Возбудим и не дадим

Закрыв дверь на ключ, я ещё несколько мгновений слушала неторопливые шаги, гул поднимающегося лифта и безжизненный голос, затянуто произнёсший «седьмой этаж», и только когда шум стих, выключила в прихожей свет и вернулась на кухню. Села на диван, подминая под себя ноги, и взяла со стола кружку с ещё теплым чаем. На щеках всё ещё сиял яркий румянец, губы, на которых растянулась глупая улыбка, нещадно горели, ладони едва ощутимо подрагивали, а частое сердцебиение не выравнивалось. Дышать по-прежнему было тяжело. Что за наваждение такое? А мы всего-то целовались… Больше за учёбу я не садилась: после встречи с Сашей появилась полная уверенность в том, что завтрашний день пройдёт удачно, поэтому листочки и тетради благополучно были убраны в сумку. Впрочем, не только поэтому: сознание охватило несвойственное мне равнодушие, а тело — приятная слабость, одним словом, одолела лень, и я расценила её как сигнал организма оставить умственную работу и пойти отдыхать. Когда я допила чай, помыла за собой кружку и принялась готовиться ко сну, пришло сообщение. Александр: Я дома. Спокойной ночи И я, окончательно успокоившись, включила телевизор, легла в кровать и довольно быстро задремала. Только выспаться не получилось: ближе к утру начала просыпаться через каждые полчаса, боясь, что будильник не прозвенит или я его не услышу — так зачастую происходило перед важной работой или контрольной, — поэтому оставила попытки поспать подольше и поднялась. Не спеша собралась, сделала бутерброды, заварила кофе и села за кухонный стол, чтобы в оставшееся время повторить напоследок материал. Только утром мозг отказывался работать, особенно дома, поэтому решено было погрузиться в рабочую атмосферу, и я приехала в универ раньше. Но и здесь сконцентрироваться на подготовке не получилось: стоило заметить боковым зрением движение, сразу же вскидывала голову, ища в очередном прохожем Александра Николаевича, и разочарованно вздыхала, когда понимала, что это всего лишь студент или другой преподаватель. Вскоре к кабинету начали подтягиваться одногруппники, и я окончательно оставила попытки повторить, слушая их рассуждения по поводу скорой сессии и предстоящей работы: зачётов, контрольных, проверочных, — которые плавно перетекли в обсуждение коллоквиума по истории русской культуры. Кому-то было всё равно на его результаты, кто-то паниковал, потому что хотелось получить хорошую оценку, чтобы остаться на стипендии, но знаний не было, а мне было спокойно, даже их негативный настрой и паника не омрачили моё хорошее настроение. Но было место и беспокойству: Ира до сих пор не пришла. Прозвенел звонок, сидящие на скамейках встали, взяв вещи в руки, и подошли к двери кабинета, ожидая преподавателя, но Людмила Васильевна пожаловала к нам только через несколько минут: медленно, вальяжно и с полуулыбкой на губах она открыла нам аудиторию и, прежде чем в мы поспешили зайти, спросила: — Напомните, что у нас сегодня по плану? Мы договаривались о коллоквиуме, правильно? — и, получив утвердительный ответ, легко и непринуждённо пролепетала: — так, а билеты я на кафедре оставила. Готовьтесь пока, рассаживайтесь по одному и ждите меня, — и так же неторопливо зашагала туда, откуда пришла. Антонова была в хорошем настроении, что не могло не радовать. Всей группой мы зашли в аудиторию, занимая свободные места. Те, кто рассчитывал списать, ломанулись к последним партам, а я устроилась в центре кабинета, не слишком близко, но не слишком далеко: чтобы можно было в случае необходимости подглядеть ответы и остаться при этом незамеченной. Расселись мы быстро, достали тетради, листочки и, уже готовые начинать коллоквиум, воззрились на дверь, только Людмила Васильевна не спешила. Нам выделили две пары, чтобы успели ответить все в группе, и, видимо, поэтому она была уверена, что времени у нас много. А когда пришла, ещё раз поздоровалась и по-доброму спросила: — Билеты вы будете выбирать, или мне самой раздать? — Раздайте лучше вы, — выкрикнул Коля с задней парты и тише добавил: — мне сегодня не везёт. Антонова кивнула и пошла по ряду, кладя на каждую парту по два квадратика с номером вопроса, закончив раздавать билеты, вернулась к своему столу, рассеянно огляделась, осматривая первые парты, и пробормотав: — Снова журнал забыла, готовьтесь, я скоро приду, — снова вышла. — Я думал, будет жёстче, — растерянно заметил сидящий за мной Стёпа, — уже морально настроился на пересдачу, — казалось, он удручён тем фактом, что сможет всё сдать с первого раза, и я невольно усмехнулась, заметив на его лице растерянность. — Тебя что-то не устраивает? — спросила Вера, он недовольно ответил: — Я не ожидал просто…. — Списывай, пока она ушла, — отозвалась я и, повернувшись к своей парте, достала из кармана телефон, но не чтобы подсмотреть ответы на свои вопросы, а чтобы написать Ире, которая опаздывает вот уже на двадцать минут, но как только начала печатать сообщение, дверь тихонько открылась, и в кабинет зашла наша потеряшка. Она, взглянув на стол, за которым должна была сидеть Людмила Васильевна, и, никого не обнаружив, быстренько прошмыгнула к свободной парте, села, достала тетрадь и повернулась ко мне, неловко махая ладонью в знак приветствия. — А где Людмила Васильевна? — спросила Ира шёпотом, чтобы никого не отвлекать. — Вышла, скоро вернётся, — она кивнула и, попросив не отвлекаться на неё, отвернулась к двери и, подперев щёку ладонью, вперилась взглядом в дверь, ожидая Антонову. Людмила Васильевна пришла через несколько минут после появления Иры, когда в аудитории установилась тишина, прерываемая лишь шелестом бумаги, а работа кипела: я уже написала половину первого вопроса. Антонова, увидев опоздавшую, тихонько отдала «билеты» и села за стол, не обращая на нас внимания, даже видя, что большинство попросту списывает. Она только изредка поднималась с места, окидывала присутствующих весёлым взглядом, когда параллельно с ней все начинали шевелиться, пряча телефоны, подходила к окну, смотрела несколько секунд на мелкий дождик, и возвращалась обратно. Через полчаса ненужные теперь ручки лежали на столах, а одногруппники смотрели в свои листы и, едва шевеля губами, читали написанное, пытаясь выучить. Конечно, чтобы получить хорошую оценку, ответить по своим билетам было недостаточно, необходимо знать всю программу курса, что будет проверяться дополнительными вопросами, но многие рассчитывали на удачу или симпатию преподавателя, надеясь получить оценку на балл выше заслуженной тройки. Первый вопрос, который мне попался, был лёгким — его я знала наизусть, а вот второй уже сложнее, поэтому мне пришлось подглядывать, чтобы его вспомнить, у Иры была такая же ситуация, а у Стёпы всё было намного проще: вопросы достались лёгкие — из первой десятки в списке. Ну, а Коле, который сетовал на свою неудачу, снова не повезло. Прошёл час, прежде чем первый человек решил ответить. Но даже тут подвоха не случилось: Антонова, добродушно улыбаясь, слушала и кивала, не обращая внимания на то, что одногруппник наглейшим образом читает, задавала легкие, скорее даже элементарные вопросы, на которые он толком и не ответил, потому что попросту не учил, и по итогу отпустила с четвёркой. Дальше, когда все поняли, что можно не бояться, и Людмила Васильевна не будет «валить», желающих ответить стало гораздо больше, настолько, что образовалась очередь. Впрочем, необходимость в ней отпала быстро: Антонова отпускала студентов быстро, поэтому довольно быстро аудитория опустела, и тогда решилась ответить и я. Села рядом с Людмилой Васильевной, положила билеты на стол, показав номера своих вопросов, и начала рассказывать. Первый ответ она не дослушала до конца, остановила и попросила рассказать второй, но и здесь я не успела дойти и до середины. — Достаточно, — прервала она меня на полуслове и предложила: — давайте пройдёмся по дополнительным вопросам… — Людмила Васильевна долго выбирала, задумчиво глядя в список, и в итоге, когда я уже начала переживать, задала простой — тот, на который я с лёгкостью ответила, — что ж, ставлю вам пять, — я машинально её поблагодарила, быстро собрала вещи и вышла в коридор, где и осталась дожидаться Иру. Она, довольная и радостная, присоединилась ко мне через пять минут и плюхнулась на скамейку. Не трудно было догадаться, что ей поставили: — Пять! — воскликнула она, показывая пять пальцев, — я даже не думала, что в этот раз будет так просто. — Может, она решила нас пожалеть перед сессией, порадовать, так сказать, — пожала я плечами, невольно улыбаясь ей в ответ. На первых двух коллоквиумах нас спрашивали по всей строгости, поэтому было удивительно наблюдать такие изменения в поведении Антоновой. Я хотела спросить, почему она опоздала, но подруга пошла на опережение: — Представляешь, я проспала. Ещё проснулась, думаю, почему будильник не сработал, а потом увидела, что звук выключен… — затараторила Ира, подхватывая меня за локоть. Мы вышли к лестнице, поднялись на третий этаж и направились к кабинету, где у нас будет проходить следующая пара. Пока не прозвенел звонок с занятия, было тихо, и только Ирин сбивчивый шёпот эхом проносился по коридору, создавая шум. Устроившись на мягких скамейках, мы ждали звонка. Александра Николаевича я так и не встретила, даже около кабинета, где мы постоянно сталкивались, когда я от него бегала, хотя пары у него сегодня есть, значит, он должен быть в универе. Идти на его поиски я не решилась, недолго думая, достала телефон и написала сообщение: «Ты в универе?» Но он, не заходивший в сеть с утра, не ответил. Я ещё несколько минут пялилась в дисплей, надеясь, что Саша, увидев уведомление, зайдёт и ответит мне, но ничего не изменилось. Занятия прошли быстро, после успешной сдачи коллоквиума настроение улучшилось, а неспешный темп следующей и последней пары позволил расслабиться, и только молчание Александра Николаевича несколько удручало. Хоть к Серафиму иди и спрашивай, где он и что случилось. С каждым часом ожидания напряжение и тревога усиливались, били по нервам, а я, распереживавшаяся не на шутку, только пыталась убедить саму себя в том, что излишне паникую. Чтобы отделаться от этих мыслей, садилась за учёбу, готовясь к Отечественной истории, на которой мне завтра придётся отвечать, пыталась отвлечь себя домашними делами, и вечером, когда нервы накалились до предела, уже хотела написать Серафиму, мне пришло сообщение: Александр: Извини, у меня было много работы, я не видел, что ты мне писала. Как прошёл день? Стоило увидеть его имя, от сердца тут же отлегло, а на губах растянулась радостная улыбка. Я облегчённо выдохнула и, приподняв очки, потерла переносицу. В висках пульсировало, слишком много переживаний для одного дня. Я слезла со стула, закрыла тетрадку и, сев на диван, подмяла ноги под себя. «Вполне неплохо, коллоквиум на пять сдала» Много чего хотела написать ещё, но отчитывать его мне казалось глупым, он ведь не обязан объясняться передо мной за каждый свой шаг, поэтому решила, что поговорим про его исчезновения позже и лично, но машинально напечатала: «Настолько много работы, что не было времени даже ответить?» Конец семестра, конечно, напряжённый не только для студентов, но и для преподавателей, которым нужно готовить билеты и вопросы, думать над системой оценивания, но я не верю, что, находясь в универе, у него не было даже свободной минутки. Они частенько с Серафимом на кафедре чаи гоняют, мог бы и отвлечься. Александр: Умница Одно только «умница», и на губах невольно растягивается счастливая улыбка: мне безумно приятно получать похвалу, тем более от него. Александр: И ответить, и даже пообедать. Сегодня был напряжённый день. Завтра будет проще, я буду в универе, и мы увидимся «Тебя сегодня не было?» Александр: Я взял выходной Вот оно что. Значит, дело не в подготовке к сессии. Предвещая мой следующий вопрос, тут же добавил: Александр: Всё в порядке, ничего не случилось. Я очень устал, уже буду отдыхать, спокойной ночи Сумбурно и быстро попрощался и вышел из сети, я только успела пожелать спокойной ночи в ответ. А на часах всего-то восемь вечера… Видимо, действительно день был тяжёлым.

***

Утром я в универ не шла — мчалась, только мотивация отличалась от других студентов: интуиция подсказывала, что что-то не так, было неспокойно, поэтому я хотела убедиться, что всё с Александром Николаевичем в порядке. К обеду распогодилось и потеплело, пусть солнце всё ещё пряталось за облаками, дождь прекратился, а ветер стих, поэтому на философию я шла с позитивным настроем, а вот сам преподаватель хорошим настроением не отличился. Серафим выглядел отстранённо и несколько грустно, и вёл себя по-другому — странно: пришёл за несколько минут до звонка, хотя всегда, пусть и на несколько минут, но опаздывал. Я заподозрила неладное, автоматически связывая его поведение с вчерашним исчезновением Саши. Что-то явно произошло. — Итак, — начал философ, когда прозвенел звонок, — вы должны были ответить на вопросы по пятнадцатому параграфу, правильно? — задал риторический вопрос и, так как никто не возразил, продолжил: — отлично. Так… Скоро занятия у нас закончатся, они в расписании до семнадцатой недели, поэтому студентам, которые хотят автомат, неплохо было бы активизироваться. Передайте отсутствующим «привет», на следующей паре будет контрольная. Присутствовать, по-хорошему, нужно всем. — Мы передадим, — тут же заверил Стёпа, и все дружно закивали. — Хорошо, — хмуро кивнул Серафим, — а пока подведём промежуточные итоги. Он ещё на первом занятии объявил условия для получения автомата: отвечать на паре, зарабатывать «плюсики», написать хотя бы удовлетворительно две контрольные, иметь хорошую посещаемость. По сравнению с другими дисциплинами, условия выполнимые. — На автомат могут рассчитывать… Серафим взял журнал, бегло просматривая и называя фамилии. Мы с Ирой были уверены, что в заветный список попали, поэтому слушали без интереса, и когда он объявил и нас, не удивились, а вот Коля и Степан, когда услышали упоминание себя, обомлели, не поверив своим ушам. — Если всё сдадите, поставлю четвёрки, — пообещал философ, заметив их изумление, и продолжил перечислять, но, едва дошёл до буквы «л», на мгновение замолчал, и пропустил Ларина, продолжая диктовать фамилии уже тише. Закончив, отложил журнал и, сев на стул, известил: — а теперь начнём занятие. Кто желает ответить? На первой половине пары успели ответить и получить дополнительные баллы почти все, кто хотел и готовился, остальные же отдыхали или пытались найти ответы на последние вопросы, чтобы рассказать после перерыва. Ира копалась в телефоне, а я то слушала одногруппников, то пыталась подготовиться к Отечественной истории, то тоже устраивала себе перерыв и просматривала ленту в соцсети. Когда прозвенел звонок, Серафим предложил: — Давайте устроим перерыв, — одногруппники поддержали его дружными кивками и, едва он достал телефон, повставали и двинулись в коридор: одни, чтобы походить и размяться, другие — чтобы помчаться на улицу и успеть покурить за пять минут. Аудитория опустела довольно быстро, только Серафим почему-то остался. Расслабленно откинулся на спинку стула и застыл, устремив усталый взор на дисплей. Что же это, не пойдёт на кафедру? Время тянулось до безумия медленно, я чуть ли не ёрзала на стуле от нетерпения: хотелось уже закончить пару и пойти на историю, чтобы увидеть Александра Николаевича, — и не знала, куда себя деть и чем заняться. Неоднократно просмотренные посты в соцсети уже не вызывали интереса, и я отложила телефон, нервно постукивая пальцами по парте в ожидании окончания перерыва. Спустя несколько долгих минут в аудиторию толпой начали возвращаться одногруппники, а следом за ними шёл одинокий, но радостный Стёпа. Сияя и улыбаясь во все тридцать два зуба, он остановился посреди кабинета и, дождавшись, когда на него обратят внимание, довольно провозгласил: — Истории у нас сегодня не будет, так что после этой пары расходимся по домам! — одна лишь секунда, и с последних парт донеслись ликующие возгласы, парни даже не постеснялись Серафима, который, услышав об отмене занятия, тяжело вздохнул, — сегодня и завтра точно не будет. Может, и в четверг лекцию отменят. — Почему? — не сдержавшись, разочарованно протянула я. Ира легонько дёрнула меня за рукав, и я, поняв, что слишком эмоционально это прозвучало, закусила губу. Впрочем, никто и не услышал: не отошедшие от шока одногруппники до сих пор шумели — только Стёпа посмотрел, как на умалишённую, и я поспешила оправдаться: — мне же отрабатывать пропуски нужно, а пары не будет… У нас и так до конца совсем немного… — Может, командировка или конференция, — предположил он, пожимая плечами, — точно не могу сказать. — На больничном он, — безэмоционально бросил Серафим, не отрывая глаз от телефона, и таким же тоном добавил: — не беспокойтесь, Ася, пары должны восстановить, — и хитренько улыбнулся, взглянув на меня исподлобья. Теперь-то всё сошлось: исчезновение на весь день, сильная «загруженность» и ранняя отлучка ко сну… — Это радует, — невесело отозвалась я, прикрывая пальцами рот, безуспешно пытаясь спрятать горькую ухмылку: заболел, но мне рассказать не удосужился. С одной стороны, это всего лишь мелочь, не стоящая внимания, но меня расстроила. Одно дело — утаивать факты о своей жизни, пытаться скрыть или попросту отказываться о чём-то рассказывать, но почему же так сложно сказать о всего-то болезни? — Ты не знала? — наклонившись к уху, шёпотом спросила Ира, я слабо покачала головой, невольно хмурясь. Снова прозвенел звонок, отвлекая от дурных мыслей. Серафим, не дожидаясь возвращения студентов, махнул ладонью Коле, который первым протянул руку, желая ответить, — когда Воронцов узнал, что у него есть возможность не идти на зачёт, а получить не какую-то тройку, а четвёрку, то у него резко появилось стремление к учёбе, — и замер, подперев рукой подбородок и вперевшись взглядом в стол. Пока Коля пытался пересказать только что прочитанный в интернете кусок текста, я неохотно взяла телефон и открыла диалог с Александром Николаевичем. Не зная, как начать беседу, написала: «Нам сказали, что твоей пары не будет. Что случилось?» Долго ждать не пришлось, сообщение он прочитал сразу и незамедлительно ответил. Александр: Я взял больничный, плохо себя чувствую Невольно усмехнулась: ещё бы, под дождём по холоду ходить… «Насколько плохо?» Александр: Не так сильно, как могло бы быть. Обычная простуда Снова говорит загадками… Пальцы машинально заскользили по сенсорному экрану, но каждую напечатанную строку я стирала, не успев дописать предложение до конца: вопросов было много, но какой задать, чтобы он ответил правду, не знала, — и всё, на что хватило фантазии, так это написать: «Ты не против, если я приеду?» Заодно и спрошу обо всём, что мне так хотелось узнать, но моё рвение уняли коротким: Александр: Против Я на мгновение оторопела, не ожидая резкого отказа, но не сдалась, ответ меня не устроил, поэтому попробовала по-другому: «Почему? Я хочу тебя навестить» Александр: Не хочу, чтобы ты заболела Я сдержанно улыбнулась: его забота мне приятна, только в нашем случае — не уместна, и выдвинула два последних аргумента: «Во-первых, я болела недавно, и у меня иммунитет. Во-вторых, я соскучилась и очень сильно хочу тебя увидеть» Прочитал и не ответил, видимо, игнором решил закрыть тему, но меня такое окончание диалога не устроило. Я отложила телефон, решив дождаться окончания пары и уже после продолжить: пользоваться добротой Серафима, открыто игнорируя его присутствие и занимаясь своими делами на паре — да ещё и так нагло, — я не хотела. Когда вслед за Колей ответил и Стёпа, взяв себе два вопроса, чтобы получить больше баллов за ответ, а эти самые вопросы закончились, философ, приподняв уголки губ, сдержанно похвалил: — Молодцы, по программе мы с вами идём быстро. На сегодня учёбы хватит, — и, собрав разбросанные по столу распечатки, сложил их в стопку. Обычно после этих слов следовало «можете идти», «все свободны» или «идите, только давайте тихонько, чтобы никто не видел и не слышал», но философ отпускать нас не спешил, и тогда Коля, который уже был на низком старте, едва слышно поинтересовался: — А вы отпустите нас раньше? — преподаватель только тяжело вздохнул, окинув аудиторию скучным взглядом, и помотал головой. — Теперь раньше звонка уходить вы не будете, привыкайте. — Это ещё почему? — вполголоса изумился Стёпа. Видимо, такая грубая приказная формулировка его не устроила. — Новый ректор — новые правила, — сухо пояснил Серафим, в аудитории мигом стало тихо: все оставили свои занятия и заинтересованно на него уставились, — вам ещё не сказали, но теперь будут устраиваться проверки, на лекциях будут отмечать, как и на практиках, и выгружать посещаемость в личные кабинеты студента. Так что, во избежание проблем, останьтесь до звонка, — и виновато улыбнулся. Приучил ведь нас уходить с его пар раньше… — Прям как в школе, — хмыкнула Ира, когда Серафим заговорил про личный кабинет, — может, они ещё и родителям звонить будут и собрания для них устраивать? — А здесь, Ирина, вы угадали. Будут. У первокурсников родительское собрание запланировано на выходные. Но вам это уже не грозит. — К счастью, — буркнула подруга себе под нос. Больше желающих поделиться с преподавателем мнением не было, поэтому Серафим откинулся на спинку стула и разрешил: — Занимайтесь своими делами, можете ответить на вопросы к следующей паре. Только сильно не шумите, — вопреки его просьбе, одногруппники активно зашептались, но один только скептический взгляд в сторону эпицентра шума, и громкость парни сбавили. Теперь, когда мне дали полное право сидеть в телефоне открыто, я решила продолжить нашу с Александром Николаевичем дискуссию, но, стоило нажать на кнопку блокировки, на дисплее увидела недавно пришедшее сообщение. Александр: Приезжай Я тут же оживилась, растягивая губы в довольной улыбке. Всё же своего добилась! «Нужно что-то купить?» Закусив губу, непроизвольно цыкнула: могла бы и не спрашивать, он всё равно откажется. Но и покупать что-то, не зная, что он предпочитает, не решилась бы. Да те же апельсины: может, у Саши аллергия, или он попросту их не ест. Он ответил ожидаемым: Александр: У меня всё есть «Я приеду сразу после пар, хорошо?» В ответ пришло малосодержательное «да», и Саша вышел из сети. На вопросы, о которых говорил Серафим, не отвечал практически никто, потому что на задних партах продолжили обсуждать новые порядки в универе и в общежитиях, развернув настоящую баталию: прогульщики заявили, что по отношению к ним отмечать посещаемость — несправедливо, и теперь пропускать пары с такой же частотой не получится, а отличники были напротив довольны, потому что «это правильно», ведь все мы здесь, чтобы учиться. Ну, и вообще им неприятен тот факт, что кто-то спит и отдыхает в своё удовольствие, не ходит на пары, а они работают не покладая рук, но успеваемость что у одних, что у других одинаково хорошая. Мы с Ирой не вмешивались — конечно, в ситуации есть и плюсы, и минусы, но отрицательных сторон всё же было больше, — но когда заговорила Вера, навострили уши: — Я слышала, что за непосещение будут стипендию уменьшать, — вполголоса задумчиво поделилась она, а когда к ней повернулись все, кто эту самую стипендию получает или планирует её вернуть, виновато продолжила: — что? Ведь зачем-то это делается, должно быть какое-то наказание за непосещаемость, иначе какой смысл в этих нововведениях? — тогда и я напряглась. Конечно, я хожу на занятия, но посещаемость у меня далеко не стопроцентная: иногда лень одолевает, иногда болею, а вот недавно с одним преподавателем враждовала и пропустила почти все занятия в семестре… Как только прозвенел звонок, Серафим махнул рукой в сторону двери и принялся собирать вещи, всем видом показывая, что пара закончилась. Историю отменили, поэтому наравне со звонком аудиторию огласил радостный вопль, и желающие поскорее покинуть универ чуть ли не повылетали из кабинета. Я же, не с такой большой скоростью, но тоже спешно закинула в сумку вещи и пошла вслед за Ирой, но стоило мне поравняться с преподавателем, он тихо меня окликнул: — Ася… Останьтесь. — Я подожду в коридоре, — шепнула мне Ира и, смешавшись с толпой выходящих одногруппников, покинула аудиторию. — Я так понимаю, вы сейчас едете к нашему общему знакомому? — спросил он, когда мы остались наедине. Робко потупив взгляд, нехотя кивнула. Это он сам понял, или ему Саша сообщил? — отлично, я вас довезу, — я смутилась ещё больше, слабо мотая головой, и пока думала, как отказаться так, чтобы это звучало как можно вежливее, он предупредил: — нам по пути: мне нужно забрать у него кое-какие вещи, — сомневаясь в его мотивах, уточнила: — Вы точно едете за вещами? — Не беспокойтесь, моё время вы не отнимете, — понял причину беспокойств Серафим, — машина на заднем дворе, подождёте меня? — я колебалась ещё несколько секунд, задумчиво глядя ему в глаза, и всё же согласилась: — Конечно, — и, развернувшись, вышла из аудитории, где меня ждала Ира. Я, конечно, могла сама добраться до Александра Николаевича, но перспектива поехать с Серафимом и разузнать то, чего мне не договаривает Саша, мне казалась соблазнительной. Подруга, поднявшись со скамейки, недоверчиво вскинула бровь и, взяв меня под локоть, повела к лестнице. — Что случилось? — широко улыбаясь, лукаво спросила она, когда мы отошли от кабинета. Я на мгновение опешила, не понимая, как рассказать ей о том, что сейчас поеду к Чернову домой, мягче, ведь одно неверное слово, и Ирин изумлённый визг услышит весь корпус, поэтому начала издалека: — Александр Николаевич заболел… И я хочу его навестить, и так случилось, что мне с Серафимом по пути. В общем, мы сейчас вместе едем к нему, — но, на моё удивление, Ира отреагировала крайне спокойно: — М-м-м, романтика, — мечтательно протянула она и, прочистив горло, чуть серьёзней спросила: — теперь ты с ним всё свободное время проводить будешь? — Только пока он болеет, — взгляд её погрустнел, хотя Ира и пыталась казаться весёлой, улыбка стала натянутой и вымученной, и я, поняв, с чем связана такая перемена, предложила: — давай куда-нибудь сходим на этой неделе? Или посидим где-нибудь… — в последнее время мы с ней редко обсуждаем новости в личной жизни: я не хочу говорить об этом в универе, а она часто занята, проводя время или с родителями, или за учёбой. — Я согласна, — удовлетворённо произнесла она, — мне есть, что тебе рассказать. Уверена — тебе тоже… Мы вышли на улицу и, обнявшись на прощание, разошлись. Слегка повеселевшая Ира направилась в сторону дома, а я поплелась на задний двор, где находилась парковка. Здесь машин всегда было меньше: вторая парковочная зона была организована прямо перед корпусом, вот там постоянно был аншлаг, — поэтому не боялась, что нас могут увидеть. Когда я дошла до парковки, остановилась около стены и, оглядевшись, потянулась, разминая затекшую спину. Серафим уже должен был забрать с кафедры вещи, отдать ключ на вахту и быть на полпути к машине. Ждала я действительно недолго: он объявился через полминуты после моего прихода. Машинально кивнув ему, подошла к задней двери, но философ окликнул меня и попросил: — Ася, садитесь вперёд, — смутилась, но пришлось повиноваться: захлопнула заднюю дверь и подошла к передней, а когда скромно устроилась в кресле, Серафим тут же пояснил своё решение: — мне некомфортно, когда кто-то сидит сзади. Пристегнув ремень, невольно вцепилась в него пальцами. Я всегда сомневалась, садясь в машину к человеку, о навыках вождения которого ничего не знала, всегда мне было неспокойно, ведь от водителя напрямую зависит моя жизнь, но стоило Серафиму тронуться с места, я расслабилась, более не чувствуя неловкости и дискомфорта: он не лихачил, не превышал скорость, вёл аккуратно и осторожно, не нарываясь на конфликт с другими участниками движения. Рядом с ним даже тишина не давила, и я спокойно наблюдала за дорогой, пытаясь её запомнить и сориентироваться, где конкретно живёт Саша, и как можно проехать на общественном транспорте: мало ли, в будущем пригодится. Пока мы ехали, я задумчиво пялилась в окно и всё думала, что буду говорить Александру Николаевичу, какие вопросы задавать и как выяснять причину недоверия, собственно, мне, но ничего путного придумать не удалось. Впрочем, рядом со мной сидел отличный информатор, и я, поняв, как мне повезло остаться с ним наедине, тихо позвала: — Серафим Евгеньевич, — и, когда он взглянул на меня, задала риторический вопрос, вступительный, так сказать: — вы ведь с Александром Николаевичем давно знакомы? Девять лет, вроде… — Да, ещё с универа, — подтвердил он, — учились в одной группе. — И каким он был в молодости? — осекшись, тут же поспешила исправиться: — то есть, когда был примерно моего возраста, — Серафим лукаво заулыбался, прищурившись, и ожидаемо ответил вопросом на вопрос: — Почему вы не спросите об этом у него? — М-м-м… — растерянно протянула я, снова отворачиваясь к окну. Я много раз спрашивала у него про его частые отлучки, о причине его грусти, но он всё умалчивал, а теперь мне кажется, что любой мой вопрос так и останется без ответа, и проще будет спросить того же Серафима, который всегда идёт на контакт, чем я и поделилась: — мне кажется, что он не ответит: грубо говоря, меня попросят не лезть не в своё дело, и на этом разговор закончится, — но стоило поймать осуждающий взгляд преподавателя, стыдливо добавила: — по крайней мере, я так думаю. — Ася, — позвал с нажимом философ, — давайте представим ситуацию: у вас есть мужчина… Или парень, который вам сильно нравится. И этот мужчина интересуется вашей жизнью. Как вы поступите? Попросите не лезть не в своё дело? — представила, как Саша садится рядом со мной, заглядывает в глаза, и, взяв ладонь в руку, спрашивает, например, о том, что мне нравится, о семье или школьном времени. Конечно, я расскажу всё, что он хочет знать. — Вряд ли, — только тут другая ситуация, и его поведение кардинально отличается от моего. Я с радостью поделюсь с ним всем, а он даже самого элементарного озвучить не может. — Думаю, аналогия ясна. Ася, чтобы он рассказал что-то, нужно всего-то поинтересоваться, — я насупилась, прикусив язык, чтобы не возразить. Уверенность Серафима поражала, неужели он с таким поведением не сталкивался? Я ведь интересовалась много раз! Конечно, он не отвечал грубо, но и не рассказывал ровным счётом ничего. Философ заметил моё недовольство и уже тише добавил: — если тема, которую вы поднимаете, не… Эм… Запретная… Думаю так можно выразиться. — Мне кажется, что для него все темы запретные! — воскликнула возмущённо, не сдержавшись. — Если вы спрашиваете его о прошлом, о студенческом или школьном времени… О семье, то неудивительно, что он ничего не говорит. Для него эти времена были трудными, и вспоминать он их не хочет, — а жизнь-то складывается как раз-таки из всего, что он перечислил… Я недовольно взглянула на Серафима: ещё один! Всё знает, но мне ничего не скажет. Вот и думай теперь, что за трудное время, с чем это связано, о чём конкретно его нельзя спрашивать и что относится к его «прошлому»! — Получается, его вообще нельзя ни о чём спрашивать, — подвела неудовлетворительные итоги я. Один раз только он поделился информацией о студенчестве — когда говорил, что отношения студентки и преподавателя не доставят проблем, и на этом всё. — Ася, — Серафим тяжело вздохнул и, улыбнувшись мне уголками губ, дал последний совет: — можете просто обнять его, поцеловать, и, может быть, он не сможет отказать. — Я обязательно попробую, — неохотно отозвалась я, складывая руки на груди. Не уверена, что попытки увенчаются успехом, впрочем, я действительно попробую. Серафим, искоса на меня взглянув, обречённо вздохнул и, чуть помедлив, начал: — В студенческие годы он был… Чересчур раздражающим, — я слушала с интересом, намереваясь запомнить каждое слово, — особенно на первом и втором курсах. Резок в своих высказываниях и суждениях, прямолинейный, безинициативный, безэмоциональный, даже слегка высокомерный… Никогда никому не доверял, никогда не просил помощи, привыкший полагаться только на себя и свои знания, он всем видом показывал неприязнь к окружающим, — по мере того, как философ перечислял его качества, улыбка слабела, и он, нахмурившись, поджал губы, — не шёл на контакт, одним словом. — Видимо, он сильно изменился, — предположила я. Пусть у него и есть небольшие проблемки с выражением эмоций, зато инициативы хоть отбавляй: как вспомню его попытки пригласить меня на свидание, так вздрогну. Высокомерия и плохого отношения к окружающим я не заметила, разве что только на парах, но иногда это заслуженно. А про недоверие и привычку полагаться на себя — в точку, здесь, видимо, изменения его не коснулись. — Если бы вы знали, как… Стал спокойнее, даже добрее к людям. Характер стал намного мягче, — нервно усмехнулась: если сейчас он добр к студентам, то побоюсь представить, каким он был раньше. А Серафим снова довольно заулыбался, кивнул словно самому себе. — Ваша заслуга? — у меня такого рода проблем не было, но думаю, что самостоятельно прийти к таким изменениям трудно, ведь меняется не только поведение, меняется сам человек: мировоззрение, а вместе с тем и взгляды на жизнь, убеждения, восприятие мира и себя, а тот Саша, которого описал философ, вряд ли бы вышел из зоны комфорта сам, а значит руку к этому приложил Серафим. — Отчасти. — Вы с ним… — «не похожи» — сказать не поворачивался язык, не похожи и похожи одновременно: какая-то лисья хитреца во взгляде, похожие шуточки и схожие качества, но Саша более спокойный, с виду действительно безэмоциональный и отстранённый, я бы сказала, что он рационалист, а Серафим — душа компании, улыбчивый и общительный — он живёт эмоциями, — не одинаковые, — подобрала правильное слово, — я думала, что таким людям трудно… — даже не «найти общий язык», а найти «друг друга» из толпы других людей, обратить внимание и заполучить доверие друг друга, — трудно… Общаться. Серафим свернул с главной дороги на дублирующую, а затем и во дворы. По предвкушающей улыбке поняла, что мы почти приехали. — Пусть характеры у нас и разные, но всё же есть много общего: мировоззрение, принципы, приоритеты, единое понимание того, что такое порядочность, ответственность, адекватность… — я согласно кивнула. Да, пожалуй, одна из главных составляющих дружбы: быть одного мнения о человеческих качествах, знать, что ценит человек в других людях и соответствовать этому. — Ему с вами повезло, — сделала вывод. Я бы сказала, что Серафим — миротворец и эмпат, думаю, он может поставить себя на место другого человека, понять его и сказать нужные слова поддержки — именно такой подход бы я и выбрала к такому категоричному человеку, как Саша, — вы хороший друг. — Приятно слышать, но неизвестно, кому из нас повезло больше, — загадочно улыбнулся преподаватель, выворачивая руль и дёргая за ручник, — мы приехали. Потянув ручку на себя, я быстро вышла из машины, а философ не торопился, как будто видел мои рвение и желание и нарочно тянул время, но, когда я недовольно на него взглянула, активизировался. Махнув ладонью в сторону нужного дома, он повёл меня к подъезду, попутно доставая ключи. Саша жил в новостройке: выложенные плиткой тротуары тянулись от дороги до домов, выкрашенных в небесно-голубой, вдоль зданий расстелены полосы зелёного искусственного газона, а на каждом шагу установлены детские площадки и хоккейные коробки. Большие, даже гигантские парковки, но полупустые, видимо, люди ещё на работе. Конечно, мой скромный побитый временем дом и дворик отличались от здешних, но были не менее «уютными». Потянув тяжёлую металлическую дверь, Серафим пропустил меня в подъезд первой и, когда я дошла до лифта и обернулась к нему, не понимая, будем ли мы подниматься, или Саша живёт на нижних этажах, он нажал на кнопку вызова и лениво оповестил: — Нам на шестой. Пока мы ждали лифт, я рассматривала подъезд: чистый, свежепокрашенный и без неприятных запахов: куревом не пахло, только то ли сырым песком, то ли цементом, — одним словом, пахло стройкой. Когда мы подошли к нужной квартире, Серафим нажал на звонок и встал за мной. Несколько долгих секунд, и в замке провернулся ключ, оглашая характерным щелчком пространство коридора. Саша толкнул дверь и, как только увидел меня, улыбнулся: — Проходи, — от шагнул назад, позволяя мне войти, следом за мной зашёл и Серафим. — Пожалуйста, — кивнул на меня он и протянул Саше руку для рукопожатия, — доставил в целости и сохранности. Пока они пожимали друг другу руки и обменивались приветствиями, я наклонилась, разуваясь, и отошла от порога, чтобы не мешать Серафиму, осматривая довольно просторную по сравнению с моей прихожую: тёмный линолеум, светлый шкаф с передвижными дверцами и зеркалом и небольшая полочка для обуви. Перехватив сумку, шагнула вглубь квартиры, становясь по правое плечо от Саши: проходить без хозяина не стала, но и быть ненужным свидетелем разговора не хотела, только преподаватель не спешил отправлять меня в другую комнату. Взял ладонь в руку, погладил пальцы и взглянул на Серафима, который скептически на нас глядя, сложил руки на груди. — Я, конечно, не тороплюсь… — с нажимом начал он, и Саша, спохватившись, кивнул, видимо, вспоминая, зачем пригласил друга. Преподаватель нехотя оторвался от меня и ушёл в другую комнату, чтобы спустя несколько секунд вернуться с двумя небольшими коробочкам, завёрнутыми в бежевую подарочную упаковку, и передать Серафиму. Только философ не спешил их брать, он отдёрнул руки и, заподозрив неладное, уточнил: — И что мне с этим делать? — Отвезёшь родителям, — не вопрос или просьба, а утверждение, — у них сегодня годовщина. — Кому?! — возмущённо переспросил философ, тут же отшатнувшись, — я думал, у тебя что-то важное! Мог бы предупредить! — Ты бы не приехал, — безэмоционально ответил Саша, Серафим, казалось, хотел было возмутиться: усмехнулся, вскинул палец вверх, желая что-то сказать, и, набрав воздуха в лёгкие, замолк. — Да, — согласился он нехотя, — не приехал бы, — и с тяжёлым вздохом взял коробочки, — надеюсь, там взрывчатка, — поймав осуждающий взгляд, он только хмыкнул и принялся рассматривать подарок: покрутил, поднёс к уху, потряс, а когда звука не последовало, спросил: — что там? — Часы для отца, браслет для матери, — я, наблюдавшая за явно раздражёнными этой беседой преподавателями, невольно нахмурилась, не понимая, почему Серафим так по-чёрному шутит, а Саша, заметив мой недоумённый взгляд, объяснил: — Серафим не любит моих родителей… А они не любят его. — Взаимная неприязнь, — коротко описал суть их взаимоотношений сам Серафим. Но понятнее не стало: он действительно хороший друг и человек, добрый и отзывчивый, мне казалось, что любой родитель будет рад, если рядом с их ребёнком будет такой друг, — или ненависть. Зависит от того, с какой стороны посмотреть. Ты уверен, что меня пустят хотя бы на порог? — Конечно, пустят, — уверил Саша. Серафим страдальчески вздохнул, больше не пытаясь отмахнуться от передачки, видимо, смирился с участью и, заметно погрустнев, посмотрел на дверь. — Ладно, я поеду, — преподаватель пробормотал другу смазанное «спасибо», они снова пожали друг другу руки, — выздоравливай. До свидания, Ася, — и философ, слабо кивнув, исчез за дверью. — До свидания, — растерянно бросила я ему вслед. Мы с Сашей остались наедине.