Lighthouse

Первая попытка побега почти успешна. Выбраться не составляет труда, и уже буквально через минуту Бакуго проносится между машинами, воспользовавшийся шоком своего конвоира, не ожидавшего сопротивления с его стороны. Со всех сторон раздаются сигналы [раздражающе бьют по ушам], водители бранятся на него и друг на друга, но ему до этого нет никакого дела. Кацуки хочет свободы. Он бежит по асфальту, наплевав на босые ноги, ловко запрыгивает на капоты машин, чтобы после перепрыгнуть с одной крыши на другую, на мгновение обернуться и проверить тыл на наличие преследования, а затем пуститься дальше. Город — сплошные бетонные джунгли, но Бакуго их не боится. Он был обучен ориентированию по ним, буквально выращен, чтобы знать каждый тайный уголок каждой проклятой улицы, и всё, что ему нужно — пересечь эту огромную автомагистраль, за которой тени домов скроют его от любопытных глаз. И он уже близок к этому, и губы формируют довольный оскал на его лице, когда высокие здания всё больше нависают над крохотной по сравнению с ними фигурой. А потом он бросает очередной быстрый взгляд на один из автомобилей и резко замирает. [это странное чувство подобно ушату ледяной воды разносится по телу] Водитель бьёт по тормозам, едва не сбивая его, и где-то на границе сознания Кацуки думает, что лучше бы сбил. Лучше бы зашвырнул его подальше, переломал ему шею, и тогда этой глупой погоне пришёл бы конец [и ему пришёл бы конец]. Потому что он смотрит и не может пошевелиться, стоит как истукан посреди дороги, уставившись на водителя, а водитель пялится на него в ответ, и в голове Бакуго что-то щёлкает. [моё] Это странно, непривычно и до абсурдности не вовремя, потому что свобода — она буквально в сотне шагах, а он не может отвести взгляда, и насрать ему уже на эту свободу. Кацуки даже не сопротивляется, когда его валят на землю, только шипит от резкой встречи щеки и асфальта, и его мозг бьёт тревогу, потому что получает слишком много информации, которую не способен обработать. У этого человека [водителя] глаза разноцветные — как у Двуликой Богини, и это вышибает из Бакуго весь воздух. Он вообще никогда не верил в чужие бредни, просто не обращал внимания, а тут его мир перевернули вверх тормашками, и ничего. [ничего не меняется, потому что конвоир уже сцепил ему руки за спиной] Но странное чувство — оно никуда не исчезает, и Кацуки прислушивается. Он слышит, как тихо отъезжает дверь автомобиля, на асфальте [всё, что удаётся увидеть] по очереди появляются ботинки, почти сразу же исчезающие из его обзора, — водитель подходит к охраннику, дверь также тихо встаёт на место. Затем Бакуго слышит голос: — Какого чёрта у вас тут происходит? Конвоир неловко оправдывается, приносит извинения за доставленные неудобства, но Кацуки до него нет никакого дела: он крутит в голове этот голос, прокручивает его снова и снова, и снова и никак не может избавиться от чувства, которому нет описания или определения. [оно просто есть] Его поднимают с земли и грубо толкают в плечо, командуя пошевеливаться. Бакуго оборачивается [насколько это возможно], чтобы снова встретиться взглядом со странным-но-своим-человеком, и тот всё ещё смотрит на него, и Кацуки не знает, чувствует ли человек что-то тоже или он один такой бракованный и ебанутый. Всё изменяется в мгновение ока: его сажают обратно в машину, наручники вводят в организм дозу транквилизатора, и чувства притупляются. Ему снова плевать, куда его везут. Ему снова плевать на окружающий мир и собственную жизнь в целом. Кацуки больше не борется. [на краю сознания одна ясная мысль упрямо ввинчивается в голову] [он попробует ещё раз]