Возбудим и не дадим

— Сильно зверствовал? — несмело спросил Коля, когда мы, покинув Чернова, вышли из аудитории. Одногруппник учтиво отрыл дверь, пропуская меня к лестнице, и неловко наклонился вперёд, подозрительно щурясь и заглядывая мне в лицо, а я только пожала плечами, спокойно заверив: — Был максимально спокоен и сдержан, — Воронцов недоверчиво нахмурился, не отводя от меня взгляд, и только когда я посмотрела на него, не в силах игнорировать, резко отвернулся. Видимо, ему рассказали, что я несколько недель назад разрыдалась после пары у Чернова, и сейчас добрый и отзывчивый Коля был готов меня утешать, — спросил, почему не готовлюсь. — А ты что? — А я болею, — ответила непринуждённо и рефлекторно шмыгнула носом, чтобы придуманная отмазка казалась правдоподобной, — по мне видно, — и начала перечислять, — нет сил, высокая температура, с трудом хожу в универ, и если бы не его пары, то и не пришла бы вообще! Он даже ничего на это не сказал. — Вид у тебя и правда болезненный, — Коля, ещё раз смерив меня взглядом, опустил голову и, глядя под ноги, чтобы не споткнуться, стремительно поскакал вниз, перепрыгивая через одну ступеньку. А я, еле поспевая, потащилась следом: желания наши были схожи, мне тоже хотелось скорее вернуться домой. Включить какую-нибудь комедию и забыть обо всём, но Чернов никак не выходил из головы, особенно после сегодняшней пары. И с каждой секундной, что я думала о нём, злилась всё сильнее. Александр Николаевич непонятным поведением выводит из себя, сначала забивает на нас, не обращая внимание даже на откровенное списывание, потом валит всех, кого только можно, потом пытается строить из себя добренького, стараясь извиниться, причём осторожно, с явным намерением не обидеть, потому что слова он подбирал тщательно, а не рубил с плеча. И после этого всего… Я его не понимаю! Не понимаю и боюсь его резких смен настроения, которые не позволяют понять истинные намерения, не понимаю, чего от него ожидать. Может, у него какие-то проблемы? Или это его диктаторские замашки вскрылись, и это норма для него? Или… Что? Что может служить причиной таким резким изменениям? По крайней мере в чём-то Чернов всё же прав. Например, в том, что нам всё же нужно поговорить, но делать это в универе, в напряжённой обстановке, где нас в любой момент могли заметить и прервать, как несколько минут назад Коля, мне казалось глупым. Я бы нервничала всё сильнее, от каждого шороха, от каждого громкого звука, от кашля, что эхом проносился по коридору и наконец глухо слышался в аудитории, вздрагивала бы и оборачивалась на дверь, боясь, что сейчас может зайти кто-то из студентов или персонала. И ладно — Серафим, он всё знает, но если кто-то другой… Поговорить… Но к разговору я пока что морально не готова, рядом с Александром Николаевичем голова вмиг пустела, я никак не могла придумать, что сказать, с чего начать разговор, как подобрать слова, чтобы донести до него всё, что тревожит. Я помотала головой, прогоняя навязчивые мысли, глубоко вздохнула, изо всех сил пыталась изобразить спокойствие и безмятежность, и натянуто улыбнулась, чтобы не выдать внутреннее напряжение и злость, но, когда мы спустились на первый этаж и прошли мимо зеркала в холле, взгляд невольно скользнул по собственному отражению: вымученная улыбка, которую получалось держать с трудом, больше походила на недовольную ухмылку, а морщинка между невольно нахмуренными бровями делала взгляд ещё злее и суровее. Коле я переживания показывать не хотела, поэтому тут же расслабила лицо. Пусть лучше думает, что я плохо себя чувствую. Когда впереди показалась знакомое по расцветке расплывчатое красное пятно, а Воронцов ускорился, я без труда узнала в нём Степана. Стоило подойти ближе, заметила рядом с ним Иру. Она сидела на скамейке и, водя пальцем по лежащей на коленях тетради, что-то ему объясняла. Соколов склонился над ней, на лице отражался тяжёлый мыслительный процесс: он хмурился, щурясь, и сжимал губы, изредка кивая и угукая на каждое её слово, но по выпученным глазам было видно: он ничего не понимает. Видимо, слишком сильно его шокировало сегодняшнее занятие. Как только мы подошли, они отвлеклись. Ира выпрямилась и, закрыв тетрадь, отдала её Степану, который с явным нежеланием сунул её в рюкзак. По обложке заметила, что тетрадка по управлению проектами. Стёпа пропустил половину пар, и теперь бегает от одного одногруппника к другому, лишь бы кто объяснил ему тонкости заполнения рабочей тетради. Видимо, появляться перед преподавателем без ничего он не хотел. Мы с Ирой, попрощавшись с парнями, вышли на улицу. Одногруппники о чём-то шушукались сзади, Коля тихо хихикал, а Степан раздосадовано на него смотрел, видимо, Воронцов снова про реферат заговорил. — Что сегодня с Черновым? — спросила Ира, когда мы свернули на аллею, — на что он разозлился? Мы что-то сделали не так? Или он это из-за физкультуры? — Вряд ли. Наверное, личная жизнь наладилась, вот и появилось настроение для организации психологических травм бедным, неимущим студентам, — подруга тяжело вздохнула, осуждающе помотав головой. — Да конечно! Если ты обижаешься на него, значит, не наладилась. Вы так и не поговорили, — догадалась она, косясь на меня, а я делала вид, будто не замечаю хитрого взгляда, — почему? Ты же у него оставалась. Он меня не просто так из аудитории выгнал… — Не поговорили. Я не знаю, как с ним разговаривать. Не знаю, как себя с ним вести: как с преподавателем и соблюдать нейтралитет или как с… Нравящемся мне человеком и позволять себе какие-то вольности. Как это сложно! — Знаешь, мне показалось, что с тобой он был мягче, чем с остальными, когда отвечать вызвал, — задумчиво пробормотала Ира, осторожно беря меня за локоть, чтобы направить к остановке. Я покачала головой. Неправда! Он был со мной так же строг, как и со всеми, а единственный, кого он не унизил взглядом и не задавил авторитетом — это Коля, который, получив реферат, забыл обо всём и смотрел на Чернова как на боженьку. — Может, он специально страху нагоняет, чтобы мы подготовку не забрасывали? Он ведь наш куратор теперь, надо ему нас как-то стращать. — Мне-то откуда знать. Он со мной своими планами на студентов и намерениями не делится, — выдохнула я, и Ира поняла, что на разговор я не настроена, поэтому сменила тему: — На когда реферат задали-то? — Буду делать на завтра, ведь чем быстрее, тем лучше, — процитировала Чернова, — проще его сделать, чем к вопросам готовиться. Я эту жуть до завтра не выучу, даже если всю ночь за зубрёжкой просижу, — да и вообще не выучу, ну, не интересно мне, что же поделать, если материал не усваивается? — Знаешь, если бы ты ходила на лекции, то и готовиться к практике почти не пришлось бы, — неуверенно объяснила подруга, — Чернов даёт полные ответы на свои же вопросы. Главное, записывать. — Но почему-то на практику с лекциями мало кто приходит, у всех вон, тексты печатные, — напомнила я. Разве что только отличница Катя, но и она в последнее время не сильно-то и пользуется рукописными конспектами, то ли на комп перепечатывает, то ли в интернете ответы ищет, но приходит с распечатками. Ира, задумавшись, согласно кивнула. Да и мне тоже всегда удобнее читать печатный текст, потому что свою местами непонятную писанину разобрать было невозможно, а если уж конспектировала я будучи голодной или уставшей, то и вовсе разобрать бессмысленно: буквы сливаются, уменьшаются, путаются между собой. Едва я закончила говорить, мы вышли на остановку. Ира, обняв меня на прощание, махнула ладонью и, развернувшись, помчалась домой, а я осталась ждать маршрутку или автобус. День выдался трудным, чего только стоит история у Чернова… И не менее трудным будет вечер, проведённый за учёбой. Впрочем, ничего страшного, ещё и не с таким справлялись, зачёт в первом семестре Анисимову сдала, считай, боевое крещение прошла, теперь мне ничего не страшно! Как только зашла в квартиру, заварила чай и села за учёбу, перед этим всё же просмотрев список вопросов. Залезла в интернет, потом в пособия, которые нам в начале семестра скинули, пролистала весь материал и, убедившись, что эти сорок страниц за вечер мне не осилить, и выбора у меня нет, начала делать реферат. Тема, которую посоветовал Степа, оказалась доступной и вполне лёгкой, по ней информации в интернете было много, но самое главное — она везде была одинаковой. Мне не пришлось гадать, что написано верно, а что бред очередного недооценённого псевдоисторика, поэтому, скопировав текст в документ, принялась вычитывать его и сокращать, убирая ненужные конструкции. Сомневаюсь, что Чернов вообще будет его читать, может, быстро пробежится глазами, увидит знакомые слова и закроет, но лишний раз вступать с ним в полемику мне не хотелось, хотя бы до тех пор, пока не буду к этому готова, поэтому и не бросала работу на полпути. Хотя очень хотелось уже закончить. Спустя двадцать минут усердной сосредоточенной работы меня отвлёк телефон. Завибрировал, когда пришло уведомление, а на экране высветилось сообщение. Взгляд невольно скользнул по дисплею, я на мгновение усомнилась в увиденном, придвинулась ближе, заглядывая в телефон. Александр: Ася, мы, кажется, не договорили Не показалось. Сердце пропустило удар, я уже хотела открыть чат, но вовремя себя одёрнула. Быстро смахнула уведомление влево, нажала на кнопку блокировки и вернулась к вычитке, но теперь скорость работы снизилась, взгляд неосознанно метался от ноутбука к телефону в надежде увидеть продолжение, но Чернов больше ничего не писал. Значит, ждёт, пока я отвечу. А я отвечать не собиралась. Только безуспешно пыталась отредактировать реферат, текст которого больше не воспринимался вовсе. Поднявшись, пошла на кухню, меряя шагами пол. Сердце гулко билось в груди, а дыхание участилось, я упустила тот момент, когда одна только мысль о моём преподавателе стала вызывать такую бурную реакцию. Хотя… Наверное, ещё с первого семестра, но тогда причиной всему был страх, а сейчас… Нужно успокоиться, но это так сложно! Включив чайник, села за стол, сложила руки и положила на них голову. Лучше всё переварить и обсудить, а не морозиться и бегать от Чернова по всему универу. Конечно, мне не привыкать, но я уже устала от беготни и постоянного страха столкнуться с ним лицом к лицу, а потом получить нагоняй за пропуски и игнор. Но пока во мне бушует ураган, а голова вовсе не холодная, нужно отложить, переждать до затишья. Лучше так, чем потом во время разговора бросать саркастичные фразы, показывая, как сильно меня задело. Заварила кофе, положила на тарелку печеньки и шоколадку и отправилась к ноутбуку учиться дальше. Телефон поставила на беззвучный режим, перевернула экраном вниз и на всякий случай выключила интернет, чтобы уж точно никто не отвлекал. Реферат я закончила к половине десятого, сохранила, распечатала, скрепила листы скрепкой и, уверенная, что быстро усну, легла спать: утомление давало о себе знать, глаза слипались, а голова болела от перенапряжения. Но вопреки ожиданиям, заснула я не раньше часа: стоило закрыть глаза, мысли сами собой возвращались к Чернову, бросая из крайности в крайность. Я то представляла наше светлое будущее с двумя детьми и домиком у моря, то хотела всё оборвать и больше о нём никогда не слышать, а итогом этого цирка стало дикое желание ответить на сообщение и выяснить отношения. Сейчас же! Внутренний голос настойчиво и неустанно требовал написать ему и решить всё сейчас, ведь именно сейчас у меня появились силы и вдохновение на переговоры. Но я сильнее сжимала одеяло в кулаках, пялясь в потолок, и с ужасом признавалась себе, что влюбилась… Медленно, но верно Александр Николаевич начинает заполнять мои мысли, а его образ преследовать, пусть внешне и показываю отстранённость, но втайне надеюсь, что следующее сообщение будет от него, что он улыбнётся мне на паре, что поймает мой взгляд… Подобреет и перестанет стращать меня и моих одногруппников! Проснулась я за несколько минут до будильника уже уставшая и простывшая. Сильнее болели горло и голова, ещё мутнее и расплывчатее казались мысли. Только теперь поняла, что забрасывать лечение из-за обиды было глупо, кому только хуже сделала? Я вытащила таблетницу из тумбочки, выпила лекарства, но чуда не произошло, я магическим образом не исцелилась, поэтому приняла до кучи обезбол, надеясь, что эффект продлится до конца пар. Померив температуру, выпила чай с лимоном и, собравшись, пошла в универ. Где-то внутри чрезмерная ответственность била по мозгу, вопя о том, что пропускать плохо. Теперь-то уж точно, когда наш историк — куратор, когда реферат моими непомерными усилиями был готов, а минус в ведомости за прошлое занятие — поставлен. Ведь он будет спрашивать тех, кого не успел помучить, а я буду отмалчиваться. Перед историей у нас стояла философия, на которую мы шли с вполне хорошим настроением, но с каждой минутой оно всё падало и падало. Когда мы стояли перед кабинетом и ждали, видели издалека Чернова, и вид у него был строгий. Точнее, видела Ира, мне с моим зрением из другого конца коридора не разглядеть, но мне живописно описали выражение его лица. Впрочем, это к лучшему, на паре успею налюбоваться. Когда из аудитории вышли все студенты, а преподаватель отдал нам ключ, велев передать нашему философу, мы заняли свои места, ожидая Серафима. Явился он только через полчаса, прервав чтение лекций по истории. Как только философ зашёл, мы синхронно поднялись, приветствуя его, и тут же сели, повинуясь его жесту. Серафим окинул нас недовольным взглядом, красноречиво глядя на наручные часы, как будто ждал, что мы уйдём, и, опустившись на кресло, спросил: — Чем вы порадуете меня сегодня? Что готовили на семинар? — он тихонько положил скреплённые листы с программой на стол и воззрился на нас, ожидая ответа, но его не последовало: мы молча переглядывались, кто-то вздыхал, а отличники, всегда готовые к занятиям, почему-то молчали. Ира вздохнула, почесав затылок, и отвела взгляд, я невольно опустила голову, глядя в парту, а Серафим, хмыкнул, заподозрив неладное, и тут же задал вопрос: — Что, у вас снова важный коллоквиум, и никто не подготовился? — Нет, не коллоквиум, но ситуация не менее сложная… — взял на себя ответственность говорить от лица всей группы Стёпа, философ сцепил пальцы в замок и подался вперёд, опираясь локтями в стол. — Внимательно слушаю. Его слова стали спусковым крючком для Соколова: он, тяжело выдохнув, начал объяснять, осторожно подбирая слова, чтобы не получить нагоняй и от Серафима за оскорбление его горячо любимого товарища и коллеги, все слаженно кивали, мысленно подписываясь под каждым его словом, а я недоверчиво вглядывалась в лицо преподавателя: жаловаться на Чернова было глупо, по крайней мере ему, но философ, вместо того, чтобы защитить друга, сказать, что он всё делает правильно, а студентам нужно учиться усерднее, вдумчиво слушал, едва ли не смеясь и прикрывая рот рукой, понимающе кивал, мол, да-да, строгий, да, немножечко сволочь, да, я согласен. Когда Стёпа закончил душещипательный рассказ, который чуть ли не до слёз довёл особо впечатлительных, Серафим, с трудом скрывая улыбку, спросил: — Всё настолько плохо? — Стёпа пожал плечами, Коля активно закивал, как и все одногруппники, а по рядам прокатилось тихое, но слаженное «да», — что же, тогда открывайте тетради, ищите ответы на вопросы по следующей теме и коротко записывайте в тетрадь, потом на зачете покажете… — Серафим резко замолчал, окинув нас задумчивым взглядом, и вдруг смиловался: — хотя, можете готовиться к истории, но задание обязательно к выполнению. — Мы поняли, всё сделаем, — оживился Коля, — спасибо! — Да-да, не за что, всё во имя спасения ваших грешных душ. В противном случае, из вас их вытрясут на следующей паре… Работайте, — и в сопровождении гробовой тишины, установившейся после его слов, покинул аудиторию. — Мда-а-а, — протянул Стёпа, почесав затылок, — видно, что они хорошие друзья. — Серафим зрит в корень, — кивнула я, поворачиваясь к Ире, которая уже успела достать тетрадь по истории и теперь читала конспект, неразборчиво бормоча себе под нос, — что делаешь? — Пытаюсь остаться на стипендии. — Но у тебя ведь уже зачёт, — тихо, чтобы никто не услышал, напомнила я. — Только сейчас, когда у вас непонятно что творится, я в этом не уверена, поэтому не мешай! — недовольно шикнула она, и я замолчала, снимая блокировку с телефона, чтобы выполнить данное философом задание. Пара пролетела на удивление быстро. Серафим снова вернулся спустя полчаса и, усевшись на своё место, залип в телефон, половина группы, будучи здравомыслящей, пользовались послаблением и усердно готовились к истории, а другие, и я в том числе, страдали дурью: кто-то брал пример с философа, кто-то играл в карты на задних партах, а кто-то спал, подложив под голову толстовку. Когда прозвенел звонок, Серафим ещё раз повторил задание и отпустил нас, пожелав удачи, и мы после занятия у него, доброго и лояльного, без энтузиазма и уверенности в себе поплелись на пару к его закадычному другу, который одним только взглядом может уничтожить. Бывает ведь, что такие разные люди находят общий язык. Интересно, как они вообще сошлись… — Ир, — позвала я, когда мы вышли в коридор, — давай зайдём? — и кивнула на дверь женского туалета. До пары ещё десять минут, могли себе позволить задержаться ненадолго. Ира медленно оторвалась от тетради, посмотрела на меня, перевела взгляд на удаляющуюся толпу наших одногруппников и снова на меня, я поняла без слов: — ладно уж, иди, сама справлюсь. Ира благодарно кивнула, и, снова уткнувшись в тетрадь, пошла вперёд, а я — в уборную, в которой, оказалось, уже собралась длинная очередь, которая с каждой минутой всё увеличивалась. Заняв место, достала телефон и зашла в соцсеть, изредка поднимая голову, чтобы оценить обстановку. Толпа продвигалась крайне медленно, как я потом поняла по возмущениям старшекурсниц, причиной тому была сломанная кабинка, без которой рабочих осталось две. Когда прозвенел звонок, я вздрогнула, снова оглядываясь, но уйти не решилась, всё же не просто так стояла всю перемену! Но с каждой секундой сердце билось всё быстрее, а от мыслей об опоздании неприятно крутило желудок, и я уже начинала нервничать, нетерпеливо постукивая ногой по полу. До меня очередь дошла через полторы минуты, и я, сделав свои дела, помчалась в кабинет. Всё же не везёт мне сегодня, хоть и первые пары прошли гладко, но вот история… Остановившись около аудитории, попыталась выровнять дыхание от быстрого подъёма по лестнице и, схватившись за колющий бок, присела на стоящую рядом скамейку. Всё равно опоздала, зайду секундой позже, ничего ведь не изменится. Сейчас я постучусь, открою дверь и тихонько попрошу разрешения пройти на место, а Чернов снова смерит меня взглядом, тяжело вздохнёт и спросит, почему я опоздала, а я снова буду стоять и мямлить в жалких попытках выдать хоть что-то, лишь бы мне уже разрешили пройти. Всего двадцать секунд позора, и всё! Появилась навязчивая идея прогулять, раз уж опоздала на пять минут, но я её нехотя откинула, Ира меня прибьёт, если я не приду. В руке завибрировал телефон, я повернула его вверх экраном, чтобы прочитать сообщение. Ирина: Где тебя носит? Давай быстрей, пока он не пришёл Я тут же оживилась. Если уж он опаздывает, то мне и переживать нечего! Но стоило мне подняться и протянуть ладонь к ручке, желая зайти, громыхнула дверь на этаж, и предо мной предстал он. Великий и ужасный преподаватель истории, на пару которого я сейчас опаздывала. Я так и застыла с протянутой рукой, а он, казалось, ничуть не удивлён. — Какая встреча… — совершенно безэмоционально выдохнул Александр Николаевич, медленно подходя ближе. — Добрый день, — обречённо улыбнулась я, дёрнувшись к двери, но он перегородил мне путь, накрыв ладонью ручку, — мы опаздываем на занятие, — напомнила я, но слова мои его не вразумили, — может… Не будете заставлять других ждать? — Долго ещё вы будете от меня бегать? — преподаватель непрерывно смотрел мне в глаза, и я пыталась отвечать тем же, но всё же опустила голову, смутившись. А что говорить-то? Сейчас ведь не время… — Я не бегаю… Просто… — не надо было отпускать Иру. — Я заметил, — скептически хмыкнул Александр Николаевич, — но раз так, тогда задержитесь после занятия, — заключил он устало и, открыв дверь, замер, пропуская меня внутрь, — проходите, — я кивнула и поспешила занять своё место, а Чернов с ходу начал: — Итак, до зачётной недели месяц, думаю, вам будет интересно узнать список вопросов, которые будут непосредственно на зачете. Староста может подойти после занятия и написать свою почту, я скину. Всего сорок семь вопросов, первые двадцать — элементарные, их проходят ещё в школе, следующие десять — посложнее, их разбирали на лекциях и практиках, остальные — в вашу программу не внесены, поэтому остаются на самостоятельное изучение. На них советую обратить особое внимание. — Могла бы написать, что его нет, на секундочку раньше, — прошипела я Ире, когда преподаватель сделал паузу, — вот буквально на миллисекундочку, и я бы с ним не столкнулась. — Может, судьба, — пожала она плечами, лукаво улыбаясь. Возмутиться я не успела, Степан поднял руку, чтобы задать вопрос: — Извините, можно? — Чернов легонько кивнул, складывая руки на груди, — а почему у нас есть те вопросы, которых не было в программе? Ну, в смысле, почему бы… — Потому что список вопросов составляет тот преподаватель, который принимает зачёт, то есть Анисимов Вадим Владиславович. Далее… Про структуру билета, думаю, все знают, три вопроса по теории, и дополнительные вопросы по остальным темам, на подготовку даётся полтора часа, потом отвечаете преподавателю. — Извините ещё раз, — снова встрял Степан, — кстати говоря об Анисимове… Ходят слухи, что он отменил зачёт автоматом. Он какой-то группе так сказал, и мы не знаем, правда ли это, — я непонимающе глянула на Иру, но она, видимо, тоже услышав это впервые, внимание переключила на Чернова. Интересно получается. — Вадим Владиславович предложил отменить автоматы, заменив их на полуавтоматы, это правда, — спокойно подтвердил Александр Николаевич, все пораскрывали рты, поражённые услышанным, а я только удивлённо хмыкнула. Меня новость не впечатлила, всё равно погоды автомат мне не сделает, но за остальных было обидно, кто-то ведь из кожи вон лез, старался, и в итоге оказался в таких же условиях, как и те, кто ничего за семестр не сделал. Ну, то есть на одном уровне со мной. Несправедливо. — То есть можно сразу к пересдаче готовиться, — подытожил Степан вполголоса. — Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы прийти к согласию с Вадимом Владиславовичем и оставить зачёты автоматом хотя бы для вашего курса, — нехотя объяснил Александр Николаевич, — в крайнем случае, будет передвижка, и зачёт буду проводить я. Может быть… — злой и строгий Чернов вмиг предстал перед нами в совершенно другом свете, допуская думать, что в глубине души он всё же хороший и добрый, но это впечатление изменилось, едва он задумчиво продолжил: — иначе половина повылетает сразу, мне учить будет некого. И всё же знайте, что возможен любой вариант, поэтому готовьтесь. Ещё вопросы остались? Тогда начнём занятие. — Есть один, — вдруг подняла руку Ира, я вздрогнула, когда преподаватель повернулся к ней, выискивая взглядом, он почему-то остановился на мне, — а вы проверили проверочные? — Проверил, на перерыве раздадите. Итак, кто-то готов? — он издевательски улыбнулся, скользя по рядам взглядом и выискивая очередную жертву, но Вера вызвалась раньше: неуверенно потянула руку, и Чернов великодушно позволил ей ответить. Первые сорок минут пары прошли относительно неплохо для тех, кто готовился, и откровенно плохо для остальных. Первые, пусть и неуверенно, но отвечали и даже получали скупую похвалу, а другие — лишь осуждающий взгляд и строгое наставление учить лучше. Когда наступило время отдыха, Чернов посмотрел на наручные часы и, тихо провозгласив: — Продолжим после перерыва, — достал из папки стопку листов, положил на стол и залип в телефон. Ира облегчённо выдохнула, разминая плечи, а я, буравя взглядом готовый реферат, не знала, как его сдать. Подходить не хотелось, задерживаться после пары не планировала, подруга скорей всего откажется, потому что после вчерашнего не хочет к Чернову приближаться, а вот парни… Я осторожно ткнула Колю в плечо и, дождавшись, когда он обернётся, спросила: — Коль, могу я тебя кое о чём попросить? Ты не мог бы сдать мой реферат? — И как раз заберёшь проверочные, — добавила Ира, складывая ладони в умоляющем жесте. — Реферат! — вдруг воскликнул Коля, — точно, чуть не забыл, — Воронцов под непонимающие взгляды полез в сумку и после нескольких секунд с торжественным видом вытащил стопку листов. Некоторые уголки правда загнулись, но со стороны выглядело вполне презентабельно. — Ты тоже сделал? — спросила удивлённо Ира, — за день? — Что-то новенькое, — тихо присвистнул Степан. — Между прочим пропуски самостоятельно не закроются, так что пришлось вечерок пробатрачить, — отмахнулся Коля, — но оно того стоит! — Чернов так тебе и привьёт любовь к труду, — усмехнулся Стёпа. — Да ты чего, — возмутился Коля, резко поменявшись в лице, я невольно прыснула, а Ира широко улыбнулась, тихонько посмеиваясь, — это единовременная акция! — Воронцов уже сдвинулся на скамейке ближе к проходу и протянул мне руку, — давай, пойду сдам. — Спасибо, — я отдала ему листочки, и мы втроём уставились на Колю, наблюдая за тем, как он тихонько подходит к Александру Николаевичу, неуверенно протягивает ему рефераты, а тот даже от телефона не оторвался, лишь спустя несколько секунд медленно перевёл на Воронцова взгляд, кивнул, но работы наши не забрал. — Он его пошлёт, — прошептал Степан, прикрывая рот ладонью. Чернов, пусть и подобрел слегка, но по-прежнему доверия не внушал, — зуб даю. — Не, — отмахнулась я — сначала наорёт, швырнёт в лицо этими бумажками, а уже потом пошлёт, — Соколов активно закивал, соглашаясь. — Не нагнетайте, — цыкнула на нас Ира, подпирая щёку. Мы массово наблюдали за разворачивающееся перед рядом картиной, совсем забыв о конспирации, и Чернов, наверное, заметив устремлённые на него взоры, повернулся к нам, а мы резко поотворачивались, делая вид, что чем-то заняты: Вера, которая изредка поглядывала на преподавателя, уставилась в телефон, Стёпа и Ира в конспекты, приподнимая тетради, чтобы Александр Николаевич их видел, а я… Уже было поздно. Я обречённо ему улыбнулась, отвела взгляд и только потом додумалась достать телефон. Когда Чернов повернулся к Коле, Степан накрыл рот ладонью, еле сдерживая смех, а Ира, нервно хохотнув, похлопала меня по плечу. Мне же было не до смеха. А что если Александр Николаевич мою работу не примет? Что если скажет, чтобы я сама его сдала? Может, поэтому он Воронцова так долго держит? Коля ему долго что-то объяснял, бурно жестикулируя, заламывал пальцы, заводил руки за спину, а Чернов молча смотрел исключительно ему в глаза, изредка кивая, и только когда Воронцов замолчал, преподаватель протянул руку, чтобы принять рефераты, а после отдал стопку листов. Он с торжествующим видом повернулся к нам, подмигнул и, подойдя к первой парте, начал сортировать листочки с проверочной. Оценки Александр Николаевич уже выставил в ведомости, но нас о её результатах не оповестил, на предыдущей паре как-то не до этого было. Мне было неинтересно смотреть на свой неуд, поэтому я смиренно ждала продолжения пары, с каждой секундой накручивая себя всё больше. Только сейчас я поняла, что я, оказывается, не лучшая студентка в универе, а значит, Александр Николаевич мог пытаться поговорить про мою успеваемость. Вдруг он пытается обсудить со мной мои прогулы, а если ему пожаловалась преподаватель по физкультуре, и он хотел, как куратор, разобраться, а я его игнорирую… Воронцов, закончив перебирать листы, отдал одну стопку на другой ряд, чтобы они там уже сами разобрали свои работы, и сел на своё место, раздавая нам наши. Я нехотя развернула листочек, замечая прикреплённый к длинному краю клочок бумаги, сложенный вдвое, а на самой проверочной стояла пятёрка. Под тремя строчками текста, хотя у остальных исписаны листы с двух сторон… Изумлённо показала оценку Ире, на губах которой мгновенно растянулась хитрющая улыбка, у неё самой стояла четвёрка. — А я говорила, что у тебя будет пять, — прошептала она мне на ухо. Чернов смотрел в свои распечатки, но стоило мне переключить на него внимание, поднял голову. Я тут же отвела взгляд, отгибая скобу и незаметно разворачивая листок, на котором была целая поэма. «Ася, я виноват, я знаю, что поступил некрасиво, но у меня действительно появились некоторые дела, которые не терпели отлагательств. Мне очень жаль, и я прошу прощения за то, что заставил вас ждать ответа и не предупредил заранее. Я надеюсь, вы перестанете избегать меня, и я смогу извиниться должным образом и лично»