Возбудим и не дадим

Перечитав записку несколько раз, сложила её вдвое и быстро убрала в сумку от глаз подальше, безуспешно пытаясь скрыть горькую улыбку. «Ася, я виноват, я знаю, что поступил некрасиво, но у меня действительно появились некоторые дела, которые не терпели отлагательств. Мне очень жаль, и я прошу прощения за то, что заставил вас ждать ответа и не предупредил заранее. Я надеюсь, вы перестанете избегать меня, и я смогу извиниться должным образом и лично» Оказывается, Чернов умеет красиво не только говорить, но и сочинять. Ну прям кладезь талантов. — Подожди, — возмущённо зашептала Ира, дёрнув меня за плечо, — я же не дочитала. — Там ничего интересного, — подруга усмехнулась, но возражать не стала, только медленно кивнула, закатив глаза, мол, так я тебе и поверила, и повернулась, чтобы посмотреть на преподавателя, который, уверена, сейчас не сводит с меня глаз. Я буквально чувствовала на себе чужой взгляд, но головы не поднимала, знала, что, пересекись мы взглядами, покраснею, и мне станет ещё некомфортнее. Скорей бы пара уже закончилась! — Ах, как это романтично, — не унималась Ира, — обмениваться записками на занятии… Тайны, секретики всякие, — я хотела съязвить, но поток мыслей прервал завибрировавший телефон. Подруга со своим стопроцентным зрением первая увидела сообщение, улыбнулась ещё шире, прикрыв рот ладонью, чтобы не выделяться из толпы наших понурых одногруппников, и покачала головой. Я же накрыла экран ладонью, чтобы больше никто не заглянул, заблокировала, потом поднесла ближе к лицу, сбавила яркость до минимума и только теперь прочитала сама. Александр: Не забудьте остаться после занятия Я прикрыла телефон ладонью, чтобы уж наверняка. Странная тревога, что кто-то из одногруппников прочитает и догадается, что тот Александр, что пишет мне, это Чернов, не давала покоя. Впрочем, не догадается только очень глупый, кто ещё может просить остаться после пары, да ещё и с именем, как у преподавателя? И ладно, если узнают Степан или Коля, они у нас те ещё сплетницы, конечно, но такую великую тайну скорей всего сохранят, а вот девочки… Те вечно за спиной шушукаются. Я неосознанно подняла голову, невольно взглянув на Александра Николаевича, и, смутившись, несильно помотала головой. Не останусь! Он перевёл взгляд на телефон, что-то быстро печатая большим пальцем одной руки, и мне снова пришло сообщение. Александр: Почему? Ира с интересом наблюдала за накаляющимися страстями, чуть ли не ёрзая на стуле от нетерпения, но, поняв, что её вмешательство не желательно, переключила внимание на Веру, а я уже без стороннего наблюдателя зашла в мессенджер, впервые за последнюю неделю, пролистала все непрочитанные сообщения Чернова и трясущимися руками напечатала ответ: «Давайте поговорим позже» Александр: Когда? Сколько можно меня избегать? «Перерыв закончился, давайте продолжим занятие» На этом беседа и закончилась. Я демонстративно отодвинула телефон, положив его вниз экраном, показывая, что вступать в дискуссию не намерена. Видела, как Александр Николаевич вздохнул, перевёл взгляд на наручные часы и поднялся, наверное, желая оповестить нас об окончании перерыва, но его прервали. В дверь глухо постучались, и, спустя мгновение, в аудиторию заглянула секретарь факультета. Она неуверенно подошла ближе к преподавателю, что-то тихо сказала, заправив прядь за ухо, и кивнула, разворачиваясь к нам. — Ребята, важное объявление, — Дарья замялась, тяжело вздохнув, сильнее стиснула пальцы в замок, ожидая, когда на неё обратят внимание, и, только когда шёпотки на задних партах стихли, продолжила: — мама Ивана Ларина позвонила в деканат и сообщила, что Иван пропал. Он не появлялся дома больше двух суток. Большая просьба: кто располагает информацией о его местонахождении, сообщите в деканат. Это всё, до свидания, — она снова кивнула Чернову и в сопровождении гробовой тишины вышла. Чернов проводил её взглядом и развернулся к нам. Все молчали, обеспокоенно переглядываясь, а я упорно пыталась вникнуть в смысл сказанных Дарьей слов. Никак не получалось понять, что речь идёт про нашего Ивана, и только когда Стёпа тихо выругался, а Коля нервно задёргал ногой, из-за чего наша парта затряслась, до меня дошло: Ларин пропал! Наш Ларин! По позвоночнику прошёлся холодок, я вздрогнула. Обескураженная новостью Ира уставилась в стол, нервно крутя пальцами карандаш, сидящие впереди парни резко замерли, по рядам прокатились шёпотки, и только Александр Николаевич, казалось, был единственным, кого известие не шокировало, выглядел он спокойно, как обычно окидывал нас скучным взглядом и, сложа руки на груди, молчал, наверное, думал, что с нами, расстроенными, раздосадованными и не настроенными на продолжение пары, делать. Наш ряд молчал, остальные же шушукались и переговаривались, Ваня общался только со Степаном, Колей, иногда со мной, Ирой и Верой, а в остальном… — Перерыв окончен, успокаивайтесь, и вернёмся к занятию, — наконец подал голос Чернов, и все нехотя поутихли, не решившись ослушаться, но лишь до тех пор, пока он не отвлёкся. Подошёл к своему столу, заглянул в программу курса, перевёл взгляд на ведомость, где уже были отмечены присутствующие и достал телефон, чтобы несколько раз провести по экрану пальцем, скривить губы и неслышно выругаться, впрочем, по губам неплохо читалось, — повторяйте, скоро вернусь. Стоило Александру Николаевичу выйти из кабинета, гомон возобновился, а мы с Ирой синхронно подались вперёд к парням. — Стёпа, Коля, что случилось? — нетерпеливо спросила Вера, дёрнув Соколова за руку, но он не ответил. Я через его плечо видела, как он зашёл на профиль Ларина в соцсети и посмотрел время, в которое Ваня был онлайн в последний раз. Четыре дня назад. Хотя раньше сидел чуть ли не круглосуточно. — Стёп! — зло шикнула Ира. — Да не знаю я! — нервно воскликнул Соколов, резко оборачиваясь к нам, — мне-то откуда знать, он передо мной не отчитывается! В первый раз видела, как он злится. Стёпа, всегда добрый и приветливый, никогда не позволял себе повышать голос или показывать недовольство, а теперь хмурится, кривит губы и закатывает на каждое слово глаза. Значит, тема для него больная, раз он так выходит из себя. Иван пропал… Стоило подумать, что это произошло в моём окружении, я невольно вздрагивала. Не могла я принять эту мысль, и то ли Иван не был мне так дорог, то ли сказалось на восприятии его долгое отсутствие, но словно мгновенно мне забылся его образ, стал размытым, странно смазался, оставив лишь смутные черты, как цвет волос или рост, упорхнули из памяти наши с ним разговоры, а тревога, что с каждой секундой усиливалась, казалось, лишь последствие всеобщего волнения. И то ли это защитная реакция организма, то ли я пофигистка, но мне резко стало всё равно, остался лишь интерес. — Вы же друзья… — осторожно начала Вера, — вы же можете знать или предположить, что случилось? — она не давила, говорила спокойно и вкрадчиво, и Стёпа, немного успокоившись, громко сглотнул, а Коля легко пожал плечами. Ира сидела как на иголках, ожидая его слов, но Воронцов тянул. — Можем, и я, наверное, даже знаю, — Коля всё медлил, растягивая слова и делая паузу между каждым, как будто на каждое слово затрачивал львиную долю сил, и Ира не сдержалась: — Ну! Хватит мямлить. — Может, снова на работе смен набрал! — наконец, предположил он, — а его мать позвонила в деканат, потому что до него не может дозвониться, а они бучу подняли, — протараторил Воронцов. На наш ряд уже стали заглядываться и другие, затихая и подслушивая разговор, — скорей всего, так оно и есть, он относительно часто пропадает, а мать у него паникёрша. — Относительно часто — это как? — переспросила недоверчиво Ира. Я в разговор не лезла, мне бы вообще не хотелось их слушать, хотелось отгородиться от этого, заткнуть уши или включить музыку в наушниках, ожидая, когда же вернётся Чернов и попросит их замолчать. Интересно, а он почему ушёл? Снова его ненаглядная позвонила? — Вот месяц назад, например, — наконец заговорил Стёпа, — Инесса Владимировна позвонила, чтобы спросить, не знаем ли мы, где Ваня. Он как раз тогда в общепите подрабатывал, она ему в запару названивала, вот он и выключил телефон, и всё. Через двадцать минут все знали, что Ваня пропал с радаров, она чуть ли не в полицию уже собиралась заявление писать. — Ещё перед новым годом, — продолжил успокаивать нас Коля, — он на заводе каком-то работал, то ли фасовщик, то ли… Что-то с конфетами связано, короче. Там производство не останавливается, поэтому телефоны оставляли с вещами, а рабочий день двенадцать часов длился. Тоже звонила чуть ли не ночью, узнавала. Потом Ваня перед нами извинялся. — Так что не волнуйтесь, — подытожил Стёпа неуверенно, — найдётся наша работяжка. И получит по шее… После слов парней волнения заметно поутихли, их пламенные речи слышали все одногруппники. Я же была уверена, что Ваня не встрянет в неприятности, поэтому откинула страшные мысли подальше, не надо об этом думать и лишний раз себя накручивать. Я ведь всё равно не смогу помочь, значит, изводить себя ненужными переживаниями бессмысленно. Ира тоже успокоилась, хоть и начала часто вздыхать, особенно хорошо было слышно мне, и достала телефон, что-то быстро печатая. Я последовала её примеру, заходя в соцсеть, чтобы полистать ленту. Чернов вернулся через пятнадцать минут. Зашёл в аудиторию и вместо того, чтобы продолжить пару, оповестил о том, что: — Занятие окончено, все свободны, — но все остались сидеть на местах, ожидая продолжения, и он продолжил. Тихо, спокойно и несколько угрожающе: — у вас есть минута, чтобы покинуть аудиторию… — он не закончил, но я подозреваю, что там должно быть что-то вроде: иначе я устрою блиц-опрос, результатом которого станет ваше отчисление! Поняв, что Чернова нужно слушаться беспрекословно, все быстренько пособирали вещички и, пока преподаватель не сменил милость на гнев, массово повылетали в коридор. Я же обернулась в сторону двери, ожидая, пока Ира соберёт свои пожитки, посмотрела на Чернова, который, сложа руки на груди, смотрел то на меня, то на редеющую толпу, и поняла, что придётся всё же остаться. Когда я, вздыхая и нехотя волоча ноги, поплелась к нему, ситуацию неожиданно спас Стёпа, который выполнял обязанности заместителя старосты, пока сама староста болела. Соколов подошёл к Александру Николаевичу с листочком, видимо, с адресом корпоративной почты, а потом спросил что-то про зачёт и рекомендации по подготовке для отстающих, а я, воспользовавшись занятостью преподавателя, прошла мимо него. Если он сейчас попросит меня остаться, это будет выглядеть очень подозрительно, у меня, конечно, есть проблемки с учёбой, но не до такой же степени, чтобы проводить со мной беседы после каждой пары. — До свидания, — попрощалась я, вежливо улыбнувшись напоследок, и Чернов, прожигая меня взглядом, ответил, но сквозь стиснутые зубы и немножко зло: — До свидания… Ира тоже ему слабо кивнула на прощание и вышла следом за мной. Она, будучи впечатлительной, стала вести себя тише обычного, наверное, из-за Ивана, а когда я хотела уточнить, что же так на неё повлияло, она окликнула меня и сбивчиво начала: — Ась, мне нужно домой, мне написала мама, они уже приехали, я уже вызвала такси, завтра увидимся, ладно? — моего согласия не требовалось, она меня обняла и, помахав ладонью, быстро спустилась по ступеням, а я спокойно поплелась следом. Пары закончились, Чернов не помчится за мной, а значит, с ним я не пересекусь хотя бы потому, что Степан насядет на уши надолго, так что можно и не торопиться, а если уж и Коля прицепится со своим рефератом, то он не выберется из корпуса до вечера. В крайнем случае, если он разозлится и отправит парней восвояси, то они его отвлекут минимум минут на пять, а за это время можно уже дойти до остановки и сесть в маршрутку. Все одногруппники уже ушли, и только некоторые, кто задержался, проходили мимо меня, бросая быстрое «пока», и ускорялись, обгоняя. Я отвечала тем же, потихоньку шагая на первый этаж. Когда я уже подходила к главной двери, навстречу мне вышел Серафим. Я не сразу его заметила, глядя под ноги, и лишь когда между нами осталось метров пять, подняла голову, а он, поймав мой взгляд, широко улыбнулся и поспешил открыть дверь, пропуская меня первой, и вышел следом. Я обернулась, чтобы поблагодарить его, но он меня опередил: — Ася, надо же, какая встреча! — Да виделись, вроде, на философии… — Виделись, — согласился он, — но при неудачных обстоятельствах, — для кого неудачных? Для него, потому что пришлось на пару идти? Лукаво усмехнувшись, он потянулся к сумке, свисающей с плеча, из которой торчали листы и цветные корешки папок, — вы не могли бы снова меня выручить? — интересно, зачем, он ведь вон, уже в полной комплектации: одетый и с вещами — вышел на улицу, сам что ли не может? — У вас же нет пар… — пробормотала я, не зная, как сказать о том, что если ему что-то надо, то пусть передаёт сам, и тут до меня дошло: он и в прошлый раз просил отнести Чернову документы, чтобы мы поговорили, и сейчас, — снова спешите? — догадалась я, Серафим улыбнулся ещё шире, ну точно друзья, и такая же издевательская ухмылочка, так же глаза хитро щурит. — Я бы с удовольствием, но, надо же, какая жалость! Очень занята. — Вы плохая актриса, — покачал он головой. — Зато из вас актёр получился чудесный, — огрызнулась я скорее неосознанно. — Ну зачем же вы так, — притворно-обиженно начал Серафим, — тогда я действительно спешил. Только… Не каждый встречный студент вызывал доверие, а вас я знаю лично… Он легко сбежал с крыльца подальше от двери и остановился, ожидая меня, мне же оставалось только спуститься и встать рядом, не решусь я развернуться и уйти во время разговора. Некрасиво ведь поступлю. Главное, чтобы Чернов не вышел, иначе беседы мне не избежать. Или Серафим специально меня держит тут, чтобы мы пересеклись? Хотя, пока Стёпа и Коля не покинули корпус, можно не беспокоиться, позже Александра Николаевича они точно не уйдут. — Поэтому выбор и пал на вас, — закончил философ, поправляя лямку сумки на плече. Философ у нас был необычным. Не только из-за имени, которое казалось древним и загадочным, но и завораживали его манера общения и мимика… По Чернову было видно, что он в плохом настроении, стоило лишь посмотреть на нахмуренные брови. Некоторые его повадки можно было выучить: если смотрит в одну точку, значит, задумался, а если кивает студенту и отводит взгляд, изучая уже знакомую аудиторию, то ему скучно. Серафим же был загадкой. Улыбка резко могла смениться на брезгливую ухмылку, взгляд в одно мгновение из доброго мог превратиться в злой или безразличный, стоило ему лишь наклонить голову. Мимика не транслировала его эмоции, как это иногда было с Черновым, и это несколько поражало. Мы не знали, чего от него ожидать на новой паре, но, учась у него уже второй семестр, поняли, что его настроение на студентах не отражается. В отличие от его друга… Его в какой-то мере можно было назвать двуличным и лицемерным. Он улыбался в лицо, а за спиной снова становился собой, окидывал спину отдаляющегося оппонента скучным взглядом, хотя ещё мгновение назад растягивал губы в, казалось, искренней улыбке. Мне сначала думалось, что ему абсолютно на всех плевать, хотя по тому, как он ведёт пары и относится к нам — разрешает не готовиться перед важным коллоквиумом или тестом, отпускает пораньше, когда обещают плохую погоду, — так не скажешь. Впрочем, может, он так делает, потому что не хочет работать. Кто знает. — Сами отнесите, я не хочу его видеть, — тоже мне, сваха! Я сложила руки на груди, надеясь, что Серафим поймёт, что меня к разговору с Черновым не склонит, и оставит в покое. — Отчего же? — я колебалась, не зная, стоит ли ему вообще что-то говорить, но он ждал, глядя мне в глаза, и я наконец сдалась: — У него уже есть девушка… Дайте мне погоревать о своей незавидной участи одинокой и никому ненужной не в присутствии бывшего потенциального кавалера. — Вы так в этом уверены? — изумлённо поинтересовался преподаватель, склонив голову, — в том, что у него есть другая? — Могу предположить с вероятностью в девяносто девять процентов, — хмыкнула нервно, уж Чернов-то точно не обделён женским вниманием. Удивительно, как он ещё не женился к своим-то годам, да хотя бы из-за внешности, а уж если взять в расчёт его манеры, речь, пусть и незаметную другим студентам доброту, обходительность и умение заботиться… — Надо же! — притворно удивился Серафим, — тогда расскажите и мне о ней. Мы знакомы уже девять лет, но я, видимо, не заслуживаю доверия, раз не знаю ничего. Теперь вы всё так же уверены в своём утверждении? — я мнения не изменила, они же друзья. Да ещё и столько лет вместе, наверное, вместе школу заканчивали или в универе вместе учились, можно сказать, что не просто друзья, а уже лучшие. И, конечно, друзья будут друг друга прикрывать и выгораживать, что он сейчас и делает. — Да, — пожала я плечами. Серафим тяжело вздохнул и, потерев шею, устало улыбнулся. — Ася, — он замялся, а я снова посмотрела на дверь. Я уже жалела, что нас пораньше отпустили, если бы пары кончились, то меня бы, может, кто-нибудь и спас, или Серафим хотя бы постеснялся бы заводить беседу посреди университетского двора, пока мимо нас ходят студенты, — Александр Николаевич не тот человек, который будет лицемерить, лгать и обманывать, тем более в отношениях, у него нет зависимости от внимания, он не бабник, грубо говоря. Я удивлён, как вы до сих пор этого не поняли. У него всё предельно просто и понятно, если бы у него была другая, то он бы не пытался достучаться до вас. И если бы он не испытывал… М-м-м… Чувств… То никаких знаков внимания бы не уделял. Понимаете? — А он вам прям всё рассказывает? — надо же, какие познания. — Описывает в общих чертах, подробностей, к сожалению, не знаю. Подумайте над моими словами, и когда решите пойти навстречу, вы знаете, где нас найти, — он снова поправил лямку сумки, кивая на виднеющийся из неё красный корешок. — Вас с папкой? — усмехнулась я, всё же Серафим хорошее впечатление производит. Как там, скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты? — Ася, я хочу, чтобы вы поняли, что иногда нужно давать волю эмоциям, не пытайтесь решить всё самостоятельно. Вы смело можете перекладывать ответственность за вызванные им чувства на него же. — Так, нет никаких чувств, — возмущённо заверила, но он явно не поверил, лукаво усмехнулся и кивнул. Ладно, есть, но говорить об этом с преподавателем мне не хотелось, каким бы хорошим он не казался. — Вы определённо друг друга стоите. Я к тому, что всё может оказаться намного проще, чем вы себе надумали. Иногда лучше высказать всё предмету беспокойств, а не накручивать себя беспочвенными догадками, — Серафим вдруг взглянул на дисплей телефона, перевёл взгляд на меня и ухмыльнулся, — кстати о предмете ваших беспокойств, если вы не хотите видеть его сейчас, то вам, Ася, лучше поторопиться, потому что сейчас он спускается сюда. Подумайте над моими словами… — повторил философ и направился в сторону парковки, — всего доброго. — До свидания, — пробормотала в ответ и мигом рванула к остановке, надеясь, что смогу скрыться из вида до того, как Чернов выйдет на улицу. Как только дошла до остановки, подъехал нужный автобус. Оплатив билет, села на кресло. Серафим интересный, и не менее интересный у него подход к студентам, он ведь мог и задержать меня, чтобы его распрекрасному другу выпала возможность поговорить со мной, но он почему-то отпустил. Всё-таки есть доля правды в его словах. Чернов не похож на бабника, да и нужна ему я, если он нашёл девушку красивее или привлекательнее? Или он хочет всё оборвать лично? Мол, извини, я нашёл другую, но из-за манер и воспитания не могу сообщить об этом в сообщении. Всё же Серафим абсолютно прав, нужно с ним поговорить, и чем быстрее, тем лучше. Чем быстрее это всё закончится, тем лучше будет для меня, смогу отпустить, попытаюсь забыть или хотя бы привыкну к тому, что между нами больше ничего быть не может. Перестану себя изводить, ведь каждая мысль о Чернове с его новой пассией ворочает уже подбитую самооценку и потрёпанные собственноручно нервы. Нужно прекращать себя жалеть, пусть итогом этой беседы станет моё разбитое сердце, пусть всё решится неблагоприятным для меня образом, но я смогу вздохнуть свободно и счастливо жить дальше. Хотя в собственные силы я уже не верю, слишком сильно он приелся, слишком быстро стал ближе и начал вызывать те эмоции, от которых неприятно немело тело и отключалась голова, оставляя здравомыслие. Я изо всех сил пыталась отсрочить беседу, в глубине души надеясь, что всё не так, каким кажется, ведь я меньше всего хотела услышать, что ему больше не нужна. Но и быть второй, чьей-то заменой, пока первая с ним в ссоре, тоже невыносимо. «Завтра я подойду после пар, и мы поговорим» Александр: Буду ждать Вечером я пыталась сесть за учёбу, но никак не могла собрать мысли в кучу: сначала я бродила по квартире двадцать минут, коря себя за то, что написала Чернову и назначила встречу, потом чуть ли не рыдала, потому что не знала, что ему сказать, а уж затем, скрючившись над столом, пыталась хоть как-то сформулировать и записать на бумаге вступительную речь для беседы с преподавателем. Итогом имею несколько потраченных впустую часов, погрызенную в нервах ручку и больную от перенапряжения голову. Всё-таки погорячилась я, написав ему. Ещё слишком рано! Хотя, может, мысль сама придёт, когда мы встретимся? В крайнем случае, буду стоять как дурочка и мямлить, ещё раз доказывая, что правильно он сделал, бросив меня. Точнее, сделает. Ещё погоревав минут десять, всё же села за учёбу, но, как только открыла конспекты, невольно вспомнила про Ивана. По телу пошла неприятная холодная дрожь. Думать о нём мне не хотелось, как и размышлять, что случилось, и где он сейчас. Хотелось отгородиться от этих мыслей, поэтому дальше учёба так и не продвинулась. До сессии ещё много времени, успею всё выучить. Утром проснулась я с температурой, не высокая — тридцать семь и три, но ощущения неприятные. Бросало то в жар, то в холод, немного болели голова и горло, поэтому решила остаться дома, чтобы не ходить по универу заразной. Снова выпила лекарства, которые, наверное, уже не помогут, от идиотизма они, к сожалению, не лечат. Ну, кто бросает пить таблетки, когда стало лишь немножко легче, надеясь, что всё магическим образом пройдёт? Ире я написала за час до начала занятий и предупредила, что не приду, она, пожелав скорейшего выздоровления, обещала навестить, если выдастся возможность. Я же возразила, не хотелось, чтобы мы вдвоём слегли с простудой, хотя мне и кажется, что такое состояние — последствие мозгового штурма и многочисленных переживаний. Видимо, не суждено нам с Черновым поговорить. Знак свыше, не иначе. Весь день я провела лёжа на кровати, уговаривая себя сделать хоть что-то: выучить или хотя бы начать учить билеты, убраться в комнате, помыть посуду, — но сил не было, я всё искала оправдания, чтобы лениться, поэтому позволила себе взять выходной от домашних обязанностей, запланировав все дела на завтра. Вечером в дверь позвонили, и я чуть ли не в припрыжку побежала открывать, Ира частенько приезжала без предупреждения, устраивая сюрприз, поэтому сомнений в личности гостя у меня не было… До тех пор, пока я не открыла дверь. Я не сразу поняла, что высокая фигура, стоящая в проходе — это Чернов. Вот учили меня родители спрашивать, кто пришёл, или хотя бы смотреть в глазок, но за два года самостоятельной жизни эта привычка позабылась: я либо не открывала вообще, либо уверенно открывала тем, кто должен был прийти. Сейчас я об этом пожалела. Появилось странное ощущение, как будто что-то подобное уже было, и я, наученная горьким опытом, поспешила закрыть дверь. Но Чернов её придержал, перехватив ладонью, чтобы я не захлопнула её прямо перед его носом. А взгляд-то какой злой… На этот раз я очки не снимала и отчётливо видела, как кривятся губы в нехорошей усмешке, как недобро хмурятся брови, как опускаются веки, закрывая треть радужки. — Можно войти? — бесцветно спросил Александр Николаевич. Я могла ожидать всего, но чтобы приехал он… Снова! У меня не было слов, я ошарашенно выпалила: — Нельзя! — но моё позволение ему не требовалось, Чернов всё равно шагнул в квартиру. Я невольно сжалась, отступая на несколько шагов, сложила руки на груди, отводя взгляд. Хорошо хоть, что топ поддела под футболку. Александр Николаевич захлопнул дверь, переминаясь с ноги на ногу, окинул меня строгим взглядом, плотно сжимая губы и, спросил: — Почему так грубо? — не строго, не в упрёк, а как-то грустно. — Я вас не ждала, — ответила предельно честно. А чего он ожидал, приходя без приглашения? Сердце пропустило удар, стоило, привыкнув к полумраку, царившему в прихожей, заметить потускневший взгляд и тёмные круги под глазами. — Ася… — он вдруг замолчал, поворачиваясь к спальне, где тихо шёл телевизор, — вы одна? — К сожалению, — выдохнула, опуская голову, — вы знаете, что нужно хотя бы предупредить, прежде чем приехать, а не являться без приглашения. Это неприлично, как минимум! — Предупреждать? — насмешливо переспросил Александр Николаевич, — я бы с удовольствием предупредил, но вы, Ася, меня игнорируете уже который день. Я не могу ни дозвониться, ни подписаться, ни поймать в универе… Как у вас это получается? — целый семестр беспрерывных тренировок! — я так надеялся увидеть вас сегодня, но вы, Ася, просто не пришли в универ. — Ладно, давайте поговорим, раз уж вы приехали, — согласилась я, обнимая себя за плечи, и щедро разрешила: — начинайте. — Мы можем поговорить не на пороге? — устало предложил Чернов, потирая переносицу, — думаю, нам нужно многое обсудить… — Да, вы правы, — спохватилась я, либо его присутствие так на меня влияет, либо температура поднялась, но я резко отупела, — проходите, поговорим на кухне, — неловко развернувшись, опустила голову ниже, глядя под ноги, чтобы преподаватель не заметил, как краснеют щёки, и шагнула вперёд, чтобы пройти в комнату, но Чернов, окликнув, остановил: — Ася… — я медленно повернулась и обомлела, глядя, как Александр Николаевич медленно вскидывает руку, ранее заведённую за спину, и протягивает мне… Букет, который я изначально не заметила, — я знаю, что поступил некрасиво, приехав без приглашения, знаю, что провинился в прошлые выходные. Я виноват. И за это прошу прощения, — я застыла, несмело протягивая руки, чтобы принять цветы: красные розы на длинных ножках. Слов не нашлось, я изумлённо уставилась на подарок, мне дарил цветы только папа, но чтобы кто-то так ухаживал… Это было до жути непривычно. И неправильно. — Нет! — суетливо замотала я головой, тут же убирая ладони, отгораживаясь ими от букета, — я не могу принять! — это слишком дорогой подарок, в букете точно больше пятнадцати роз, да ещё и каких! Не какие-то чахлые полузавядшие цветочки, которые на ладан дышат, а свежие с большими плотными бутонами. Значит, стоит это великолепие прилично. — Ася, — раздражённо выдохнул Чернов, — пожалуйста, не оскорбляйте меня. — Я не хочу быть вам чем-то обязанной. — Да, будет сложно, — пробормотал он еле слышно, — Ася, я не ставлю целью заставить вас чувствовать себя должной… Меня очень заденет, если вы откажетесь. И поставит в неловкое положение… — ну, разве что только чтобы не обидеть… Я приняла увесистый букет — как только Александр Николаевич его одной рукой держал, — и прижала к груди, удобнее перехватывая ножки чуть ниже завязанной на них алой ленты. — Осторожно, шипы острые, — предостерёг Чернов, когда я уже вовсю разглядывала цветы, не в силах отвести взгляд и спрятать глупую улыбку. — Вы не боитесь? Ну, оставаться наедине с человеком, у которого в руках цветы с острыми шипами… — Если решите меня ими отхлестать, я переживу, — заметил Чернов скептически. — Цветы жалко. Да и студенты не поймут, если вы явитесь на пары с царапинами… — Александр Николаевич усмехнулся, а я осторожно подставила руку под бутоны и пошла на кухню, чтобы поставить букет в воду. Нужно поумерить пыл, иначе в процессе разговора на него выльется тонна сарказма, — идёмте, — цветы — приятный знак внимания, только если он хочет ими откупиться, продолжая меня обманывать и крутить шашни на стороне, то приятного как раз-таки мало. Я аккуратно положила цветы на стол и принялась рыскать по шкафам, выискивая вазу, но ничего подходящего не было, разве что трёхлитровая банка, но её доставать не решилась. Александр Николаевич молчал. Он, задумчиво глядя под ноги, остановился около окна так, что я стояла к нему боком, и, только когда я перестала копошиться и греметь дверцами и ящичками, начал: — Почему вы меня избегаете? — глубоко вздохнул, взъерошив волосы, губы дрогнули, растягиваясь в обречённой улыбке, — вы злитесь до сих пор? Или я ещё что-то не так сделал? Ася, расскажите мне, в чём проблема… — я отвернулась, фокусируя внимание на цветах, и легонько погладила листочек. Как сказать-то? Он терпеливо ждал, а я пыталась собраться с мыслями. Сейчас бы не отказалась от передышки, снова опустела голова, снова руки начали мелко подрагивать, снова чаще забилось сердце. Вопреки надеждам, нужная мысль так не пришла, я медленно ответила: — Скажите мне, что случилось у вас. Вас отшили, и теперь вы ко мне пришли? — с трудом удержала тяжёлый вздох. — Я не понимаю вас, — растерянно прошептал Чернов. — А я — вас! Зачем вы пудрите мне мозги? Зачем вот эти ваши знаки внимания, приглашения, помощь? Вы считаете, что после этого я сразу на вашей шее повисну? Думаете, что можете с одной, потом с другой, сойтись с первой, а когда отшили, бежать ко мне? — я замолкла, больно прикусив губу. Спокойной и мирной беседы, видимо, не выйдет, — так вот, я один раз скажу: я не хочу быть запасным вариантом, не хочу быть чьей-то заменой, — это сильно бьёт по самооценке, особенно когда осознаёшь, что всегда будешь второй и большего не достойна, кроме как служить «запаской». Это ведь так, на время, пока он не найдёт себе более подходящую пассию, — так что ищите другую дуру. И мне не нужны ни зачёт, ни ваши подачки, ничего, можете продолжать валить меня на парах, хоть в деканат пожалуйтесь, но я так унижаться не буду. — Ася, вы не были запасным вариантом, — чётко проговаривая каждое слово, заверил Чернов. — Да? — а я не верю! — неужели вы меня даже в расчёт не брали? — Ася, — тихо позвал Александр Николаевич, — посмотрите на меня, — я не противилась, повернулась, заглядывая в глаза. На его лице не отражалось ни одной эмоции, но Чернов и не хмурился и, казалось, был абсолютно серьёзен, — я не знаю, откуда вы взяли этот бред, но у меня никого нет. Вы у меня единственный любовный интерес, и соответственно — в приоритете. — Верится с трудом. — Что заставляет вас сомневаться во мне? — опёрлась руками о стол, пытаясь удержать рвущийся из груди гнев. Раз мы говорим честно, то и утаивать что-то бессмысленно. — Хотя бы тот факт, что я вас совершенно не понимаю. Вы меня то валите, то сменяете гнев на милость, то куда-то зовёте, то отменяете, то обнимаетесь с кем не попадя, то ко мне поговорить приезжаете с явным намёком на какие-то отношения. Этого хватит? Я не понимаю, чего вы от меня хотите! А вы сами-то хоть понимаете? Определитесь уже, к кому вы больше предрасположены: ко мне или к другой девушке, — выслушал, кивнул, убедился, что продолжения не последует, и до безумия спокойно ответил: — Никакой другой у меня нет, — ровно, не повышая голос, как будто о погоде говорит, — сколько ещё раз мне повторить? — и тогда уж я оставила попытки завуалированно намекнуть, что видела его с другой. Если это можно было назвать намёками. — Вы обжимались с кем на крыльце универа? — если он начнёт отпираться или скажет, что такого не было, вытолкаю за дверь, даже несмотря на то, что чуть ли не в полтора раза ниже! — На крыльце… — затаила дыхание, всё же боясь услышать подтверждение, что-то типа: «вы меня поймали, Ася», но он, задумавшись, молчал, а затем резко повернул голову, растягивая губы в лукавой улыбке и хищно щурясь, — Ася, та девушка, с которой я обжимался, как вы выразились, моя сестра. Вы поэтому так себя ведёте? — Сестра? — переспросила осипшим голосом. Сестра… Так значит права была Ира. Значит, причиной собственных проблем была я: я придумала несуществующую легенду про месть Чернова мне, я накручивала себя и изводила на протяжении всего семестра, я сама трепала себе нервы, доводя себя чуть ли не до паранойи, пропускала пары, ставя себя под угрозу отчисления, а Чернов всё это время вёл себя обыкновенно, не ставил целью завалить меня и отправить на пересдачу? Какая же я дура! — Мы ведь похожи внешне, — добил Александр Николаевич. Ведь это было элементарно, и Ира мне говорила, что они похожи… Я, чувствуя, как колет стыдом щёки, отвернулась, пряча лицо в ладонях, это ж надо не разобравшись в ситуации гнуть свою линию. — Вы с этой девушкой выясняли отношения в начале семестра, когда я испачкала вам рубашку, я думала, вы встречаетесь. И что вы из-за меня поругались… — попыталась объясниться, но вышло спутанно и нелепо. Так глупо я себя ещё никогда не чувствовала. — Мы действительно тогда поссорились, — как сейчас помню, он вышел из корпуса в одной только рубашке. Зимой. А потом неделю не появлялся в универе, потому что заболел. Тогда я ходила на пары, не опасаясь, — но вы там ни при чём. — Встречу вы отменили тоже из-за сестры? За двадцать минут до её начала, — пыл я поумерила, отмена свидания — это не смертный грех, чтобы каждый раз этим упрекать, да и понимала я, что отчасти его вынудили так поступить, но было интересно, что же случилось. Раз у нас сегодня вечер откровений, то я хочу знать всё, что происходит: почему он так странно себя вёл на парах, почему игнорировал. — Почти… У меня появились дела, я не мог не приехать, как бы сильно не хотел с вами встретиться. — А… Как же тотальный игнор? — я всё ещё пыталась выглядеть невозмутимо. Хотя что там, с трудом держалась, чтобы не расплакаться от стыда. В первую очередь перед самой собой. — Условно, у меня попросту не было возможности взять телефон, — где же он был и чем занимался, что не мог отвлечься на несколько секунд? — может быть, позже я обо всём расскажу. — Почему не сейчас? — Сейчас не время, я слишком устал… К тому же я приехал для того, чтобы увидеться с вами, а не рассказывать о своих проблемах. — Я понимаю, но тем не менее, почему вы так странно себя ведёте? — Как? — искренне удивился он. — На парах вы то грустный и вам на всё плевать, то чуть ли не до слёз нас доводите, — начала перечислять, загибая пальцы, — валите, слишком строги, ставите невыполнимые требования и… — Достаточно, — скептически прервал Александр Николаевич, — м-м-м… Отчасти это произошло из-за вас, Ася. — Из-за меня?! — Короче говоря, я сорвался. Вы меня игнорировали, если бы вы знали, как я беспокоился. — Да что вы говорите! А ничего, что причиной всему этому послужило ваше наплевательское отношение! Если бы вы мне написали тогда, что всё в порядке, и не игнорировали, то этого бы не было! — Чернов тяжело выдохнул, покорно кивая. Конечно, я тоже отчасти виновата, ведь половину надумала я, но, если бы он поступил, как надо, у меня бы не появилось сомнений в нём. — Я согласен с вами. Больше не ревнуете? — Я и не ревновала! Я… — возмутилась слишком резко, он растянул губы в довольной улыбке, — чего вы улыбаетесь? — Я вам не безразличен… — сделал элементарный вывод, но я не согласилась: — Вы прекрасно понимаете, почему я так отреагировала, мне был неприятен тот факт, что вы ко мне бежите, только когда вас отшивают. Точнее, когда я была в этом уверена, — противное чувство, как будто обнажаются слабости, которые я так усердно пыталась скрыть, словно в душу лезут. И я, наверное, даже не против, если это будет он… — М-м-м, — как-то разочарованно протянул Александр Николаевич, — понятно. Теперь не злитесь? — Не злюсь… И вы тоже меня простите за неправильно сделанные выводы и… — быстро начала, но меня резко оборвали: — Не надо… Я виноват, что не отвечал на сообщения так долго. Я понимаю, как это выглядело со стороны, и представляю, как вам было обидно видеть меня в компании другой девушки, — теперь я не отворачивалась, наблюдая, как разглаживается еле заметная морщинка между бровями, как добреет взгляд, — как вы себя чувствуете, Ася? На этот раз вы действительно больны или лишь устроили себе выходной? — Я правда приболела. А вы откуда знаете? — Ваша подруга рассказала, — ах, подруга. Интересно, при каких обстоятельствах? — Сама рассказала? Добровольно? — уточнила недоверчиво, он отвёл взгляд, пожимая плечами, — вы её запугали? — догадалась я. — Не совсем, скорее, предложил выгодные условия для сотрудничества, — меня продали… Вот оно как. — Снова горло показывать заставите? — спросила лукаво, едва сдерживая улыбку, Александр Николаевич, усмехнувшись, вскинул бровь, он-то может и заставить, и я поспешила заверить: — всё в порядке, я просто переутомилась, немного отдохну, и всё пройдёт. — Тогда обойдёмся без этого, — удовлетворённо выдохнул преподаватель, мгновенно меняясь в лице, когда в кармане тихонько запиликал телефон. Тяжело вздохнул, достав, нажал на кнопку блокировки, несколько секунд глядя на дисплей, и снова убрал, — мне нужно ехать, уже поздно. Я рад, что всё решилось, — суетливо заверил Александр Николаевич, мгновенно отрываясь от подоконника, чтобы быстро выйти в прихожую. — Я тоже… — ответила спокойно, но внутри как будто бабочки порхают, едва удаётся сдерживать дебильноватую улыбку и кажется, что уже ничего не сможет испортить мне настроение, — спасибо за цветы, мне очень приятно. — Мне не представилась возможность узнать, какие вы любите больше, Ася… — Чернов обулся и уже стоял у двери, готовый выскочить в подъезд. Видимо, звонок был важным. — У меня нет любимых, мне нравятся все. — Я понял. Ася… Как вы отреагируете, если я приглашу вас на свидание? Снова… — я удивлённо вскинула бровь. Боюсь представить, что произойдёт на этот раз. Не складывается у нас со свиданиями. — Может быть, соглашусь, но только если оно действительно состоится. — Может быть? — Думаю, нам нужно поговорить об этом позже, — он кивнул, нажимая на дверную ручку, — когда я выздоровею, — я подошла ближе, чтобы закрыть за ним дверь, но Александр Николаевич не сдвинулся с места. Он кивнул, задумчиво глядя мне в глаза, и слегка наклонился. Я думала, что поцелует, но Чернов, спустя секунду, выпрямился, резко выдохнул и, прежде чем выйти в подъезд, кивнул: — Я понял, выздоравливайте. До встречи, Ася, — последний раз посмотрев на меня, он улыбнулся и отвернулся, глядя под ноги, а я… — Александр Николаевич, — преподаватель рефлекторно обернулся, и как только наши взгляды пересеклись, я тихо призналась: — вы мне не безразличны… До свидания. Он, кажется, что-то хотел сказать, но не успел. Я захлопнула дверь, провернув ключ, и замерла, пытаясь услышать его шаги, но за шумом собственного сердца отдававшимся в ушах ничего не было слышно. Для него это, наверное, и не новость вовсе, но мне потребовалось много времени и сил признаться в этом хотя бы себе, а уж ему… И стыдно, и радостно, и боязно. Я развернулась, чтобы вернуться на кухню и наконец поставить цветы в воду, но не успела ступить и двух шагов, как на всю квартиру зазвенел звонок. Видимо, Чернов, отошедший от шока, уходить не собирался.