться отскочить, но не избежал удара. Он не погиб, но оказался очень сильно травмирован. Фура, правда, тоже здорово пострадала. Вот тогда он действительно сильно испугался и пришёл в отчаяние. Я… видела это. Они… Фриск резко вскочила и с досады выпустила в барьер мощный электрический разряд. Её трясло. Слёзы выступили у неё самой на глазах. — Он просто был там… Сломанный… Плачущий… И я… Асгор не дал ей договорить и сгрёб в объятия, целуя в макушку и поглаживая по спине. — Ты сбросила, — печально подытожил он. — Я п-п-просто… Я не могла… Я не хотела… Чтобы у него… О л-л-людях… Т-такое… Пришлось выждать немалое время, прежде чем Фриск более-менее успокоится. — Это было ужасно. Я… вспоминала эту сцену во время техосмотра, но старалась не зацикливаться. Я просто была счастлива, что у Меттатона есть Альфис и что о нём кто-то заботится. Я видела его разобранным и понимала, что он в безопасности рядом с лучшими друзьями. Это… На самом деле больше всего меня тогда растрогало именно это. И я… Я правда счастлива, что теперь осознаю себя полноценным роботом. Теперь я могу разделить что угодно… вместе с ним. Возможно, Меттатон стал кем-то особенным для меня уже тогда. Начал, по крайней мере. Потому что восьмую попытку, последнюю перед этой, я тоже посвятила ему. Он ничего не помнил, но я хотела всё исправить. Фриск улеглась на пол и уставилась в потолок. — Тогда я впервые поддалась не столько общему благу, сколько чему-то откровенно личному. Я повторила всё заново, но с той лишь разницей, что старалась по максимуму избежать прошлых ошибок. Я пользовалась своим «предвидением будущего» на всю катушку. Отговаривала Меттатона куда-то ходить или, наоборот, советовала, предостерегала, направляла, стелила соломку… Он не переставал удивляться, как это я так хорошо разбираюсь во всём и откуда у меня такая интуиция. Мне удалось предотвратить покушение. Его не сбили. Мы продвинулись дальше. Однако… Будучи счастливым внешне, он оставался неудовлетворённым и несчастным внутри. Он верил в лучшее, но всё вокруг было не тем, о чём он мечтал. И я не знаю, что на меня тогда нашло. У меня не было никаких причин для сброса. Всё шло к лучшему. Но у меня случилось помутнение. Как-то раз… Мы встретились после того, как у него случился очередной конфликт с продюсером. Меттатона бесили узкие рамки, он в них не вмещался, он хотел творческой свободы и никак не мог её получить. Он возмущался, жаловался мне, негодовал, старался быть театральным, чтобы я не слишком переживала, но я… Меня переклинило. Он обнял меня, ища тепла, я в ответ обняла его… И вот так, пока мы обнимались, я сбросила в последний раз. Мой последний сброс был самым нелогичным, и я до сих пор не могу понять, что со мной творилось тогда. Фриск свернулась почти в клубок, подтянув колени к подбородку. — Думаю, это было началом твоих чувств, — задумчиво сказал Асгор. — Просто ты это осознала только тогда, когда они усилились. Мы не всегда осознаём и принимаем то, что творится в душе… Я не виню тебя ни в чём, правда. Не переживай об этом, Фриск. — Может быть, ты и прав. Потому что текущую девятую попытку я начала с того, что погибла от наёмников Меттатона и отправилась прямиком в контейнер с его душой. Фантастическая близость, — Фриск нервно рассмеялась. — М-да. Всё намного хуже, чем я думала. Эх. Я помню, как Бургерпэнтс почти в шутку предложил отправить Меттатона одного налаживать контакт с людьми, а меня перекосило. Я помню, как Меттатон в первый раз в этой временной линии обнял меня, а я сразу стала высвобождаться, и он никак не мог понять, почему я избегаю его объятий… А я затаённо радовалась, что он не понимает. Это значит, что он не помнит. Ничего не помнит. Ему не больно. И ему больше не будет больно. Я никому больше не дам его обидеть. Я не дам ему сражаться с тупыми человеческими контрактами. Я никому не позволю заставлять его ломаться и плакать. Я сделаю всё, чтобы главной проблемой в его жизни было что-то вроде «не пишется сценарий» или «кончилась губная помада». — Фриск, Фриск, Фриск… — Асгор положил руку ей на макушку и погладил по волосам. — Я уверен, что Меттатон будет очень благодарен тебе за заботу. Более того, я уверен, что он беспокоится о тебе не меньше. Это было заметно, когда он пришёл с идеей посвятить тебя в монстры. Но… позволишь дать тебе дружеский совет? — Да?.. — Меттатон сильный, умный и, как как-то раз в личном разговоре подметила Ториэль… «парень неспроста». Полагаю, что, за исключением каких-то вопиющих случаев, он вполне способен найти выход и постоять за себя. Ты сама говорила, что он терпеть не может рамки и ограничения. Это значит, что в стремлении защищать… — …я должна суметь не превратиться в тех, от кого я его защищаю, — мрачновато догадалась Фриск. — Я поняла. Я правда постараюсь. Что ж, ты знаешь практически всю предысторию, и теперь… — …теперь, я думаю, тебе нужно пойти домой и отдохнуть. Обнять Меттатона, вспомнить, что сейчас он жив, здоров и счастлив, посидеть на подзарядке и вообще прийти в себя. — Но Асгор! Мы же ещё столько не обсудили! Я не дала подробностей, почему обратилась именно к тебе, а не к Ториэль! Мы не оговорили план действий! Мы… — …не прояснили, как именно все восемь раз падал барьер, если ты, судя по всему, оставалась жива, — заметил король. — Но Фриск. Я думаю, что нам обоим сейчас нужно немного времени. Ты на эмоциях и в смятении, а я… поверь мне, не меньше. Мне нужно немного подумать над всей этой информацией о сбросах. О времени… о прошлом, которое вроде было, а вроде нет. — Тебя ведь все эти мои рассказы обухом ударили, да?.. Просто ты не показываешь, чтобы мне не стало ещё хуже… И именно поэтому ты почти всю дорогу молчал. Спасибо, наверное?.. Тогда… когда мы сможем встретиться снова? — Я напишу тебе в Монстронете. Думаю, что очень скоро. Через два-три дня. Пожалуйста, Фриск. Мне важно, чтобы ты чувствовала себя хорошо. — И это взаимно. Я пойду? Асгор в очередной раз привлёк девушку в объятия, и та отчаянно вцепилась в него — в порыве благодарности не столько за саму ласку, сколько за то, что наконец-то хоть кому-то она смогла выговориться. Пусть она считала, что её главной целью было вовсе не «облегчить душу», но элементарно поделиться оказалось крайне важным. — Мы тебя любим, Фриск. Любим и верим. Ступай домой. — Пока! Фриск покинула королевский дворец. Некоторая лёгкость, когда дом Асгора остался позади, отчасти сменилась мучительным чувством опустошения. Возникло чувство, будто она тащила на плечах в гору огромный камень, а теперь сбросила его — но вместо приятных ощущений ноги почему-то ещё больше еле держат, чем с грузом. — И почему я такая дурёха, у которой решимость работает не на то, чтобы действительно идти до конца, а на то, чтобы пытаться бесчисленное количество раз?.. — бормотала она себе под нос. — Впрочем, эта попытка просто обязана стать последней. Пора брать себя в руки и кончать с этим. Кроме того, я не могу снова потерять Меттатона… Не после того, как он меня полюбил… а я его. Эгоистичная причина не сбрасывать, ха-ха. Но это должно помочь. Девушка брела в сторону лифта, ведущего в отель МТТ. За пару поворотов она приостановилась, вспомнив кое-что. — Но раз ты умрёшь… Тогда у короля будут все семь человеческих душ. Мне не понадобится поглощать шесть, а потом забирать души у всего Подземелья, чтобы компенсировать отсутствие ещё одной. Мне не понадобится снова становиться собой, — заговорила она, максимально подражая голосу Азриэля и даже пытаясь передать мимику козлёнка. — Может, оно и к лучшему?.. Не беспокойся обо мне, Фриск. Не печалься обо мне и не зови меня. Так действительно лучше. Возможно, я смогу жить спокойнее, если никогда не вспомню о чувствах, которые потерял. Возможно, лучше всегда быть цветком, чем пережить несколько часов бытия собой и снова утратить его навсегда. Иди вперёд, Фриск. Я этого не вспомню… Но ты будешь помнить. Пауза. И очень-очень тихо, едва шепча сквозь стиснутые зубы: — Я знаю, что ты слушаешь. Чисто на всякий случай: не лезь. Просто дай мне победить.