Возбудим и не дадим

— Я так давно не была на лекциях по истории, — достав из сумки тетрадь и ручку, удобнее устроилась на скамейке и подпёрла щёки ладонями, глядя на доску, где уже было записано сегодняшнее число. Это первый мой визит за этот семестр. На лекциях нас не отмечали, оставляя посещение на совесть студентов, даже не проверяли написанный материал ни на зачёте, не просто для контроля ответственности, поэтому ходить было не обязательно, чем я и пользовалась, нагло пропуская каждую пару Чернова. Хоть и лекции были совмещёнными со всем потоком, и людей было намного больше, чем на практике, что в какой-то мере являлось для меня гарантом безопасности, но тем не менее, тогда страх не отступал ни на минуту. Я слишком много внимания уделяла надуманной проблеме, которая буквально ещё полторы недели назад была настолько страшной, что выть хотелось от отчаяния. Я представляла, как отреагирует Александр Николаевич на моё появление. Как строго окинет аудиторию взглядом, замечая меня, издевательски улыбнётся, подзовёт к себе за пять минут до начала лекции, когда почти весь поток занял свои места за партами и ждёт начала занятия, и спросит, почему я так часто пропускаю. Представляла, как на меня постепенно переключается внимание всех студентов, и они замолкают, внимательно глядя в нашу сторону, как вдоль позвоночника бегут мурашки, как безнадёжно краснеют лицо и шея, я плотнее сжимаю губы, не зная, что ответить, а Чернов медленно откидывается на спинку стула и выдыхает удовлетворённое: «отчислена». Я вздрогнула, мотая головой. Страшные фантазии даже в кошмарах не снились, но я упорно представляла эту сцену, ища себе оправдание для пропусков. И думала об этом настолько часто, что неосознанно стала оглядываться, мучаясь от развивающейся с каждым днём мании преследования. Тогда Ира ещё не знала причину, по которой я прогуливала занятия, и всеми силами пыталась направить меня на путь истины, но я была непреклонна, продолжая уходить раньше или сидеть в библиотеке во время истории, а потом прятаться за углами и изучать расписание Чернова, чтобы не столкнуться с ним в коридоре, шествуя на следующую после истории пару. — А я уже и забыла, когда ты последний раз сидела со мной рядом, — сонно пробормотала Ира, складывая на парту руки, чтобы опустить на них голову, взглянуть на меня исподлобья и прикрыть глаза. В аудитории было тише, чем обычно. Невыспавшаяся подруга клевала носом, не в силах говорить чётче, потирала глаза, под которыми виднелись фиолетовые синячки, и пыталась сохранить силы, чтобы хотя бы дойти до дома, а не доползти. В наших заводных одногруппниках энергии тоже поубавилось, и они лениво водили пальцами по сенсорным экранам время от времени блокируя телефоны и, откинув голову, тяжело вздыхали и устремляли взгляды вдаль, тихо, но отчётливо обращаясь к соратнику: — Пиздец… — все слаженно кивали, и всё начиналось заново. Только на третьем ряду было более-менее оживлённо: ребята с нашего потока обсуждали утренний поход в поликлинику, где сейчас находилась четвёртая группа. Я сдержанно улыбалась, глядя на идиллию. Нечасто в аудитории была такая умиротворённая атмосфера: всегда кто-то чересчур гиперактивный спорил, носился по кабинету или занимал себя закидыванием бутылки в мусорную урну с третей парты, а потом громко хвалился тем, что попал с такого расстояния, тем самым не давая отдохнуть в тишине. По звонку в аудиторию вошёл Чернов. Он окинул нас взглядом, задерживаясь на третьем ряду, где сидела обычно отсутствующая группа, потом перевёл на наш ряд и, заглянув мне в глаза, взял мел и начал: — Тема лекции… — Александр Николаевич выглядел уставшим, а голос его казался ещё тише на фоне несильного шума разговоров и шёпотков. Впрочем, они быстро затихли, и студенты раскрыли тетради, лениво записывая за преподавателем. Четверг для многих был тяжёлым: четыре пары, первая из которых начиналась с восьми утра, для которой нужно было подниматься в шесть, чтобы успеть привести себя в порядок и поесть перед упорной учёбой. Соблазн уйти с лекции был настолько велик, что некоторые не могли ему противиться и уже находились на полпути домой, а самые ответственные и стойкие оставались на последнем по расписанию занятии. Да и у Чернова эта пара не первая, поэтому он тоже был не в лучшей форме. Александр Николаевич часто щурился, потирал глаза и хмурился, но даже в таком состоянии он умело подавал информацию, что студенты не клевали носами от скуки, только от усталости. Я так часто пропускала пары и лекции Чернова, что и забыла, как он красиво и интересно умеет рассказывать, да ещё и нарочито медленно говорит и делает паузы между предложениями, оглядывается на студентов и повторяет дважды то, что нужно записать. Когда до конца лекции осталось двадцать минут, преподаватель развернулся к нам и, оглядев таких же вымотанных, как и он сам, нас, положил мел и, отряхнув ладони, сжалился: — С этого мы и начнём следующую лекцию. Однокурсники недоверчиво переглядывались, не спеша складывая вещи в сумки, и лишь когда преподаватель подошёл к столу и начал собирать в стопку листы, на которых был написан план лекции, активизировались. Ира медленно поднялась и размяла плечи с обожанием глядя на Чернова, Степан и Коля, которые перед нами сидели, повскакивали и побежали на выход, видимо, организм требовал очередной затяжки, а я медлила, кидая мимолётные робкие взгляды в сторону Александра Николаевича. В последние несколько дней он слишком странный и на удивление добрый. Чернов ведёт у нас с первого семестра, и подобных проявлений человеколюбия за ним не наблюдалось. Он редко отпускал с лекций, даже когда их ставили пятыми парами, разве что только он перегнал учебный план и дал материала больше, чем нужно, но и это его не всегда останавливало, а теперь… Так просто отпустил на целых двадцать минут раньше! Я жестом подозвала Иру к себе и наклонилась к уху, желая попросить подождать, но она поняла меня без слов: лукавая улыбка коснулась бледных губ, подруга, хитро сощурившись, заглянула мне в глаза, перевела взгляд на Чернова, что не скрылось от него, потом снова на меня и, негромко оповестив, что: — Я буду в коридоре… — поспешила смешаться с переговаривающимися сокурсниками, которые столпились у двери. Александр Николаевич, улыбнувшись уголками губ, проследил за тем, как она последней выходит из аудитории, а потом его внимание всецело заняла я. Быстро сунув в сумку тетрадь, подошла к его столу, чтобы задать вопрос, мучавший меня на протяжении всей лекции: — Александр Николаевич, у вас что-то случилось? — преподаватель поднялся, видимо, чтобы сократить разницу в росте, и оперся бедром о стол. — С чего вы взяли? — шёпотом спросил он, растягивая губы в широкой улыбке. В аудитории никого не осталось кроме нас, поэтому можно было дать волю эмоциям, а не зажиматься и делать вид, что крайне недовольна беседой с Черновым, и я сдержанно улыбнулась в ответ, стискивая ремешок сумки в кулаке. — Вы такой задумчивый в последнее время, и позавчера на паре, вчера в поликлинике… Вы на самого себя не похожи. — Вам больше нравится, когда ваших одногруппников мучают на занятиях? — Мы к вашим пыткам уже привыкли, нам почти нравится, — пожала я плечами. Не стоило говорить за всех, но одногруппники тоже не понимают, к чему такая резкая смена настроения, ведь затишье, как известно, бывает перед страшной разрушающей всё на своём пути бурей. — Это какой-то отдельный вид мазохизма? — да, нездоровая страсть к изощрённым издевательствам. — Почти, но он проявляется только в вашем отношении. — Вы беспокоитесь обо мне? — наконец, спросил Александр Николаевич, перестав ходить вокруг да около. — Конечно, — поспешила ответить, отводя взгляд, — вы буквально самый лучший преподаватель на кафедре. — Я бы на вашем месте такими громкими заявлениями не разбрасывался бы! Я вздрогнула, резко оборачиваясь к двери, от которой к нам шёл осуждающе качающий головой Серафим. Александр Николаевич хмыкнул, а философ, стоило ему приблизиться, тихо обратился ко мне: — Не стыдно вам флиртовать с вашим же преподавателем? — Пока вы не появились, было не стыдно, — Серафиму ответ мой понравился, он посмотрел на меня, усмехнулся, перевёл взгляд на Чернова, одобрительно кивнул, а я почувствовала, как опаляет горячая волна смущения щёки. Надо было молчать. — Я вам помешал? — догадался он, и Александр Николаевич легко согласился, притворно сожалеюще вздыхая: — Помешал. — Ничего страшного, — между тем отмахнулся Серафим, — ты сильно занят? — Что у тебя? — философ улыбаться перестал. Он достал из внутреннего кармана пиджака телефон, провёл несколько раз по экрану и повернул его к другу, позволяя перевести взгляд на дисплей и, видимо, что-то прочитать. Спустя несколько секунд, Александр Николаевич тяжело вздохнул и, обратившись ко мне, попросил: — идите, Ася. Или у вас ещё остались вопросы? — Мне закрыть уши? — весело спросил Серафим, но я помотала головой: умиротворённая атмосфера испарилась с его появлением, неловкости и смущения стало больше, теперь задерживаться здесь мне не хотелось. — Нет вопросов. До свидания, — ответила угрюмо, последний раз посмотрела Чернову в глаза и шагнула к двери, намереваясь как можно скорее покинуть аудиторию. — Ася… — внезапно окликнул Александр Николаевич, сделав шаг ко мне, тем самым перегородив от Серафима, и тихо пообещал: — мы поговорим позже. Я рассеянно кивнула и, ускорившись, подошла к двери, краем уха слыша сварливое: — Ну ты бы хоть поцеловал, что ли… — Тоже мне, советчик нашёлся, — недовольно ответил Чернов, и я закрыла за собой дверь, сделав вид, что не услышала. Ира ждала меня на скамейке около аудитории, откинувшись на спинку и закрыв глаза. Даже мои шаги не вынудили её поднять голову, настолько устала, и только когда я села рядом, хлопнув её по ляжке, подруга тяжело вздохнула и поднялась, направляясь к лестнице. — Ты до дома-то дойти сможешь? — спросила я, когда Ира, пошатнувшись, чуть было не врезалась в дверь. — Как будто у меня выбор есть. А как только дойду, лягу спать, — я придержала её за локоть, остановила, потянув на себя, когда на нас двинулась группа студентов, и только потом, придержав для неё дверь, подтолкнула к выходу из корпуса, — Ась, а Серафим знает, да? — слабо улыбаясь, спросила она. — Наверное, он ведь с Черновым постоянно ходит, — не наверное, а конечно! Конечно, знает! — Он, как только подошёл, спросил: у него Осипова? Я кивнула, а он так довольно улыбнулся, потом гаденько усмехнулся и зашёл в аудиторию. — Вот оно что, — то-то он такой радостный был. На этом разговор и закончился: Ира, издав стон умирающего, осмотрела аллею, по которой обычно шла домой и тихо захныкала, слабо обнимая меня за плечи, чтобы развернуться и, махнув ладонью на прощание, поплестись вперёд. Я сочувствующе посмотрела ей вслед и направилась на остановку. Четверг бесспорно сложный день, но за ним следует пятница, а значит, скоро можно будет расслабиться и отдохнуть. Остался последний рывок.

***

Вечером, после того, как я отдохнула и села за выполнение домашнего задания, незамысловато и просто напомнил о себе Чернов. Александр: Ася, вы выбрали, куда мы пойдём? Я, совершенно забыв, что ответственность выбрать лежит на мне, ограничилась лишь коротким: «Выбираю» И сразу полезла в интернет, чтобы посмотреть заведения в нашем городе. В клуб я больше ни ногой, да и место неподходящее для первого свидания, где по-хорошему нужно разговаривать и узнавать друг друга ближе, а мешающая музыка и суматоха явно не пойдут на пользу. Ресторан? С моими манерами туда не пускают, я к возвышенному обществу не отношусь, платья в пол не ношу, брильянты на пальцы не надеваю, поэтому точно нет. Какая-нибудь забегаловка? Ну, здесь уж Чернову не по статусу, тем более в таких местах всегда полно студентов, поэтому тоже нет. Бар? Это самый лучший вариант: спокойная обстановка, где можно и побеседовать, и нежелательных последствий не будет, да и дресс-код позволяет не одеваться слишком уж празднично. Нашла несколько вариантов подальше от универа и от общаг, просмотрела фотографии интерьера, со всей серьёзностью подходя к выбору. Изучила отзывы на выбранное заведение, пролистала до конца, отмечая редкие жалобы на нерасторопный персонал, но такие недостатки ничуть не оттолкнули, поэтому я с чистой совестью скинула название и адрес преподавателю и вышла из сети, занимая себя учёбой. Но не прошло и пяти минут, как пришёл ответ. Александр: Хороший выбор Я дёрнулась в сторону завибрировавшего телефона, но одёрнула себя, продолжая писать предложение в тетрадь. Хотела немного подождать, но минуты тянулись медленно, силы и желание доделать домашнюю работу стремительно отступали, говоря о своей незначимости, и я, бросив ручку на стол, плюнула на это дело и взяла телефон, забираясь на стул с ногами. «Вы там были?» Александр: Пару раз. Вы выбрали день и время? «Вечер субботы? Я не знаю, какие у вас планы, если бы вы излагались конкретнее, то мы могли бы договориться» Александр: Я свободен. Заеду за вами в шесть Быстро, чётко и по делу, не возразишь ведь даже. Я приложила ладони к горячим щекам и помотала головой, прогоняя наваждение: слишком бурно реагирую на него, слишком часто при мысли о преподавателе в горле пересыхает, неожиданно учащается дыхание и мелко подрагивают руки. Кажется, я снова заболеваю, но уже не простудой… На глаза попался тот самый листок, на котором красовался список с рекомендациями к принятию лекарств, сами они лежали на тумбочке около кровати уже расфасованные в отсеки красивой таблетницы, чтобы не забывала пить. И только сейчас я вспомнила, что это добро он покупал за свои деньги, что я хотела отдать ему банковскую карту, но эта мысль быстро забылась. Долго пыталась подобрать подходящую формулировку, но по итогу вышло чрезмерно официальное: «Могу я узнать, сколько вы потратили на препараты для меня?" Александр: К чему вам эта информация? «Хочу вернуть, оно явно не копейки стоит» Александр: Это ни к чему. Не беспокойтесь «Я не хочу чувствовать себя обязанной» Но даже если я верну ему деньги, то это выворачивающее наизнанку душу чувство никуда не денется. Ведь он столько всего сделал: решил проблему в коттедже, довёз, вылечил, предотвратил возможные разбирательства в полиции, да ещё и закрыл все пропуски и зачёт просто так поставил! Если захочу вернуть все долги, то одними деньгами точно не отделаюсь. Александр: Так не чувствуйте. Я не преследую эту цель, просто забудьте Как у него всё просто. Забудьте… А если не получается забыть?

***

Пятница была не легче четверга, но скорые выходные придавали сил, и даже все пять пар не казались ужасной каторгой. Каждая пара тянулась бесконечно долго, особенно вторая половина пятой, когда все уже измотанные и, мягко говоря, никакие полулежат на столах и постоянно смотрят в телефоны, чтобы снова вздохнуть, поняв, что прошло не больше десяти секунд, взять ручку и под подозрительный взгляд преподавателя делать вид, будто записывают или ищут что-то в лекциях, давая возможность ответить самым энергичным или тем, кто явился в универ только под конец занятий. Ира разбавляла наш легион полумёртвых уставших студентов, она весело болтала ногами, улыбаясь всё сильнее, глядя в телефон. Сегодня к ней должны были приехать и остаться на выходные родители, поэтому подруга предвкушала встречу с ними и нашего подавленного настроения не разделяла. Когда прозвенел звонок, все чуть ли не тряслись от нетерпения, скорей желая покинуть душную аудиторию, но преподаватель медлил, просил подождать, рассказывая о домашнем задании, чего почему-то не мог сделать в самом конце пары, прекрасно зная, чем грозит задержка студентов. Спустя несколько минут неинтересных затянутых разглагольствований, прозвучало долгожданное: — Занятие окончено, все свободны, — и все разом вскочили, хватая уже застёгнутые сумки, чтобы под осуждающее цыканье быстрым шагом выйти в коридор, а мы с Ирой были в числе первых. — Как хорошо, что весна наступила, — сообщила я, когда мы оказались на улице. — Весна уже как полтора месяца наступила, а ты до сих пор этого не поняла, — улыбнулась подруга, нетерпеливо глядя в телефон, где была открыта переписка с мамой в мессенджере. — Но прочувствовала я её только сейчас, у меня такое хорошее настроение! — А завтра станет ещё лучше… — протянула Ира озорно, и чуть ли не подпрыгнула, растягивая губы в счастливой улыбке, когда на подъезде замаячила чёрная машина, за рулём которой она безошибочно узнала своего отца. Я же прищурилась, стараясь разглядеть их, но зрение подводило, а линзы не спасали, поэтому увидела её родителей, только когда они заехали на парковку, останавливаясь в нескольких метрах от нас. Подруга первая подбежала к машине, а я, стараясь не улыбаться слишком широко, поплелась следом, чтобы поздороваться. Нас познакомили во втором семестре, когда мы с Ирой начали общаться не только на тему учёбы, но и делиться подробностями личной жизни. Я кивнула, приветствуя их, и потянулась к Ире, чтобы обнять на прощание, но Наталья Петровна опустила стекло, быстро приветствуя: — Ася, здравствуй, — Евгений Борисович был спокойнее и намного строже жены, поэтому он скупо кивнул мне, но, едва увидел дочь, приподнял уголки губ. — Здравствуйте ещё раз… — Тебя довезти? — Наталья Петровна приветливо улыбнулась, но я пользоваться их добротой не хотела, Ира так ждала встречи с ними, а я только буду мешать семейному единению, поэтому несильно помотала головой, — мы никуда не торопимся. — Спасибо, не нужно, я уже вызвала такси, — я ещё раз обняла подругу, проследила за тем, как она садится на заднее сидение, и помахала ладонью, глядя в след тут же тронувшейся машине, пока она не скрылась за поворотом. Но и теперь я не осталась в одиночестве: когда была готова уйти, на парковку вышел Чернов. Он достал из кармана брелок с ключами от машины и, едва поднял глаза, скользя по мне скучным взглядом, тут же изменился в лице: губы растянулись в загадочной улыбке, а глаза как будто добрее стали. Или мне показалось? — Здрасьте, — невольно кивнула я, отступая на шаг назад, чтобы не мешать отъезжающей с парковки машине. — Меня ждёте? — лукаво спросил Александр Николаевич, и я, поняв, как выгляжу со стороны: стою именно около его машины после пар, хотя вокруг навалом пустых парковочных мест, — опешила. — Я просто… — попыталась оправдаться, но ничего придумать не смогла. — Ася, вас подвезти? — перебил меня Чернов, открывая дверь машины, — как раз и расскажете. — Нас же увидят… — прошептала одними губами, пытаясь состроить максимально грустное лицо. На парковке стояли машины преподавателей и изредка — студентов, родители которых смогли позволить купить своему чаду такой дорогой подарок, поэтому даже если нас и заметят, то со стороны это будет выглядеть, как случайная встреча прогульщицы и преподавателя, который хочет узнать причину пропусков своих предметов. Хотя… пятая пара в нашем корпусе была только у двух групп, все одногруппники уже разошлись, а других сокурсников я не заметила, поэтому было довольно безлюдно. — Здесь рядом магазин, — прошептал он и кивнул в ту сторону, где находился супермаркет, — подойдите туда, я сейчас подъеду, — я, не уверенная в собственном решении, медлила, колеблясь между своими желаниями, но в итоге слабо кивнула и, развернувшись, поплелась к месту встречи, с каждым шагом всё больше понимая, что не хочу. Не хочу с ним сейчас разговаривать! В голове после пяти пар царила всепоглощающая пустота, ни одной мысли не задерживалось, а сил, даже несмотря на хорошее настроение, совершенно не осталось, разве что только до дома доехать, а потом рухнуть на кровать и проваляться до вечера, чтобы, с трудом поднявшись, умыться и лечь спать. Дойдя до супермаркета, я обернулась к видневшемуся сквозь ещё голые ветки деревьев корпусу, замечая, что Александр Николаевич всё ещё стоял на парковке, но уже не один. Было плохо видно, но я точно узнала в непонятном чёрном пятне, которое располагалось как раз на его месте, его машину, а рядом крутились ещё два размытых силуэта. Наверное, Серафим. Он как раз вёл пятую пару в соседнем физическом корпусе. Глянув на время, зашла в магазин, чтобы купить энергетик. На него была последняя надежда, потому что с каждым шагом сил всё меньше становилось, и я уже сомневалась, что смогу хотя бы дойти до подъезда. Когда я вышла с уже полупустой бутылочкой, преподаватель стоял на парковке. Он, едва я увидела его, кивнул на соседнее сидение, и я нерешительно открыла дверь и села, непонимающе на него глядя. — Поедем в объезд, — сообщили мне, когда я пристегнулась, — так быстрей будет, — он мотнул головой в сторону перекрёстка, где обычно по вечерам образовывалась пробка, — устали? — Безумно, пять пар с восьми утра в пятницу — это явно перебор. У вас тоже? — У меня только две, — хмыкнул он, выворачивая руль. В машине по-прежнему ненавязчиво пахло его одеколоном, и я вдохнула полной грудью, наслаждаясь ароматом. Мне безумно нравится этот запах, — что вы хотели сказать? — Ира ждала родителей, и я… Эм, их провожала. Знаете, я немного… — я потёрла глаза, подбирая слова. Сердце колотилось всё быстрей, только что так губительно на меня действует: энергетик или он сам? Мысли спутались окончательно, а я меньше всего хотела казаться дурой перед ним, поэтому сейчас думала, как пресечь ненужные сейчас разговоры. — Я понимаю, — оборвал он меня на полуслове, внося жутко соблазнительное предложение: — давайте помолчим… — он включил музыку: тихую и не бьющую по ушам, а я расслабилась, отворачиваясь от него, чтобы не видно было краснеющего лица и улыбки до ушей, которую невозможно было скрыть. Но несмотря на это, всю дорогу я не знала, куда деть руки: хотелось постоянно поправлять одежду, заправлять за ухо волосы, борясь с желанием открыть солнцезащитный козырёк, на который обычно крепилось зеркало, и посмотреть, как выгляжу, но лишь изредка скользила взглядом по боковому зеркалу, безуспешно пытаясь разглядеть через стекло, которое засвечивало солнце, своё отражение, поэтому сцепила их в замок, положив на колени, и повернулась, глядя в окно. По дублирующей дороге доехали мы и правда быстро. Когда Александр Николаевич проезжал парковку перед домами и уже хотел завернуть в арку, я тихо попросила: — Остановитесь здесь, я сама дойду, — на меня недоверчиво посмотрели, но просьбу исполнили. Преподаватель припарковался прямо у ряда машин, перегораживая нескольким выезд. — Завтра всё в силе? — я кивнула, — в шесть я подъеду к второму подъезду. До встречи? Я протянула ладонь к ручке, но не нажала. Нерешительно дёрнулась, краснея от собственных мыслей, надеясь, что мои намерения поймут. Мне хотелось его поцеловать ещё тогда, на кухне, но нам помешали, а теперь… Руки мелко подрагивали, когда я осторожно коснулась его пальцев, привлекая внимание, и, заглянув в глаза, подалась к нему, отмечая, как безнадёжно краснеют щёки от волнения, а ноги становятся вмиг ватными, трепещущее сердце, что громко ударялось о рёбра и отдавалось пульсацией в висках, ускорило темп. Я сглотнула, и Александр Николаевич на мгновение нахмурился, будто сомневался. Один лишь удар сердца, и он сам потянулся ко мне, мягко прикасаясь к губам. Я неумело разомкнула губы, чувствуя, как горячий язык скользит по нижней и касается моего, и, напрягшись от непонятных, но до боли приятных, будоражащих ощущений, стиснула его пальцы, но тут же отпустила, впиваясь ногтями в кожу на ладони, едва во вмиг опустевшей голове проскользнула мысль, что я могу сделать ему больно. Осторожное, неторопливое движение губ, и поцелуй стал ещё глубже, чувственнее, трепетнее. До дрожи в коленках, до спёртого от волнения дыхания, до сладко тянущего от возбуждения живота. Ладонь скользнула к шее, накрывая поперёк и не позволяя отстраниться, и преподаватель едва слышно, сдавленно застонал мне в губы, и тут же отстранился, чтобы, тяжело дыша, коснуться лбом моего плеча. — Извини, — прошептал он, громко сглатывая. Я уже не могла думать рационально, те блаженные ощущения затуманили рассудок, и всё, что я могла сказать, это: — Я… Не против, — Александр Николаевич обнял меня за плечи, крепче прижимая к себе, и я ответила, осторожно приобнимая его за шею. В машине было неудобно: в бедро упирался ручник, пространство между креслами было настолько большим, что приходилось тянуться чуть ли не через полсалона, но оно явно того стоило… — Мне казалось, ещё слишком рано для такого… — я пожала плечами, не зная, что ответить. Александр Николаевич отодвинулся, последний раз крепко прижав меня к себе, и выпрямился, снова опуская взгляд на губы. Сбоку засигналила машина. Я невольно подпрыгнула от резкого громкого звука, слыша растянуто-хамоватое: — Ну убери ты машину с дороги! Александр Николаевич, схватившись за ручник, проехал несколько метров вперёд, и только потом проследил за источником звука. Этим взглядом можно было заморозить, столько злости было, но, едва машина, которую он перегородил, выехала и поехала в противоположную сторону, он успокоился. Потёр переносицу и повернулся к растерянной мне, но я уже дёрнула за ручку и, быстро попрощавшись, выскочила на тротуар: — До завтра. Не глядя больше на машину Чернова, на негнущихся ногах добралась до подъезда и, пряча покрасневшее лицо в ладонях, когда проходила мимо скамейки, которая уже собрала всех сплетниц на районе, скользнула за дверь подъезда, останавливаясь посреди дороги. Кровь грохотала в висках, припухлые от поцелуя губы огнём горели, никак не получалось восстановить сбитое дыхание, а щёки, наверное, по оттенку напоминали помидор. Я зашла в лифт, рассматривая себя в зеркале, и ужаснулась. Всё было ещё хуже, чем я представляла: зрачки расширились до предела, чуть ли не перекрывая радужку, красные щёки пошли пятнами, а безумный взгляд метался, поражая резкостью восприятия. Картина совсем не привлекательная. Как только дрожащими руками открыла дверь и зашла в квартиру, сразу залезла в душевую кабину и включила еле тёплую воду, охлаждая разгорячённую кожу. Что со мной творится?

***

Приготовления к встрече я решила начать с вечера. Выбрала одежду — черное обтягивающее платье выше колена с длинными рукавами, мне казалось, подходит для свидания идеально, туфли на высокой шпильке — дорогие, но удобные, дополняли образ, позволив уменьшить разницу в росте. Хоть на каблуках ходила не часто, но умела это делать, не выворачивая ноги. Пришлось научиться, чтобы демонстративно пройтись под ручку с одноклассником на школьном выпускном, вот и теперь, спустя почти два года, мне это умение пригодилось. Когда я, уже примерив, стояла перед большим, в мой рост зеркалом, желание идти напрочь отпало. Стоило только подумать о завтрашнем дне, о том, что мы снова встретимся, странно закрутило желудок, вспотели ладошки, а во рту резко пересохло. Стеснение никак не оставляло, страшила мысль о том, что я могу сделать или сказать не то, оттолкнуть нелепым поведением, но, когда задавала самой себе вопрос: а почему же меня так сильно волнует его мнение, почему я хочу впечатлить его, ответа не находила, но догадывалась, что, кажется, Александр Николаевич своего добился. Ночь выдалась, к удивлению, спокойной. От усталости слипались глаза, и я заснула почти сразу, как голова коснулась подушки, но утро, напротив, было кошмарным. Я в очередной раз поразилась собственными неповоротливостью и рассеянностью, которые в полной мере ощутила во время сборов, когда пропустила первый, почему-то беззвучный, звонок будильника. От каждой мысли о том, что могу опоздать, что не успею, что Чернову придётся меня ждать, вздрагивала и ускорялась, и уже через полтора часа сборов я крутилась у зеркала, отсчитывая минуты до шести часов, и поправляла волосы, выискивая недостатки в макияже, которые ещё было время исправить. Сердце на мгновение пропустило удар, когда телефон завибрировал, оповещая о новом сообщении, и я нетерпеливо заглянула в дисплей, не в силах подавить улыбку, но, как только прочитала маячившую строчку, от неё не осталось и следа. Александр: Свидание не состоится, я вынужден отменить встречу