Возбудим и не дадим

— Да нечего рассказывать, — я легла на левую сторону кровати, поворачиваясь на бок, к тумбочке, на которой лежал заряжающийся телефон, — нас там продержали три с половиной часа… Степан позвонил Чернову, и он, вооружившись Серафимом, прискакал аки принц на черном… Что у него там… — Бмв, — растерянно подсказала Ира, и я продолжила: — Они поговорили с… — замолкла, подбирая слова, хотя особой ненависти к служителям закона не испытывала, но на этот раз они меня взбесили, лучше бы настоящих преступников ловили, а не студентов обвиняли невесть в чём! — полицейскими, мы написали эти проклятые расписки, и нас отпустили. Ира молчала. Я ещё в коттедже писала, что к нам на выручку приехали преподаватели, но она, видимо, не поверила мне, на фотографиях, которые я ей слала каждые десять минут, их не было, и сейчас подруга пыталась переварить этот факт. Спустя несколько секунд, она обеспокоенно выдохнула: — И всё? Об этом в личном деле не напишут? Никаких недоразумений в будущем не будет, например, с поиском работы? — Чернов сказал, что проблем быть не должно. — Ну, раз Чернов сказал, — хитро протянула Ира, — то конечно… Ему можно верить. — Ир, ты скажи лучше, — пробормотала я, накрываясь углом покрывала по шею, дома́ до сих пор отапливали, но в квартире почему-то всё равно было холодно, — где ты вообще была, пока блюстители закона Степана до инфаркта доводили?  — У меня голова разболелась, — осторожно начала Ира, — и я на улицу вышла. Прошла метров двести в одну сторону, а когда вернулась, у вас уже… Гости… Я даже не думала, что такое может произойти, как в фильме каком-то, — услышала тяжёлый вздох, и она тут же перескочила на другую тему: — ты до дома-то без проблем добралась? — Какие проблемы, — невольно усмехнулась, закусывая губу, — меня Чернов довёз… У меня так сердце сжалось, когда он меня в толпе заметил… — Настолько страшно было? Или тут другое? — Скорее, страшно, — Ира всхлипнула и замолкла, стараясь не смеяться в голос, — вот тебе там смешно, а мне было очень… Неловко. — Он разозлился? — весело поинтересовалась подруга. — Не знаю, наверное, — я, зевнув, взяла телефон в руку. Уже половина четвёртого, утро будет тяжёлым. Ира, поняв, что уже пора прекращать разговор, тихо спросила: — Ты уже спать ложишься? — Ага, на ходу засыпаю, устала очень, — потёрла глаза, наверное, смазывая тушь. Казалось, ещё несколько секунд полежу с закрытыми глазами и тут же вырублюсь. Ира, хмыкнув, пожелала спокойной ночи и отключилась, даже не дождавшись, пока я попрощаюсь. Легла на спину, глядя в потолок. Подниматься не хотелось, если бы знала, что на утро лицо не засыплет прыщиками, то так бы и уснула, но пришлось побороть себя и слезть с постели, чтобы найти в шкафу большую длинную футболку, которую Кирилл забыл при переезде, и отправиться в ванную. Смывала макияж я долго и неловко: несколько раз ткнула пальцем в глаз, три раза чуть не упала, поскользнувшись на кафеле, и напоследок задела рукой ручку двери, и теперь на предплечье красовалась ярко-красная полоса с содранной кожей. Но сейчас даже на лёгкое жжение было плевать, мне хотелось спать. Добравшись до кровати, юркнула под одеяло и, едва закрыла глаза, уснула. Утро и правда было тяжёлым, потому что проснулась я с жуткой головной болью. Осторожно нащупала на тумбочке телефон и посмотрела на время на дисплее. Двенадцать часов, а я всё ещё не встала… А ведь на день столько планов было: навести порядок в квартире, сделать задания на завтра и по возможности по всем дисциплинам на всю неделю, — но сейчас я с трудом разлепила глаза, желая повернуться на бок и проспать ещё несколько часов. Медленно проведя ладонью по той же тумбочке, я нашла и надела очки. Поднялась с большим трудом и, шатаясь, поплелась на кухню за градусником. В довесок к головной боли шла ещё и боль в горле, да и тело морозило, и мне почему-то казалось, что это вовсе не из-за выпитого вчера алкоголя. Похмелье немного по-другому ощущается. Вчерашние события почти забылись, казалось, это был лишь сон, но переписка с Ирой до сих пор хранит детальное описание вечера и фотографии, которые мне предстояло удалить из галереи телефона. На неделе к нам в универ придут полицейские и сообщат в деканат о нерадивых и безответственных студентах, а потом… Надеюсь, слова Александра Николаевича окажутся правдой. Засунув градусник подмышку, включила электрический чайник и села на стул, наблюдая за тем, как от металлического дна в синем свечении подсветки начинают подниматься пузырьки. На кухне было грязно: немытая посуда стояла горой в раковине и на гарнитуре, кастрюли с водой из-под пельменей и вареников занимали все четыре конфорки на плите, и подходить к ним я уже боялась, того и гляди пушистый налёт оживёт и прыгнет на меня. Каждый раз, когда взгляд падал на это безобразие, я обещала себе, что на выходных расчищу завалы. Но уборке не суждено было состояться. Полоска ртути остановилась на отметке тридцать восемь и пять, и я, отложив градусник, достала коробочку с лекарствами, там нашла несколько пакетиков с порошком от простуды и леденцы для горла. Этого должно хватить. Приняв лекарства, залезла под одеяло, надеясь ещё немного отдохнуть, но расслабиться мне не дали: сначала позвонила мама и, узнав, что я заболела, обзвонила почти всех родственников, каждый из которых пытался связаться со мной и спросить о самочувствии, потом позвонил папа, а старший брат и вовсе порывался приехать из другого города. Успокоив их, соврала, что мне есть чем лечиться, и, пообещав звонить, если станет хуже, я включила телевизор и устроилась на подушке, прикрывая глаза. Проснулась уже вечером, но, к сожалению, не самостоятельно. Мне позвонил неизвестный абонент, но не взять я не могла: вдруг из полиции по поводу Комарова или из деканата, поэтому, прочистив горло, ответила коротким: — Да. — Привет, это Ася Осипова? — спросил женский и, кажется, знакомый голос. Как-то не официально, вряд ли из полиции. — Да, что вы хотели? — может, очередной социальный вопрос или представитель мобильного оператора? Спустя несколько секунд, звонивший представился: — Это Ева, мы с тобой учимся на одном потоке, — я облегчённо выдохнула, а она замялась, видимо, давая мне время вспомнить, — я видела тебя вчера с Александром Николаевичем… При упоминании Чернова сердце упало в пятки, я резко вскочила, из-за чего в глазах потемнело, но спустя мгновение снова опустилась на подушку, понимая простую мысль: и что с того? Я тоже её с Серафимом видела, он тоже её подвозил. Зря я так остро на это реагирую. — Мне кажется, нам есть что обсудить, ты не хочешь встретиться? Может быть, найдёшь сегодня время? — в голосе её не было хитрецы, она говорила ровно и дружелюбно, но волнение не отступило, наоборот — прибавилось, громко отдаваясь гулом в ушах. — Я болею, поэтому сегодня не получится. — Ой, а что случилось? — тут же обеспокоенно протянула Ева, — как ты? — Температура высокая только, а так всё в норме. Давай, если ты… — Давай я приеду к тебе! — выпалила она резко и уже более спокойно объяснила: — я… Просто разговор важный… Тебе, может, что-нибудь привезти? Может, что-то купить надо? Тебе самой сложно, наверное… — Нет, ничего не надо… Если хочешь, можешь приехать. Назвав Еве адрес и попрощавшись, я завершила вызов и откинулась на подушки, глядя в потолок. Поднесла телефон к лицу, просматривая список звонков, значит, не показалось, не приснилось, не причудилось… Там действительно был незнакомый номер. Быстренько добавила его в контакты, обозвав коротким «Ева», фамилию я её знала, она крутилась на языке, но вспомнить так и не получилось. Я с Евой не общалась, учились мы в разных группах, на общих лекциях сидели на разных рядах, поэтому даже не было возможности зацепиться языками. Ближе мы познакомились вчера в коттедже: сначала просто стояли рядом, а потом всё же нашли общую тему для разговора, только за один проведённый вместе вечер невозможно узнать человека, поэтому точно сказать, что она порядочная, и ничего не вытворит, я не могла. В голове тут же нарисовались самые худшие исходы этой встречи, например, шантаж с целью вымогательства… Представила, как Ева, самодовольно ухмыляясь, показывает мне фотографию машины Чернова, в которой мы с ним вдвоём, как она уверенно закидывает ногу на ногу и озвучивает цену молчания, а я стою перед ней и не знаю, куда деться. Видимо, просмотр русских сериалов в детстве всё же оставил след на психике… Спустя десять минут я снова уснула, но проспала недолго. На этот раз разбудила меня настойчивая трель дверного звонка. Открыв глаза, поднялась, вспоминая, что должна приехать Ева, но домофон-то не звонил… Может, соседи? Открыв дверь, попятилась, впуская в квартиру тёмный размытый силуэт. В прихожей лампочка не светила, как и в подъезде, видно было плохо, а в глаза как будто песок насыпали, поэтому я не пыталась даже сфокусировать взгляд. — Привет, — неловко поздоровалась. И что теперь? Обнять? Я же заразная. Руку пожать? Тоже нет. Облокотилась на дверной косяк и, ёжась от холода, обняла плечи руками. Или предложить чаю? Единственное, на что у меня хватило фантазии, это: — Так… Что за срочный разговор? — Вы меня с кем-то спутали, — раздался хриплый, до боли знакомый насмешливый голос, а я лишь отступила на шаг, не веря собственным ушам. Такого просто не может быть! Быстро вернулась в комнату, судорожно пытаясь нащупать на тумбочке очки, и когда, надев, всё же обернулась к порогу. Да, Чернов собственной персоной. Стоит и хитро улыбается, глядя на меня. — Вы… Что вы тут… А где… — у меня не нашлось слов, чтобы описать испытанное удивление, я только махала руками, надеясь, что он поймёт мои намерения, но ему, видимо, моё смятение доставляло зверское удовольствие. Александр Николаевич не спешил объясняться, только голову вбок склонил, дожидаясь нормального вопроса, но я замолчала, так и не закончив. — Это всё, что вы можете мне сказать? — я поражённо фыркнула, выходя в прихожую из спальни: разговаривать с преподавателем из другого конца квартиры было неудобно, — у Евы, чёрт бы её побрал, появились дела, — совершенно спокойно начал Чернов, наклоняясь, чтобы разуться, даже не было неловкости в его движениях, как будто к себе пришёл, вальяжно поставил туфли на полочку для обуви и направился на кухню, минуя растерянную меня, — поэтому поговорите вы в универе, а сейчас… Александр Николаевич, остановившись, развернулся и мазнул скучным взглядом по лицу, а потом ниже: по губам, подбородку, шее и груди. Медленно прикрыл глаза и накрыл их ладонью, словно пытался отгородиться от меня. Я посмотрела, куда Чернов там так долго пялился, а на мне ведь только футболка… Большая, но тонкая, и просвечивает. Да ещё и холодно, и соски от холода… — Оденьтесь, — строго выдохнул он. Щёки начали гореть вмиг, я тут же закрылась руками и, смущённо отведя взгляд, вернулась в комнату. Нашла в шкафу большую утеплённую толстовку до середины бедра. То, что надо, и видно ничего не будет, и легинсы скрывает. — Но мне она, — между тем продолжал преподаватель, когда я, одевшись, вернулась на кухню, уже полная решимости выгнать его из своей квартиры, но он уже там обосновался: нашёл переключатель, включил свет, закатал рукава и уже мыл руки, — поручила поставить вас на ноги. Надо же, на этот раз вы не солгали, вы и вправду больны… — Сколько раз мне ещё повторить, что я… — он, вытерев руки кухонным полотенцем, самодовольно вскинул бровь, а я замолчала, специально что ли на эмоции выводит? — я… — уже тише, — я не хотела лгать. Просто так получилось. — У вас, Ася, всё всегда получается «просто», только о последствиях вы не задумываетесь почему-то… — Может быть, даже хорошо, что я солгала… — призналась тихо, обнимая плечи руками. Чернов замер, закусил губу и, кажется, дышать перестал, а я поспешила продолжить: — если бы мы с вами встретились, то вы бы точно не поехали за город решать проблемы наших… — Александр Николаевич, усмехаясь, выдохнул, окидывая взглядом кухню. Я всё ещё стояла в проходе и не могла понять, что могло пойти не так. Что должно было произойти, чтобы вместо звонившей мне Евы приехал он! Может, сестра? Хотя фамилии у них разные, она точно не Чернова. Хотя, если двоюродная, то вполне возможно… — Поехал я за полночь, не думаю, что встреча бы настолько затянулась, — да, она затянулась, если бы мы решили вместе не только вечер провести, но и ночь, — не ищите плюсов там, где их нет. — То есть вы бы поехали в любом случае? — удивилась я. — Конечно, — пожал Чернов плечами, оглядывая посуду в раковине. Знала бы, что он приедет, убралась бы… Точнее, вообще бы дверь не открывала! — И оно того стоило? Стоило срываться ночью, чтобы… — Там были вы, Ася. Это как минимум одна причина, по которой именно стоило, — Александр Николаевич сдержанно улыбнулся, но тут же посерьезнел, продолжая уверенным: — у вчерашнего мероприятия был всего один исход, но мы его лишь ускорили. — Смерив меня взглядом, преподаватель резко выдохнул и, повернувшись ко мне лицом, начал уже намного строже, как будто мы на паре, — несите градусник, Ася, говорите, что вы принимали, и показывайте горло. Я даже растерялась от такой наглости. Это он пришёл к чужому человеку в гости без приглашения, чуть ли не раздел взглядом, обвинил во лжи, а теперь ещё и командует! Много чего хотела сказать, но меня прервали сердитым: — Вы меня не услышали? — Зачем? — спросила, стиснув до скрежета зубов челюсти. Перечить ему я была не в состоянии, да и привычки так просто не переборешь. Это как в армии рефлекс на приказы командования, которым бесполезно противиться, всё равно, едва услышишь вопрос, встанешь по стойке смирно и отчеканишь ответ чётко и быстро. — Зачем что? — Чернов повернулся к гарнитуру, открыл дверцу шкафа, закрыл, открыл другую. — Показывать горло… У меня просто температура поднялась. — Вы знаете, что такое осложнения при болезни? Садитесь, — преподаватель махнул рукой на стул, и я тут же исполнила приказ, поджимая ноги под себя, как в армии, честное слово. Я устроилась удобнее на жёсткой табуретке, подпирая щёку ладонью, смотреть, как он обыскивает шкафы было, конечно, увлекательно, но я не понимала одного: — Что вы ищите? — Ложку, — уже хотела указать на выдвижной ящик, но Александр Николаевич справился без моей помощи. Сам нашёл, взял требуемое и, обхватив ладонью вогнутую часть, встал передо мной и поднёс ручку к моим губам, — откройте рот и скажите «а-а-а». Вскинула голову, глядя на Чернова снизу вверх. Он возвышался надо мной грозной и, кажется, раздражённой непослушанием статуей, и, сжав губы, ждал. — Вам не кажется, что это уже слишком далеко… — Вы чего-то боитесь? — резко оборвал меня Александр Николаевич. Теперь нахмурилась я, сжимаясь под насмешливым взглядом. Боюсь больниц, врачей и всего, что с ними связано. Эти тошнотворные обращения: «на что жалуетесь?», «как себя чувствуете?», «что принимали?», этот мерзкий больничный запах: спирт и какие-то лекарства, эти белые палаты, белый кафель, белые простыни, скрипучие металлические койки, которые, стоило подумать о больнице, появлялись перед глазами. А внутри сразу всё сжималось, появлялось чувство покинутости и тревоги, что била по нервам сильнее присутствия Чернова. — Нет, просто это не нужно, — попыталась оправдаться я, — я же уже сказала… — Я повторю вопрос ещё раз: вы меня слышите? Откройте рот, — сильнее сжала губы, и Александр Николаевич, видя, что эффекта ноль, сменил тактику: — Ася, — вздохнул он, — я потом дам вам… Конфетку, — ласково пообещал. — Я не ребёнок… — И правда, — протянул Чернов, наклоняясь ниже, — тогда ведите себя как взрослая. Он осторожно дотронулся до подбородка, сжал указательным и большим пальцами, приподнимая, и надавил краешком ручки на нижнюю губу, а мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться, открывая рот и протягивая гласную. Но едва холодный металл коснулся языка, скользнул дальше и надавил на корень, вызывая рвотный рефлекс, я поморщилась, отстраняясь от Чернова. — Ясно, — изрёк он, отходя обратно к шкафам. Помыв ложку, преподаватель бросил её в ящик к остальным приборам и только тогда поинтересовался: — что вы принимаете? Я молча кивнула на стол, где одиноко лежали пустой пакетик из-под порошка от простуды, который мне было лень выкидывать, и полусъеденная пластинка леденцов. — Это всё? — изумился Чернов, — где противовирусное? Жаропонижающее? Спрей от боли в горле? — Всё настолько плохо? Я вроде нормально себя чувствую… — солгала, на самом деле чувствовала я себя отвратительно. Болела не только голова, но и всё остальное: глаза, горло, ломило неприятно тело, тянуло мышцы, но признаваться ему в этом я не хотела, ещё начнёт отчитывать как маленькую, — так что в этом фармацевтическом наборе нет нужды. — Снова лжёте, — Александр Николаевич осуждающе покачал головой, — хотя бы сейчас будьте честны с собой. — Я всегда честна с собой, — сцепила пальцы в замок, глядя, как Чернов вытирает мокрые руки полотенцем, складывает его и оставляет на гарнитуре, а затем, полностью игнорируя меня, выходит из кухни. Я, поднявшись, последовала за ним, чтобы всё-таки выбить ответ на интересующий вопрос. Теперь, когда Александр Николаевич перестал меня упрекать и отчитывать, я могу спросить: — вы на вопрос не ответили: где Ева? Почему вместо неё — вы? — Она вам расскажет обо всём в университете, будет вам стимул быстрее выздороветь. — Куда вы? — спросила, когда преподаватель вышел в прихожую и начал обуваться. — В аптеку. Этим, — Чернов кивнул на стол, край которого виднелся из прихожей, — только травить, а не лечить. Вы хоть срок годности читали, прежде чем пить? — Как-то об этом не подумала, — медленно протянула я. Делать мне нечего, кроме как контролировать качество каких-то леденцов или таблеток, которые я принимаю раз в пять лет. — Идите в постель, — раздражённо бросил мне через плечо Чернов. — Вам сказать, где тут ближайшая аптека? — раз уж смысла отговаривать нет, то я могла бы хоть помочь, направить, так сказать, сориентировать, но преподаватель мою помощь почему-то принимать отказался: — Сам разберусь, не утруждайтесь, — причём сказано было с таким снисхождением, что мне захотелось сразу развернуться и уйти. — Ключи на крючке… — бросила поспешно и, не дожидаясь, когда он выйдет за дверь, поплелась в постель, попутно снимая толстовку: спать в ней было некомфортно, слишком толстая, да и жарко будет под тремя одеялами. Я не заметила, когда Чернов вернулся. Почувствовала, как он осторожно поднял мою руку, сунул градусник подмышку, положил на лоб холодное влажное полотенце, из-за чего я и проснулась окончательно. Открыла глаза и резко поднялась, но меня остановили, мягко надавив на плечи. — Лежите, — разрешил Александр Николаевич, и я послушно откинулась на подушку, сжимая краешек одеяла в кулаках. Чернов аккуратно снял с меня очки и, положив их на тумбочку, потёр отпечаток от душки за ухом, — как вы себя чувствуете? — Так себе, — честно ответила я, — голова болит. Александр Николаевич, — тихонько позвала, повернув к нему голову, — вы не могли бы хотя бы сейчас откинуть официоз? Я себя чувствую пациенткой на приёме у врача… — Боитесь врачей? — догадался он после секундной паузы, я кивнула, — сейчас выпьешь жаропонижающее и будешь спать, — уже мягче, без командно-приказного тона продолжил Чернов. Пока преподаватель ждал, когда градусник можно будет вытаскивать, едва прикасаясь к коже, гладил лоб, щеки и подбородок, убирая пряди с лица, и только когда я распахнула глаза, резко убрал руку, чтобы посмотреть температуру. — Сколько? — Тридцать восемь и три, — он еле слышно вздохнул, положив градусник на тумбочку, и поднялся, бросая тихое: — не спи пока… Александр Николаевич вышел из комнаты, а я уставилась в полоток, пытаясь снова не уснуть, накинула съехавшее одеяло на грудь, пряча под ним ладони. Он вернулся через несколько минут с кружкой, поставил её на тумбочку и присел на край кровати. — Осторожно поднимайся, — преподаватель, взяв меня за локоть, потянул на себя, помогая сесть. — Я не вижу… — пожаловалась, устраиваясь удобнее и скрещивая ноги под одеялом. В темной комнате с выключенными телевизором и светильником было уютно и комфортно, только видно было плохо, да и очки преподаватель снял, всё вообще расплылось. Интересно, как Александр Николаевич ориентируется в темноте? — Чего ты не видишь? — Вас… — нащупала его ладонь, что чуть дрогнула, едва я прикоснулась, взяла кружку, поднесла к лицу и осторожно понюхала, — что это? — Не доверяешь? — Мало ли, что вы мне подсыпали, — Чернов усмехнулся и снисходительно пояснил: — Это порошок от простуды, пей, — я послушно выпила половину и опустила кружку, которую Александр Николаевич тут же придержал, обхватив ладонью снизу. — Нужно допить, — шепнул он, склонившись ко мне, лицо его во тьме было едва различимо, но я точно могла сказать, что преподаватель снова щурится. — Мне кажется, или у вас глаза светятся? — от злости, гнева и раздражения ко мне и моей беспомощности. Александр Николаевич подался ко мне и, едва наши глаза оказались на одном уровне, тихо спросил: — Светятся? — Не вижу, — попыталась сфокусировать взгляд, прищурилась, почти прикрывая глаза. Я чувствовала дыхание Чернова на своих губах, ещё чуть-чуть, и мы бы поцеловались, но он с тяжёлым вздохом отстранился, чтобы коснуться ладонью лба, а я вынесла вердикт: — нет, показалось, не светятся… — Ты горячая, — протянул он шёпотом, но не в привычной ему манере, а как будто сожалеюще, такой извиняющийся тон от него слышать было в новинку. — Это комплимент? — хмыкнула я, пытаясь разрядить обстановку, но преподаватель шутки не оценил. — Констатация факта, допивай, — глубоко вдохнув, сделала ещё три глотка, чтобы меня по-доброму похвалили: — умница, а теперь ложись. Я откинулась на подушки, уже закрыв глаза, но когда Чернов, погладив щёку, поднялся, посчитала нужным спросить: — А вы где будете ночью? — Хочешь предложить остаться? — прозвучало весёлое в ответ, уверена, он широко улыбнулся. — Меня будет мучить совесть, если вы на ночь глядя уедете, — призналась я, сцепляя пальцы в замок на груди. — А она у тебя есть? — Делайте, как знаете… — Так где мне лечь? — На коврике у двери, — обиженно протянула, отворачиваясь к стене лицом. — Как скажешь, — на выдохе произнёс Чернов, уже выйдя из комнаты, но, сжалившись, всё же бросила ему вдогонку: — Подушка и одеяло в диване в другой комнате. Ещё несколько минут слушала, как он копошится в соседней комнате, как раскладывает со скрипом диван, как ходит по квартире и едва слышно хлопает шкафчиками. Когда стало совсем тихо, я закрыла глаза, уже приготовившись спать, но Чернов вернулся, тихонько подошёл, в кромешной темноте развернул одеяло, укрывая теплее, подоткнул его под самую шею и, забрав пустую кружку с тумбочки, ушёл. Ночью Александр Николаевич ещё поднимался, чтобы проверить температуру и заварить порошок от простуды. Он осторожно погладил по щеке, зовя по имени и прося проснуться. Сейчас это казалось сном, он был слишком ласковым: помог сесть, опасливо придержал, чтобы я не опрокинула ослабевшими руками тяжёлую кружку, и поцеловал в лоб, прежде чем снова уложить на подушку. Утром мне стало легче. Поднялась, скидывая тяжёлые одеяла в изножье кровати, и поплелась на кухню, тихо ступая мимо комнаты, в которой ночевал Чернов, но всё же ненадолго задержалась, опираясь о дверной косяк. Он спал на низкой подушке, закрывая глаза от света в сгибе локтя, а аккуратно сложенное одеяло одиноко лежало рядом. Спал историк в одежде. А я уж думала, что, едва утро наступит, он сбежит, заставив усомниться в правдивости произошедшего. Решила его не будить и, закрыв дверь к нему, пошла на кухню мерить температуру. Она спа́ла, и теперь градусник показывал тридцать семь и три. Не зря меня вчера заботой окружили. Еды в холодильнике не было, а есть хотелось, поэтому я, одевшись теплее, занялась готовкой. После оценки скудных запасов решила состряпать блины, но на этот раз обошлось без неудач, я даже не обожглась. Когда чайник вскипел, а на тарелке появилась уже толстая стопка из сложенных в четыре раза блинов, в кухню вошёл Чернов. Сонный и рассеянный, он потёр глаза, взъерошил волосы и окинул меня изучающим взглядом. — Доброе утро, — пробормотала я, выставляя на стол тарелки, — вы как раз вовремя, — но вместо того, чтобы поздороваться, Александр Николаевич поинтересовался: — Вам уже лучше? — и снова на «вы», как будто вчерашнего дня и не было, а от нормального мужчины, что ухаживал за мной, осталось… Это… Одна большая глыба льда с тем же надменным взглядом и серьёзным выражением лица. — Да, температура спала. — Хорошо… Посетив ванную, Чернов намеревался позорно сбежать. Как только дверь распахнулась, он уверенно направился в прихожую, пытаясь незаметно миновать дверь на кухню, но я, конечно же, заметила и остановила его. — Вы не хотите позавтракать? Я сама готовила, — много чего ещё хотела сказать: что эта скромная трапеза в его честь, что я специально поднялась, чтобы его порадовать, так сказать, поблагодарить за потраченное на меня время, но вовремя прикусила язык, боясь ляпнуть лишнего. Сжала губы, ожидая его решения. Чернов замер, раздражённо посмотрел на стол, перевёл взгляд на входную дверь, а потом на смущённую меня, и, после небольшой заминки, всё же сдался, разворачиваясь. Сел на стул, положил телефон на стол и покрутил тарелку, рассматривая стопку блинов. — Выглядит вполне… Съедобно… — выдал он, хотя на лице такая мина, что, казалось, его заставляют что-то ядовитое есть. Если не нравится, то и пробовать не надо, я ведь не заставляю. — Вы больше к ресторанной еде привыкли? Еда обычных смертных вам не по вкусу? — я думала, что сейчас Чернов вскачет и, сказав, что ему срочно нужно куда-то ехать, испарится из квартиры, но он все же взял вилку. Почему-то в левую руку. — Я готовлю сам, — тихо бросил он, протягивая мне правую ладонь, — нож у вас есть? — теперь бровь приподняла я, пытаясь спародировать его же, но положила перед ним требуемое, что Александр Николаевич не оценил, скептически поправляясь: — столовый нож… — А это какой? — Это поварской… — признаться, даже не задумывалась над их названиями, — столовый нож с незаострёнными зубчиками, — попытался объяснить мне Александр Николаевич, но я лишь помотала головой, такого у меня нет, живу без изысков, — этот подойдёт, — в итоге, согласился он. Когда я села на соседний стул, преподаватель начал резать блины на кусочки, от чего у меня глаза на лоб полезли. Варварство какое-то. — А вы не можете есть, как нормальный человек, руками? — спросила нетерпеливо, не выдержав насилия над пищей, но, видимо, такие понятия как «нормальный человек» и «есть руками» для него были несочетаемыми, Чернов несмешливо вскинул бровь, — блины обычно берут руками, а не разрезают, поэтому их так и складывают, в форме треугольников, чтобы было удобнее, — попыталась объяснить, но преподаватель лишь помотал головой. — Мы видимо из разных слоёв общества. — У меня такое воспитание, — пожал он плечами, — разные слои общества здесь не причём. — Вы ко мне на «вы» обращаетесь тоже из-за воспитания? — Это лишь моё желание, мы не настолько близки, чтобы отбрасывать официоз и… — Но ночью вы, видимо, думали по-другому, — досадливо протянула, пялясь в тарелку. При нём есть не решилась, чтобы не шокировать таким зрелищем. — Ася, — начал он ласково, даже улыбнулся, но замолчал, едва его телефон завибрировал. Я невольно опустила взгляд на дисплей, где светился текст сообщения в мессенджере. Карина: Саш, ты мне нужен! — Вы великолепно готовите, — выдохнул Чернов, быстро накрывая телефон ладонью, — но мне пора. Александр Николаевич тут же поднялся, нанизал нарезанную лапшу из блинов на вилку, сунул в рот и помчался в прихожую, а я даже сообразить не успела, к чему такая спешка, но поплелась следом, чтобы проводить. — Вы правда закроете все пропуски? — уточнила, когда он уже обулся и теперь сжимал ручку двери, готовый выскочить из квартиры. — Я ведь уже сказал, что закрою, но это не значит, что вы можете и дальше пропускать мои пары. На холодильнике листок, там написано что, когда и сколько принимать, не пускайте болезнь на самотёк. И возьмите лучше больничный, чтобы… — Не нужно больничного, — прервала, неловко переминаясь с ноги на ногу, — я просто посижу дома, во вторник уже, наверное, на пары пойду. Спасибо, — но Чернов даже внимания на подобие благодарности не обратил, быстро проговорил: — Вам стоит отдохнуть, не изводите себя учёбой, — дёрнул за ручку двери и, бросив напоследок скупое: — выздоравливайте, — вышел за дверь.