После съёмок Давид предлагает отпраздновать успешно отснятую серию, раз они всё равно сейчас находятся в кафе — оно оказалось ближе всех к недавней локации, поэтому было принято решение немного в нём передохнуть. Все радостно соглашаются, так как устали и проголодались. Только Аксель настойчиво отказывается, придумывая на ходу отмазку, будто он забыл покормить свою собаку утром, и теперь она голодает. А ещё, возможно, оставил включенным свет. Все верят ему, выражают сожаление и просят в следующий раз точно пропустить по одному стаканчику пива. Орьян сначала даже удивляется тому, насколько правдоподобна его ложь, но затем натыкается на взгляд Максанса, выражающий полное неверие. Мужчина знает, что ему неприятно в его обществе, отчего так и спешит сбежать, и потому празднует очередную победу в их вражде.
Фовель сидит на краю диванчика и внимательно смотрит на Акселя, делая медленные глотки пива. Весь его вид показывает превосходство над партнёром, силу и давление, отчего парень отводит взгляд и сжимает кулаки, пытаясь унять предательскую дрожь. Да, он согласен, что Максанс чертовски идеален: эти охуенные глаза, заставляющие задыхаться от недостатка воздуха от одного взгляда на них; волосы, находящиеся в вечном беспорядке, так и манящие их коснуться; брови, которым позавидовала бы любая девушка; тело, которому завидует сам Аксель; и просто весь он сам. Да, Максанс — грёбанное совершенство, но никогда Орьян не скажет ему это в лицо и не признает ещё одно поражение. Он пока не потерял всю свою гордость и достоинство.
Давид решает, точнее, настаивает на том, чтобы вызвать Акселю такси, поэтому ему приходится остаться и ждать машину в такой неприятной компании, всеми силами стараясь удержать себя от драки в хоть и не столь людном — всего-то человек пятнадцать вместе с работниками заведения и редкими посетителями — месте, но при всей команде, поэтому лишь улыбается каждому, внутри уже сто раз проклиная этот день. А также отказывается даже от маленького глотка пива, зная, что с его алкогольной непереносимостью он не сможет элементарно пройти в дверной проём или вовсе отрубится через пару минут. Поэтому ему приходится ёжиться под прожигающим взглядом изумрудных глаз и нервно поглядывать на время.
Сейчас пробки, объясняет Давид, отбирая у Максанса очередную бутылку и отставляя её на край стола, но тот умудряется подцепить новую. Аксель тяжело вздыхает, трёт пальцами виски и оставляет компанию, направляясь в туалет — лишь бы подальше от всего этого шума. За этот день он ужасно устал, ноги практически не держат его, а глаза неприятно жжёт. Ещё чуть-чуть, и он заснёт прямо на одном из диванчиков. Орьян думает, какого чёрта он до сих пор находится здесь, рассматривая своё уставшее лицо в зеркале. Сейчас ему хочется оказаться в тёплой кровати вместе с Убой, а не вот это вот всё.
Он умывается, вытирается и слабо улыбается своему отражению, стараясь задержать улыбку чуть подольше, но получается лишь кривая усмешка. Отражение выглядит настолько замученным, что на него даже смотреть тяжело без жалости.
— Просто не думай ни о чём лишнем, Аксель. Всё хорошо, всё в порядке. Не нужно забивать голову всякими придурками с их идиотскими выходками, наглой рожей и раздражающим видом. Перебесятся, а тебе стоит поберечь свои нервы: тебя ждут ещё очень долгие два месяца съёмок как раз вместе с одним из этих придурков, — успокаивает себя Орьян и собирается повернуть ручку двери, как та сама распахивается, и в него кто-то врезается.
От этого кого-то алкоголем несёт за километр, так что парень сразу догадывается, кто это. На губах Максанса снова глупая ухмылка, а в руках бутылка пива — и как только Давид не отобрал и её? Его глаза бегают из стороны в сторону, а тело слегка покачивается. Он достаёт сигарету, спрятанную за ухом, и закуривает, совершенно не волнуясь, что его могут поймать за этим занятием — сейчас был поздний час, и если посетители сюда не заглядывают, то сотрудники — менее вероятно.
— Это ты сейчас обо мне так лестно отзывался? — точно обидевшись, интересуется Данэ-Фовель заплетающимся языком, наклоняясь над партнёром и обдавая того пьяным дыханием вперемешку с запахом сигарет. — Разве ты не знаешь, что говорить за спиной у человека — это некультурно?
Это ты-то человек, спрашивает сам себя Аксель, морщась, и делает шаг в сторону, в попытке обойти преграду на своём пути, но его резко впечатывают в стену, как недавно в туннеле. В районе лопаток появляется неприятное жжение, а на плечах — сильные руки, наверняка сжимающие до синяков. Максанс смотрит рассеянно и осоловело, с лёгкой улыбкой, словно не понимает, где находится и зачем, но прекрасно осознавая,
кто перед ним.
— Отпусти меня, — требует Орьян, стараясь высвободиться из сильной хватки, но его снова впечатывает в стену, из-за чего в глазах темнеет, а затем под веками вспыхивают искры. Сказать что-либо ещё не получается, выходит лишь болезненный стон.
Максанс наклоняется ещё ниже, смотрит сверху вниз, оценивает взглядом искривлённый от боли рот и подрагивающие ресницы, выдыхает сигаретным дымом прямо в лицо напротив. Ему нравится этот вид, и он удовлетворённо цокает языком, довольный своей работой, делая очередную затяжку.
— Советую тебе поубавить свой пыл, детка. Я же предупреждал тебя, но ты, видимо, плохо расслышал. Хорошо, я повторю, мне же совсем не трудно, — Данэ-Фовель касается губами уха Акселя, вызывая дрожь в теле под собой, и опаляет его горячим дыханием. — Твоего испуга для меня недостаточно.
Он проводит пальцами по открытым участкам кожи, медленно ведёт вверх, легко касается щеки и опускается к шее, несильно сжимая её, поглаживая. Максанс водит большими пальцами по выступающим венам и жилкам, очерчивает родинки, а Аксель боится сделать лишнее движение, не оказавшись просто-напросто задушенным. А в этом он не сомневается: его партнёр совершенно бесцеремонный, грубый и наглый, не заботящийся о чужом состоянии, а на состояние Акселя ему вообще плевать.
«Надеюсь, я всё-таки выпил и отрубился. Ну не может же это происходить наяву? Хотя с Максансом возможно всё. С алкоголем он совсем с катушек слетает, вот у кого точно непереносимость. Чёрт меня побрал не уйти отсюда раньше, пусть даже пешком. Теперь нужно думать, как избавиться от компании этого ненормального. И что это ещё за «детка»? Я ослышался? Так, нужно сделать что-нибудь, иначе ребята найдут меня здесь уже мёртвым» — Орьян пытается думать и одновременно не задохнуться от перегара, идущего от мужчины. Он настолько сильный, что на нёбе и в горле оседает неприятная горечь. Кажется, выпитого хватило бы на них двоих.
— Блять, да пусти ты меня! — Аксель предпринимает новую попытку освобождения, но и она проваливается, а хватка на горле всё усиливается, но все ещё не заставляет задыхаться. — Ты совсем с ума сошёл? Нахрена столько пить, тебя же все уговаривали не делать этого! Почему ты такой невыносимый? Почему ты не можешь вести себя как все нормальные люди? Как Робен, Поль, Лео? Несмотря на то, что мы просто друзья в сериале, они относятся ко мне в тысячу раз лучше, чем ты! Я не понимаю, что с тобой. Просто почему ты такой придурок?
Максанс злится, и это пугает Акселя. Он сразу же жалеет о своих словах, хотя и не понимает, почему они вызвали такую реакцию — подобные стычки происходят каждый день, пора бы уже привыкнуть. Возможно, он и с ними в напряженных отношениях, отчего так реагирует, или его речь для него была слишком обидной? Орьян наблюдает, как его партнёр сжимает челюсти, тушит сигарету и смотрит на него этими чертовски охуенными глазами, что дышать становится ещё труднее.
— Потому что это я. Что-то не нравится? Говори Давиду или Ксавье. Я посмотрю, как они на это отреагируют. Хотя я знаю, как: озабоченно посмотрят на тебя, усадят на стул, предложат водички и поинтересуются, не переутомился ли ты. Думаешь, они будут выяснять отношения? Просто дадут всей команде лишний выходной, чтобы восстановиться, и съёмки снова продолжатся, — Максанс нарочито печально вздыхает и смотрит прямо в голубые глаза, притягивая парня за шею. — Знаешь, ты такой милый и женственный, что при первой нашей встрече я подумал, что моим партнёром будет девушка. И я даже совсем не против тебя поиметь, скажу честно. Прямо здесь и сейчас, и нам никто не помешает.
Аксель от страха — или же от другого какого чувства — зажмуривается, пытается отстраниться и не думать о только что произнесённых словах, чувствуя горячее дыхание на щеке, из-за чего сердце пропускает несколько ударов. На коже ощущается едва заметное касание тёплых губ, и это место непривычно жжёт. Максанс касается его подбородка ладонью, убирая руки с шеи, и мягко поглаживает, заставляя нервно сглатывать, хотя во рту сухо.
Тёплое дыхание чувствуется уже и на губах, но парень всё ещё жмурится, сжимает челюсти, пытается отвернуться. Он уже готов к худшему, но затем на плече появляется неожиданная тяжесть, и Акселю приходится прислониться спиной к кафелю, так как ноги его уже не держат. С трудом открыв глаза, он видит, что Фовель лежит на нём, точнее спит. Видимо, последствия большого количества алкоголя.
Ему страшно сдвинуться с места, но всё же пару раз он толкает практически безжизненное тело, на что получает недовольное мычание куда-то в район уха. Дожили, думает Орьян и с трудом разворачивает такого большого Максанса, закидывая его руку себе на плечо и пытаясь дойти с ним до двери. Когда ему это удаётся, он передвигается уже более свободно, после делает остановку и словно невзначай прикладывает пару раз лохматую макушку о косяк и продолжает путь, не сдерживая улыбки. И плевать, что у Фовеля завтра голова будет болеть не только из-за выпитого. Аксель просто не мог не сделать этого.
Он кое-как дотаскивает партнёра до угла, пару раз чуть не уронив его, как навстречу ему попадается Давид, выглядящий трезвым и немного обеспокоенным долгим отсутствием своих актёров.
— Аксель, такси под— Ясно, давай его сюда. Думаю, стоит отложить съёмки на день, чтобы вы… пришли в форму. Отдохни хорошенько, а то бледноват как-то. Совсем вымотался, наверное, — режиссёр смотрит устало и с долгим вздохом принимает ношу в свои руки, наконец-то позволяя Орьяну покинуть уже ненавистное ему заведение, чему он нереально рад.
Домой он едет молча.
***
Зайдя в квартиру, Аксель скидывает мокрые кроссовки и вешает такую же мокрую куртку на вешалку, встряхивая головой. Уба встречает его радостным лаем, и он берёт её на руки, направляясь на кухню и одновременно тиская своего питомца. Собака вылизывает его лицо, утыкается влажным носом в шею, на которой уже появились отпечатки чужих пальцев — и не только на ней, — и счастливо виляет хвостом. Актёр на это лишь улыбается, достаёт корм из шкафчика и высыпает его в миску, а после уходит в спальню. Медленно переодевается, умывается и залезает в кровать, но долгожданный сон не приходит. Мало того, нет ни капли сонливости. Мысли копошатся во всех тёмных уголках головы, перешёптываются, да так громко, что парню приходится зажать уши руками.
Это не прекращается ни через час, ни через два. Всё так же мысли не дают уснуть, а Аксель всё так же не собирается с ними разбираться. Не может или не хочет — неважно, он просто смотрит в потолок и предчувствует что-то, но не может понять, что. Возможно, это очередная истерика или просто бессонная ночь. Для него это уже вошло в привычку, так что парень даже не пытается успокоиться — знает, что бесполезно.
Но когда он не может уснуть спустя ещё один час, ему приходится порыться в своей голове и разложить всё по полочкам. Он делает это вслух, ведь никто его не услышит и не помешает, лишь Уба странно посмотрит и вернётся ко сну. Как же Аксель ей сейчас завидует.
— И что это было? Я к тебе обращаюсь, Аксель. Почему ты не можешь просто забить на этого придурка, игнорировать, не замечать? Тебе так нравится вестись на его действия и слова? Он же это специально: знает ведь, что ты не сможешь закрыть на это глаза, — на губах появляется печальная полу-улыбка. — Ты просто
жалок. Жалок, понимаешь? Ты не достоин ни этой роли, ни фанатов, ни любви и поддержки ребят и команды. Они думают, что ты сильный, раз согласился играть роль гея, не боясь, что на тебя будут тоннами выливать грязь. Они думают, что у тебя железная сила воли, но они не знают, что по ночам ты плачешь, как последняя девчонка, жалуясь на свои проблемы и на свою жизнь. Жизнь, в которой ты охренеть как популярен, где у тебя тысячи фанатов, и не только во Франции. Ты музыкант и актёр, любимчик публики, но всё равно чем-то недоволен? И чем же? Тем, что тебя унижает твой партнёр по съёмкам? Смотрит на тебя как-то не так, смеется, усмехается, издевается? Ты жалкий, Аксель,
жалкий. А знаешь, что из тебя делает большим посмешищем?
Твои чувства, конечно же. Ты не можешь в них разобраться. И вместо того, чтобы послать этого грёбанного Максанса, ты каждый раз ведёшься на его уловки, злишься на его радость, заставляешь его гордиться своими выходками. И кто ты после этого? Никто. Полное
ничтожество.
Орьян делает глубокий вдох и прикрывает глаза, пытаясь сдержать слёзы, но не может, не получается. За последние дни он плачет довольно часто, с причиной или без, просто плачет; иногда это переходит в истерики, длящиеся по часу или больше. Сдерживаться всё время трудно, да ему и не приходится: в родных четырёх стенах некому осуждать и жалеть. А жалость Орьян не терпит, особенно когда её выражает тот же Данэ-Фовель. Но это совсем не жалость: на самом деле тот прячет за ней очередную издёвку. Пора бы давно прекратить на них реагировать, но Аксель не может. Или не хочет. Терпит.
Делает вид, что ненавидит само-чёртово-совершенство-Фовеля всеми фибрами души. Возможно, так и есть, или это только ему кажется. Порой он замечает, что смотрит на мужчину не с отвращением и ненавистью, а с… интересом, симпатией? В такие моменты Аксель одёргивает себя, пытается занять мысли чем-то другим или вообще избавляется от компании Максанса. И всё же, он прекрасный актёр: на зрителях он добрый и заботливый, вечно лезущий с объятиями на своего «друга», а тет-а-тет — злой, грубый, мрачный и острый на язык. И Аксель нехотя признаёт, что ведёт себя точно так же.
Он не может прекратить плакать, слёзы всё текут по щекам, глаза невыносимо жжёт. Ему трудно дышать, в груди неприятная тяжесть, и парень чувствует, как всё это переходит в истерику. Очередную. Он утыкается в подушку, старается приглушить рыдания, но они настолько громкие, что Уба не выдерживает этого и убегает из комнаты. Аксель думает, что вот и последний друг покинул его, но это скорее просто влияние момента, а не серьёзные мысли. Но это никак не успокаивает его, и ему приходится чуть ли не захлёбываться от своих слёз. И он даже не знает, из-за чего точно: из-за Максанса или из-за себя самого.
В этот раз всё прошло довольно быстро, затянувшись всего-то на четверть часа, и Орьян лежит на спине с закрытыми глазами, но даже так жжение доставляет неудобства, да ещё подушка мокрая, и он лежит прямо на мокром пятне шеей, но менять положение не собирается. Аксель снова о чём-то задумывается, но из раздумий его вырывает звук уведомления. Взяв с тумбочки телефон, он снимает блокировку и сначала жмурится от яркости экрана, и только потом читает сообщение от Давида.
Давид:
«Привет, Аксель. Прости, если разбудил, но всё-таки надеюсь, что ты прочтёшь это сообщение утром. Просто хочу напомнить, что съёмок завтра не будет, можешь отдохнуть, заняться личными делами или встретиться с ребятами. Думаю, они были бы не против, давно же вместе не собирались, не считая репетиций, конечно. Но только Максанс с вами не сможет пойти. Видимо, пока до туалета шёл, упал пару раз — весь какой-то покалеченный был. Ксавье, когда его в такси сажал, ещё пару шишек и синяков на нём нашёл. Боже, откуда же вы мне такие на голову свалились? Впредь буду знать, кому не стоит давать пить, хаха. Послезавтра обсудим время сходок и встреч с фанатами, так что постарайся не опаздывать».
Аксель пару раз моргает, пытаясь вглядеться прочитать текст с расплывающимися буквами, и всё-таки переваривает прочитанное. Он мысленно ухмыляется состоянию Максанса, а в особенности тому, что это его заслуга, и наконец-то чувствует сонливость. Хорошие новости умеют усыплять.
Аксель:
«Спасибо за информацию, папа Давид. Да уж, не стоит больше давать Максу пить, иначе до конца съёмок он не доживёт. А нам ещё половину сезона снимать. Постараюсь не опоздать)»
Выключив телефон, Орьян стирает влажные дорожки с щёк и утыкается лицом в ладони, немного растерев его. Сегодня был по-настоящему тяжёлый день, думает парень и закутывается в одеяло, погружаясь в сон. И снова с мыслями о Максансе.
