Занавес

      Максанс возвращается в квартиру и напивается. Несколько бутылок, до одури, до предела. Его выносит практически после первого глотка — не ел целый день. Выкуривает две сигареты, блюёт в туалете, кричит что-то с балкона, рыдает в подушку. Ему плевать, что подумают о нём люди, плевать, что делает с собой. Он об этом и не вспомнит. Если это, конечно, не станет повторяться изо дня в день.       Так и происходит: он ничего не помнит. Просыпается на следующий день с жуткой головной болью, кислым привкусом во рту и охрипшим голосом. Пытается восстановить в памяти события вчерашнего дня, но получается смутно: концерт, Аксель, девушка рядом с ним, начало их разговора, а дальше — пустота, тёмный экран и белый шум, который до сих пор звенит в ушах.       Фовель встаёт не сразу: сначала его снова вырубает, а потом он лежит минут двадцать лицом в подушку и привыкает к своему состоянию, пытаясь справиться с головной болью. Максанс бы не против поспать ещё немного, но сонливости уже нет, да и шум с улицы мешает, а вставать и закрывать окно ему не хочется. Но он всё-таки собирается с силами, усаживается на кровати, натягивает футболку, и решает выпить таблетки от головы, которые услужливо лежат на тумбочке с минералкой в придачу.       Камиль в квартире не обнаруживается, и Максанс думает, что это правильно, ведь кто захочет находиться вместе с пьяным и неадекватным человеком в одной квартире? Но зато она оставляет записку, что немного, но приподнимает Фовелю настроение.       «Я ушла на репетицию, не знаю точно, смогу ли прийти сегодня домой. Надеюсь, у тебя всё в порядке. Позвони, как придёшь в норму».       Но Максанс звонить не хочет. Он вообще ничего не хочет, лишь бы избавиться от этого дерьмового состояния и вакуума в голове. Или же лучше умереть. И это желание усиливается, когда в памяти всплывает воспоминание о поцелуе.       — Чёрт, — мужчина хватается за волосы и тянет их в разные стороны. — Чёрт, чёрт, чёрт! Блять! Не сдержался! А надо было! Какого чёрта я вообще пошёл к нему на концерт? Почему не мог извиниться на съёмках?! Блять, блять, блять!       Максанс корчится от боли, когда изо всей бьёт силы по стене. Потом ещё раз и ещё. Рука уже немеет, и костяшки становятся красными, но он всё продолжает. Останавливается, замечая кровь на ладонях и стене. И как объясняться с Камиль? Да и с гримёром тоже придётся. До завтра ведь не заживёт.       — А он ведь плакал. А ты сделал только хуже, — говорит своему отражению мужчина. — Просто посмотри на себя. Как тебя еще из агентства не выперли? Отросшие волосы, худое и бледное лицо, опухшее. И ведь так не первый день.       Максанс усмехается и подставляет голову под кран. Слегка вздрагивает, когда холодная вода затекает под футболку и льётся дальше, но не распрямляется и упрямо продолжает «приводить» себя в норму. Это немного помогает, и он уже не перемещается по дому, как привидение.       Весь остаток дня проходит в том же ключе. Теперь Максанс понимает, как чувствует себя Аксель каждый день. Или чувствовал. Мужчина уверен, что его партнёр ненавидит его всеми фибрами души и проклинает, и даже не удивится, если тот завтра не придёт на съёмки.       Но он приходит. И выглядит, к удивлению, совсем не плохо. Даже как-то свежо, нет — слишком свежо: здоровый цвет лица, широкая улыбка во все тридцать два и приподнятое настроение. Максанс даже завидует ему. Смотрит и кусает губы. Думает, что, скорее всего, Акселю плевать. Что он больше не плачет и не убивается по нему. Теперь это делает сам Фовель.       «Видимо, это моё наказание. Мы поменялись местами, и теперь пришла моя очередь страдать», — усмехается Максанс и наблюдает за Орьяном, погружаясь в свои мысли. — Ну и как, нравится роль униженного, а? Думал, что всё время сможешь наслаждаться издевательствами над Акселем? Какой наивный. Наивный, самовлюблённый идиот. Так получай по заслугам».       Максанс всё наблюдает за Акселем, разговаривающим с Мэрилин. На его лице начинают ходить желваки, когда девушка берёт раненую руку Орьяна и рассматривает. Когда он стал таким ревнивым? И неблагодарным. Ведь Лима пыталась ему помочь, а теперь он желает, чтобы она исчезла из поля его зрения.       — Идиотизм, — бросает Данэ-Фовель и откидывает голову на спинку школьного диванчика. Его клонит в сон, так как он не высыпается два дня подряд.       — Что? — появляется внезапно Колин и усаживается рядом с ним.       Мужчина слегка приподнимает голову, смотрит на девушку и пожимает плечами. Говорить с кем-то у него нет настроения, если только с самим собой. Максанс считает, что только он сам сможет себя понять и помочь, другие же, услышав его исповедь, рассмеются ему в лицо. Ведь только посмотрите на него: ведёт себя, как элитная сучка супермодель, а на самом деле просто обычный среднестатистический мудак.       А если ещё и узнают, что это он виноват в том, что Аксель чуть ли не впал в депрессию и трещина в кости — тоже его вина, то не только перестанут с ним общаться, но и пошлют его к чёрту. А если узнает Давид. Максанс не хочет думать о том, что будет, если узнает Давид, ведь он и так на пределе.       Он напряжён настолько, что чувствует, что сможет расплакаться в любой момент. Нет — разрыдаться. Вот прямо здесь, на этом же диванчике, при всех. Но ему будет плевать, что о нём могут подумать. Плевать так же, как и Акселю на него.       Давид объявляет, что съёмки начнутся через десять минут. Все расходятся по своим местам, готовятся, общаются, пока есть время. Максанс встаёт у колонны вместе с Тео и прожигает взглядом Акселя. Но тот всё так же не обращает на него внимания. Стоит к нему спиной и разговаривает по телефону. Наверное, со вчерашней девушкой, думает мужчина и пытается вспомнить её имя.       Кажется, Манон. Фовель проводит параллель с Мэрилин и её персонажем. Из девочек она ближе всех к Луке, он живёт в её комнате, дружит с ней, и она самая первая узнала о его ориентации. Фовель усмехается и трёт костяшки, ощущая на месте содранной кожи покалывание. Он быстро одёргивает руки, так как вспоминает, что их только что загримировали.       Звучит «мотор», и камеры включаются. Аксель осматривает школьный двор и надевает капюшон. Поворачивает голову на смеющихся Лео, Поля и Робена, затем — на него с Тео, а после — на Анну. У него отлично получается отыгрывать своего персонажа, изображая внутреннюю борьбу и наружную боль. Большой опыт.       Его останавливает Лула, и съёмки тоже останавливаются. Места остальных актёров занимает массовка, а затем камеры снова включаются, и разговор между Лукой и Дафной продолжается. Она трогает его мышцы и говорит про диван, пока тот пытается понять, почему видел не тех людей, что были на самом деле.       Максанс опять чувствует приступ ревности и зависти, ему тоже хочется вот так просто трогать Акселя, даже просто стоять рядом. Но он знает, что как только подойдёт к партнёру, тот сразу уйдёт. Или просто будет молчать и равнодушно смотреть. А Максанс не выдержит этого.       Он вообще не знает, что станет толчком, из-за которого он сорвётся: ребята, что имеют право касаться Акселя, или его собственные мысли. Каждый раз, когда кто-то просто даже смотрит в сторону Орьяна, у Фовеля сжимаются кулаки. И сердце пропускает удар, даже несколько.       И Максанс совсем не против, если оно совсем остановится. Он надеется, что хотя бы так освободится от тревожных мыслей и дерьмового настроения, вперемешку с таким же дерьмовым состоянием — и физическим, и моральным.       Следующая сцена, после разговора Луки и Яна, у них совместная, и Максанс очень рад этому, ведь у него появится возможность поговорить с Акселем, пусть даже и по сценарию. Тогда он просто может постоять рядом и получить удовольствие от их близости. В плане расстояния, конечно.       Для Максана время пролетает как-то быстро. Вот он подходит к Акселю с подносом, говорит что-то, по сюжету Лука не хочет контактировать с Элиоттом, поэтому Аксель уходит в столовую. Максанс идёт за ним, но, подойдя к двери, Орьян толкает его плечом и убегает. Ведь Лука не смог найти место, где ему сесть. Нет, мест-то полно, просто люди, рядом с которыми они находятся, не устраивают Лалльмана.       Давид хвалит их, особенно Акселя. За его прекрасное отыгрывание, и будто он смог прочувствовать все эмоции безнадёжно влюблённого парня. Да ладно? Максанс хочет усмехнуться прямо ему в лицо, но сдерживается, отворачивается и смотрит в окно. Листья на деревьях пожелтели, кое-где уже опали; ветер гуляет в их листве, и Фовель чувствует холодок. И совсем не от ветра. А из-за взгляда Акселя.       Максанс поджимает губы и смотрит на него в ответ, надеясь увидеть что-то в его глазах. И видит: равнодушие и… отвращение? Горло начинает неприятно щекотать, и по коже пробегают мурашки. Сердце в очередной раз пропускает удар.       — Ну что ж, на сегодня съёмки закончены. Вижу, не всем отдых пошёл на пользу, — Урэг с упрёком глядит на Максанса, а затем улыбается. — Так что отдохните этим вечером хорошенько. И чтоб завтра были выспавшимися, сытыми и энергичными!       Все потихоньку расходятся, но Фовель не спешит этого делать. Он пытается найти взглядом Акселя и поговорить с ним, но того нигде нет. И он почти отчаивается, но слышит его голос за стеной, в одном из классов. Мужчине не удаётся сдержать порыва, и он направляется прямо к кабинету, но останавливается у двери, когда понимает, что парень с кем-то разговаривает.       — Да, я сегодня свободен. Режиссёр отпустил пораньше, так что у меня куча свободного времени. Не против сходить куда-нибудь?       Максанс закусывает губу и впивается ногтями в кожу ладоней. Чувствует, как болезненно сжимается сердце, и как щиплет глаза. Когда он успел стать такой размазнёй и плаксой?       — Всё в порядке. Мы просто поговорили. Из-за чего хотел извиниться? Да так… просто на последней съёмке, на выходных, когда снимали конец серии, он был немного не в духе, так что пришлось несколько раз переснимать. Да и за руку извинился. Нет, он не виноват. Если только косвенно, как персонаж.       До Фовеля доходит, с кем разговаривает Аксель. Манон. И сейчас параллель с персонажем Мэрилин не кажется такой уж… забавной? Совсем нет. Ему хочется снова избить стену, но тогда костяшки уж точно не выдержат такого напора.       Мужчина берётся за ручку и хочет открыть дверь, но она открывается сама, точнее её открывает Аксель. Он врезается в него и поднимает голову, сразу же хмурясь. Да так сильно, что на лбу появляются складки, и брови соединяются в одну линию.       — Аксель, слушай—       — Извини, я занят, — это «извини» звучит настолько холодно и резко, что Максанс на несколько секунд замолкает.       — Нет, послушай. Это важно, я хочу—       — Извиниться? Ещё раз? Мне и прошлого хватило, — Орьян усмехается и заставляет этим самым Фовеля сжать челюсти.       — Нет. Обсудить кое-что. Наши отношения. Только не здесь. Зайдём в класс, чтобы никто не услышал.       Странно, но Аксель соглашается, точнее молча разворачивается и обратно заходит в кабинет. Садится на одну из парт и смотрит на Максанса. Ядовито, насмешливо. Совсем так, как недавно делал сам Фовель.       — И что же мы должны обсуждать? По-моему, всё в наших отношениях ясно и понятно, — в голосе появляются металлические нотки.       Максанс закрывает дверь и делает несколько шагов к партнёру. Тот сразу как-то сжимается и на время теряет всю свою уверенность. Мужчина пытается сдержать улыбку, но позволяет себе приподнять уголки губ.       Видимо, Орьян воспринимает это неверно, потому что снова хмурится и сжимает кулаки. Готовится к драке? Или к поцелую? Он и сам не знает, чего ожидать от этого разговора, поэтому решает быть наготове.       — Я понимаю, что я тебе не нравлюсь. Теперь—       — Да и раньше не особо.       — Не перебивай. Я знаю, что совершил ошибку. Знаю, что вёл себя, как мудак и придурок. Что делал тебе больно, заставлял плакать и так далее и тому подобное. И, естественно, это не могло не повлиять не только на нас, но и на наших персонажей. Ведь, по сути, они — это мы. И от того, как мы себя чувствуем, зависит и состояние Луки и Элиотта.       — Ты об этом решил поговорить? Будто я и без тебя не знаю этого. Больше тебя в этом деле.       Максанс вздыхает и трёт переносицу. Всё это отнимает у него много сил, и ему уже совсем не хочется продолжать разговор. Но надо. Не только ради него самого, но и ради ребят, Давида и зрителя. Да и ради самого Акселя. Чтобы он мог нормально себя чувствовать и вести в его присутствии. Не корчиться, не закатывать глаза. И не игнорировать. Чтобы никто не подумал, что у них что-то не так.       — Пожалуйста, послушай до конца. Давид сказал мне, когда ты ушёл, что твоя игра была настолько естественной, настолько боль и страдание были реальными, что это показалось ему странным. Но он решил, что это из-за твоей руки. Что она не зажила, и тебе больно, и так далее. И я думаю, что в следующий раз он не будет искать связь с твоей рукой. Он задумается уже о твоём внутреннем состоянии. И если ты ответишь ему, что всё нормально, то он спросит меня. И даже если я скажу, что всё в порядке, он не поверит. Ведь по нам двоим видно, что всё точно не в порядке. А ещё знает Мэрилин. И в попытке помочь тебе она расскажет всё Давиду. И тогда проблем не избежать.       Фовель умолкает и смотрит на Акселя, который всё-таки решил внимательно слушать его. И, видимо, он сейчас размышляет над его словами, так как тоже молчит и смотрит в пол. Молчание затягивается на минуты две, но Орьян прерывает его:       — И что ты мне предлагаешь? Мириться? Простить тебя? Это так не работает. У меня не возникнут сразу же к тебе нежные и трепетные чувства и я не начну снова терпеть твои издевательства. С меня хватит. Мне надоело, я устал. Устал, понимаешь?       Максанс конечно же понимает. Ведь и сам уже устал. Оказывается, он совсем не сильный, как раньше думал о себе. За пару дней вот это всё высосало из него практически все силы. Ему хочется просто забыть это, как страшный сон. Стереть память или перемотать время назад, чтобы хорошенько ударить себя прошлого и раскрыть глаза на то, что он творит.       — Нет… просто давай сделаем вид, что всё хорошо. Что мы хорошие друзья и отличные партнёры. Чтобы не было вопросов, косых взглядов и ненужного волнения. И тогда и нам будет проще. В плане съёмок. Если хочешь, можем не мириться. И можешь не прощать меня. Но—       — Я и не собирался этого делать. Думаешь, о меня можно ноги вытирать? Втаптывать мои чувства в грязь, играться со мною, издеваться? Сначала целовать меня, а потом свою девушку? И специально передо мной. Чтобы я понял, насколько ничтожен. Что я просто игрушка. Ничего же не будет, если со мной так поступить, правда? Ничего, вытерпит, переживёт, забудет. Всегда же так делал.       Аксель встаёт с парты и направляется к двери, задевая Максанса плечом, но тот хватает его за руку и прижимает к стене. Орьян вздрагивает, вжимается в прохладную поверхность и ждёт. Понимает, что ему не избежать своей участи.       Фовелю хочется залезть к нему в голову, прочесть мысли и выкинуть не нужные. Те, которые заставляют парня так себя вести. Но тогда уж придётся сначала выкинуть его самого, тогда и мыслей подобных не будет. И все сразу хорошо заживут.       — Убери от меня свои руки, — требует Аксель и обжигает своим взглядом. — Пусти, не трогай! Не прикасайся ко мне! Исчезни!       Максансу хочется заткнуть этот говорливый рот поцелуем, заставить парня молчать. Но понимает, что нельзя. Н-е-л-ь-з-я. Категорически. Иначе он больше никогда не сможет исправить свои ошибки.       — Успокойся. Я не хочу делать тебе больно. И не собираюсь. Просто послушай меня, — мужчина держит его руки над головой, крепко, чтобы не вырвался, но несильно. — Понимаю, что ты не хочешь слушать мои извинения. Но я не могу не извиниться. Я понял свои ошибки. Понял, каким мудаком был. Знаю, что делал тебе очень больно. Но при этом и сам страдал. Я не мог принять свои чувства. А теперь могу. Поэтому и признался. И мои слова — правда. Я люблю тебя. Можешь не верить, но это так.       Аксель перестаёт вырываться и смотрит в изумрудные глаза. Пытается не утонуть в них, и, к удивлению, у него получается. Получается побороть в себе предательские чувства и порывы, смотреть равнодушно.       На губах Максанса появляется слабая улыбка. И он отпускает чужие руки, но тянется своими к талии Акселя, чтобы тихонько прижаться к нему. Ощутить биение сердца, дыхание и тепло.       Но мужчина резко отстраняется, ощущая на щеке жгучую боль, и прижимает к ней ладонь. Орьян даёт ему пощёчину. Да такую, что и его руку обжигает. А сердце почему-то болезненно сжимается. Всё происходит неосознанно, как-то рефлекторно, что он даже не успевает рассчитать силу. Парень видит, как по щеке Максанса расползаются красные пятна, но не выражает никаких эмоций.       Данэ-Фовель закусывает губу от боли и обиды. Кроме щеки, горит и сердце. Хочется кричать, а ещё больше — плакать. И Максанс чуть ли не позволяет этому случиться, но закусывает губу ещё сильнее и чувствует кровь во рту, что немного отрезвляет его.       Он смотрит на Акселя отрешённо и как-то безучастно, будто находится не здесь, а в совершенно другом месте. И в ответ следует такой же взгляд. Они глядят друг на друга долго, слишком долго, что Орьян не выдерживает и выбегает из класса.       И тогда Максанс даёт волю слезам.