touch

— Ты так и не ответила на мой вопрос. Тень Лодж застилает парковку раньше, чем Шерил успевает испугаться и кинуть первое, что попадётся под руку. Вероника, словно голодная лиса, огибает машину и останавливается, опираясь на капот, Блоссом жалеет, что случайный наезд, раза этак три, не входит в страховые случаи и выдыхает с практически закрытыми глазами: — Делать нечего? — Пунш слегка отдаёт в виски и розовым сиропом щекочет переносицу, хочется всё того же, что и час назад — спать. Вероника думает, что в такие моменты Блоссом выглядит по-настоящему, с зажмуренными глазами, дразнящей нос пылью и закушенной губой, потому что леди не чихают. Хорошо, что «леди» Лодж никогда не хотела стать. Шерил Блоссом, буквально — юная леди. Слегка заносчивая, не в меру самолюбива, но вполне человечна, при близком рассмотрении. Колкая в своей попытке оборонится от всего мира. Это их общая черта, слабость, назовите, как хотите, хоть метлой магнус — 2000, суть остается сутью. Пока они рвут друг другу глотки в попытке поделить несуществующую ветвь власти, окружающим и в голову не придёт, что где-то в норе прячется страх оказаться слабее, и это так банально и по сериальному, что хочется попросить рвотный пакетик. Дрянная генетика. Блоссом живое олицетворение почти всего, что Вероника не переносила в себе. Да-да, очередное сериальное клише. Она её отнюдь не ненавидела, может, совсем чуть-чуть драконила, импульсивная Шерил сама просилась на язык, как бы глупо и двусмысленно это не звучало. Шерил — интересная, и это Вероника никогда не произнесёт вслух, снова отвесит пару сомнительных шуток, несколько дерзких подколок. Не то, чтобы она отыгрывалась за детство, в котором её дразнили вот такие «Джессики Рэббит», совсем нет. Просто она забавная, проще некуда, как задачи на дискриминант, ягодный пирог и формула плотности газа. Просто. Немного от школьных забияк, капля потомственной ненависти и литр злости на Блоссома старшего за сломанную "семейную идиллию", можно подумать он уже не поплатился за это, да и Лодж в половине виноват сам, но это же хорошая отмазка для неустойчивых подростков, чтобы доставать друг друга? Когда не знаешь, что делать дальше, лучший выход — нападение, так Веронику учили Хирам и жизнь в первую очередь, не то чтобы это всегда работало, но хотя бы давало временную фору. — Так что, за какую команду играешь? В какой позиции? — Шерил не понимает ничего от слова совсем, сейчас она наверняка в своей никому не заметной привычке считает буквы в словах, читает мантру и заклинает асфальт под ногами Лодж. — А? Нападающий, я так думаю. — Что? — Лодж несёт околёсицу, настолько бессмысленную, что отошедший на второй план гнев раскрывает глаза и Шерил вдруг понимает, что всё это время велась на удочку провокации. Вероника энергетический вампир, или что-то вроде того, какой-нибудь мексиканский дьявол, присланный в ссылку из ада, прямо в тихий Ривердейл за душой Блоссом, а ведь она ещё столько не успела. Звучит как откровенно пьяный бред старого забулдыги, но Шерил всего семнадцать и от пунша так не развозит, нет же? Лодж с нескрываемым ехидством продолжает свой монолог, и да, её всё же можно назвать красивой, если оторвать язык и пропустить через мясорубку. — Ой, да ладно, мы же не в монастыре. Тонкие намёки и их понимание совсем не конёк Блоссом. Губительная прямолинейность была намного ближе, но стоит вспомнить одну из причин ухода с «вечеринки года» и осознание наступает, пусть слишком медленно, но, отталкивается от черепной коробки и резко бьёт по сознанию. Вероника, буквально ликует, наблюдая за замешательством в глазах «красной королевы» и нет, это не первобытный страх, охватывающий раскрытых подростков, ни разу. Блоссом никогда не скрывала, того, что кажется ничем особенным в концепции её мира. Когда у Леи из параллели случился мерзкий семиклашка Кларк Стоун, с Шерил стряслась мисс Джефферсон, научившая её думать дважды, прежде чем что-то сказать. Вполне обычная внешне Кайла была в сотни раз улыбчивее вечно угрюмой и горделивой Пенелопы Блоссом, охотно решала с любимой ученицей сложносочинённые задачи и скидывала на недостаток материнской ласки плывущие взгляды наследницы Торнхилла. Пенелопа - ревновала. Кайла Джефферсон - выполняла преподавательский долг. Тринадцатилетняя Шерил что-то ломала в своей голове, складывала лего сознания и снова разбивала кривую конструкцию, не желающую превращаться в замок из сказок про правильных принцесс, где всех спасал принц на белом коне, а не математичка с родинкой на носу, отпечатком врушки, так Нана называла щель между зубами, и на старейшем жёлтом пикапе. Джефферсон любила зелёный чай с мелиссой, от которого у Шерил часами болела голова, сэндвичи с вонючим тунцом и скучного биолога Уолша, ходившего в толстенных очках, наверняка на ощупь, Блоссом в этом списке не значилась. Шерил била любимого Леей Стоуна стопкой тетрадей по голове и оказывалась в исправительном классе Джефферсон, делала «колкие», неуместные для семиклассницы замечания мистеру Уолшу о правильности препарирования лягушек и получала недовольный взгляд и получасовую лекцию для «маленькой задиры», от Джефферсон, отчаянно закрывающей глаза на очевидное, до того момента, пока Шерил не написала три слова из девяти букв на линованном листе бумаги. Кажется, эти строки залегли вечной татуировкой на её спине. Школьный психолог, ходил по краю и пряча глаза от ледяного взгляда миссис Блоссом, говорил о недостатке любви в семье, материнской, в частности, недопонимании и прочей ерунде, делающей кленовых магнатов лузерами в воспитании детей. Клиффорд игриво подмигивал дочери и этим делал только хуже, дочь и её проделки вызывали больше эмоций на его обезображенном бизнесом лице, чем жена за всю жизнь, впрочем, ему тоже стоило поучиться думать дважды. Теперь Пенелопа презирала. Заплетала волосы дочери в тугие, вызывающие тупую боль косы и отправляла на исповедь каждое воскресенье к пяти, проповедник, гневно раздувая ноздри, каждый раз кричал что-то про: «дед твой антихрист и ты такая же», не то, чтобы это разочаровывало, разве что совсем чуть-чуть. Нет. Это веселило, Джей-Джей, находил всё жутко уморительным и угрожал дуэлью за каждое разбитое женское сердце. Годы шли, на место Джефферсон приходила новая увлеченность, о которой Блоссом принципиально подробно рассказывала синеющему священнику и интересовалась, есть ли в аду люксовые котлы, а что? Имела право, как главная грешница чистейшего семейства. Так Кайла Джефферсон научила Шерил думать дважды, не верить и уж точно не терять голову на дороге влюбленности и ванильных записок на розовой бумаге. Так что нет, она определенно не стыдилась себя и своих взглядов, не боялась быть раскрытой, потому что не сильно и скрывалась, но определенно не собиралась посвящать в это чужаков, по типу Лодж, хотя бы потому, что: а) их семья подозрительнее дьявола. б) городские сороки привыкли играть тем, с чем Шерил живёт всю, не то, чтобы счастливую жизнь. — Ты предсказуемая, знаешь? — Блоссом широко зевает и неряшливо падает на водительское сиденье. Страх заснуть за рулем и проснуться где-нибудь в болоте или у оленя на рогах пересиливает и Шерил заводит машину, не упустив момента кинуть последнюю на сегодня нелепую шутку: — Я жутко хочу спать, знаешь, я столько раз за сегодняшний день повторила слово «сон», что может быть сейчас к нам явится Морфей и спросит, кто его бесконечно призывал, имей ввиду, укажу на тебя, может, наконец, заснешь на вечно и перестанешь балаболить, пролежишь пару сотен лет в стеклянном гробу, гномы, все дела.. Итак, нападение их общая черта. Змеиные шутки тоже. — Содержательно, но я хотя бы не живу в доме смахивающем на склеп, так что, подозреваю ваши семейные гномы или жуть типа домовиков ждут когда ты заснешь, чтобы не разбудить, но не волнуйся, так и быть, если через сотню лет принц не придет, испугавшись твоей натуры кобры, так и быть, из женской солидарности я тебя чмокну, окей? Смешно. До колик. Ей одной. Лодж напоминает трехлетнего ребенка, хохочущего над песком, но в детской голове не рождается такая мерзкая ерунда, а ещё Шерил интересно, будет ли она также заливисто смеяться при виде пальца, среднего, например.