micrurus corallinus

Мин Юнджи нихрена не Анастейша Стил, но, как и героиня этого неудавшегося бумажного порно, работает в строительном магазине в 15 минутах ходьбы от дома. Даже смешно от подобного сравнения. Куда нам до дамочек, охмуряющих слабохарактерных миллиардеров? Ана Стил не курит, а Юнджи дымит как паровоз. Выкуривает две-три подряд, запивая крепким кофе. Кого это волнует? Юнджи на вас плевать, так почему же вы за нее переживаете? Вот сравнение самой себя с лягушкой казалось Юнджи вполне правдоподобным. Такая же холодная, с ледяной кожей, будто часами стояла на морозе. Даже руки и те у девушки какие-то лягушачьи: большие и всегда прохладные, бледные, отдающие синеватостью вен. Пальцы тонкие и длинные, костлявые, перепонки между ними полупрозрачные, отдающие болотным оттенком. Как на снимках трупов из учебников по судебной медицине. В Мин тепла столько же, сколько в скользкой лягушке. Из горячего у нее только стакан американо и та самая шутка про юристов, возбуждающих даже дела. На улице слишком прохладно для жаркого июля. И хотя время на часах перевалило за десять вечера, холод непривычен и бьет по коже колкими мурашками. Мин в который раз проклинает свое костлявое тельце, которое совсем согреть не получается. Даже кофе и тот уже успел остыть. Отголоски солнца, лимонно-желтые и гранатовые, все еще видны за линией высоток и антенн, щипают глаза и не дают уснуть на ходу. Впрочем, о сне Юнджи даже не мыслит. Новой татуировке едва стукнул день, она болит и жжется, пятнит бледную кожу груди морозно-синей оленьей головой, листьями уходящей к шее. И пусть боль и ощущения до зубного скрежета ей привычны, в данный момент Мин не особо от этого легче. Впереди унылая дорога домой вдоль ломанных рядов многоэтажек в тоскливых мыслях о ее помятом жизнью шевроле. Юнджи плотнее кутается в тоненькую джинсовку, суетливо шарит свободной рукой по карманам в поисках сигаретной пачки. После рабочего дня курить хотелось нестерпимо, потому уже стало привычкой выкуривать несколько сигарет прямо у главного входа в супермаркет, сразу после окончания собственной смены. Девушка достает, кажется, вторую по счету, замечая с досадой, что пачка почти пуста. Закуривает, предварительно поставив на асфальт у собственных ступней начатый стакан кофе. Затягивается тяжело и глубоко слишком, почти до кашля. Дым привычной сухостью оседает в глотке. Горьковатость кофеина смешивается с терпкостью сигарет и бодрит до странного хорошо, никаких энергетиков не нужно. Спать хочется уже не так сильно, да и холод отступает слегка, даже ледяная и мерзкая дрожь из коленок уходит. Юнджи начала курить, кажется, около года назад. От скуки. Свободного времени тогда было слишком много для простого среднестатистического студента юридического, у которого график должен быть не продохнуть. А тут и пары бесполезные, и преподаватели ужасные абсолютно. Кто-то просто с занятий сбегал, а Мин от безделья додумалась пачку сигарет купить и выкурить треть до конца нудной пары, стоя у университетских дверей. График с переходом на третий курс стал до жуткого загруженным, а вредная привычка так никуда и не делась. До пустой пачки еще три сигареты, а вот голова пустая уже недели две. Дорога до дома привычно тихая, до глухоты. В секунду Юнджи действительно кажется, что она лишилась слуха. Но стук подошв собственных конфетно-красных кед об асфальт приводит в чувство, и курить хочется снова. Июльское небо вдалеке, за ее спиной, темное, сапфировое и полуночно-синее. Непривычно чистое, с холодящей жемчужным россыпью звезд. Мин не любит смотреть на звезды. Она сразу чувствует себя ничтожной до ужаса, не значащей ровным счетом ничего. Будто всю жизнь прожил зря, все двадцать с лишним лет был пустым местом, нулем без палки. Это правда, конечно, но давит неприятно и слишком сильно для простой и такой очевидной вещи. Это обрушивается на затылок тяжелым молотком, отдает сильной болью в висках и вязкостью липкой крови в полости рта. Как удар тупым твердым предметом с последующим наружным кровотечением и кровоизлиянием в подлежащие ткани. Мерзко, страшно и болезненно. Стакан кофе полный на ¾, а домой не хочется до дикости. Этим душным июлем все вокруг и кругом нее были чем-то заняты. Но. Она вспоминает с легким облегчением о книжном магазине неподалеку, работающем до самой полуночи, подхватывает американо, бережно убирает в карман последнюю сигарету, устремляясь от стального сумрака угольно-серого вечера к еле заметному солнцу, проходя закоулки и арки домов. Мин на темноту и злобные тени в переулках плевать, даже слишком. Не кисейная барышня, а повод для переживаний и без этого всегда найдется. Тишина ночи для Юнджи подобна благословению. После шумного рабочего дня ничего так не радует, как пустующий магазин, заполненный доверху литературой на разный вкус и цвет. Мин, конечно, не интересует всякая ерунда, потому среди полок, сгибающихся от тяжести «Сила воли», «Удовольствие жить» и «Мамочка как смысл жизни», она всегда выискивает хоть что-то о психопатах или хотя бы документальный рассказ об убийствах где-то в США. Коллеги считали ее странной. Может, так и было. Не имела девушка привычки лезть в чужие дела, копаться в грязном белье или слухи собирать по всему супермаркету, зная подноготную каждой вшивой собаки в округе. Юнджи не интересовала личная жизнь, любовные страсти и прочие «прелести» жизни, например, Хуонг, туповатой кассирши с копной рыжих волос, или Лиен, менеджера в летах, строящей глазки молодым парням-покупателям. Мин просто приходила в магазин, отрабатывала положенную смену и уходила с чистой совестью (в наличии которой, конечно, с полной уверенностью можно было сомневаться). Ни с кем без надобности не разговаривала, обсуждала только рабочие моменты. Даже обеденный перерыв проводила в одиночестве, съедая банан и выкуривая подряд пару-тройку сигарет. У входа в книжный спешно докуривает еще сигарету, залпом глотает мерзко-холодный кофе и окунается в приятное тепло магазина. Там сухой, чуть спертый воздух пропитан запахом хрустящих страниц и вязких чернил. Тишина отдает в голове приятным шумом, яркий свет прогоняет сон, но усталость, увы, не скинешь цыплячье-желтыми лампами витрин. По правде, Мин даже не знает, зачем вообще сюда пришла. В ее крохотной комнатке на окраине, на высоко висящих полках десятки недочитанных книг (эта легкая женская расхлябанность), так что потребности в новых нет никакой. У нее есть и другие вещи, о которых неплохо бы подумать (например, севший аккумулятор в ее поддержанном «шевроле», который, кстати, неплохо бы поменять, чтобы не ходить, наконец, пешком). До полуночи еще сорок минут. Юнджи тихо шаркает к стеллажам с яркими конфетами, берет пачку ядовито окрашенных желейных червяков и мысленно делает заметку о том, что неплохо бы прошарить интернет в поисках хоть среднего уровня ремонтной мастерской на адекватном расстоянии от собственного дома. Делать в книжном ей больше нечего. У кассы предсказуемо никого, но в пустоте магазина слышно копошение, звуки отрезаемого скотча и топот ног кого-то одинокого в своей ночной рабочей смене. - Кто-то не сдохший от скуки тут есть? – ее голос глухой и грубоватый, грохочет совсем не к месту. Тихий звук удивленным тенором, мягкий и звучный, как теплый, разогретый зефир. Юнджи сразу признает его, довольно фыркая от того, что не напутала с расписанием и пришла как раз в смену Чона. Тот почти вываливается из кладовой, едва отрывшись среди стопок книг, видит Мин и улыбается так солнечно, словно видит родную мать. Впрочем, чем нуна ему не мать. Почти она и есть. - Юнджи? Привет! - Чонгуков голос сразу становится звонче и ярче. - Зачем ты тут так поздно? Девушка смотрит на младшего чуть хитро, чувствуя где-то глубоко в груди тепло и знакомую счастливую щекотку. Видеть почти что родное лицо приятно и сладостно. Сколько бы ни говорили окружающие о ее холодности, и как бы Чонгук ее не шугался, она любила этого мелкого парня. Как младшего брата, которого никогда не имела, но, наверное, хотела бы. Чтобы баловать его выпечкой из кофейни неподалеку отсюда, когда позволяют свободные деньги; забирать на стареньком шевроле с работы поздно вечером, если Гук не успевал на последний автобус; журить за хулиганство и лень, когда они уж слишком одолевают парня. Она просто любила смотреть, как он растет. Как превращается в молодого парня, пышущего здоровьем и страстью к жизни. Как он берет все самое прекрасное от своих старших, становясь лучшей версией себя самого и их самих. Как каждая его победа над собой будто говорит: "Это я, Чон Чонгук, и я снова даю вам повод гордится мной". Ему она об этом, конечно, не скажет. На вопрос Гуки Мин только жмет плечами и говорит мол устала одна, нужна компания для кино на вечер. Чон только застенчиво кивает и просит подождать 20 минут до конца смены. Пока он копается в грудах книг, Юнджи торопливо шагает до кондитерской неподалеку, просаживая несколько десятков тысяч вон на пару ягодных корзинок и пять круассанов с миндальным кремом. Позже Чонгук суетливо, но бережно прячет пакет с выпечкой к себе в рюкзак, шурша коричневой бумагой, кое-где пропитанной жиром от масла и сливок. Мин ведет младшего к себе домой. Они проходят несколько кварталов под еще малиновым от жаркого солнца небом, изрезанным линиями проводов. Оно сочной сливой уходит в глубину ночи и ее дымных звезд, гонит за собой легкую прохладу и спокойствие. Шумность дня на окраинах города исчезает, и дышать становится проще в несколько раз. Сначала Чон все еще, кажется, удивленный вниманием своей нуны, слегка растерян и смущен. Он краснеет щеками и шеей, отказывается от сладостей и чая, не хочет стеснять Юнджи своим присутствием. Но любимые пирожные быстро рассеивают его неловкость, и уже через полчаса он громко смеется над ее дурацкими шутками, заваливаясь на нуну всем своим тяжелым телом, а потом и вовсе засыпает у той под боком, утомленный суетой рабочего дня. Юнджи не злится и не шипит. Лишь тискает его кроличьи щеки, удивленная такой поразительной невозмутимостью сна, гладит по лохматой макушке и слушает глубокое, спокойно-глухое дыхание, поднимающее тугую грудную клетку Чонгука в очередном вздохе. Сегодня ей спокойно и хорошо.