***
Вот. Вот почему жизнь — это нечто большее, чем просто выживание. Цвета, которые вспыхивают и танцуют за веками Лексы при первом прикосновении, при прикосновении губ Кларк к её собственным, гораздо более яркие и волнующие, чем любой закат или цветок, или радуга, или оттенок радужки, который она когда-либо видела. Вот. Вот оно. Мягкие, тёплые губы, прижатые к её губам, сладкие, как сахарная пудра, с примесью чего-то более острого, насыщенного — чего-то, отчего тянет внизу живота Лексы и посылает жар по венам до кончиков пальцев, которые рисуют созвездия на гладкой коже. Их губы двигаются медленно, мягко, иногда едва слышно, но, о… Чего они так долго ждали? Кларк наклоняется вперёд, и пространства между ними остаётся на грани дыхания. Кларк повсюду, атакует её чувства. Сердце Лексы бешено колотится, и от невыносимой боли, поднимающейся из живота сладкими, сладострастными рывками, кружится голова, но яснее никогда не было. Это всепоглощающе, и она не желает останавливаться. И Лекса только начинает думать, что, может быть, она готова, наконец, готова попробовать снова, готова снова начать жить, когда Кларк отстраняется. Лексе требуется мгновение, чтобы ощутить потерю контакта; она тянется к Кларк, тычась своим носом в её, прежде чем к ней приходит осознание происходящего, и она тоже сразу же отстраняется. Кларк моргает своими прекрасными голубыми глазами, её золотисто-коричневые ресницы трепещут, и Лекса ждёт, чувствуя, как она съёживается, стоя на краю пропасти с зубчатыми камнями далеко внизу. В этот момент она может либо взлететь, либо упасть, и всё зависит от Кларк. — Извини, — хрипло произносит Кларк голосом, которого Лекса никогда не слышала; от его хрипоты её внутренности сжимаются, а сердце бешено колотится в грудной клетке. Это ошеломляет её и вселяет надежду, даже несмотря на ужас, охвативший её от того, что Кларк извинилась, а Лекса не знает, почему. — Я просто… ты — моя лучшая подруга, я не… я не хочу всё испортить, потому что мы оказались под влиянием момента. Под влиянием момента. О. Лекса выдерживает её взгляд, тщательно контролируя выражение своего лица; даже она может почувствовать влюблённые глаза, которыми она, вероятно, смотрит прямо сейчас. Ехидный голос Ани звучит у неё в голове, приказывая ей сбавить обороты, отступить. — Я тоже, — подтверждает Лекса. — И всё же… — Кларк опускает глаза, и странное ощущение, будто она намеренно избегает взгляда Лексы, неприятно оседает на её коже. — Я не готова к отношениям. Пока нет. Лекса кивает, проглатывая душащую боль, которой сердце сдавливает её горло. — Хорошо, — говорит она, потому что это всё, что она может сделать.***
Они получают пятёрку за свой проект. Во всяком случае, Лекса и Кларк. По-видимому, профессору доступна информация о том, кто редактирует гугл-документы и как часто. Джаспер, который ни разу не работал над заданием, получает ноль (профессор Густус пресекает спор, даже когда Джаспер скулит, что написание его имени должно дать ему хотя бы пару баллов), а Мёрфи забирает декан, потому что он, по-видимому, даже не зачислен в качестве студента («Я знала это!» «Это я сказала тебе, что почти уверена, что он сюда не зачислен, Кларк». «Да, почти уверена. Не на сто процентов, как я». «Угу».) Несмотря на победную пятёрку за их работу, они по-прежнему заняты тем, что торчат в библиотеке в большинство дней недели, готовясь вместе к комплексному тесту. Иногда Лексе трудно не оступиться и не открыть правду — например, в тот день, когда Кларк приносит пончики с глазурью вместо пудры, и Лекса берёт розовый с посыпкой с таким рвением, что заставляет Кларк смеяться и спрашивать, почему. — Клубничные самые вкусные, — хрипло говорит Лекса с набитым ртом. Когда Кларк хмурится и спрашивает, откуда Лекса узнала, что этот с клубничным вкусом, Лекса чуть не давится. Она заглатывает яблочный сок, который протягивает ей Кларк, и в качестве лучшей отговорки, что только может придумать, она пожимает плечами и говорит: — Просто угадала. Кларк выгибает бровь, но ничего не говорит. Это происходит снова, когда Лекса понимает, что Кларк, похоже, купила новые блокноты; они разноцветные, вместо белой линованной бумаги. Она чуть не проговаривается, прежде чем одёргивает себя. Она прикусывает язык, опускает голову и сосредотачивается на своих записях. Она настолько поглощена этим, что даже не замечает, как Кларк, кажется, читает гораздо быстрее, чем обычно, и позже, когда Кларк умоляет её доесть последний пончик, потому что её желудок набит до отказа, и засовывает один в рот Лексе, размазывая розовую глазурь по её щеке, Лекса не уверена, какое чувство сильнее: грызущее чувство вины и настойчивая паника, потому что ей всегда кажется, что она близка к тому, чтобы всё испортить, или радость просто от того, что она рядом с Кларк. Конец семестра быстро приближается, и ровно за неделю до каникул Лекса валяется в постели, наблюдая, как Кларк роется в её гардеробе, чтобы помочь ей подобрать наряд для вечеринки сегодня вечером. — Почему это не может быть вечеринкой у бассейна, как все остальные университеты устраивают? — растягивает слова Лекса, наблюдая с удивлением (и лёгким неодобрением), как Кларк добавляет одежду к растущему холмику на кровати Лексы. — Надеть купальник проще, чем выбрать наряд. Кларк замирает на полсекунды, прежде чем быстро прийти в себя. — Перестань хандрить. Сегодня вечером мы оторвёмся. — Без выпивки, — говорит Лекса, выгибая бровь. — У нас завтра занятия. Кларк поворачивается, чтобы ухмыльнуться ей. — Точно, у нас обеих завтра занятия. Один человек может делать заметки, другой может спать с похмелья. Это был адский семестр, Лекса, нам нужна вечеринка. Лекса издаёт многострадальный вздох, скорее для того, чтобы рассмешить Кларк. — Знаешь, если ты действительно хочешь, чтобы я насладилась вечеринкой, всё, что тебе нужно сделать, — это принести пончики с пудрой, — предлагает Лекса. Кларк поджимает губы, как будто действительно обдумывает это, так что теперь наступает очередь Лексы смеяться. Кларк закатывает глаза, возобновляя поиски. — Перестань дразнить меня и иди примерь что-нибудь. Лекса снова вздыхает, но не может сдержать улыбку, соскальзывает с кровати и встаёт рядом с Кларк. — Ладно, ладно. Она выжидающе протягивает руки. — Давай-ка я поищу леггинсы, а ты наденешь вот это, — говорит Кларк, вслепую пихая зелёный свитер в руки Лексы одной рукой, а другой продолжая рыться в шкафу. — Он достаточно толстый, чтобы согреть тебя на случай прохлады, к тому же он подходит к твоим глазам. Лекса замирает. — Будет мило смотреться с твоими новыми ботинками, где они? — спрашивает Кларк приглушённым голосом, когда её тело исчезает за куртками в поисках. Лекса едва слышит её. Другие слова Кларк эхом отдаются в её ушах. — Что ты сказала? — тихо говорит Лекса. — Ммм? — рассеянно протягивает Кларк. Она поднимает чёрные леггинсы, чтобы посмотреть на них. — Что ты сказала? — свитер безвольно повисает в руках Лексы. Кларк хмурится, бросая на Лексу растерянный взгляд через плечо. Она достает из шкафа ещё одни леггинсы, серые, и наконец замирает, заметив выражение лица Лексы. — Что? Что ты имеешь в виду? Лекса поднимает ткань, молча указывая на неё. Кларк переводит взгляд с неё на Лексу, и на краткий миг — едва ли на секунду — её глаза расширяются, а щёки бледнеют. Затем это исчезает, делая выражение её лица совершенно непроницаемым. Кларк вздыхает, прочищает горло и решительно поворачивается лицом к шкафу. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает она, и Лекса не знает, быстро это сказано или спокойно, или с дрожью в голосе, но она делает шаг вперёд и сжимает запястье Кларк, притягивая её к себе. — Лекса… — протестующе начинает Кларк, но та не отпускает её. — Ты сказала, что он подходит к моим глазам, — говорит Лекса, наполовину в шоке, наполовину с чем-то ещё. С тем, что слегка отдаёт ужасом и надеждой. — Откуда ты знаешь, что этот свитер зелёный, Кларк? И я никогда не говорила тебе, какого цвета мои глаза. Кларк снова смотрит на свитер, прежде чем её голубые глаза встречаются с глазами Лексы. — Это просто образное выражение. Лекса качает головой. — Это не образное выражение. — Это ничего не значит. — Это значит всё! — восклицает Лекса, наконец отпуская запястье Кларк. В её груди кипит гнев, но что-то ужасное плавает в груди, в глазах. — Ты же видишь! — И что? — И что? — недоверчиво повторяет Лекса, бросая свитер на кучу одежды на кровати. — И что? И всё! Когда? Когда это случилось? Почему ты мне не сказала? Почему… — Потому что это не имеет значения! — Кларк явно не нравится быть загнанной в угол в шкафу, когда Лекса надвигается на неё. Она протискивается мимо неё. — И не твоё дело, чем я хочу с тобой поделиться, Лекса. Я тебе ничего не должна. — Я этого и не говорила, — говорит Лекса, озадаченная и уязвлённая обвинением. — Я просто… Ты можешь видеть. Ты видишь, и ты… что, всё это время лгала? Зачем? — Я не лгала, — огрызается Кларк. Она расхаживает по небольшому промежутку между стеной и кроватью, сжав руки в кулаки. — Не с самого начала. — Не с самого начала, — медленно произносит Лекса. — Значит… это случилось недавно? — когда Кларк дёргает плечом в знак подтверждения, Лексе нужно время. Мгновение, чтобы вздохнуть, по-настоящему осознать ком в горле и дрожь в руках. Момент, чтобы сделать шаг вперёд и решить, хочет ли она быть обвинительной или нежной. Может быть, оба варианта. — Мне казалось, что я — твоя лучшая подруга. Что я такого сделала, что ты не смогла рассказать мне об этом? — Боже, Лекса, — внезапно рычит Кларк, в её глазах отчаяние, печаль и что-то ещё, чего Лекса не может понять. — Именно поэтому я тебе и не сказала! — Что я сделала? Воздух с шумом вырывается из ноздрей Кларк. Она шагает на Лексу, тыча пальцем ей в лицо. — Ты — моя лучшая подруга. Моя лучшая подруга. Лекса стоит неподвижно, сжав челюсти, потому что, конечно, её спина выгибается от гнева Кларк (она говорит себе, что это не защитный механизм от её собственного разочарования в себе, потому что, как глупо было надеяться, даже на секунду, что Кларк, увидев цвет сейчас, может испытывать какие-то чувства к ней). — Очевидно, это ничего не значит. Ноздри Кларк раздуваются одновременно с ноздрями Лексы, и внезапно она оказывается так близко. Чувства Лексы переполнены голубым, золотым, розовыми щеками и розовыми губами, и она совсем не готова к этому. Её гордость спотыкается перед лицом Кларк Гриффин, приближающейся к ней, как ураган накатывает на берег, и Лекса, пошатываясь, делает шаг назад. — Ты уже несколько недель видишь цвет и ничего мне не говорила, — угрожающе говорит Кларк. Их колени сталкиваются, когда Кларк прижимает Лексу к тумбочке, и жёсткие деревянные ящики ударяются о её икры. Лекса хватается за неё, но не для того, чтобы стабилизировать её, а чтобы удержаться. Её короткие ногти царапают поверхность, когда она крепко сжимает край. — Как думаешь, что я почувствовала? Как будто я недостаточно хороша? Как будто я не стою периода видения? Лекса смотрит на неё с пылающим лицом. — Откуда ты знаешь? — Ты сама мне сказала, — горячие слова не задевают так сильно, когда Кларк смотрит на губы Лексы, прежде чем решительно поднять свой взгляд. — До того, как мы поцеловались. Я знаю, что у меня голубые глаза, Лекса. Финн говорил мне это каждый грёбаный день. Уэллс сказал мне это на смертном одре. Мой отец говорил мне это всё время. Уязвимость, замаскированная под унижение, отзывается в животе Лексы. — Почему ты ничего не сказала? — Потому что это чушь собачья. Нижняя губа Кларк дрожит, но взгляд твёрд. Лекса поддерживает его. Она смотрит на неё, потому что не знает, что ещё делать. Она ничего не понимает. Но Кларк не продолжает. Они просто стоят на месте, слишком близко друг к другу, почти нос к носу, Лекса почти прижата к тумбочке. — Почему? — наконец спрашивает Лекса, ища ответ в глазах Кларк. Её собственные глаза щиплет, когда она видит, как в глазах Кларк собираются слёзы. — Потому что… они страдают, — голос Кларк почти неслышен, блестящие глаза расфокусированы, как будто она смотрит сквозь Лексу, а не на неё. — Все, кто меня любит. Они страдают, и я теряю их. Атмосфера в комнате слишком напряжена, и Лекса не уверена, кто из них более остр, чем нож. Воздух тяжёлый и ненадёжный, и… она не знает, кто мог бы с большей лёгкостью разбить другую прямо сейчас. А затем тишина, растянувшаяся между ними, прерывается резким стуком костяшек пальцев в дверь спальни Лексы, за которым следует нежеланный голос Ани. — Эй… у вас всё в порядке? Я слышала крики… Кларк моргает, приходя в себя, и поспешно отступает от Лексы как раз в тот момент, когда Аня открывает дверь. — Чт… — начинает Аня, но Кларк уже протискивается мимо неё. Мгновение спустя входная дверь открывается и закрывается. Лекса остаётся стоять, разбросанная одежда вокруг неё олицетворяет и отражает её положение больше, чем должна, по её мнению. — Что это было? Лекса делает вдох и обнаруживает, что не может произнести ни звука. Она безуспешно пытается сдержать слёзы и падает на кровать, закрыв лицо руками. Матрас под весом Ани прогибается, и секундой позже успокаивающая рука начинает потирать круговыми движениями спину Лексы. Аня всегда поощряла силу, но сейчас в этом нет необходимости. Они утешали друг друга с двенадцати лет и защищали в приюте. Вот как между ними всё было. — Ты по-прежнему большая гей-катастрофа, не так ли? — говорит Аня сочувственно, а потом Лекса смеётся, плачет и вытирает слёзы рукавом зелёного свитера, который выбрала Кларк.***
— Ты смотришь на закат, тоскуя по Кларк, — фыркает Аня. — Иногда я забываю, какая ты лесби. Лекса сердито смотрит на неё, прежде чем снова отвернуться. Она крепче вцепляется в перила балкона и прислоняется к ним, борясь с желанием поёжиться, потому что не холодный воздух вызывает у неё такой порыв. Её разговор с Кларк всё ещё звучит в её голове. Жёсткий, яростный взгляд Кларк по-прежнему запечатлён на внутренней стороне век Лексы. Кларк вылетела из её дома час назад, и Лекса опасается, что это последний раз, когда она её видела. Она боится, что всё испортила. — Знаешь, ты можешь поговорить со мной об этом, — небрежно говорит Аня, подходя к Лексе и толкая её плечом. — Конечно же. Знаю, что я не гуру в таких делах. Но я могу попытаться, — Ради тебя. Ей не нужно произносить слова, чтобы Лекса их услышала. Лекса открывает рот, чтобы отказаться, но обнаруживает, что не хочет. Не в этот раз. — Я снова вижу цвет. Аня медленно моргает в ответ. Лекса поднимает бровь. — Ты не удивлена? — Ну, нет. Любому дураку понятно, что вы созданы друг для друга. Ты не можешь быть единственной, кто видит цвет, так что… я предполагаю, что ссора была из-за того, что одна из вас или вы обе не хотите видеть. Это из-за Костии? Прямо к делу. Это не первый и не последний раз, когда Лекса испытывает прилив благодарности за прямоту своей лучшей подруги. — Нет. Не совсем. Сначала так и было. Я вижу уже… ну, долгое время, я точно не знаю, когда это началось. Может, когда мы встретились. Часть меня не верила в это, а другая часть… — Ты испугалась. Ты не хочешь, чтобы тебе снова было больно. Лекса кивает. — Да. Сегодня Кларк проговорилась, что она тоже может видеть, и что она знает, что я могу видеть. Она… не рада этому. Аня разглядывает её. — Почему бы ей не радоваться? — когда Лекса колеблется, Аня качает головой. — Мне не нужны подробности. — Она тоже любила и потеряла, — вздыхает она, вытирая лицо руками. Лекса яростно моргает, глядя на горизонт; небо тёмно-оранжевое, переходящее в выцветший цвет индиго. «Оно прекрасно», — думает она. — Я не знаю, что делать. Я… я никогда не думала, что это случится со мной. Иногда мне казалось, что это миф. Аня тоже вздыхает, задумчиво хмурясь на закат. — Порой я всё ещё сомневаюсь, существует ли период видения. Думаю, это то, за что ты должен держаться, если тебе выпадает такая возможность. — А что, если ты снова его потеряешь? Аня пожимает плечами. — Не знаю, Лекс. То, что было у тебя с Костией, того стоило? Стоило ли оно того, чтобы это потерять, или ты хотела бы, чтобы этого вообще не случалось? Лекса сглатывает ком, перекрывающий её горло. Она представляет, как живёт серой жизнью, так и не познакомившись с Костией. Она не смогла бы скучать по тому, чего у неё никогда не было, но поскольку на самом деле у неё это было… — Оно того стоило. Аня кивает, как будто ничего другого и не ожидала. — Кларк того стоит? Тихий смех срывается с губ Лексы, теперь более свободный, нежели страдальческий. — Боже, да. — Тогда ты знаешь, что делать. Перестань быть унылым идиотом, пялящимся на закат, и иди, делай, что должна. Лекса улыбается. — Спасибо, Ань. — Не стоит благодарности, — хрипло говорит она. Лекса сжимает её плечо в полуобъятиях, прежде чем отступить, направляясь к двери. Аня оглядывается через плечо и кричит: — Мне стыдно, что ты такая лесби, и я не хочу быть связанной с этим отвратительным любовным дерьмом. — Я тоже тебя люблю. — Ага, ага.***
Когда Лекса приходит в квартиру Кларк, Рэйвен спускается по ступенькам, натягивая кожаную куртку поверх футболки с космическим кораблём. Она останавливается внизу, задерживает взгляд на Лексе и сгибается пополам, чтобы перевести дыхание. — Она очень расстроена, — говорит она. — Думаешь, я смогу это исправить? Рэйвен поднимает брови. — Могла бы, если бы принесла пиццу. — Серьёзно. Рэйвен закатывает глаза, а на её лице появляется тень ухмылки, когда она снова застёгивает куртку. — Конечно, сможешь. Она без ума от тебя, любой дурак это понимает. — Лекса поджимает губы; если бы она не нервничала, то улыбнулась бы, услышав от подруги Кларк слова Ани. — Я иду на работу, так что постарайтесь не заниматься сексом на диване, ладно? Лекса закатывает глаза, проходит мимо Рэйвен и входит в квартиру. Она сталкивается с музыкой, ревущей так громко, что у неё начинают болеть барабанные перепонки. — Кларк? — зовёт она, входя в квартиру и прижимая ладони к ушам. Кларк не отвечает, да Лекса и не ждала этого. Она толкает дверь спальни Кларк. Первое, что она замечает, — это Кларк, свернувшуюся калачиком в постели и смотрящую на сияние тёмных звёзд на потолке с пустой болью в глазах. Рядом с ней лежит наполовину съеденная коробка с пончиками, которые Лекса уверена, что оставила в гостиной после вчерашнего марафона по Гарри Поттеру. Во-вторых, Лекса замечает новую картину, прислонённую к окну. — Лекса! Музыка смолкает с задушенным искажением. Кларк вскакивает, двигаясь в центр комнаты, словно бы ограничивая поле зрения Лексы, но уже слишком поздно. Лекса движется вперёд, и Кларк отступает, прежде чем выполнить странный полукруг на месте, как будто не зная, куда идти, и разрываясь между желанием метнуться к картине, чтобы выбросить её в окно, и спасением бегством через открытую дверь. В результате она застывает на месте на цыпочках, широко раскрыв глаза и уставившись на Лексу, которая подходит и встаёт прямо перед картиной. Лекса ошеломлена. Её рот открывается и закрывается несколько раз, не издавая ни звука, когда она просто молча смотрит на картину, пока наконец ей не удаётся спросить: — Сколько времени это заняло? Кларк прочищает горло, переминаясь с ноги на ногу. Мгновение она смотрит вниз, потом моргает и снова поднимает взгляд, устремляя свои ярко-голубые глаза на Лексу. — Пару недель. Картина больше, чем та с галактикой, но всё же недостаточно велика, чтобы сравниться с тем, какой спектр эмоций заставляет почувствовать. Лекса в шоке смотрит на разноцветные пятна на холсте, на блестящие каштановые волосы, ниспадающие на бледные плечи и загорелые руки, на розовые щёки и красные губы, на зелёные-зелёные глаза, более живые, чем она могла себе представить. Лекса смотрит на свой портрет и не может дышать. Или, может быть, теперь она способна дышать гораздо глубже, чем когда-либо прежде. Тишина снова затягивается, пока Лекса смотрит на картину. Она чувствует, как растёт нервное напряжение Кларк: её паника осязаема, но не может затронуть Лексу. Картина служит солнцем, согревающим её до самых кончиков пальцев; она разводит руки в стороны, растопыривая пальцы, сопротивляясь желанию нервно теребить нитки на штанах, набираясь смелости обернуться и заговорить. Она знает, что это значит. Кларк тоже знает, что это значит, даже если она изо всех сил старается бороться с этим. Лекса оборачивается. Она по-прежнему молчит; грудь Кларк быстро поднимается и опускается, когда она делает быстрые, неглубокие вдохи. Она не сдвинулась с места, но всё ещё беспокойно переминается с ноги на ногу, как будто находится на пороге решения сбежать. Лекса наклоняет голову. — Эгоистично ли это прозвучит, если я скажу, что картина прекрасна? Губы Кларк дёргаются, но это скорее от подавленной паники, чем от шутки. — Нет. Спасибо. Снова тишина. Лекса сглатывает и ждёт. Взгляд Кларк падает на дверной проём, и Лекса шагает вперёд. — Это глупо. Мы можем видеть благодаря друг другу. — Именно поэтому так страшно! — говорит Кларк, бормоча с истерическими нотками, слышимыми в её дыхании. — Что в этом страшного? — Всё! — взрывается Кларк. — Уэллс увидел цвет в день своей смерти. Я пришла навестить его, и он сказал, что проснулся в то утро от моего сообщения и внезапно увидел всё, но он застрял в больничной палате. Он увидел свой грёбаный поднос с обедом. Он увидел небо и деревья за окном. Он увидел свой цвет кожи, мою маму, телевизор, а потом меня. А затем он умер. Финн увидел цвет в ту же минуту, как только взглянул на меня, а я не ответила ему взаимностью, но больше всего это навредило Рэйвен. Мой отец умер, и это разбило сердце моей матери, и я никогда не забуду, в каком ужасном состоянии мы были так долго после этого. Ты любила Костию, а она любила тебя, а потом она умерла, и ты перестала видеть, тебе не страшно? Ты не боишься, что снова не сможешь видеть? Что, если ты снова всё потеряешь? Почему тебя это не беспокоит, Лекса? — Потому что это подарок! — Лекса бросается вперёд, и Кларк делает шаг назад. Лексе всё равно. Ей всё равно, потому что глаза Кларк блестят, а губы дрожат, и она часто дышит, но её взгляд скользит по губам Лексы, её тело наклоняется к ней, и внезапно она ощущает надежду. — Кларк, ты сама это сказала! Мы не можем просто закрываться, работать и делать то, что должны делать, всё время! Иногда нам нужно дышать, мы должны рисовать, когда хотим рисовать, и клеить глупые светящиеся звёзды на потолок, и есть дерьмовые, нездоровые пончики, и делать перерывы от домашней работы, чтобы съесть пиццу и посмотреть фильмы от Диснея! Иначе какой смысл? Какой смысл во всём чёрном и белом, пока ты не встретишь свою вторую половинку? Мне нравится смотреть на грёбаный закат не из-за цветов, Кларк, я ценю его из-за тебя. Ты подарила мне эту способность. Ты единственная, кто даёт мне возможность смотреть на закат и чувствовать, как он расцветает в моей груди, потому что мир не кажется таким уж плохим с тобой в нём. Жизнь — это нечто большее, чем просто выживание. Любовь — это сила, а не слабость. Ты помогла мне понять это. Она заключает лицо Кларк в свои ладони и проводит подушечкой большого пальца по следам от слёз. Сердце Лексы бешено колотится, подпрыгивая в грудной клетке, когда Кларк наклоняется к ней, ненадолго закрывая глаза и прерывисто дыша. — Ты не можешь оставить меня, — говорит Кларк через мгновение самым тихим, самым надломленным голосом. — Ты не можешь оставить меня здесь одну. Ты не можешь… ты не можешь умереть на моих руках, понимаешь? Губы Лексы кривятся. — Ты только о смерти и говоришь? Кларк шмыгает носом, взгляд медленно проясняется. — Нет. Пицца. Мне нравится говорить о пицце. — Не хочешь прогуляться? — осторожно спрашивает Лекса. Когда Кларк поднимает взгляд, Лекса говорит: — Могу я пригласить тебя на свидание, чтобы мы могли поесть пиццу? Кларк долго смотрит на неё. Лекса сопротивляется желанию смущённо поёжиться под напряжённым взглядом этих голубых глаз. Затем… Кларк наклоняется вперёд, и их губы соприкасаются. В лёгких Лексы не осталось воздуха. Когда Кларк отстраняется, Лекса ошеломлённо моргает, глядя на неё затуманенным взглядом. — Прости. Я не могла перестать думать об этом с тех пор, как... — Да, — кивает Лекса с энтузиазмом, который вытягивает её любимую ухмылку из Кларк. — Я тоже. Значит, ты согласна пойти на свидание? — Разве это не очевидно? — дразнит её Кларк. Лекса прикусывает губу, чтобы сдержать улыбку, после чего ей в голову приходит новая мысль, и она озабоченно морщит лоб. — Ты уверена, что не против изменить планы? Мне казалось, ты хотела пойти на вечеринку? Кларк закатывает глаза и качает головой, губы изогнуты в ласковой улыбке, которую она прижимает к щеке Лексы, прежде чем скользит рукой вниз, чтобы взять её за руку. — Я не хочу вечеринку, Лекса. Я хочу тебя, — она переплетает их пальцы и сжимает. — Пойдём поедим пиццу.***
Свидание прекрасно, и Лекса уверена, что пицца вкусная, но она едва способна к ней прикоснуться. Она не может перестать смотреть на губы Кларк. Кларк не может перестать смотреть на неё. Их смех перекрывает болтовню других посетителей. Лекса показывает на различные начинки на их пицце, чтобы научить Кларк разным цветам. Вечер наполнен улыбками и прерывистым дыханием со спокойным принятием в их сердцах. — Итак, — начинает Кларк, когда они идут по кампусу рука об руку, мерцающие звёзды простираются над ними, а сверкающие уличные фонари прокладывают им путь. — Если ты не возражаешь, я спрошу… когда именно ты начала видеть? — Честно? Думаю, когда впервые увидела тебя, — её лицо смягчается, когда Кларк смотрит на неё широко раскрытыми, многозначительными глазами. — Я посмотрела на тебя и… на мгновение мне показалось, что я увидела голубой. Твои глаза. Я моргнула, и всё вернулось к обычному состоянию, но после этого я всегда видела обрывки цветов, — она улыбается, когда Кларк встаёт на цыпочки, чтобы прижаться губами к её щеке. — Ты… не против, если я задам тебе тот же вопрос? Теперь настаёт очередь Кларк покраснеть. — Э-э… ну. Кстати, об этом… Лекса с любопытством наклоняет голову, когда Кларк отводит взгляд. Она сжимает её руку и останавливается, чтобы нежно обхватить щёку Кларк и повернуть её лицом к себе. — Что? Ты можешь рассказать мне всё. — Ну… это случилось в прошлом семестре, — признаётся она, облизывая губы. Теперь Лекса пялится на неё. — Когда Линкольн указал на тебя. Было примерно то же самое. На секунду я увидела цвет. На тебе был красный шарф, волосы каштановые… потом я моргнула, и всё вернулось на свои места, и я сказала себе, что мне просто понравилась твоя татуировка. Голова Лексы кружится от этой новой информации, но она чувствует, что сейчас не время углубляться в это. Вместо этого она просто улыбается, тепло наполняет её грудь от улыбки, которую Кларк дарит ей в ответ. Она чмокает Кларк в переносицу, и та снова мягко подталкивает её вперёд, подводя к квартире. — Какой твой любимый цвет? Кларк прикусывает губу, глядя на Лексу, прежде чем решительно посмотреть на небо. — Определённо зелёный, — она сжимает её руку. — А твой? — Голубой. — Предсказуемо, — поддразнивает Кларк, игриво закатывая глаза. Уголок губ Лексы приподнимается. — Тебе это нравится. Ухмылка Кларк превращается в лёгкую улыбку, такую же нежную, как и её взгляд, который встречается со взглядом Лексы. — Это правда. Нравится.***
Сладкие, целомудренные поцелуи на пороге превращаются в горячие извивающиеся языки, в царапанье зубов, в руки, скользящие под одежду и… — Мне можно войти? — хрипит Кларк, и Лекса хочет спросить её, почему она вообще решила, что ей нужно спрашивать об этом, но губы Кларк прижимаются к её горлу, а её пальцы спотыкаются и скользят по тем местам, которые лучше исследовать наедине, поэтому она не тратит больше времени и слепо тянется за её спину, открывая дверь. Они вваливаются внутрь, и когда одежда Кларк оказывается беспорядочно разбросана по комнате, Лекса понимает, что Аня может быть права: свечи могут стать угрозой пожара. Но затем низкий голос Кларк шепчет ей на ухо, и она забывает даже о существовании свечей (позже Аня рассмеётся и скажет Кларк, что она — единственное, что может заставить Лексу забыть о существовании свечей). Они падают на матрас, голые и тёплые… Вау. Лекса не осознает, что произнесла это слово вслух, пока Кларк не сжимает её запястье. Она просто смотрит вниз, восхищаясь идеальным обнажённым телом Кларк, бледными бёдрами, раздвинутыми и готовыми к ней. — О, Боже, Кларк. Ты такая красивая. — А на тебе слишком много одежды, — сурово говорит Кларк, кусая губы, когда поднимается на колени, а ловкие пальцы просачиваются сквозь пуговицы и тянут, пока одежда Лексы не оказывается разбросана по комнате, а горячая плоть не прижимается к горячей плоти, и запах возбуждения витает в воздухе, и Лекса удивляется тому, что глаза Кларк более тёмного оттенка синего, чем она когда-либо видела, почти чёрные. Они великолепны, Кларк великолепна, и Лекса в восторге от всего в ней — розового румянца на её щеках, оттенка поцелуев на её саднящих губах, а позже — её светлых волос, которые становятся темнее из-за влажности от пота, красных линий на коже от ногтей, врезающихся в плоть, пурпурных отметок, нанесённых на их тела, словно на карту маршрутов на выцветшем пергаменте. Кларк кусает её в плечо, целует в шею и разворачивает их, оседлав Лексу и оставляя дорожку из поцелуев вниз по её дрожащему телу, прежде чем замедлиться, осыпая нежными поцелуями выступающие бёдра и промежность Лексы. Кларк садится и раскрывает ноги Лексы коленом, а потом всё останавливается. Кларк смотрит и смотрит, достаточно долго, чтобы вывести Лексу из равновесия. Она беспокойно ёрзает. — Что? Уголок губ Кларк медленно изгибается в улыбке, которая кажется довольной. — Ничего, я просто… — Что? — повторяет Лекса, разрываясь между беспокойством и весельем. Кларк широко улыбается, глядя на неё, и медленно выгибает бровь, качая головой. — Просто так. Никогда не думала, что розовый может быть таким сексуальным цветом. Румянец обжигает её до кончиков ушей. Лекса приподнимается, обнимает Кларк за шею и тянет её вниз за собой. Когда они падают обратно на матрас, Лекса приглушает хихиканье Кларк поцелуем. Они исследуют друг друга мягкими поцелуями, уверенными пальцами и покачивающимися бёдрами. Кларк издаёт самые красивые хриплые звуки, которые Лекса когда-либо слышала (хотя Аня должна не согласиться, потому что они слышат насмешку, вздох, смешок, а затем открытие и закрытие входной двери, и позже Кларк навсегда заявит, что это благодаря ей Аня и Рэйвен наконец встретились, потому что Аня пошла в бар, где работала Рэйвен, и Кларк с Лексой были не единственными, у кого цвет возник под веками той ночью). Стоны и вздохи раздаются в замершем ночном воздухе, и они никогда не были так уверены, что на потолке Лексы есть звёзды, как тогда, когда вместе скатились с вершины оргазма. Свечи почти потухли («Может быть, Аня права… у тебя много свечей. У тебя только на тумбочке пять стоит». «Ты только что испытала больше оргазмов, чем у меня свечей. Перестань жаловаться». «О, поверь мне, это не так». «Такая самодовольная». «Тебе нравится это». «Да. Правда нравится».), и близится рассвет, когда они наконец погружаются в сон, обвившись вокруг друг друга под одеялом, скрученным вокруг них. Утром Лекса встаёт первой, готовит яичницу с беконом и смеётся над тем, как Кларк надувает губки, ожидая, что нечто столь вкусное, как бекон, будет более красочным. Они посылают письма своим профессорам, утверждая, что чувствуют себя не очень хорошо. Лекса пишет Ане, чтобы та знала, что Кларк снова останется на ночь, и Кларк звонит Рэйвен, чтобы сообщить ей, что она не вернётся в их квартиру, и они одновременно рады и шокированы, слыша голоса своих соседок по комнате по телефону. С предупреждением от всех четырёх девушек, требующих, чтобы их снабдили информацией на следующий день, звонок заканчивается. Лекса включает фильм, и они проводят день, не смотря его. На ужин Кларк заказывает китайскую еду. — Не могу поверить, что ты не заказала пиццу. — Мы только вчера ели пиццу! Кроме того, иногда полезно рискнуть и попробовать что-то новое, — добавляет Кларк с ленивой ухмылкой, от которой глаза Лексы скользят по её соблазнительным обнажённым ногам под футболкой, которую она одолжила у Лексы. — Не волнуйся, ты также получишь десерт. Лекса краснеет, а Кларк смеётся. — На самом деле, я имела в виду, что, когда делала заказ, я вписала в специальные запросы просьбу приложить коробку пончиков с пудрой. Но не волнуйся. Сегодня можешь съесть два десерта. Лекса закатывает глаза и прячет лицо в изгибе шеи Кларк. Кларк гладит её по спине, и они целуются, прежде чем отвернуться к окну. Цветы на подоконнике разноцветные и яркие. За ними розовые низкие облака в выцветшем оранжевом небе. Это не первый и наверняка не последний из многих красивых закатов. — Ещё рано говорить, что я люблю тебя? — шепчет Кларк. Сердце Лексы переполняется радостью, но она старается держать себя в руках. Огромная ухмылка, расползающаяся от уха до уха, вероятно, не помогает. — Больше, чем пиццу? Волнение во взгляде Кларк исчезает от её усмешки. — Определённо. Лекса улыбается и целует её, пока взгляд Кларк не затуманивается, а её рука не сжимает футболку Лексы в кулаке, притягивая к себе. — Я очень сильно тебя люблю. — Больше, чем пончики? Лекса делает вид, что задумалась, и Кларк закатывает глаза. — Я понимаю, почему это может показаться трудным выбором, — небрежно говорит Кларк, делая вид, что разглядывает свои ногти. — Мы одинаково восхитительны, и мы похожим образом оказываемся на всём твоём лице, когда ты вкушаешь нас… Лекса изумлённо открывает рот, шокированная и потрясённая. Кларк весело целует Лексу в нос. — Ты можешь любить нас одинаково. Меня это устраивает. — Я определённо люблю тебя больше, чем пончики. — Я знаю, — вздыхает Кларк, улыбается и прижимается к Лексе. Она поднимает голову и выжидательно поджимает губы. Лекса обхватывает ладонями её лицо и проводит большим пальцем по щеке, прежде чем их улыбки сливаются воедино.