Барбисайз

Тоша разъебал мамин фикус. Филя негодовал, смотрел на Славу с осуждением, мол, хозяин ебанулся. Слава бы рад ответить родной роже, что это всё исключительно временное явление, однако не знал кошачьего, а ещё был несколько занят. Мирон спал, оттопырив жопу, обтянутую смешными узкими боксерами в полоску. Сам Машнов боксеры не понимал и не хотел понимать, предпочитая свободные семейки, в которых и колокольчикам удобно, и жопе. А вот Мирона в семейках представить было сложно и практически невозможно. Шли ему эти полосатые плавки, как и непринуждённая расслабленная поза. Фёдоров мило посапывал, обняв одинокое одеяло, зажал между ног, пока Слава к котам бегал. Им вставать через пятнадцать минут, и так не хотелось будить Фёдорова, так хотелось дать ему выспаться. Но работа, сука! Спросонья Мирон был ещё большей милашкой. Он зевал, молчал и тупил, периодически залипал в одну точку. Давление, решил Слава. Фёдоров очухался лишь после чашки крепкого чая, трения жопы Тоши об его ногу с последующим укусом в щиколотку и парой длинных царапин от когтей Фили, когда тот на коленки запрыгнул. — Как ты жить будешь теперь, а? — испугался Мирон, глядя на свои коленки. Но Филиппа погладил. — Ничего, — кивнул Слава. — Поможет не расслабляться. Они ж как детки. Коты реально чем-то ребят напоминали. Срались, дрались, орали, крушили, а последствия на Славе и Мироне сказывались. У одного половина кухни — руины, у второго — боевые раны. В попытке успокоить котов, парни только хуже сделали, и теперь расцарапанный ещё и Слава был: Филя ему на руки прыгнул, спасаясь, а у него привычка была когти выпускать, приземляясь. — Тебе понадобится очень много перекиси, — решил Мирон, глядя на полупустой флакон на полке, а потом — на руку Славы. — Очень много. — Шрамы украшают мужчин! Мирон подошёл к Славе, поднял руку и почесал за ухом. — Сильный и независимый, — промурчал он, хихикая. — Только бантика не хватает. Ехать на работу на машине оказалось куда быстрее и удобнее. Слава недовольно покрутил головой, когда Мирон за кофе заехал, сказал, что дома вообще-то было бы дешевле попить, но Мирон его и слушать не стал, заказывая на двоих. Машнов бухтел, но пил, смотрел неодобрительно, но прикончил стакан полностью. — Это тебе за вкусный ужин, — улыбнулся Фёдоров. Завтракать он, почему-то, не стал, но и тут Слава решил, что виной всему его стариковское давление — у его товарища такая же история была. — За ужин я обычно другим беру. — А ты мне прайс не показывал. — Незнание не освобождает от ответственности. — Понял. Принял. В садик приехали минута в минуту, и почему-то только здесь, на парковке у ворот, пришло осознание, что они типа вдвоём приехали. И уехали тоже вдвоём. В саду не было какого-то правила, согласно которому мутить с коллегами нельзя, но вот сейчас так некомфортно и стыдно стало. Они сидели в тачке, пялились на ворота и напряженно думали. — Мы же не в первый раз вместе уехали, — сказал Слава. — И не во второй. — Но приехали-то вместе в первый?.. У Славы будто память отбило. Вообще прошлой зимой он уже приезжал с Мироном, когда тот соизволил подвезти его, заметив одинокого на остановке в минус двадцать. Тогда Слава только устроился и дохуя говнил в сторону коллеги. Мирон всю дорогу фыркал и обещал выкинуть его вот прямо сейчас, но, кажется, даже не думал нажимать на тормоза, чтобы вот прямо сейчас. Слава говнил поначалу, но потом даже спасибо сказал, так застенчиво улыбнулся, после чего, не имея привычку останавливаться, чмокнул Мирона в холодное ухо и убежал. Тогда он дурковал, идиотничал, и теперь даже не помнил, что он нёс, пока Мирон его от мороза спасал. Про невинный поцелуй в ухо Слава тоже забыл, как про любую свою невинную шалость. А вот сейчас, сидя напротив ворот, как тогда, вспомнил. — Вот я мудак, а, — вслух удивился Слава, слепо пялясь себе на руки. — Что? — Да, так, вспомнил кое-что. Примерно тогда Мирон и спрятал от него улыбку, начал плевать ядом и хуесосить, стоило Славе рядом оказаться. Машнов посмотрел на ничего не понимающего Мирона, сузил глаза, пытаясь оценить, каким образом он опять оказался в этой машине рядом с этим мужчиной. Выяснение отношений было решено перенести на попозже, потому что они уже начали опаздывать. Мирон плечами пожал, а Слава как партизан молчал, думал. Придумывать причину, почему они теперь вместе приезжают и уезжают, не стали. Разбежались по группам: готовиться к тяжёлому трудовому дню, впереди которого — выходные, настраиваться на работу, после которой всё-таки ждала очередь в ветклинике. Слава очереди ненавидел и хотел было предложить Миронянычу сопроводить себя, но вновь заметил, как тот хромает. День не обещал быть лёгким, а больному уставшему мужчине только не хватало в окружении больных котов да собак сидеть. Слава решил нести этот крест один, взял яйца в исцарапанные руки и настроился. Вряд ли Тоша даст ему спать сегодня ночью после уколов-то. Как хорошо, что Мирон уговорил его в пятницу этим заняться, когда есть возможность проспать все следующие выходные, не думая о том, что утром на работу.

***

У детей новый прикол был: они крутились долго-долго, ржали, потом останавливались, пытались идти, на что падали и опять ржали. Слава лично пару человек ловил, останавливал в момент верчения, чтобы те не наебнулись, поранившись, или не раскрутились до тошноты. Он отчитал всех, грозно потряс пальчиком. Детки кивнули, ушли «играть в больницу», где крутились опять на спор — кто больше кругов намотает. Играли в основном мальчишки, которых в этот раз никто не сдавал, потому что Слава по громкому смеху и знакомому «лошара, ёпт!» понял, что не всё так просто. — Ванечка, солнышко, может ты всё-таки ругаться-то перестанешь? — тихо спросил Слава, уведя мальчишку в сторону. — А что я такого сказал? — спросил тот, сжал пальчики, глядя так мило и невинно. — Всё ты понимаешь, золотце, — наигранно сладко протянул Слава — Ванечка такой его тон понимал сразу. — Я не люблю ябедничать, потому что ябеды кто? — Лохи ебаные! — Ваня! — грозно и уже громко крикнул Слава. Светло сжался мгновенно, сделал глаза большие-большие. — В общем, ты меня не слушаешь, так что придётся тебе с папой разговаривать, наверное. — Нет! Не надо папе! — тут же вспыхнул мальчишка. Так испугался. — Вот и не надо ругаться, хорошо? — вновь сладко сказал Машнов, положил свою огромную ладонь на макушку Ванечки. Погладил. — Беги, Ванечка. И ведь побежал! Проблема была в том, что Слава уже неделю выслушивал, что дети из садика занимательные словечки тащат. Последней каплей стала истерика мамы Замая и матушки Петунина, которые ясно дали понять, что Славочке — пизда, если эта ситуация не прекратит прогрессировать. Слава кивнул. Записал себе в ментальный блокнот и принял к сведению. Он знал, откуда эти слова лезут, знал распространителей и его последователей, которым он ежедневно что-то новое рассказывает. Иногда казалось, что Светло с Мишей специально из группы выделили группу, которой, как своим маленьким апостолам матюков, рассказывали, что да как. Слава не удивлялся, потому что это всё совершенно точно нормально, потому что они рано или поздно узнают эти занимательные словечки. Важнее тут было объяснить, что в обществе такое не примут, а объяснения дома проводить, видимо, никто не решился. Слава собрал мелочь вокруг себя, как какой-то клуб неанонимных юных матершинников. Они все сели на ковёр, и Слава сел в самом начале, чтобы все его видели. Уроки воспитания он давал именно так, сажал сюда вообще всех, но по росту, чтобы он и сам всех видел. Мелкие с интересом подняли глазки и приготовились слушать, а Машнов ждал, когда готовы будут все. Он не шикал, не ругался, а просто ждал, глядя на болтающего, например, Давида. Сейчас он всё поймёт, замолчит, тогда замолчит и Карина. Где-то в этот момент в дверях группы показалась лысая макушка и длинный нос. Слава сделал вид, что смотрит только на Давида, который, кажется, заметил тяжёлый взгляд и решил, что пора и ротик прикрыть. Мирон, увидев сеанс групповой терапии, тут же съебал, видимо, подумав, что невовремя он нос показал. Слава кивнул, когда все наконец уселись и принялся вещать. У мелких такие глаза сделались. Слава власть почувствовал, но понимал, что это дети, которые его власть в рот ебали. Объяснял без угроз, доходчиво и с житейскими примерами, даже не врал ни капли. Дети слушали и кивали. А активнее всего кивал испуганный Светло. — Поэтому вы молодцы, что много слов знаете, но некоторые лучше держать при себе, — улыбнулся Слава. — А какие стоит держать при себе? — хохотнул Серёжа. К такому Слава был не готов. Он всем ясно объяснил, откуда дети берутся, а вот такое… Хитрожопый Серёжа, знал, поди! Слава серьёзно посмотрел на Серёженьку, тяжко выдохнул. — Которые вы от взрослых не слышите, — попытался он. — Я всякие от взрослых слышу, — ответил Светло, осмелев. Засранец. — За которые вас взрослые ругают, — попытался он вновь. В этот раз, вроде, сработало. Мелкие серьёзно задумались, тихонько перешёптывались, что-то обсуждая, как на лекции. — Ещё вопросы? — предложил Слава, думая, что они могут запутаться, что нужен открытый диалог с аудиторией. Он приготовился отвечать на все-все вопросы, но не учёл изобретательность дошколят. — Дядь-Слава, а что такое пизда? Было очень тяжело. Слава едва справлялся, пыхтел, но, кажется, справился, не матерился сам, отвечал и даже не кричал. Дети встали со знанием дела. Ну, он хотя бы попытался. Его вот в детстве, например, не учили, а просто наорали. Естественно, он, бывалый провокатор, продолжал гнуть своё. И опять получал. Удивительно, но пока ни слова не проскользнуло. Мелкие держались и, как их учили, заменяли. Светло это особо тяжело было, но он, пыхтя, сдерживался. Слава себя таким молодцом ощутил, решил себя сегодня в честь такого побаловать вкусненьким пивом. А то и чем покрепче. Но вечерняя прогулка, как всегда, порадовала. Крики, ссоры и скандалы, межгрупповые войны. Зато без матюков! Оставалось задаться вопросом, как долго их новая война продлится и что ребят объединит. Слава ставил на предстоящий утренник-выпускной. Ребятам меньше года осталось до школы. Этой осенью они становились дошкольниками официально, но кому-то повезло, и осенью они выступали в новую жизнь, где уже не поиграешь в какую-нибудь ерунду с друзьями. Они и в садике занимались, учили основы, но это не столько серьёзно, как конкретно школа. Слава спал и видел себя мелкого: он ныл, что хочет поскорее в школу, потому что садик заебал. Сейчас он ныл, что хочет в садик, но не работать, а спать, есть и играть. Конечно, он и сейчас много играл, но это всё не то было. В группе Машнова пятеро уходили сразу в школу. Ему от этого почему-то так хуёво становилось: видимо, первые дети всё же первые. Он понимал, что потом и других полюбит, но сейчас сердце разрывалось. Отдать кому-то? Отдать в школу? Вот этих мелких пиздюков отдать в школу злым учителям и домашке? Серьёзно? Вот этих ребят, которые только вчера научились ложку держать и шнурки завязывать отправить с огромным рюкзаком? Они же упадут и встать сами не смогут! Слава смотрел на мелких: одни в песке сидели, а другие наматывали скакалки на турники и играли в шпионов. Девчонки варили кашу из песка, одуванчиков и непонятного говна — возможно реального говна. А Слава едва не скулил. Его малыши за эти полтора года совсем выросли. И если сейчас, отдавая пятерых, он так с ума сходил, то было страшно представить, что будет дальше. Казалось, он за ними пойдёт, устроится преподавателем началки и будет дальше воспитывать. А потом в среднюю. А неважно, что дети в разные школы и классы уходили. Только кто б ему дал?! Хотелось жрать песок и плакать, но ему не дали, потому что нарисовались ребята из группы Мироняныча и предложили устроить эстафету между группами. — Твоя идея? — спросил Слава Фёдорова, поймав за локоть. — Как догадался? — Ну, а кто ещё мог такое придумать? Не они же сами. Фишка была в том, чтобы мелкие опять помирились. Слава идею поддержал, организовал три команды, помог придумать названия. Они кое-как нашли место, где мелкие не поранились бы, если бы вдруг упали, а они такое любят. — А какой приз? — поинтересовался Серёжа, кажется, не видевший выгоды в этой затее. Слава быстро шепнул Мирону, что убежит на пять минуток до ближайшего магазина, а мелким сказал прямо: — Победите и узнаете. Вернулся Слава, когда уже всё и все готовы были. Держал в руке чёрный плотный пакет, полный чупа-чупсов, Чтоб не видели! Последние деньги с карты снял, но купил вообще всем — на обе группы. Объяснение, в чём привилегия победивших, опять не придумал, но надеялся на острый ум Мироняныча. В итоге никто не упал. Счёт вели непредвзятые дядя-Слава и Мироняныч, которые вывели — вот это да! — ничью. Но дух соперничества, что удивительно, реально объединил, и когда у Алины, например, развязались шнурки, Эмили, будучи её соперницей, помогла ей. Однако дети ничьёй довольны не были, посему Слава предложил на следующей неделе в пятницу провести ещё одну эстафету, но уже по другим правилам, но только если ребята будут себя хорошо вести. — По каким другим? — с прищуром поинтересовался Евстигнеев. Он Славе как-то не особо и доверял. — Мироняныч попросил пока не рассказывать, — схитрил Слава. А вот Миронянычу доверял! Но все споры, что удивительно, были прекращены, стоило Славе вытащить гору карамелек. Даже такой маленькой фигне они были рады, хотя нынче детей удивить тяжело было. Мирон одобрительно хмыкнул, помог в распределении такого богатства. Сегодня они опять молодцы. Сегодня воспитатели опять победили!

***

Тоша после клиники такой тихий был, будто ему пригрозились за баловство яйца отрезать. Он сидел в переноске, но смотрел неодобрительно, мол, дома поговорим. Слава, если честно, испугался, но куда сильнее он удивился, когда, сидя в такси, получил сообщение от Фёдорова. Тут же решил позвонить. — Мы живые, — ответил Слава сходу на «как вы там?». — Я тоже. Пока Слава торчал в больнице с котом. Мирон торчал в больнице с ногой. Разные больницы, но проблема одна — очереди. Даже по записи, сука, очереди! — Какие планы на выходные? — знакомым тоном спросил Мирон. Слава ощутил, как по спине холодок пробегает. Почему-то тут же в огонёк превращаясь — ниже поясницы. — Посидеть с одной мадмуазель. Она обещала мне какое-то охуевшее вино за двести рублей показать. Слава слышал, как на «мадмуазель» Мирон шумно задышал, но на «вино», кажется, успокоился. Заревновал, что ли? Фёдоров сообщил, что едет. Слава вспомнил, что он вообще-то не один, а надо бы там, ну, в аптеку или в Пятёрочку сгонять. Кот неприветливо заурчал, когда Слава заглянул в переноску. Просить Мирона купить кое-что помимо вина, Машнов как-то не решился, а дома только резиновые перчатки и пантенол, которые вряд ли им помогли бы. Будет проверка на решимость, решил Слава. Но пояснил, что он с Тошенькой из такси сразу домой. Сразу домой. Сразу! — Да я с первого раза понял! — взвыл Мирон, а потом тихо лукаво захихикал. — Сам всё куплю. Славе показалось, что у него невообразимо сильно и страшно горит лицо. Тоша молча вышел из переноски. Он обнюхал всё, пошёл на кухню кушать. Филя тоже ни звука не издал, будто сочувственно решил не доёбывать. Слава уселся на кухне и следил за тем, как Тоша кушал, а Филя тихонько рядом сидел и смотрел своими огромными глазами, даже в миску не лез. Пидорасы, подумал Слава и, пока вспомнил, поменял постельное и быстро сбегал в душ. Мирон сказал, что домой заедет, потом в магазин, потом, преодолев пятничные пробки, приедет к Славе. В девять вечера слово «пробки» звучало странно, но почему-то имело место быть — они в такси сами встали ненадолго. Поэтому успелись и уборка, и кормление котов, и даже приготовление ужина. Для полной радости не хватало того самого вина и Фёдорова. Почему-то Слава по нему безумно соскучился, хотя утром они из одной постели выползли, да и вообще три часа назад виделись. Но Слава скучал, тосковал и ждал, жарил мяско, гладил котов и смотрел в окошко. Время тянулось медленно, чем немного нервировало, напрягало. Мирон приехал холодный, голодный и невероятно уставший — Слава даже как-то пыл охладил, усадил его есть, но и бутылку игнорировать не стал. Шумно рассказывали друг другу про прошедшие последние несколько часов, пришли к выводу, что день сегодня определённо задался. — Ещё в воскресенье отвезу его на проверку какую-то и всё, можно в сад, — кивнул Слава. — Бедный Антоша. — Бедный Слава! А Антоша уже усы свои на пакет в прихожей поднял, разворотил его, всё-всё достал, чем скомпрометировал Мироняныча. Фёдоров, глядя на содержимое крошечного пакета, по кухне разбросанного, ушами покраснел, но промолчал и старался вида не показывать — взрослые люди всё-таки, ну. Слава аккуратно поднял всё, не глядя на Мирона, убрал на полочку в прихожей. — Да сразу в комнату тащи, что уж, — тихо пробубнил Мирон, стараясь так же не смотреть на Славу, но по голосу словно улыбался. Как дети малые. Слава и ощущал себя подростком, который впервые девочку домой привёл. Как-то после инцидента с пакетом невесело стало. Он закусил губу, принялся активно пить чай, прятал лицо. Стеснялся собственных желаний! Мирон будто нарочно копировал его — аналогично сидел, молча кушал. В какой-то момент стало так тихо, что тиканье часов было слышно, и Филя, убежав куда-то раннее, вернулся с тем же пакетом. Не выдержали — заржали. Напряжение тут же на нет сошло. Слава, как и прежде, утащил пакет, но уже в комнату, дверь запер. Он вернулся на кухню, где Мирон уже вино по кружкам разливал. Бокалов у Славы не было. Они сидели и спокойно разговаривали, и как-то даже про интим думать стало лень. Слава понял, что его жизнь интересным образом повернулась, стоило Мирону стать к нему чуть ближе, изменить тип отношений, и теперь жить иначе как-то не представлялось, а если и получалось, то тоскливо становилось. Стоило на Федорова посмотреть, как даже дышать было проще. Будто все проблемы решились разом, появилось успокоение и отдушина. Машнов разулыбался невольно. Слава скользнул взглядом по вытянутой шее, посмотрел на расслабленные плечи и сложенные руки. Мирон казался чем-то нереальным, но был здесь сейчас, смотрел в ответ и мило улыбался. Вино нихуя не пьянило, а вот этот взгляд с ума сводил, держал за яйца. Слава протянул руку, пытаясь коснуться его через стол, что вышло так себе, встал, безмолвно протягивая руку вновь. Он коснулся напряжённого предплечья, повел вверх, задирая футболку и оголяя черную вязь на плече. — Татуировки всё-таки есть? — прохрипел Машнов. Мирон широко улыбнулся. Видимо, там всё куда интереснее было. Мирон потянулся, будто специально: медленно, тягуче, сладко поднял руки и чуть выгнулся. Слава проследил взглядом за тем, как его футболка задирается и натягивается на груди, благодаря чему становятся видны соски — точнее то, что было в них. То, с чего все началось. У Славы голова закружилась, а кровь к паху отлила. Он потянул Мирона, как прежде, вынудил встать и начал лихорадочно влажно целовать. Чувства были за гранью привычного. Мирон был невероятно горячий, пылкий, а целовал так, будто это их последний совместный вечер. Увести его к дивану было не сложно, как и уложить на лопатки. Федоров удивительно легко развёл ноги, обнял ими Славу и притянул к себе, чуть приподнимая бедра. Слава только и мог, что целовать и целовать, лизать, кусать и трогать. Опыта с мужчинами не было, но и смущение и боязнь чего-либо пропали, стоило ему коснуться желанного тела, очутиться в объятиях страстных и жадных. Вместе с футболкой Мирона и связь с миром улетела. Федоров лежал перед ним, развязно ухмыляющийся, открытый. Соски торчали, а в них — блестящие кольца. Слава тут же склонился, ловя один языком, как все это время хотелось, а второй потянул пальцами, сжал, начал вертеть. Заводило пиздец. — Не больно? — почему-то понял он, понял с опозданием, но как-то испугался, услышав непонятный стон. Мирон посмотрел на него, как на умалишённого. — Ты ебанулся? — лишь спросил он, настойчиво надавил пяткой на поясницу. Мирон его сильнее притягивал за волосы, перебирал пряди, выгибаясь и открываясь. Нравилось ему, кажется, такое: когда его грудь так рьяно мучали чужие губы и язык. А Слава оторваться не мог, будто сто лет ждал, когда позволят коснуться, и окончательно сорвался. Федоров так сладко стонал, что останавливаться не хотелось, но в штанах уж больно тесно было. Слава не сразу понял, как оказался на спине. Его нагло и бессовестно оседлали! Только сейчас он заметил, что у Мирона набито что-то под грудью и, кажется, на бедре. Он заметил что-то через чуть сползшие джинсы. Желание стянуть с него штаны подстегнуло и любопытство, а Мирон и не против был: сам помог раздеть себя, приподнявшись. На бедрах Славы сидел голый мужик, и это было невероятно сексуально и красиво. Изучать чужое тело, о котором столько грезил, казалось чем-то космическим. У Мирона крепко стояло и бедра чуть подрагивали. Слава сжал небольшие ягодицы, сел, вылизывая бледную шею. В ответ услышал хриплый стон и ощутил крепкие пальцы на плечах, притягивающие сильнее. Близость пьянила, и даже шум на кухне не был важен. Мирон аккуратно покачивался, потираясь. Дразнился. Слава в одно движение вернул их в прежнее положение, нависая сверху. — Давай в душ сбегаю, пока не поздно, — вдруг прерывисто предложил Федоров. — Похуй. — Но…мне надо… И я вспотевший, наверное. Слава посмотрел на него выразительно и даже страшно, провел большим пальцем по губе. — Похуй, — повторил тихо, встал и исчез на мгновение, возвращаясь со злосчастным пакетом. Он ждал слишком долго, и не в недержании дело было. Дело было в Мироне, который одним взглядом или прикосновением заводил в секунду. — Ну, раз похуй, сам этим и занимайся, — решил Мирон, открывая смазку и протягивая ее Славе, на что тот, успевший изучить матчасть, постарался успокоить трясущиеся руки. Мирон быстро стал мягкий и податливый. Слава, пока его растягивал, голодно смотрел на его член, но так и не решился. Потом. Он зацеловывал бедра, иногда возвращался к груди и соскам. Мучил до тех пор, пока сам не измучился. Быстро раскатал резинку по члену, ощущая, что вот-вот спустит: они без конца тёрлись и трогали друг друга, что, казалось, немного и надо. В животе горячо, а в голове — пустота. Мирон обворожительно закусил губу, не разрывал зрительный контакт. Славе было необходимо отдышаться немного, чтоб не спустить быстро, чтобы всем хорошо было. Оттягивать время сейчас — издевательство, но при этом же первая необходимость. В первый раз хотелось сделать все, как надо, поэтому терпение и труд. Внутри Мирона не менее горячо было. Слава прижался лбом к его груди, удерживая под коленкой и за задницу. Мирон хрипел, тихо высоко выстанывал что-то нечленораздельное. Звучало все ещё эротично — всегда будет так. Стащив футболку и скинув ее на пол, Слава толкнулся поглубже, входя до упора. Накатывали приятные волны, и он решил вновь оттянуть момент, лизнул многострадальный сосок, подцепил языком колечко и начал двигаться. Слава помнил, как все старался сосредоточиться на том, что написано у Мирона под грудью, пытался прочитать, но нихуя не вышло. Перед глазами все плыло, а в итоге его отвлекающий маневр не сработал, он кончил, когда Федоров туго сжался и цапнул его остро за ухом. От переизбытка и накатило, а потом отбросило, да так, что назад хрен вернёшься. Вернул его треск двери. Коты скреблись. Мирон лежал рядом, обессиленно пялился в потолок, но был доволен. Слава потерся головой о его грудь, погладил живот широким жестом. — Впусти этих, — простонал Федоров, — заебали. Слава впустил «этих», сгонял в ванную, где сунул вещи в стиралку. Мирон, хромая, оказался рядом внезапно, совсем тихо. — Теперь точно в душ, — лениво протянул он, потянулся, как прежде, от чего в очередной раз привлек внимание Славы. Машнов мягко поцеловал его в шею, провел носом от ключицы до уха. — Помочь? — И многозначительно, но с ясным намеком, усмехнулся. — Бля, я устал. — Вас понял! Слава вышел, тихо закрыв за собой дверь, выпил ещё вина. Он ещё попытает счастье, запачкает невинного Мироняныча — впереди целые выходные.