——————————
Впервые, когда Лекса видит цвет, он предстаёт перед ней в виде тёплого оттенка коричневого. — Как шоколад, — Костия запускает руку в спутанные чёрные пряди. Она нервно улыбается, её взволнованное, возбуждённое состояние выдают дрожащие ямочки в уголках пухлых губ. — По крайней мере, так говорит мой отец. Она моргает, её ресницы трепещут, и вот оно. Шоколад. После этого появляется бледно-красный, в сильном румянце на щеках Костии, в языке, которым та проводит по губам, увлажняя их. Он заставляет её зубы засиять яркой белизной. Улыбка Лексы растягивается в недоумении, и она, изумлённая, бессвязно бормочет: — Я вижу тебя. — Что? — Я вижу тебя, — выдыхает Лекса. Она наклоняется вперёд, протягивая руку, на самом деле даже не задумываясь об этом. Она проводит подушечками пальцев по нежной коже Костии — загорелой, а не серой. Она вся в оттенках коричневого. Лексе это нравится. Лексе нравится она. Костия улыбается. Она обхватывает лицо Лексы ладонями и наклоняется. Сердце Лексы бешено колотится, и она не может скрыть свою дрожь. Их первый поцелуй так же нежен, как и лёгкий ветерок, шевелящий их волосы. Когда Костия отстраняется, у Лексы снова перехватывает дыхание от окружающего её цвета. От карих глаз, гладкой кожи, тёмных волос девушки. — У тебя зелёные глаза. И эти самые глаза, вследствие сказанного Костией, тут же расширяются. — Ты… Ты тоже видишь? Она смеётся. — Впервые я увидела цвет, когда ты зашла на занятие по алгебре. Несколько месяцев назад. Лекса, поражённая, какое-то время сидит молча. — Вот почему ты так себя вела… — Так странно? Ага, — Костия снова смеётся, и этот звук настолько красив, что кожа Лексы мгновенно покрывается мурашками. — Мне потребовалась пара дней, чтобы успокоиться. Я зашла в интернет и просмотрела все цвета. И ещё мне помог папа. — Почему ты так долго ждала? — у Лексы не получается сдержать обвиняющие нотки в голосе, но Костия лишь улыбается. — Ты меня видела, я тебя не видела. Я тоже могла бы увидеть мир в цвете ещё несколько месяцев назад. — Я боялась. Прости, — она обхватывает руками шею Лексы. Следующим поцелуем Костия словно извиняется перед ней. Лекса почти не дышит. — Это нечестно, — шепчет она, когда Костия отстраняется. Та хихикает и утыкается носом в плечо Лексы. Костия игривым поцелуем касается её носа. — Твои глаза зелёные. Твои волосы каштановые. Твои губы розовые, — она опускает руку и сжимает воротник рубашки Лексы. — Это красный, с небольшим количеством оранжевого. Твои штаны чёрные. И туфли тоже чёрные. — А это какой? — Лекса показывает на платье Костии. Оно яркое, и на него приятно смотреть. — Жёлтый. Как солнце. Но не смотри на него, — быстро говорит Костия, дёргая Лексу, когда та сразу же поднимает лицо к небу. — Оно голубое, — с неподдельным интересом произносит Лекса, слегка улыбаясь, когда осматривает всю необъятную синеву над ними. — А я знаю, что трава зелёная, — она выдёргивает несколько травинок и подносит к лицу для более близкого изучения, после чего подбрасывает, позволяя ветру подхватить их. Она прищуривается, глядя на отдалённые деревья. — Я думала, что листья зелёные. — Иногда. Они меняют цвет. Когда умирают. Лекса нахмуривает брови. — Это… грустно. Костия лишь улыбается и снова прижимается к ней носом. — Тем не менее, это красиво. Коричневые, оранжевые, жёлтые, красные. Осень — моё любимое время года только из-за всех этих цветов.***
Как Лекса узнаёт позже, тихая смерть присутствует везде, а не только в осенних деревьях. Ранним утром она выходит на пробежку. Под её обувью хрустят красочные листья, усыпавшие тротуар. Коричневые, оранжевые, жёлтые, красные. Лекса видит цвета почти четыре года. Она уже практически не обращает на них внимания. Она тяжело дышит и покрывается потом, когда сбегает вниз по склону к своей квартире. Костия обычно бегает с ней, но сейчас она проводит утро в душном классе, сдавая тест, жалуясь на который провела всю ночь. И это при том, что Лекса обнимала её и пыталась отвлечь просмотром исторических документальных фильмов. Лекса рассеянно размышляет, что сегодня будет на ужин в кафе студгородка, когда открывает почтовый ящик. Ворота за ней закрываются, и она пересекает лужайку, когда это происходит. Она моргает, и внезапно все цвета исчезают. Лекса, замерев, смотрит на траву под ногами, которая всего минуту назад была жёлто-зелёной, а теперь кажется почти белой. Переводит взгляд на листья, закрученные и умирающие, лежащие вокруг неё. Теперь они все серые. Их дом из красного кирпича — серый. Небо — серое. Куда делись все цвета? Карман Лексы вибрирует. По-прежнему пребывая в трансе, она выуживает телефон, экран которого загорается. Звонок с неизвестного номера. Помимо оповещения о входящем вызове, на экране видна заставка — их с Костией фотография, где они с улыбками на лицах держатся за руки. Лекса теперь не видит смуглого цвета кожи. Только серый. Страх, подобно змее, проходит сквозь её позвоночник, парализующий и удушающий, настолько сильный и опасный, что она чуть не задыхается от него. Она бросает корреспонденцию, спеша ответить на звонок. Спустя несколько часов Лекса опознаёт тело, привезённое с места автомобильной аварии, и как же она благодарна, что не видит ярко-красного цвета крови. Она вообще едва ли что-то видит из-за непрекращающихся слёз. Они снова и снова застилают её глаза, и Лекса поневоле думает, что, если бы она могла видеть цвета, весь мир воспринимался бы сейчас как в калейдоскопе.***
Проходят годы, и она почти забывает, на что это похоже. Почти, но не совсем. Она с головой уходит в учёбу и получение степени, говоря себе, что больше не испытывает тоски по цветам, да и в любом случае это не имеет значения, когда всё, на что она когда-либо смотрит, — это чёрные знаки на белой бумаге. Скоро она станет проводить большую часть времени в зале судебных заседаний, и яркие оттенки весенних цветов будут её наименьшей заботой. Сначала помогает Аня. Не иначе как судьба приводит их в один университет: в детстве они были подругами, когда попали в один и тот же приют перед переводом в новые семейные дома. Они снова встречаются, уже будучи взрослыми, на занятиях по философии во время обучения в университете, и их связывают общие насмешки над заурядным белым парнем, который продолжал «играть в адвоката дьявола» каждый раз, когда обязательная к прочтению литература освещала тему, которую он не мог понять. Аня никогда раньше не видела цвета, и она не хотела видеть мир в цвете. — Это несерьёзно. Это абсолютно несерьёзно. Все ведут себя так, будто человек неполноценен, пока не увидит цвета, можно подумать, что ты ненастоящий человек, если видишь лишь оттенки серого, но знаешь что? Мне это не нужно. Мне не нужен никто, кто бы «сделал меня полноценной», — разглагольствует она, чаще всего во время перерывов между занятиями. На её голове, посреди небрежной волны светло-серых волос, поднятые вверх солнцезащитные очки, а одна рука непременно держит пластиковую чашку с чёрным кофе. — Я сама по себе и есть полноценная личность, с возможностью видеть отражённые частицы света или же без неё. Я не куплюсь на всю эту чушь по поводу родственных душ, — яростно возмущается она с таким негодованием, будто кто-то посмел ей возразить, после чего делает глоток кофе. Она скрещивает ноги и откидывается назад за столом для пикника, как если бы они обычным образом обсуждали погоду. Линкольн же является её полной противоположностью. Лекса не знает, как вообще выносит всё это. Она день за днём смотрит на его нежные, сентиментальные улыбки и выслушивает его дифирамбы в адрес Октавии Блейк — девушки, которую он встретил на занятиях по спортивному администрированию. Он увидел цвета в тот день, когда столкнулся с ней в коридоре, а она увидела их спустя неделю, когда застукала его делающим набросок её портрета. С тех пор они неразлучны. — Да брось, Лекс, — тихо обращается он. Это всегда происходит поздно ночью, когда Лекса закопана в своих бумагах и измучена, и, по странному совпадению, Аня отсутствует в их совместно снимаемой квартире. — Может, если бы ты просто вернулась туда, если бы попыталась, ты бы снова увидела… — Возможность увидеть цвета снова — это миф, призванный дать ложную надежду людям, которые не могут их видеть, — всякий раз отвечает Лекса, и это бы звучало гораздо спокойнее, если бы при этом она так судорожно не тёрла своё усталое лицо. — У меня нет времени на пустые мечты… — она никогда не заканчивает эту мысль. Она всегда не договаривает одно и то же предложение, а Линкольн всегда печально качает головой и оставляет её в покое. Так какое-то время протекает жизнь. Лекса идёт по ней с опущенной головой и получает отличные оценки. Она ходит в тренажёрный зал и старается забыться в ритме шага по беговой дорожке, в каплях пота, стекающих по коже. Её куратор, Титус, хвалит её за внимательность; за то, что она не похожа на своих наивных сверстников, позволяющих ненужному желанию увидеть цвета ослепить их; за то, что она не поддаётся этой слабости. Её любимый профессор, Индра, похоже, в равной степени уважает её и переживает за неё: Лекса всегда замечает её изогнутую бровь, когда та листает её предоставленную раньше срока работу, но предпочитает вместо этого сосредоточиться на одобрительном кивке.***
Это происходит весной. Лекса приходит пораньше на занятие по методике исследований. Наступил первый семестр её последнего года обучения в Университете «Полис». Лекса выделяется своей осанкой и напряжёнными плечами среди студентов, входящих в кабинет. Она внимательно смотрит на доску, ожидая инструкций профессора, и не видит её. Она не видит её, пока не становится слишком поздно: профессор Густус распределяет всех в группы по четыре человека для работы над проектом в текущем семестре, а Лекса вздыхает среди скрипящих стульев и парт, когда студенты перемещаются по кабинету, чтобы познакомиться и запланировать встречи и совместную работу. Лекса записывает сроки выполнения проекта, когда кто-то садится перед ней и поворачивается к ней лицом. Она поднимает взгляд, и у неё тут же перехватывает дыхание, а ручка неподвижно зависает над бумагой, потому что на мгновение — одно необычное мгновение — она может поклясться, что видит голубой цвет. Потом она моргает, и… возможно, это был обман зрения. — Привет, — говорит очень, очень симпатичная девушка с широкой улыбкой на лице, протягивая Лексе ладонь для рукопожатия. — Я — Кларк Гриффин. Лекса забывает, что в их группе ещё два других человека, один из которых до сих пор ищет стул, чтобы подсесть, а другой уже сидит рядом с ними, выглядя апатичным и скучающим, будучи полной противоположностью Лексе. Однако последняя ничего не может поделать — прежде всего, Кларк такая красивая, а Лекса — такая лесби. — Лекса, — говорит она, пожимая тёплую ладонь девушки. Ей требуется минута, чтобы осознать, что она всё ещё пялится на неё, и ещё дольше, чтобы понять, что они по-прежнему сжимают друг другу руки. Она резко отдёргивает свою руку от Кларк, словно обожглась, и быстро опускает взгляд к наполовину исписанной странице в своём блокноте, чтобы избежать серых глаз, с любопытством изучающих её. — Хорошо, итак, — говорит Кларк, заглядывая в расписание Лексы и ухмыляясь при виде чернильного пятна. — Нам стоит начать.***
— Привет. Кларк улыбается, когда несколько дней спустя они встречаются в пустой аудитории, как и планировали. Лекса в ответ тоже слегка улыбается, немного сбитая с толку тем, что Кларк раскачивается взад и вперёд на каблуках, и всё её тело охватывает возбуждение. — Привет. Эм. В чём дело? Кларк молча показывает жестом. Лекса поворачивается и видит большую коробку посыпанных пудрой пончиков, стоящую на их столе. — Я видела, как ты на днях ела их в кафетерии. Я понимаю, что, вероятно, это выглядит, как будто я подлизываюсь, — добавляет она со смешком, который, разумеется, лишь вызывает жар и мурашки, поползшие по позвоночнику к затылку Лексы. — Но я подумала, что ты кажешься единственным нормальным человеком в нашей группе, и, если я не хочу делать всю работу сама, мне лучше как-то к тебе подмазаться. И это Лекса понимает. Два других члена их группы — это Джаспер Джордан, постоянно пребывающий под кайфом, и печально известный халявщик Джон Мёрфи. Лекса даже не уверена, что он фактически является студентом. У неё создалось впечатление, что он давно отчислен, но по-прежнему живёт в студгородке исключительно ради вечеринок. Лекса была почти уверена, что в конечном итоге большую часть проекта ей придётся делать самой, поэтому она благодарна Кларк за проявление активности. И ещё больше благодарна за сюрприз в виде пончиков. — Спасибо, — улыбается она, придвигаясь к столу. Кларк наблюдает, как она берёт пончик и откусывает от него, после чего садится и начинает вытаскивать свои учебники. — Замечательно, итак, теперь, когда я тебя подкупила, ты же справишься со всем заданием одна, верно? Когда Лекса испуганно поднимает взгляд, Кларк серьёзно смотрит на неё ещё полсекунды, прежде чем фыркнуть и рассмеяться. — Шучу. Лекса с невозмутимым видом отвечает: — Смешно. — Твой взгляд не такой угрожающий, когда у тебя на губах пудра, — шутит Кларк. — Это ты угостила меня пончиками. — Но это ты объедаешься ими. Лекса закатывает глаза, вытирает рот и совершенно не краснеет от сладкого смеха Кларк. В тот вечер, когда она возвращается домой в свою квартиру, ей кажется, что она видит какой-то оттенок цвета. Грозовые облака серые, но они всегда серые. Но дело в том, что сегодня они каким-то образом кажутся… более голубыми. Она выбрасывает эту мысль из головы, засунув руки глубоко в карманы куртки, и идёт домой. Она делает домашнее задание, принимает душ и заползает в кровать, пропуская спутанные влажные волосы через пальцы. Грохочет гром, и дождь стекает по стеклу за окном рядом с её кроватью. Появляется отблеск жёлтого света, когда вдалеке возникает вспышка молнии. Нет, этого не может быть. Это всего лишь игра света, глюк, возникший в периферическом зрении. Она не могла увидеть цвет. Ошибка. Должно быть, это просто ошибка. Она спит, и ей снится сон о том, что она видит цвета.***
Требуется три дня терпеливых исправлений орфографии Кларк, чтобы понять, что у той дислексия*. Кларк же хватает на четыре дня, в которые она мирится с терпеливыми исправлениями Лексы, прежде чем швыряет в неё пончик, заявляя, что им нужен перерыв. Лекса с виноватым видом опускает ручку, извиняется и ждёт, когда Кларк уйдёт — но та этого не делает. Кларк встаёт, перебрасывает сумку через плечо и выжидательно смотрит на Лексу. — Э-э… что? — Мы идём на перерыв вместе, балда, — говорит Кларк. Лекса, вероятно, должна бы оскорбиться тем, что человек, который, конечно же, не знает её достаточно хорошо, чтобы назвать балдой, обращается к ней подобным образом (за исключением того, что Кларк явно заметила все милые штуки с Гарри Поттером в спальне Лексы, когда пришла к ней поработать над проектом два дня назад; и Лекса может иметь или не иметь досадную привычку оставлять пудру с пончика на кончике носа и произносить дерьмовые каламбуры со своим дурацким чувством юмора, заставляющие Кларк фыркать и давиться кофе). — Мы можем пойти попить что-нибудь. Или поесть пиццу! Ты любишь пиццу? Лекса бесстрастно смотрит на неё, и Кларк улыбается. — Конечно же, ты любишь пиццу, о чём это я вообще. Ты всего лишь человек. Во всяком случае, когда ты не двигающаяся, живущая на автомате, погружённая в учёбу машина. Теперь наступает очередь Лексы фыркнуть. К чести Кларк, она лишь слегка краснеет от своей ужасной шутки. Сжалившись над ней, Лекса закрывает ноутбук, захлопывает учебник о методах исследований и следует за Кларк из библиотеки. Они переходят через дорогу к шикарной пиццерии на углу возле заправки. Они наедаются до отвала, и Лекса не уверена, что способна даже просто снова открыть эссе, не говоря уже о том, чтобы потратить энергию на его написание. — В этом и был твой план, — стонет она, гладя себя по животу. Кларк ухмыляется, обхватывая губами соломинку. Не то чтобы Лекса следила за её губами. Ладно, может и так, однако это не так — просто Кларк красивая, и, как она сказала ранее, Лекса — всего лишь человек. — Понятия не имею, о чём ты говоришь. Это у тебя урчал живот. Даже в тот момент, когда ты уничтожала целый пакет пончиков. Щёки Лексы начинают гореть. Она вяло и сонно хмурится на Кларк. — Прекрати покупать мне их. — Не могу, ты слишком очаровательно выглядишь с этой пудрой по всему лицу, а ещё ты становишься похожа на наркомана. Почему мы раньше не были друзьями? Годы, когда можно было бы развлечься, прошли впустую. Лекса прилагает серьёзные усилия, чтобы сохранить выражение лица таким же ровным и безмятежным, как её спокойный голос, когда она как бы невзначай произносит: — Мы друзья? Кларк морщит нос и смотрит на неё. — Ну да. Мы знаем друг друга меньше недели, но я бы сказала, что мы друзья. Ты умная, забавная и кажешься милой, и ты не смотрела на меня этим дерьмовым жалостливым взглядом, когда я сказала тебе, что у меня дислексия и что на самом деле я хочу когда-нибудь стать врачом, — она изучающе смотрит на Лексу над краем стакана. — Ты кажешься довольно холодной. Я бы хотела подружиться с тобой. Лекса не может сдержаться и заходится от смеха. Кларк выглядит разрывающейся между весельем и непониманием. — Что? — Ничего, просто… мы определённо не знаем друг друга долго, если ты считаешь меня холодной, — отвечает Лекса, отойдя от смеха. — Аня говорит, что я — настоящая заноза в заднице, а эти слова в её устах явно что-то значат. Кларк поджимает губы. — Хоть я и не была знакома с людьми, которых считают занозами в заднице, я говорю серьёзно. Что-то в тебе есть, Лекса Вудс, — заявляет она и хватает ещё один кусок пиццы. Даже при своём переполненном желудке Лекса не может не наблюдать за тянущимся сыром, когда Кларк поднимает пиццу и притягивает к своей тарелке. — Я подозревала, что мы станем друзьями, как только профессор Густус распределил нас в одну группу. И это не только потому, что Линкольн показал мне тебя в коридоре в прошлом семестре, и с тех пор я завидую твоей татуировке. — Ты знаешь Линкольна? — спрашивает Лекса, затем замолкает, так как от последнего заявления Кларк её щёки снова начинают гореть. Кларк в какой-то момент заценила её татуировку, что означало, что она смотрела на неё несколько месяцев назад, а Лекса этого даже не заметила. Не то чтобы это было важно. Но всё же. Кларк красива и вроде как весела, и Лексе нравится, как в её серых глазах загорается ухмылка, когда она совершает щедрые деяния с веянием проказливого восторга, как будто быть добрым — это синоним того, чтобы быть озорным. Лекса не возражает, чтобы Кларк смотрела на неё так, ни капельки. — Да, он встречается с моей подругой Октавией. Они восхитительны и в то же время отвратительны, тебе так не кажется? Лекса кивает. — Эти два слова очень подходят для их описания. Аня обычно просто прикалывается над ними. — Ах, — вздыхает Кларк, бросая свой кусок пиццы на тарелку Лексы. Та смотрит на него со скорбным видом — её живот близок к тому, чтобы лопнуть, — прежде чем выдохнуть и взять его. — Я знаю, что встречалась с ней только однажды, но… Аня — такая Аня. Лекса фыркает, вгрызаясь в корку пиццы. — Она определённо своеобразная личность. — Она напоминает мне Рэйвен. Подожди, пока не познакомишься с ней, — Кларк улыбается. — Думаю, что они с Аней прекрасно бы поладили. — Угрожает ли она выпотрошить тебе кишки, если ты разбудишь её утром? — Она угрожает спрятать бомбу в моей машине. — Да, они могли бы стать лучшими друзьями.***
Остальные члены группы бесполезны. При обычных обстоятельствах Лекса бы сердилась и выказывала раздражение, что они даже не предлагают помочь в исследовании для их проекта. Но это не обычные обстоятельства. Неделю назад Лекса даже не знала о существовании Кларк. Симпатичная девушка с интригующей ухмылкой, освещающей её глаза, была назначена в их групповой проект и теперь проводит большую часть времени в течение вот уже семи дней рядом с Лексой. Прошло семь дней, и Кларк уже побывала везде; семь дней, и она уже просачивается в жизнь Лексы совершенно неожиданными, ужасающими способами. В машине Лексы оставлен полусъеденный пакет пончиков. Пустая кофейная чашка с нацарапанным в верхней части именем Кларк забыта на кухонном столе Лексы. Обёртки от конфет засоряют мусорку Лексы. Едва уловимый аромат духов, тонкий и нежный, ощущается на диване Лексы, в её машине, на их привычных сиденьях в библиотеке — везде, где они были. Иногда Лекса готова поклясться, что по-прежнему чувствует этот запах, как в день, когда она отклоняется от своего обычного рутинного маршрута по лестнице на третий этаж к кабинету для занятий и решает вместо этого воспользоваться лифтом, чтобы избежать подозрительно выглядящего липкого пятна на ступеньках, двери закрываются, и она чувствует запах Кларк. Как будто та стоит рядом с ней. Лекса неловко переступает с ноги на ногу и не знает, испытывает ли она облегчение или же разочарование, когда двери снова открываются.***
— Её звали Костия. Это глупо. Распахнуть душу перед кем-либо любопытствующим, вскрыть собственную грудную клетку и подвергнуть своё неистово бьющееся сердце опасности быть раненым. Это глупо. Быть такой уязвимой и незащищённой глупо. И всё же она делает это. Она знает Кларк едва ли две недели. Чуть больше дюжины дней. Дней, проведённых вместе в библиотеке, где они должны работать над проектом, а вместо этого хихикают над подборкой «RIP» вайнов, проигрываемых на телефоне Кларк, склонив головы близко друг к другу, чтобы улавливать обрывки звука из наушников, которыми им приходится воспользоваться, чтобы избежать гнева библиотекаря. Вечера, проведённые в валянии в безупречной квартире Лексы, где их постоянно прерывает Аня, настроенная недружелюбно, потому что её разбудил их плохо скрываемый смех, или же на ковре в гостиной Кларк, который, положив руку на сердце, не мешало бы хорошенько пропылесосить. Сейчас она свернулась калачиком в углу дивана Кларк. До этого она достала несколько чёрствых палочек «Читос» из прорех между сиденьем и спинкой, бросив их в болтающую и хихикающую Кларк. Они улыбались и смеялись, пока Лекса не обмолвилась, что не хотела бы, чтобы её чёрные джинсы на заднице покрывала оранжевая пыль, и свет в серых глазах Кларк потускнел, её улыбка исчезла, и Лекса заметила это. Конечно же, она заметила. Это привело к тому, что Кларк нерешительно спросила, когда Лекса могла видеть цвета, и вот теперь они пришли к этому. Лекса свернулась в углу дивана, и Кларк тихо наблюдает за тем, как она шепчет вслух самые дорогие своему сердцу воспоминания. Что она познакомилась с Костией в средней школе, и тогда они начали встречаться. Что она потеряла её, когда училась в колледже. Что всё это было ужасно нелепо, и она скучала по ней больше всего на свете. Что Костия была красивой, и цвета были красивыми, и нет слов, чтобы описать их, так же, как нет слов, чтобы описать их потерю. Кларк успокаивающим жестом кладёт тёплую ладонь на колено Лексы, и та хотела бы быть достаточно смелой — достаточно глупой, — чтобы положить свою ладонь поверх руки Кларк. Кларк говорит, что ей очень жаль, и Лекса знает, что она действительно имеет это в виду, но всё же качает головой. — Это было очень давно. Я думала, что никогда не справлюсь с болью, но я справилась. Кларк внимательно смотрит на неё, прислушиваясь к каждому её слову, и Лекса видит вопрос в её глазах. Но ты ведь потеряла её. У тебя было всё, а затем мир снова стал серым. Как ты вообще можешь продолжать жить дальше? — Как? Лекса с трудом сглатывает и слегка пожимает плечами. (Противоречия. Иногда кажется, что это всё, из чего она состоит). — Я поняла, что это… слабость. Она слышит, как Кларк делает короткий вдох, видит, как понимание и рваные, противоречивые эмоции проносятся в её глазах. Уже не в первый раз Лекса задаётся вопросом, знает ли Кларк, каково это. Видела ли Кларк цвета раньше? А сейчас она видит в цвете? Это не те вопросы, которые люди задают друг другу, и уж тем более, люди, которые знают друг друга менее двух недель, даже если они действительно подходят друг другу по характеру и между ними возникает какая-то странная связь. Лекса отбрасывает эти мысли и включает в себе «Внутреннюю Аню», наслаждающуюся своими красноречивыми тирадами, а также вспоминает бесстрастные слова Титуса. — Общество чрезмерно полагается на это. Люди проводят всю свою жизнь, с нетерпением ожидая, когда увидят цвета, всё представляется таким образом, будто это единственное, что имеет значение. Существуют более важные вещи. Мы все должны продолжать жить вне зависимости от этого. Можно с таким же успехом просто смириться с отсутствием цвета. Цвета важны только потому, что мы сами придаём им такое большое значение, но вполне можно выжить и без них. Люди ведут себя так, словно это невозможно, но… это возможно. — Ну да, но… ты не думаешь, что жизнь должна быть чем-то большим, чем просто выживанием? — мягко говорит Кларк. Неожиданно её рука ощущается слишком тяжёлой на колене Лексы, а воздух в комнате — слишком плотным и удушливым, но она не может отвести глаз от нежного, беспокойного взгляда Кларк. — Возможно, способность видеть цвета не имеет такого значения, какое мы придаём ей, но это не значит, что мы должны полностью её игнорировать. Иногда нам нужно просто расслабиться и… есть «Читос», — со смехом добавляет она, бросая одну из чёрствых палочек, что бросила Лекса ранее, обратно в неё. — И проводить время, глядя на закаты, цветы и другие вещи, которые являются более красивыми, когда мы можем на самом деле оценить их совершенство. Жизнь не должна заключаться только в учёбе, работе, оплате счетов и смерти. Я просто думаю, что мы заслуживаем лучшего. Горло Лексы сжимает удушье, и, к её ужасу, её глаза начинает щипать. Мир вокруг неё искажается и дрожит, и, когда пелена слёз застилает глаза, на мгновение — она едва ли может дышать — Лекса видит это. Голубой цвет из-под моргающих длинных ресниц. Голубой, глубокий, нежный и любопытный, и… такой голубой. У Лексы перехватывает дыхание, она быстро моргает, чтобы рассеять это наваждение, и лицо Кларк искажает озабоченность. Она быстро придвигается, обхватывая плечо Лексы и втягивая её в крепкие объятия. Лекса застывает на месте, прерывисто дышит, и всё её тело дрожит. Возьми себя в руки. Когда Кларк отстраняется, берёт Лексу за плечи и пристально всматривается ей в лицо, её глаза снова серые. Должно быть, это слёзы исказили то, что она видит, её разум играет с ней. Лекса задаётся вопросом, почему последующее рыдание, которое вырывается из её горла, на вкус больше похоже на тоску, чем на облегчение.***
Проходит неделя, и к этому сочетанию добавляется алкоголь. Они с Кларк в это время должны быть погружены в гугл-документы, редактируя свой проект и мучаясь головной болью от стресса и напряжения глаз из-за слишком длительного фокусирования взглядов на мониторах. Однако вместо этого у них кружится голова и комната вращается вокруг них, а они обе, распластанные, лежат на полу с пустой бутылкой между ними. — У тебя, должно быть, есть светящиеся в темноте наклейки-звёзды, — произносит Кларк приглушённым голосом. Лекса моргает, глядя на потолок. Она не знает, о чём говорит Кларк. Лекса никогда не покупала светящихся в темноте звёзд, но она почти уверена, что на неё с потолка всё же смотрят звёзды. Её голова поворачивается, она смотрит на Кларк и видит в глазах той ещё больше звёзд, целые галактики, лишённые цвета, затерянные в серых радужках глаз. Она задумывается. Может быть. Это как звёзды на потолке. Там их нет, она это знает, но она моргает, и — всё может быть. И Кларк. Глаза Кларк серые. Всё серое. Лекса это знает, но она моргает и, порой кажется, улавливает оттенок. Голубой. Или золотой, обрамляющий её голову, как ореол, за исключением… или розовый, как её губы, ставшие насыщеннее от призрачных поцелуев, которых никогда не было. Возможно, Лекса хочет этого. Она не знает. Она не хочет знать. Она старается не думать об этом. Они засыпают на небольшом расстоянии друг от друга, и Лекса просыпается с волосами Кларк, попавшими ей в рот, и ноющей рукой. Её предплечье онемело под телом лежащей рядом девушки, а запястье согнуто под неудобным углом, так как Кларк плотно прижимает его к своей груди. Возможно, Лекса чувствует её пульс. Возможно, Лекса мельком замечает проблеск золотистого солнечного света. Возможно, у Кларк золотистые волосы. Лекса моргает, и её сердце замирает. Нет, это не так. Всё серое. Возможно, Лексе до сих пор иногда снятся цветные сны.***
Семестр наполовину закончен, так же, как и их работа. Кларк предлагает это отметить, поэтому Лекса приходит к ней с бутылкой вина и коробкой пиццы Пепперони. Рэйвен, соседка Кларк по квартире, впускает Лексу и приветствует в своей типичной манере: выдаёт несколько научных шуток, которые гостья пропускает мимо ушей; ухмыляется, любезно предлагая отнести пиццу на кухню за неё, в то же время деликатно направляя её к комнате Кларк, чтобы привести её на кухню; и похлопывает по спине, отчасти покровительственно, отчасти по-дружески. В основном по-дружески. Лекса знакома с такими людьми, как Рэйвен. Она дружит с Аней и знает, как они взаимодействуют. Она обнаруживает Кларк в пижаме, полностью увлечённой каким-то документальным фильмом BBC о енотах. Лексе требуется несколько минут, чтобы убедить её подняться с кровати, чтобы они могли, как минимум, поесть пиццу. Они обнаруживают, что в коробке не хватает пары кусочков, а также полную любви записку на холодильнике, в которой говорится, что Рэйвен ушла в лабораторию, чтобы поработать над своим домашним заданием, и пожеланием весело провести время и вести себя хорошо. Лекса краснеет, а Кларк закатывает глаза, и они запускают просмотр фильма, пока едят пиццу. Кларк облизывает пальцы, к которым прилип расплавленный сыр, и Лекса решает спросить, почему та выглядит такой грустной. Потому как Кларк явно не вылезала из постели до прихода Лексы, и между её бровей залегла складка, а уголки этих розовых — серых — губ опущены вниз. Лекса знает Кларк уже достаточно хорошо (знает даже лучше, чем ей было бы удобно признать), чтобы понять, что та расстроена. А ещё потому, что это кажется более безопасным, чем думать о том, почему на её лице ощущается жар. Лицо Кларк приобретает недовольные черты, и Лекса почти жалеет о том, что спросила, когда Кларк вздыхает и говорит: — Мне звонил мой бывший. Теперь Лекса действительно не знает, сожалеет ли она о том, что задала этот вопрос. — Мы не разговаривали в течение года, но сегодня он вдруг позвонил. Я не хочу, чтобы Рэйвен знала, потому что это может её расстроить. Главным образом, это меня бесит, потому что… почему сейчас? Он знает, что было на прошлой неделе… Лекса тоже знает. На прошлой неделе была седьмая годовщина смерти отца Кларк. Они с Кларк провели день, смотря мультфильм «Король Лев». Кларк плакала на плече Лексы, когда умер Муфаса, и смеялась, когда Лекса имитировала лекцию профессора Титуса голосом Зазу, а потом они объедались спагетти и фрикадельками, пока уже практически не смогли двигаться. — Я не знаю, что делать, — признаётся Кларк, нервно закусывая нижнюю губу. — Тебе надо внести его номер в чёрный список и, если он не прекратит тебя преследовать, обратиться в полицию. — Я заблокирую его сегодня, — говорит Кларк. — Я просто… Меня бесит, что это обязательно должно было произойти именно сейчас. Меня раздражает, что мы не смогли просто остаться друзьями или, по крайней мере, закончить всё мирным путём. Я сказала ему перестать звонить, но он ответил, что не может. Или не хочет. Потому что… Существовало несколько вещей, о которых Кларк избегала говорить с ней, Лекса знает об этом и не настаивает. Она думает, что это, возможно, одна из них. Лекса и сейчас не хочет давить на девушку, поэтому просто молча наблюдает за ней и ждёт. Кларк хмурится, несколько прядей светлых волос отлетают от её лица с раздражённым выдохом. — Я просто думаю, что это и правда хреново. Первый раз, когда Рэйвен увидела цвет, ей было восемь. У неё появился новый сосед… Финн Коллинз. Она взглянула на него один раз и увидела всё это: небо, свой дом, его одежду, цвет шины на своей ноге. Но для него это было не так. Он не видел цвета, пока они вместе не пошли в колледж. Вошёл на занятие по естествознанию и… бац, — она делает глубокий вдох, сжимая пальцы, обхватывающие дубовую столешницу. — Там была я. Лекса внимательно смотрит, осознавая, что этот момент очень важен, что тот факт, что Кларк говорит ей об этом, имеет большое значение. — Это когда ты?.. Кларк ненадолго закрывает глаза, её рот складывается в сардоническую улыбку. Когда она открывает их снова, в них ожесточённое и горькое выражение. — Нет. Я никогда раньше не видела цвета. Лекса впадает в задумчивое мрачное молчание, склонив голову и глядя на сложенные на своих коленях руки. Теперь она понимает, почему Кларк ненавидит эту концепцию. Рэйвен любила Финна, Финн любил Кларк, а Кларк не любила никого. Обидно. На тыльной стороне ладоней Лексы сдвигаются вены, когда она сжимает руки в кулаки. Внутри неё бурлит гнев, который искрится и плюётся, как огонь, угрожающий вырасти и настигнуть всё. Это несправедливо. Всё это несправедливо. — Моя мама говорит, чтобы я всё же не теряла надежды, — добавляет Кларк, подчёркивая слова резким смехом. Лекса нахмуривается. — Как она может… твой отец… — Она снова увидела цвета. — Лекса молчит, расширив глаза. Кларк двигает челюстью, словно пережёвывая что-то неприятное. Наконец она вздыхает. — Слушай, наверное, хреново с моей стороны испытывать горечь по этому поводу. Я не… я рада за неё. На самом деле. Она не обязана быть несчастной до конца своей жизни. Мой отец не хотел бы этого. — У неё слегка дрожит нижняя губа. Если Лекса наклонится ближе и присмотрится повнимательнее, она, возможно, розовая. Возможно. Но она серая. Лекса говорит себе это очень твёрдо. Она серая. — Отец умер, и она потеряла способность видеть цвета на многие годы. Потом, примерно десять месяцев назад, в больницу попал этот мужчина. Он был копом, попавшим в переделку из-за своей работы, и моя мама его зашивала. Он чем-то рассмешил её, и неожиданно она увидела его кровь в цвете. Он сказал ей, что, как только она вошла, он увидел бирюзовый цвет. Хирургический костюм, который был на ней. Сказал, что она вошла и принесла с собой цвет. У мамы это произошло не так быстро. Она просто видела частички цвета то здесь, то там, пока однажды, когда я в первый раз ужинала с ними, она не сказала, что видит все цвета, и что они будут жить вместе, — Кларк пожимает плечами. — Он хороший человек. Я рада за них обоих. По виду Кларк не похоже, что она рада. Она кажется сломленной и, прежде всего, печальной, однако это похоже на открытие шлюза. Она рассказывает Лексе об Уэллсе, своём лучшем друге, который проиграл битву с раком, когда им было по пятнадцать. Она рассказывает ей об автокатастрофе, в которую попал её отец, о долгих месяцах, проведённых в борьбе за его жизнь, и о музыке, звучавшей на его похоронах. Лекса рассказывает ей о своих родителях, о своём детстве и взрослении в приёмной семье. О том, что Лекса не знала, какого цвета её собственные глаза, пока об этом ей не сказала Костия. Они смеются, затем плачут, находят друг в друге поддержку, и Лекса никогда не думала, что она будет настолько благодарна за распределение в этом групповом проекте, но, Боже, это так и есть. Они открывают бутылку вина и выпивают её, когда заканчивают просмотр «Мулан», и если даже они сидят, возможно, слишком близко на диване, прижимаясь друг к другу, Лекса ничего не говорит, и если рука Кларк опускается возле ладони Лексы, а её мизинец в молчаливом вопросе сгибается рядом с её собственным, Лекса не задумывается об этом. Она сцепляет их мизинцы до того, как Кларк уберёт руку. Ладонь соприкасается с ладонью, их пальцы переплетаются, и ни одна из них ничего не говорит. Лекса просыпается посреди ночи, когда возвращается Рэйвен и с улыбкой и подмигиванием набрасывает на них одеяло. Она ничего не говорит. Лекса тоже не произносит ни слова. Кларк что-то бормочет во сне, обхватывает своими конечностями тело Лексы и утыкается в тепло её шеи губами, чуть не коснувшись впадины, где бешено колотится её сердце, и Лекса задыхается от желания что-нибудь сказать. Она аккуратно отстраняется, закутывает Кларк в одеяло и уходит домой. Утром Кларк присылает ей смс, в котором благодарит за то, что выслушала. Лекса не знает, как сказать, что в благодарности нет необходимости, поэтому в ответ отправляет смайлик и фыркает, увидев монстра, которого она нечаянно выбрала, а Кларк отвечает ей сотней других.***
— Я хочу тебе кое-что показать. Лекса хмурится над ноутбуком. Кларк сидит на противоположном конце дивана, где она уже десять минут показывает впечатляющий пример того, как надо писать эссе, поедая лапшу «Рамэн» и прокручивая свою ленту в Инстаграм. — Что? — Ну, ты помнишь, что я говорила тебе, что раньше много рисовала? Бесстрастный кивок Лексы, кажется, расслабляет Кларк, и она произносит: — Я на днях рисовала. Лекса закрывает ноутбук и садится прямо. Она кладёт ноутбук на стол. — Да? Я могу это увидеть? — Когда Кларк колеблется, Лекса мягко добавляет: — Только если ты хочешь. Я знаю, что для тебя это очень личное. Так и есть. Кларк говорила ей, что не рисовала с тех пор, как умер её отец. Лекса задаётся вопросом, что могло послужить для неё вдохновением начать снова, но нет времени думать об этом, когда Кларк встаёт, отставив свою пустую тарелку, и протягивает руку Лексе. Та вкладывает в неё ладонь и игнорирует скачок своего сердца, молча следуя за Кларк, пока она ведёт её в свободную комнату своей квартиры. Там стоит картина, прислонённая к подоконнику, и Лекса останавливается, когда видит её. Она даже не замечает, что выпустила руку Кларк, медленно приближаясь к ней. — Я знаю, что это, вероятно, глупо, — говорит Кларк за её спиной. — Что глупо? Кларк, нахмурив брови, кусает губу. Она дёргается и нервничает с уязвимостью, которая обычно для неё нехарактерна. Она показывает на картину. — Вот это. Пытаюсь заниматься искусством, когда не вижу никаких цветов. Это звучит иронично. Это иронично, потому что холст изобилует всеми возможными цветами. Это не похоже на укрощённую радугу. Это взрыв эмоций — галактика, до краёв наполненная яркими оттенками, мрачной темнотой и бурлящими тонами. Кларк нарисовала небо зелёным, а траву — синей, но они из-за этого ещё более красивы. Кларк не знает, что это нелогично, и это делает её картину ещё более прекрасной. Лекса не может сказать ничего из этого. Вместо этого она произносит: — Чёрно-белое искусство тоже прекрасно. Улыбка Кларк заставляет тепло распространиться по всей груди Лексы. Она моргает и видит румянец на щеках Кларк. — Спасибо. Это было… приятно. Было приятно снова взять в руки кисть. Лекса сглатывает, сцепив руки за спиной, чтобы скрыть их дрожь. — Что тебя вдохновило? Один уголок губ Кларк поднимается. — Ты, вообще-то. Я просто подумала о нашем разговоре ранее. Это делало меня лицемеркой, не так ли? Толкать тебе эту напыщенную речь о том, что пахнущие розы и жизнь — это больше, чем просто выживание, но самой даже не пытаться вернуться к хобби, делающему меня счастливой, лишь потому, что оно вызывает у меня грустные воспоминания. Так что… — она пожимает плечами. — Я порылась в коробках и нашла свои старые вещи, и вот к чему мы пришли. Тебе правда нравится? Лекса не доверяет своему голосу, поэтому ограничивается лишь кивком. Кларк, кажется, понимает это, потому что у неё появляется улыбка с оттенком застенчивости и… О, Боже, её волосы золотистого цвета. — Спасибо. Это тебе. — М-мне? — от удивления заикается Лекса, втягивая воздух, в то время как Кларк кивает и смеётся над её реакцией. — Я… ничего себе. Спасибо, — искренне говорит она и продолжает крутить головой, когда Кларк пересекает комнату, чтобы притянуть её в объятия. — Кто знает, может, это тебя тоже вдохновит! — Кларк отстраняется, и она находится так близко, что, глядя ей в глаза, Лекса думает, что она тонет или, возможно, падает с небес. В этот момент она приходит к выводу, что эти ощущения, должно быть, одинаковые. Она должна сказать ей. Она должна сказать Кларк, что видит цвета. — Тебе она действительно нравится, правда же? — щебечет Кларк, принимая молчание Лексы за оценку её творения — не поймите Лексу неправильно — ей на самом деле нравится этот пейзаж, но рядом с ней стоит живое, дышащее живописное чудо и пристально смотрит на неё, что вызывает у неё состояние шока. Она в оцепенении кивает. Кларк улыбается и игриво толкает Лексу локтем под рёбра. — Я тоже тебе нравлюсь. Всё намного серьёзней. Лекса так глубоко упала в кроличью нору, что не знает, сможет ли она когда-либо выбраться оттуда. Она должна сказать Кларк, она знает, что должна, но. Признание вслух сделает это реальным. Сделать это реальным — значит, и последствия станут более реальными. Лекса когда-то раньше могла видеть цвета. И она также уже теряла эту способность. Она не сможет пережить это снова. Она не пойдёт на это. Лекса улыбается и слегка толкает Кларк в ответ. — Наверное, да. (Пусть Кларк, возможно, и лицемерка, но Лекса — лгунья).***
За неделю до срока сдачи их проекта гроза вызывает скачок напряжения, и половина города остаётся без электричества. Лекса с Кларк строят крепость из подушек, когда звук ключа, вставляемого в замочную скважину, предупреждает их о возвращении ещё одного жителя квартиры. Аня делает шаг внутрь, осматривается вокруг и видит безумное количество зажжённых свечей, расставленных по всей гостиной, и вздыхает. — Ты чёртова наркоманка, Лекса. И, Кларк, ты содействуешь этому. — В свою защиту могу сказать, что вроде как семьдесят пять процентов из них уже были зажжены, когда я сюда пришла, — говорит Кларк, в знак капитуляции поднимая руки ладонями вверх. Она говорит быстро и сбивчиво, после чего ей в лицо врезается подушка. — Ты заслужила это, — говорит Аня, наблюдая, как Кларк возвращает летящий птицей предмет Лексе и убирает от лица растрёпанные волосы. — Ты бы отлично поладила с Рэйвен, — деликатно замечает Кларк, как бы между прочим складывая подушки вокруг себя, словно Лекса не может видеть её вполне очевидное намерение запастись боеприпасами. — Вы, ребята, должны познакомиться. Лекса, незаметно, слегка перемещается вправо, маневрируя вокруг так, что половина её тела остаётся закрытой диваном. — Они, вероятнее всего, убьют друг друга. — Или вытряхнут друг из друга всю дерзость, — уточняет Кларк, выгибая бровь, когда замечает, что Лекса переместилась. Последняя усмехается, будучи застуканной. — Боюсь, что обладаю бесконечным запасом дерзости, — сухо говорит Аня. Она закатывает глаза, когда видит, как Кларк медленно берёт подушку и поднимает её над головой. — Боже, постой, я ухожу отсюда, пойду на работу пораньше. И лучше бы квартира была целой, когда я вернусь. Если вы, идиотки, сравняете это место с землёй, устроив бой подушками, я убью вас обеих. Аня закрывает дверь под звуки воинственного крика Лексы и визга Кларк, когда Лекса неожиданно появляется из укрытия, пуская в ход свои запасы подушек, которые она уже тайно накопила за диваном.