Параллели жизни и смерти

Дмитрий с раннего утра был сам не свой. Помимо бессонной ночи, когда казалось, что чуть задремли, и Распутин придёт во сне, ему постоянно чудилось, что по двору уже грохочут сапоги жандармов или личной гвардии императора что пришли для его ареста. Дурная идея Феликса убить Распутина в собственном дворце на Мойке никогда не нравилась Дмитрию, но переубедить князя было сложно. Порой он был упрямее осла. К тому же с утра по особняку взялись ходить слуги, хлопать дверями, открывать окна, проветривать комнаты и залы. На самом деле всё было как обычно, слуги старались ходить тихо и почти не шумели, но у Дмитрия после ночных событий резко обострился слух, а уж когда под окном дворник взялся скрести метлой, Дмитрий понял, что больше не выдержит. Он вскочил с дивана, схватил со столика графин с коньяком и ополовинил его почти сразу. Хотелось напиться, но Дмитрий сдержался. У него никак не выходило из головы то, что Феликс приравнял убийство Распутина к убийству Цезаря. Видит Бог, Дмитрий никак не мог взять в толк, почему Феликсу взбрело подобное в голову. Дмитрий уселся за стол, чтоб хоть как-то систематизировать бредовую идею Феликса. Расчертил лист бумаги и попытался что-то записать. Мысли в голову не лезли, потому что он постоянно прислушивался к тому, что творилось в особняке и на улице. Грохот упавшего за дверями кабинета канделябра заставил его подскочить и со всей силы распахнуть двери. За дверями с виноватым видом стояли слуги, на паркете виднелась выбоина. Дмитрий набрал было воздуху в грудь, чтобы выругаться и послать всех вон, но с улицы вдруг раздался зычный голос дворника (вот уж у кого лужёная глотка!): — Распутина убили! Желание наорать на слуг тут же пропало. «Вот и всё!» — подумал Дмитрий. Он нисколько не сомневался в том, что убийство быстро раскроют. Они допустили слишком много ошибок, к тому же Пуришкевич буквально открытым текстом сообщил прибывшему на звук выстрелов городовому, что тут свершилось политическое убийство во имя царя и Отечества. Англичане растворились во тьме петроградской ночи, предоставив русским заговорщикам самим решать проблемы с августейшим семейством и полицией. Беда не заставила себя ждать. Феликс, будь неладен, вновь ворвался к нему после обеда, взволнованно сообщив, что его только что допрашивал сам директор Департамента полиции Алексей Васильев. Дмитрий про себя усмехнулся: «Разумеется! С низшим чином ты, Феликс, не стал бы разговаривать». — И что ты рассказал? – спросил Дмитрий, наливая коньяк и протягивая бокал гостю. — Ничего. Сказал, что Распутин был у меня, но ушёл. Я уже не помню. Дмитрий закатил глаза и сухо бросил в ответ: — Да ты себя выдал, Феликс! — Ничего подобного! – запальчиво отмахнулся Юсупов, но потом задумался и самоуверенно заявил: – Государь всё равно ничего нам не сделает. Общественное мнение на нашей стороне. — Мне бы твою уверенность, друг мой, — горько сказал Дмитрий. — Ты чем-то недоволен? – Феликс выпил коньяк и пристально посмотрел на друга. — Всем! – тут же отрубил Дмитрий. – Во-первых, тем, что мы совершили. Во-вторых, тем, что наследили, как в парадной после дождя. В-третьих, на нас сейчас обрушится весь гнев императрицы. — Перестань, это всё ерунда, — отмахнулся Феликс и проницательно спросил: – Тебя гложет что-то другое, не так ли? Дмитрий глубоко вздохнул и ответил: — У меня никак не идёт из головы твоё сравнение убийства Распутина и Цезаря. Как ты умудрился их сравнить? Феликс постучал пальцем по лбу и, приобняв Дмитрия за плечи, проникновенно сказал: — Если б я знал, что это тебя так взволнует, то говорить бы об этом не стал. — Всё равно бы ты не удержался, — усмехнулся Дмитрий. — Мне пришло это в голову спонтанно, когда я ехал к тебе. Общее между этими двумя убийствами – это заговор. Заговор, о котором почти все всё знали, но молчали. Ты же не думал сравнивать между собой Гришку и Цезаря? — Конечно, нет. — Забудь об этом, — Феликс взял ладонь Дмитрия и поднёс к губам, запечатлев на пальцах лёгкий поцелуй. Но Дмитрию было не до нежностей. Осторожно высвободившись из объятий Феликса, он буркнул: — Не получается, Феликс, — потом потёр лоб рукой и проворчал: – А сегодня ещё надо ехать в театр. — Прекрасно! Отвлечёшься. — Не уверен в этом. Но Феликс уже собрался уходить. «Вот увидишь, — сказал он напоследок, стоя в дверях, – мы будем героями». Наступил вечер. Собираясь в театр, Дмитрий с ужасом думал, что его ждёт. На площади перед театром он дождался, пока войдет большая часть публики, и лишь тогда пошел следом за всеми. Но едва Дмитрий зашёл в свою ложу, по партеру пробежал гул голосов, а потом тут и там раздались нарастающие аплодисменты. От такого внимания отчаянно хотелось забиться в темноту ложи и не показываться до самого окончания спектакля. Зато также прибывший в театр Феликс просто купался в этом обожании. Его не поколебал даже сегодняшний допрос полиции, где он что-то там наговорил. Он держался уверенно, словно знал, что Николай II ему ничего не сделает. От своей сестры Дмитрий был в курсе, что когда царице доложили о том, кто и как убил Распутина, она рвала и метала, требуя от супруга казнить всех и немедленно. Но кузен пока ничего не предпринимал. Устав от грома аплодисментов в свой адрес, Дмитрий сел в угол ложи, стараясь слиться с темнотой. Спустя какое-то время, когда начался спектакль, он вдруг почувствовал на себе цепкий взгляд, такой же, как в его сне. Дёрнувшись, Дмитрий напряг зрение, но ничего не увидел. «Привидится же всякое!» — нервно подумал он и вдруг ощутил, что по телу расползается тепло, словно кто-то успокаивал его. «Неужели Брут? — усмехнулся Дмитрий, ощущая лёгкое дуновение на щеке. - Бред! Натуральный бред!» — и он почувствовал сильнейшее желание уйти прочь из театра. Но аплодисменты – это было только начало. Через некоторое время Дмитрий, заключённый по приказу императрицы под домашний арест, узнал, что в церквах народ давит друг друга, чтобы поставить свечу святому Дмитрию. — Да они все с ума посходили! – шипел Дмитрий, мечась по особняку. В довершении всех бед дражайший папа вдруг вспомнил, что у него, помимо второй морганатической семьи, есть ещё и дети от Александры Георгиевны, принцессы Греческой и Датской. Примчавшись в особняк, где жили Мария и Дмитрий, великий князь Павел Александрович заставил сына клясться на иконе и портрете матери о том, что он не убивал Распутина. Дмитрий поклялся с совершенно лёгким сердцем, ибо действительно не убивал, а даже настаивал на том, чтоб отпустить Распутина, раз уж он не отравился пирожными. Через некоторое время расстроенный царь приказал отослать Дмитрия в действующую армию в Персии. Как оказалось, это спасло ему жизнь во время великих потрясений семнадцатого года. Юсупова сослали в одно из его имений в центральной России. Спустя год, как узнал Дмитрий из писем, Феликс покинул имение, перебрался в Крым и потом отправился за границу, уезжая от революции.