Возбудим и не дадим

Когда дверь за Серафимом захлопнулась, а глухой перестук каблуков о кафельную плитку в коридоре стих, мы погрузились в тишину. Только теперь Саша, тяжело вздохнув, прекратил ласково перебирать мои пальцы, нехотя выпустил руку из ладони и, едва прикасаясь к плечу, приобнял, но стоило мне потянуться к нему, чтобы обвить его шею и прижаться теснее, отстранился, отступая на несколько шагов назад. Словно хотел обнять, но в последний момент передумал. Нахмурился недовольно, ещё и руками отгородился, видимо, моего рвения не оценил. — Я соскучилась, — тихо пожаловалась, спуская рюкзак с плеча на сгиб локтя. Потребность в физическом контакте, таком необходимом именно сейчас — после долгой разлуки, возросла до максимума, но удовлетворить мне её не позволили: Саша всем своим грозным видом транслировал нежелание приближаться и обниматься со мной. А мне хотелось, так хотелось, что закололо подушечки пальцев от волнения, затрепетало с удвоенной силой сердце в груди, на мгновение перехватило дыхание. — Мы не виделись всего несколько дней, — напомнил он холодно, скрещивая руки на груди — устанавливая ещё один барьер в попытках закрыться. Меня такой расклад не устроил. Оставив рюкзак у стены, шагнула ближе, почти прижимаясь к его плечу, поднялась на носочки, намереваясь быстро поцеловать в щёку, но он снова отпрянул, отвернул голову, — давай без этого, я же болею, — едва слышный возмущённый шёпот зашелестел над головой, но совсем неубедительно, недостаточно твёрдости в осипшем хриплом голосе, чтобы вынудить меня послушаться, и я не отступила, поцеловав туда, до куда смогла дотянуться — в шею. Прижалась губами, чувствуя, как часто пульсирует кровь в венке, и, на мгновение потеряв равновесие и слегка навалившись на Сашу, заскользила по горячей коже ниже, к ключице. Он, не ожидая решительного наступления, вздрогнул, промычав что-то непонятное, резко выдохнул, сжимая плотно губы, и отшатнулся, накрывая ладонью шею. Сердито на меня зыркнул и нахмурился сильнее. — Я же о тебе беспокоюсь, — пробормотал он, смущённо отводя усталый горящий нездоровым блеском взгляд. Только когда Саша отлип от стены и вышел на свет, я заметила залёгшие под глазами тёмные круги, поалевшие щёки и кончик носа и заострившиеся черты лица, будто за несколько дней, что мы не виделись, лицо сильно похудело, четко очерченные скулы и залёгшие под ними тени придавали ему болезненный на грани истощения вид. Невольно вздохнула, сердце пропустило удар: видеть его плачевное состояние невыносимо. — У меня иммунитет, — отмахнулась я, — как ты себя чувствуешь? Ты… Не особо хорошо выглядишь: глаза больные, лицо осунулось. Такое ощущение, будто ты не спал несколько суток, — неопределённо пожал плечами, видимо, так оно и есть. Сощурился, закрываясь от яркого света, льющегося из кухни, отвёл взгляд куда-то вбок, лишь бы не смотреть на меня, и шмыгнул носом будто бы безмолвно подтверждая мои догадки. С ответом помедлил. — Не волнуйся, всё в порядке, — заверил он наконец и спешно перевёл тему: — руки можно помыть в ванной, — указал на виднеющуюся из прихожей дверь, — как доехали? — Отлично… Я, скользнув мимо Саши, нажала на переключатель и зашла в ванную, с интересом разглядывая комнату, выполненную в серых тонах — сложилось впечатление, будто где-то подобное уже видела: словно выставочное пространство в мебельном, — и неестественный, «нежилой» порядок: никакого визуального шума, ни полотенец, ни брошенных впопыхах вещей, — как будто ванной он не пользуется вовсе. Либо он настолько аккуратист, либо переехал недавно. Либо же тщательно готовился к моему визиту. Заметив ванну, широкую и большую — намного больше той, которую недавно установили в моей квартире, — невольно замерла — вот это изыски — плоское зеркало с подсветкой и кран с сенсорным датчиком меня уже не удивили. Быстро помыв руки, стряхнула излишки влаги в раковину и вернулась в прихожую, к Саше, который ждал меня, предусмотрительно протягивая бежевое полотенце. — Спасибо, — поблагодарила машинально, вытерла руки и продолжила: — Серафим очень аккуратный водитель. И приятный собеседник. Ты его попросил подвезти меня? — риторический вопрос — а как иначе, но он вопреки ожиданиям покачал головой. — Сам изъявил желание, даже просить не пришлось, — губы его тронула слабая улыбка и чудесным образом передалась и мне. — Вот как, — хоть поведение Серафима относительно меня было понятным сначала, но факт того, что он принял меня, доверил своего распрекрасного друга и не выступает против наших отношений, приятно грел душу. — Ася, — позвал Саша тихо, виновато отводя взгляд, и, прочистив горло, с заминкой продолжил: — мне нужно закончить с работой, и потом я в твоём распоряжении. Думал, что успею до твоего приезда. Подождёшь немного? — Конечно, — активно закивала. Он улыбнулся уголками губ, застыл, заглядывая мне в глаза, и резко приблизился, казалось, желая поцеловать, но лишь мазнул губами по лбу и также быстро отстранился, небрежным движением ероша волосы на затылке. — Можешь пока осмотреться. Квартира в твоём распоряжении, — бросил он через плечо и поплёлся в спальню. И что это было? Оглядевшись, последовала за ним: неловко шастать по чужому дому без сопровождения. Тёмные задёрнутые шторы защищали комнату от света, из-за чего в спальне царил слабый полумрак, казалось, уже вечереет, на аккуратно заправленной бежевым пушистым покрывалом постели не было ни складочки. На телевизоре, подключённом к компьютеру, едва слышно шёл американский сериал. Прислушалась, кажется, в оригинальной озвучке. Уютно, просторно, но… Чего-то не хватает. Как будто не достаёт какой-то незначительной детали, мелочи, которая поможет оживить интерьер. Единственное, что выбивалось из общей картины идеального порядка — переполненная картонная коробка с проводами у компьютерного стола и забытый, слегка пыльный отключённый монитор у стены. Саша сидел за столом, непрерывно глядя в ноутбук, пальцы его быстро и беззвучно — методично перебирали по клавиатуре, приятный тёплый свет настольного светильника падал аккурат на его руки, выделяя крупные проступающие вены и местами засвечивая минимальной яркости экран. Остановившись позади, легонько потрепала его по волосам и, слегка наклонившись, осторожно заглянула в экран, он склонил голову, чуть отстраняясь. То ли открывая мне обзор на ноутбук, то ли уворачиваясь от прикосновений. — Что делаешь? — поинтересовалась тихонько, вглядываясь в числа на нижней панели текстового документа: более ста двадцати страниц таблицы, — чью-то курсовую проверяешь? Билеты для экзамена составляешь? — предложила и тут же поняла: делает отчёт. Саша с заминкой, но подтвердил мои мысли: — Нет, отчёт для м-м-м… Организации, в общем. В домашнем Саша выглядел иначе. Офисный стиль ему бесспорно шёл, но именно в домашнем он казался «уютным» и «комфортным». Взгляд его изредка падал на наручные часы — скорее по привычке, — он прерывался, откидываясь на спинку стула, убирал руки от клавиатуры, прижимая пальцы к губам, и задумчиво глядел в экран. Размышлял. Склонялся над столом, зарываясь в волосы, затем выпрямлялся и ритмично барабанил по столу. Миг просветления — и пальцы снова торопливо порхали по клавишам. Мне хотелось его потрогать: взять за руку, поцеловать в щёку, в губы, в лоб, прикоснуться, но Саша казался максимально сосредоточенным во время работы, и я не решилась его потревожить в очередной раз. Стало понятно, почему он такой грозный — он попросту расслабился: потому из-за слегка опущенных уголков губ казалось, что он глубоко опечален, из-за прищуренных глаз и сведённых вместе бровей — зол, особенно если наклонит голову. Отошла чуть поодаль, не сводя с него пристального взгляда. Саша вздрогнул в очередной раз. Шмыгнул, не отрываясь от клавиатуры, левой рукой вытащил из коробочки бумажное полотенце и приложил к носу. Тяжело сглотнул и тут же закашлялся. Я замерла, сжала губы плотно. Будь моя воля, он бы давно лежал в постели и лечился, но ничего для того, чтобы моё желание исполнилось, сделать я пока не могу. Саша откинулся на стул, прикрыл глаза, помассировав виски, и неожиданно обернулся ко мне: заметил, что слишком откровенно пялилась на него? — У тебя здесь уютно, — ляпнула первое, что пришло в голову, — ты снимаешь квартиру? — Взял в ипотеку. — Платёж, наверное, запредельный, — догадалась я. Квартира с ремонтом, да ещё и в хорошем районе явно стоит баснословных денег. — Можно и так сказать, — ответил загадочно, в подтверждение своих слов пожал плечами и снова уткнулся в экран. Оторваться от созерцания пришлось, чтобы его не смущать и не отвлекать, и я, не зная, чем себя занять, отправилась на исследование квартиры — мне дали полное право чувствовать себя как дома, поэтому решила воспользоваться позволением. Передвигаясь тихо, чуть ли не на носочках по спальне, чтобы не мешать, всё же изредка ловила на себе заинтересованные, брошенные между прочим косые взгляды, сопровождаемые едва заметной хитренькой улыбкой. Пробежалась взглядом по полупустой книжной полке: философские труды и исторические работы, с десяток детективов в мягком переплёте, немного Русской и Зарубежной классики, часть из которой входит в школьную программу. Пока я рассматривала книги, Саша снова обернулся ко мне, наивно полагая, что не замечу его пристальный заинтересованный взгляд, раз стою спиной к нему, но в зеркальной дверце шкафа всё очень даже видно. — Ты работай, не отвлекайся, — хмыкнула я, заметив его отражение, и он послушно вернулся к работе, а я поплелась в прихожую, чтобы поставить оставленную на коврике обувь на обувную полку, и направилась на кухню, выполненную в такой же цветовой гамме, что и ванная комната. Гарнитур иссиня-серый, будто бархатной текстуры — идеально чистый, без отпечатков пальцев и разводов, кухонные полотенца, выглаженные, висели на спинках стульев, ещё несколько лежали аккуратной стопкой в шкафу, пустая, но ещё влажная раковина и губка намекали на недавнюю уборку, на станции сиротливо стоял робот-пылесос, мигая красно-зелёными огоньками. Видно, что обустраивался он сам и делал всё для своего удобства: нет нагромождений, подо всё выделено своё место, — и оттого уютно. По сравнению с другими комнатами здесь чувствовалась рука человека, искусственный порядок разбавлял непроизвольный творческий бардак: на столе с круглой стеклянной крышкой хаотично разметались распечатки, столовые приборы валялись где попало, несколько кофейных кружек с соответствующими ободком и осадком на дне покоились на раковине, а тарелка с нетронутым омлетом стояла в центре в довершение беспорядка. Пробежалась взглядом по открытым полкам: стеклянные банки со специями, разнообразные разделочные доски, подставка для ножей, тарелки из белого стекла на металлической подставке стояли ровным рядом, несколько бутылок гренадина — рядом обнаружилась и кофе-машина. Оценила и фармацевтический набор в импровизированной аптечке: немногочисленные коробочки беспорядочно накиданы друг на друга, несколько флаконов с сиропом от кашля и полосканием, но когда болела я, список из лекарств был намного длиннее чем то, что вижу у него. Вернув пластмассовую корзинку на микроволновку, ещё раз оглядела кухню, побродила по прихожей, оценивая паркет, и вернулась в спальню. Саша меня, казалось, не заметил вовсе, пока я не положила руки ему на плечи. Он ощутимо дёрнулся, будто от удара, обернулся, но не ко мне, а к зеркальной дверце шкафа — к моему отражению. Я хоть и понимала, что лучше не отвлекать, чтобы он не засиживался за работой дольше отведённого времени, но пересилить любопытство и стремление к беседе не смогла: — Любишь порядок? Или ты к моему приезду готовился? — Скорее, второе, — тихо признался Саша, несколько виновато улыбаясь, и поспешил оправдаться: — обычно у меня ещё чище, но сейчас нет ни настроения, ни времени заниматься уборкой, — понимающе закивала. Когда с высокой температурой слегла я, сил не было ни то что на уборку, даже на элементарную готовку и приём пищи. Пальцами скользнула по шее, от его кожи повеяло жаром. — Какая у тебя температура? — Часа три назад была тридцать семь и семь, — отчеканил без промедления — машинально, не отрываясь от клавиатуры. — Интересно, я думала, что мужчины даже со слегка повышенной — уже чуть ли не умирают, а ты работаешь, — да ещё и так сосредоточенно и быстро. Мне вдруг вспомнился Кирилл, который почти умирал, когда отметка на градуснике перевалила за тридцать семь на одно-два деления, не мог и пальцем пошевелить, и пока мы жили вместе, мне приходилось выполнять его прихоти во время болезни и ухаживать. Брата я люблю всем сердцем, но эти детские замашки иногда выводили из себя. — Я же не ребёнок, — равнодушно ответил, пожав плечами, — это не смертельно. Но некоторые люди действительно излишне драматизируют, — он прочистил горло, прикрыл рот ладонью, голос сиплый, дрожащий и перебивающийся на хрип сейчас выдавал в нём больного больше внешнего вида: то ли из-за относительной темноты, то ли его уверенные слова повлияли на моё его восприятие. — Как ты себя чувствуешь? — он пожал плечами, скривился, но, в этот раз поймав мой внимательный взгляд, замялся и лгать не стал: — То в жар бросает, то в холод. Голова болит невыносимо, — совершенно обыденно и равнодушно отозвался Саша, — обычная простуда. — И в больницу ты не обращался? — догадалась я, он лишь согласно покачал головой, — почему? — Не хочу, — коротко и понятно, — не люблю эту мороку, отлежусь, попью лекарства, и всё пройдёт. Думаю, ты меня понимаешь. Что врачей, что больницы ненавижу одинаково, а в разгар болезни одна лишь мысль о встрече с терапевтом пугает до мурашек, и уж точно предпочту отлёживаться дома, чем ходить по поликлинике, пусть даже платной, с температурой и раздирающей головной болью. — Понимаю. Главное, чтобы от твоего «попью лекарства, и всё пройдёт» осложнений не было, — но укольчик совести почувствовала, сама-то хороша: отлёживалась дома почти без лекарств и надеялась, что болезнь магическим образом сойдёт на «нет», а теперь ему нотации читаю. — Не будет, — заверил Саша, — я всегда лечусь дома. Потом, когда станет легче, запишусь на приём, сделаю флюру, если проявятся остаточные симптомы, долечусь. — А как же ты больничный оформил? — Не оформлял, просто взял выходной без содержания. — Интересно, и за сколько ты планируешь вылечиться? — Дня за три, — хотела возмутиться, но промолчала. Если он знает, как будет лучше, то мне лезть в его дела не стоит, — пусть у студентов под конец семестра хоть одна радостная новость будет. Положила руки на плечи и немного надавила, разминая и делая массаж, чувствуя под ладонями перекатывающиеся резко напрягшиеся мышцы. Он вздрогнул, издав невнятный звук, напоминающий мычание, тяжело вздохнул. Стих стук клавиш, и Саша медленно, будто размышлял, стоит ли вообще так поступать, прижался к моей ладони щекой, застыл. Кажется, затаил дыхание и устало прикрыл глаза. Оторвался спустя мгновение и как ни в чём не бывало уставился в экран. Будто уличный кот — хочет ласки, а подойти боится, отскакивает, стоит сделать резкое движение. — Уже вечер, я надеюсь, ты сегодня ел, — пустая кухня и отсутствие грязных тарелок уже натолкнули на верные размышления, и тут же получила ожидаемо неудовлетворительный ответ: — М-м-м… Нет. — Некогда? — скептически переспросила. Он только угукнул. — Мне нужно закончить до шести, — глянула на часы: половина шестого, он безэмоционально продолжил: — у меня рабочий день расписан по минутам, — и, видимо, забота о здоровье в его расписание не входит, — да и кусок в горло не лезет. — Потому что есть нужно жидкую пищу, — ответила, вспомнив нетронутый омлет. Саша снова сосредоточился на работе. Сделав ещё один круг по квартире, рассмотрев всё, что только можно было, прочитав несколько страничек случайно выбранных книг, с трудом отмыв кофейные кружки и не найдя себе более занятия, вернулась к нему и тихонько спросила: — Если я приготовлю что-нибудь, ты поешь? — застыл. Задумался. Покачал головой. — Не нужно, я здесь закончу и сам… — Я суп сварю, ладно? — перебила я, но он не противился, едва заметно кивнул. Если глотать ему больно, то супчик придётся как нельзя кстати. Я погладила его по волосам, коснулась лба и, наклонившись, поцеловала в макушку. Саша обернулся, проводив меня ласковым взглядом, и снова вернулся за работу. На кухне обнаружилось всё необходимое для супа: картошка, морковь, лук, специи, — никаких кулинарных изысков не планировалось, поэтому к готовке приступила сразу. Быстро порезала продукты, помыла сковороду после омлета, сделала зажарку, а спустя минут двадцать, когда закинула ингредиенты в кастрюлю и присела, ожидая, когда вода начнёт кипеть, ко мне заглянул Саша. На лице красовалась вымученная, но довольная улыбка, и я догадалась, что: — Ты закончил? — Закончил, — он, слегка пошатываясь, пошёл к дальнему от плиты стулу, сел так, чтобы было видно всю кухню, и уткнувшись носом в сложенные на столе руки, прикрыл глаза. Устал. Помешав суп, накрыла крышкой и, подвинув второй стул совсем близко, присела рядом. Переставила ногу, прижимаясь бедром к бедру. Саша взглянул на меня исподлобья, внимательно, настороженно, но никаких действий не предпринимал: не прикасался и не приближался, — но и не противился моим попыткам прикоснуться. Даже не отстранился, когда я коснулась кончиками пальцев его щеки, провела линию вдоль скулы к ушной раковине, с лёгким нажимом помассировала мочку. Даже не делал замечания. Сидел молча, тихий и податливый. Смирился со своей участью. — Часто у тебя такое происходит? Я про работу. — М-м-м, периодически. Обыкновенное явление: то несколько дней тишь да гладь, то приходится работать ночами напролёт, — я слабо кивнула, эта закономерность прослеживается и в учёбе. Ничего необычного, но только если работа не выпадает на дни плохого самочувствия. Пока на плите, посвистывая, кипел суп, мы сидели молча. Я гладила его по волосам, перебирая пряди на затылке, и думала. Хотелось поговорить: рассказать и про общажные нововведения, и про ситуацию со старостой, и про преподавателей, и узнать о том, как эти несколько дней провёл он, но не решилась нагружать его лишней информацией. Казалось, он хотел помолчать. Вскоре Саша поднялся: затекли плечи, — и попытался их размять, потянулся вверх. Щёки окрасились нездоровым румянцем, губы исказились в кривой недовольной ухмылке, и я протянула ко лбу ладонь, чтобы коснуться пальцами горячей кожи. — Голова болит? — догадаться не составило труда. Согласно кивнул и тут же перехватил мою руку, бережно обхватывая запястье пальцами, чтобы прижать к щеке раскрытую ладонь. — Немного, — отозвался с промедлением. Знаю, что солгал. Сощурился, прикрываясь другой рукой: глаза болят даже от тусклого тёплого света. — Ты бы лёг. Когда всё будет готово, я позову. — Я хочу побыть с тобой… — откровения внезапные, неожиданные и удивительно-приятные взвились суетливым роем в мыслях. Саша осторожно приблизился, обнимая меня за талию, и уткнулся носом в сгиб шеи. Всхлипнул и прижался теснее, ласковый и неловкий. Задержал дыхание? Погладила по волосам, аккуратно, любовно, прижалась щекой к макушке, ладонями водя по подрагивающим плечам и спине. Каким бы он не пытался казаться: стойким, непоколебимым, сильным, — сейчас производил впечатление человека чувствительного и тактильного, который боится это показать, считая своей слабостью. Я прекрасно знаю, как люди уязвимы во время болезней, как хочется понимания, ласки и заботы, а Саша всё строил из себя непрошибаемую скалу, которой нипочём самые страшные и разрушительные бури, и я рада, что, хотя бы сейчас, эту ненужную видимость откинул, позволив созерцать то, что вряд ли удалось увидеть многим. Прижавшись губами ко лбу, замерла. Объятья на мгновение ослабли, и Саша спешно отстранился, снова принимая обыденный вид, но за руку меня взял, переплетая наши пальцы. Откинулся на спинку стула, чуть сполз вниз. — Раз работы на сегодня нет, а завтра у тебя выходной, сейчас поешь и пойдёшь отсыпаться. Хорошо? — Слушаюсь и повинуюсь, — прошептал он притворно-насмешливо, прижимаясь сухими губами к запястью, оставляя на коже щекотную, но до дрожи приятную россыпь поцелуев. Нарушать миг уютного умиротворения не хотелось, но вопрос, маячащий в голове на протяжении последних двух часов, не давал покоя, и раз Саша сделал всю работу, и теперь я, задав его, ему не помешаю, то можно рискнуть. — Саша… Можно я задам вопрос? — спросила робко, перебирая его пальцы. Он насторожился, изменился в лице, посерьезнел, кивнул и приготовился слушать. Закусила губу, подбирая правильную формулировку, и наконец, выдала: — что не поделили твои родители и Серафим? Я стала свидетелем вашего разговора… Невольно. И мне интересно… Но если не хочешь, можешь не отвечать… — воздуха не хватило, и я запнулась на полуслове. Саша рассеянно пожал плечами, взгляд его заметался по кухне, словно он избегал смотреть мне в глаза, но ответил: тихо и с заминкой. — Меня они не поделили. — То есть? — Саша тяжело сглотнул, нахмурился сильнее, чуть заметно дрогнули крылья его носа. — Родителям не нравится Серафим с его повышенным чувством справедливости и не закрывающимся вовремя ртом, а ему не нравится их… М-м-м… — замялся, замолк, но вскоре исправился: — ему они не нравятся вообще. Отсюда и ссоры, требования прекратить с ним общаться, упрёки в том, что он на меня плохо влияет и испортившиеся отношения между нами. И… Поэтому он их терпеть не может, а они — его. Родители не смирились с тем, что я сделал выбор не в их пользу… Сидела тихо-тихо, слушала внимательно, поглаживая его плечо в качестве поддержки. Он доверился мне, даже не пришлось уговаривать — и это грело душу надеждой. Первый шажок — очень маленький, — сделан. — Считаешь, что сделал правильный выбор? — усмехнулся, кивнул без раздумий, — тебе тяжело об этом говорить? — о чём — «об этом» — могла только предположить: о родителях? О конфликте с Серафимом? О непринятии Серафима теми же родителями? Вариантов много, но уточнять не стала. — Не знаю. Мне кажется, что это было очень давно, да и плохое быстро забылось… Но вспоминать об этом не хочу, — суетливо отозвался Саша и поспешил перевести тему, — как дела в универе? — я сжала губы, мне хотелось его поддержать, но что говорить, я не знала. Сложно сформулировать мысль так, чтобы по итогу не сказать лишнего. — Если ты вдруг захочешь поговорить об этом… Я тебя выслушаю. Мне важно, что ты делишься со мной сокровенным, — слегка подалась вперёд и поцеловала его в висок. — Относительно неплохо, но в последнее время напряжение возрастает: скоро сессия, ещё и эти распорядки новые расслабиться не дают. Кстати, о Серафиме: он там без тебя загибается, так тяжело на паре вздыхал, — нехотя отняв руку и оторвавшись от Саши, поднялась, чтобы подойти к плите и, взяв ложку, помешать суп, — и кстати об этом, сейчас у нас будет серьёзный разговор, — но он только насупился, словно уже был готов слушать нравоучения. Видимо, уловив строгие нотки, усмехнулся: — Будешь ругать? — Буду. Ты мне ничего не хочешь сказать? — его взгляд заметался, словно он думал и не понимал, где провинился, и в итоге, после полуминутной паузы покачал головой и несколько виновато отозвался: — М-м-м, например? Я что-то… Сделал не так? — кивнула, — м-м-м, я не понимаю. Намекни хоть? — Почему ты не сказал сразу, что заболел? — не стала ходить вокруг да около, но Саша лишь усмехнулся, заметно расслабившись, будто было что-то ещё, что намного страшнее недосказанности, а я его уличила лишь в этой мелочи. Взглянула на него скептически, но в его взгляде мелькнуло далеко не раскаяние, а задор, с которым мальчишка нарушает строгие родительские запреты, но совсем скоро стремительно сменился растерянностью. Он непонимающе замотал головой. — Ася, я не хотел, чтобы ты забивала голову ерундой. Скоро начнутся контрольная и зачётная недели, сессия, тебе есть чем заняться. К тому же я подозревал, что ты захочешь меня навестить, а болеть тебе сейчас нельзя. — Ерунда? Для меня это важно, я беспокоюсь о тебе. А ты мне не доверяешь, можно сказать: оскорбляешь таким поведением, — и тут же прикусила язык, что говорить о доверии? Он только-только начал мне открываться, — мне неприятно, что я узнаю о твоём самочувствии от других людей. И так, как будто между прочим, невзначай. — Я доверяю тебе, — слабо возразил он, подтянув к груди колени и обвив их руками, — но не считаю, что это важно. — Не считаешь важным говорить об этом со мной? — Считаю, что это не стоит твоего внимания, — голос сквозил холодом, намекая, что возражения терпеть Саша не будет, а попытки переубедить — тщетны. Костяшками пальцев упёрлась в столешницу, надавливая до хруста в фалангах, и, возмущённая его ответом, обернулась к нему же, не понимая, какие слова подобрать, чтобы донести свои взгляды доходчиво, максимально точно, так, чтобы он понял. Саша же на меня не смотрел: сложил руки на коленях и уткнувшись в них подбородком, равнодушно уставился в стену, — не хочу сваливать на тебя свои проблемы. Накрыв кастрюлю крышкой, уменьшила огонь и, вытерев руки полотенцем, подсела к нему, переминая пальцами ткань. Объяснять словами элементарные вещи трудно, но попытаться стоило: — Понимаешь, мы ведь — вместе, — напомнила, переставив ноги, чтобы бедром прижаться к его бедру, — а значит и проблемы у нас общие, в крайнем случае, то, что ты называешь проблемой — не проблема вовсе. Я хочу быть в курсе всего, что с тобой происходит: как у тебя дела, что ты делаешь, как ты себя чувствуешь. И знать о том, что ты называешь мелочами и вечно утаиваешь. Понимаешь? Для меня это важно. Саша заметно оживился, вскинул голову, пристально, настороженно заглядывая мне в глаза, повернулся ко мне всем телом. Неужели мои слова произвели на него должное впечатление? — Я тебя понял, — спешно заверил он. Понял, хотя и думаю, что вряд ли что-то изменится, но он услышал, надеюсь, и подумает над этим, а не пропустит мимо ушей. — Ася… Так… Мы вместе? Ты только что сказала, что мы вместе. Оторопев от внезапного вопроса, замерла, рассеянно глядя по сторонам, и торопливо затараторила, пытаясь прояснить ситуацию и заполнить резко образовавшуюся тишину: — Ну, да… «Вместе» — в том смысле, что мы же общаемся, дружим… Про нас с Ирой тоже можно сказать, что мы «вместе», понятие-то растяжимое, то есть… — по мере того, как я говорила, Саша улыбался всё шире и шире, как Кот Чеширский, весело сощурив глаза, и прервал мой лепет задумчивым, но твёрдым — даже голос у него прорезался: — Ася, может, мы попробуем быть вместе, не как вы с Ирой? — я неловко потупила взгляд, слишком завуалированный намёк на… Отношения же? А точно ли я всё так поняла? Заправила прядь за ухо, нервно кашлянула в кулак, Саша, кажется, тоже смутился, забарабанил по столу пальцами, накрыл ладонью шею. Ответить не успела: звонкая трель прорезала воздух, вынудив чуть ли не подскочить на месте от неожиданности. Гости. Как всегда, вовремя. — Ждёшь кого-то? — недоверчиво спросила, когда трель стихла, Саша покачал головой, хмуро косясь на дверь, — может, соседи? — Вряд ли. Он поднялся и вышел в прихожую, а я подошла к плите, прислушиваясь к посторонним звукам и тихим голосам, и выключила газ под кастрюлей: уловила пожелание хорошего вечера, звонкое «до свидания» и тихий металлический хлопок. На кухню он вернулся спустя полминуты с увесистым пакетом и тёплой улыбкой на губах. Вопросительно вскинула бровь, и Саша быстро пояснил: — Брат с сестрой заказали доставку, — я взяла глубокую тарелку с металлической подставки, налила суп и поставила на стол, следом — положила ложку, и остановилась у стула, ожидая, пока он разложит продукты по местам. Взгляд случайно упал на экран засветившегося телефона: пришло уведомление. Игорь: Мы знаем, что ты безвылазно сидишь дома. Поправляйся И тут же отвернулась, делая вид, что ничего не видела, но улыбка непроизвольно растянулась на губах: какие тёплые у них отношения. — Ты есть не будешь? — спросил Саша, не заметив второй тарелки на столе. — Не хочу, садись. Он вытащил из шкафа глубокую тарелку, накидал в неё фруктов, которые ему привезли, помыл их и только теперь, положив туда нож, подошёл ко мне. Поставил её на стол передо мной и сел. Взял ложку, попробовал суп, хоть я вердикта не ждала, но похвалил меня тихим: — Очень вкусно. Пока он ел, быстро и почти бесшумно, я окинула пиалу с фруктами взглядом, из всего обилия представленных взяла апельсин, порезала ножом на дольки, почистила, выкинув кожуру в урну и, снова усевшись, принялась есть. Когда Сашина тарелка полностью опустела, задумчиво спросила: — Так, получается, ты не один ребёнок в семье? — мало ли, может, они ему не родные, а двоюродные. — Нас четверо, — и наблюдая за тем, как поднимаются мои брови в искреннем изумлении, улыбнулся. Единственное, что я могла сделать — так это посочувствовать, но благоразумно промолчала. Трудно не заметить различия в интонации и эмоциях от рассказа о близких. Когда он говорил о родителях, то только лишь кривился и хмурился, теперь же его взгляд резко повеселел, теперь улыбка, слабая, но счастливая, не сходила с лица. — Ты старший? — Это так заметно? — кивнула. Ещё как. Понятно, почему он такой сдержанный и замкнутый: пример для подражания — авторитет: самый сильный, самый умный и обделённый вниманием. Незамеченный и недооценённый. — Заметно, — в разных семьях по-разному: бывают залюбленными и старшие дети, но судя по его словам о родителях — это не о нём, — ты такой… Холодный и серьёзный, вот и я подумала… — он грустно усмехнулся: мои выводы верны, — у вас хорошие отношения? С твоими братом и сестрой? — Саша немногословен, приходилось вытягивать каждое слово, но я не отступала, позволяя себе задавать вопросы. До тех пор, пока он меня не оборвёт. Пока не посчитает их навязчивыми и нетактичными. Пока не обозначит границы дозволенного. Но на удивление, как бы не вводили мои слова в ступор, он не одёргивал меня. — С младшими — вполне… Разве что из-за разницы в возрасте я их иногда не понимаю, но в общем… Неплохие, можно даже сказать: хорошие, — и предвещая мой вопрос, ответил: — одиннадцать лет. — Тебе, наверное, было тяжело находить с ними общий язык? — Не совсем, я их фактически воспитал, так что… — он глубоко вдохнул и резко замолк, а в глазах проскользнула глубокая невыразимая тоска. Мне вдруг всё стало ясно: и причины его странного поведения, ужимки, утайки, немногословность и непонимание, казалось бы, элементарных вещей, даже его метания и скованные жесты. И резко взметнулись предположения причин конфликта Серафима с его родителями. И стали понятными окрасившиеся грустью в мыслях его слова: «не хочу перекладывать на тебя свои проблемы», невыносимо стало на душе за свои же упрёки: «ты мне не доверяешь». Больную для него тему я развивать не стала, не сдержавшись, медленно прижалась к нему всем телом, пальцами зарылась в волосы, в ответ получила лишь тяжёлый вздох над ухом и тихую, едва слышную благодарность. За что — так и не поняла. Я ведь ничего не сделала. Объятья стали крепче, он резко всхлипнул и затих, плечи его, казалось, затряслись. Отпрянул Саша от меня сам. А я так и не смогла сказать слова поддержки, хотя, почему-то сейчас казалось, что ему это и не нужно, что достаточно участливого взгляда и слабых ласковых поглаживаний по голове, чтобы выразить свои чувства. Казалось. Но внутри больно кольнуло. Молча поставил на стол аптечку, достал нужное, послышался треск фольги, и он закинул в рот горсть таблеток. — Зачем так много? — осторожно поинтересовалась я, тоже поднимаясь, чтобы взять грязную посуду и составить в раковину. Одна лишь тарелка, ложка и половник — посуду помыла я быстро. — Это витамины, из препаратов разве что только противовирусное, — пояснил он уже спокойным тоном. — Саша, — позвала тихонько, — я согласна. Ну… На всё, что ты предлагал. Быть вместе… — он не ответил, губы его тронула радостная улыбка. Меня быстро чмокнули в макушку, обняли, погладив по спине, но объятья долго не продлились: как только почувствовала жар его тела даже через слои одежды, потребовала: — а теперь марш в постель. Ну, а я поеду, наверное. Тебе нужно отдыхать… Суп поставишь в холодильник, когда остынет, завтра поешь. Если спать ляжешь сейчас, то он может простоять до утра, главное, не забудь убрать, когда проснёшься, чтобы не испортился. Расправила скомканное валяющееся на гарнитуре полотенце, и повесила на спинку стула, оглядела кухню на предмет беспорядка и, ничего не обнаружив, приступила к сборам: засунула телефон в карман, закинула на плечо рюкзак. Пора домой, Саше, наверное, привычнее и комфортнее быть одному. Но стоило направиться в прихожую, он мягко удержал за руку. — Не хочешь остаться… До вечера? Если у тебя нет на сегодня планов, — добавил тише. Согласно кивнула, — у тебя есть завтра пары? — Пара у Бычкова есть, но она третья по счёту, так что всё в порядке. Останусь, — он быстро поцеловал меня в макушку и направился в спальню. Оставив сумку на стуле, пошла за ним. Мы совместными усилиями решили, что будем смотреть фильм. Саша отдал мне беспроводные клавиатуру и мышь, подключённые к компьютеру, доверив выбор кинокартины мне, увеличил громкость на телевизоре, что висел перед кроватью и, достав из шкафа полотенце, удалился в ванную. Долго выбирать мне не пришлось, вспомнив всё, что я когда-либо хотела посмотреть, включила «Обитель проклятых», мрачноватый фильм, но Саша, вернувшийся из душа, не возражал. Видимо, потому что знал, что не посмотрит и четверть. Вернулся быстро, уже облачившись в другую одежду, повесил аккуратно полотенце на спинку стула и улёгся на постель, устало прикрывая глаза, тяжело вздохнул и вздрогнул. Плед, сложенный в изножье кровати, я расправила и накинула на него, а сама устроилась полулёжа-полусидя на высокой подушке. Саша подполз ближе, чтобы прижаться ко мне, прикоснувшись лбом к боку, обвил талию рукой. — Спасибо, что приехала, — пробормотал он, прикрывая глаза. Фильм, не наполненный обилием ярких красок, пришёлся кстати, от него не болели в темноте глаза, но Саша мой выбор не оценил: минут через десять, когда кисть, зафиксированная в неудобном положении, затекла, а я устала гладить его по волосам, обнаружила, что он уснул. Сделала телевизор тише и продолжила просмотр. Ближе к концу фильма спина затекла, но сдвинуться с места и размять затёкшие мышцы не решилась, боясь его разбудить, поэтому терпела, пока он сам не повернулся на бок. Я, приняв удобное положение, натянула одеяло ему на плечи. Когда пошла финальная сцена, я осторожно поднялась, боясь его потревожить, но на удивление Саша спал чутко, и как только я опёрлась коленом о постель, чтобы встать, проснулся. Совсем дезориентированный, скользнул по мне мутным взглядом и опёрся на изголовье кровати. — Который час? За окном уже потемнело, а из-за задёрнутых штор и в комнате вовсе поселилась непроглядная тьма, разбавляемая мельтешащими светлыми пятнами. Усталость ощущалась тяжестью в ногах, ноющей, почти нечувствуемой, но доставляющей дискомфорт болью в висках и в затёкших, скованных напряжением плечах. Я, прикрыв рот ладонью, зевнула: невыносимо хотелось спать. По чёрному экрану поползли титры: фильм закончился, — я взглянула на время: — Почти десять, — он потер глаза, вяло потянулся за телефоном. — Напомни свой адрес? Я вызову… — начал он сбивчиво и хрипло и закашлялся, прочищая горло. Я прервала его осторожным: — Ты не против, если я останусь на ночь? Уже поздно… — и хоть и понимала, что просьба — выходящая за рамки дозволенного, но сил на сборы и переезды уже не было, он замер, будто задумался, но по итогу рассеянно, будто не ожидал от меня такого вопроса, согласился. — М-м-м, оставайся. Конечно, — он опёрся на локти, часто заморгал, будто бы пытался прийти в себя, но взгляд его метался из стороны в сторону, а когда я поднялась и нажала на переключатель светильника, вздрогнул и отвернулся. Взяв клавиатуру, нажала на пробел, и медленно бегущие вверх строки замерли на экране. Саша вытащил из коробки, предусмотрительно оставленной неподалёку от подушки, бумажное полотенце и приложил к носу, высморкался, сдавленно промычал, глубоко вдохнул через рот. — Поплохело? — я поднялась и, нащупав затерявшийся под одеялами пульт, выключила телевизор. Он только кивнул. — К вечеру всегда так, — успокоил он, но легче мне не стало. — Тебе что-то принести? — Я сам… — Ляг обратно, я за тобой поухаживаю. Лоб совсем горячий, давай померим температуру, — отыскала на столе градусник и сунула ему. Пока мы ждали, он прикрыл глаза, поморщился, меж бровей залегла, казалось, уже глубокая морщинка — может, потому что так падает свет, — пальцы потянулись к ней в безуспешных попытках, едва нажимая, разгладить, провести вверх к линии волос и вернуть обратно. Стоило попытаться убрать руку от его лица, Саша перехватил за фаланги и упрямо направил обратно. — Замёрзла? — спросил, едва шевеля губами, — руки холодные. Я снова заводила подушечками пальцев по горячей коже, накрыла лоб ладонью. — Нет, видимо, у тебя температура поднялась, — я не настолько чувствительна к изменению температур, чтобы понять, действительно ли она поднялась, но по его нездоровому виду нетрудно предположить, что я права. Снова взглянула на часы: прошло уже пять минут, пора вытаскивать градусник. Покрутив его на свету, выискивая блестящий ртутный столбик, посчитала деления. — Тридцать восемь и пять. Высокая, — градусник отправился в пластмассовый кейс, — что ты принимаешь в таких случаях? Что тебе принести? — поднялся на локтях, закашлялся и, подавив хрипы, ответил: — Жаропонижающее, упаковка на микроволновке. — Хорошо, ложись. Жаропонижающее в виде пакетиков с порошком нашлось быстро. Вода в чайнике уже остыла, поэтому снова поставила её кипятиться. Открыла саше, высыпала в кружку, а пока ждала, вернулась в спальню и, оперевшись плечом о дверной косяк, поинтересовалась: — У тебя есть, во что переодеться? Я ничего не брала с собой. Саша рассеянно кивнул, поднялся осторожно и подошёл к шкафу. Бросил на меня сонный оценивающий взгляд, перевёл на полки, затем снова на меня, видимо, ничего по размеру не найдётся, и после вытащил сначала серую футболку, а потом, ещё после десятка секунд поиска, штаны. Поблагодарив, отправилась в ванную, чтобы переодеться — большая на несколько размеров футболка доходила до середины бедра, а вот длинные штаны на удивление пришлись как раз в талии: слишком тугой была резинка в поясе, — а затем, оставив вещи сложенными на свободной полочке, — на кухню. Чайник выключила вовремя — когда вода начала пузыриться, но не закипела: достаточно горячая для заварки лекарства, но недостаточно горячая, чтобы обжечься. Залила в кружку, перемешала и отнесла Саше. — Я увидела полоскание на кухне… — перехватив кружку за ободок, протянула ему, осторожно придерживая, чтобы не выпала из ослабевших рук, — тебе нужно прополоскать горло, я разведу его, хорошо? — Хорошо. Спасибо… — пробормотал он как-то сконфуженно, ответом послужил быстрый поцелуй в лоб. Мне показалось, что ему неловко принимать заботу, смущённая реакция наталкивала на такие мысли, потому пыталась не заострять на этом внимание. Пока я разводила полоскание в тёплой воде, Саша уже допил лекарство и, укутавшись в плед, лежал на постели и смотрел верх. Глаза то и дело закрывались, словно он вот-вот заснёт, затем резко распахивал ресницы и снова утыкался невидящим взглядом в потолок. Тихонько позвала его, вручила кружку с полосканием и зашла в спальню. Саша, выключив во всех комнатах свет, вернулся быстро. Расстелил кровать, откинув покрывало в изножье, и теперь обратил на копошащуюся в телефоне меня внимание. — Ася… Ты же не возражаешь, что мы будем спать в одной кровати? — пожала плечами. На телефоне заряда достаточно, до утра он точно доживёт, поэтому поставила будильник на девять, оставила его на письменном столе рядом с его ноутбуком и присела на постель. — Даже если и возражаю, то кровать-то одна, — и тут же ответила максимально однозначно: — не возражаю, — я не думала про такой исход, ни одна пошлая мысль не закралась в занятую другим голову: да и о каких пошлости и двусмысленности может идти речь, когда передо мной больной человек, — время позднее, пора ложиться спать. Он улёгся, накрылся одеялом, сверху — пледом, я же взяла себе покрывало: не настолько тёплое, чтобы под ним зажариться, подложила руку под голову, другой — коснулась его лица: жаропонижающее ещё не подействовало. — Как ты себя чувствуешь? — Пойдёт, — но ответ не удовлетворил. Он продолжал хмуриться, кривиться и сжимать обветренные губы: всё ещё плохо. Поднялась, чтобы снова пойти на кухню, взяла полотенце из стопки чистых, намочила, выжала и положила ему на лоб. И только тогда уже улеглась. Теперь точно спать. Саша осторожно взял меня за руку, закрыл глаза, но пальцы поглаживать не прекратил. Вскоре хватка ослабла, его дыхание, тяжёлое и прерывистое из-за заложенности выровнялось. Он заснул. В ночной тишине тихонько гудел не выключенный компьютер, изредка светился беззвучно открывающий уведомления телефон. Спокойно. Уютно. Саша отвернул голову, выпуская мою ладонь из руки, шмыгнул носом, а я прикрыла глаза, чувствуя, что засыпаю в незнакомом месте слишком быстро.