Болью и кровью

      Змеями вьются — рубцы, выпуклые, некоторые — немного покрасневшие, на смуглой коже выступают не так заметно, как на светлой — но приковывают взгляд. Рис пальцами проводит по длинным шрамам, осторожно касается — круглых и рваных.       Джек весь состоит из шрамов, можно сказать, что жизнь потрепала его знатно, но Рис не думает об этом, пока смотрит на шрамы. Он и так знает больше, чем должен знать "мальчик, которого иногда берут в постель". Рис умеет видеть это в разноцветных глазах Джека — особенно в те моменты, когда Джек позволяет задержаться ему в кровати чуть дольше, чем того требует обычный этикет для таких посещений. Рис то смотрит на шрамы, то смотрит ему в глаза — и не боится. Именно в эти короткие моменты. Потому что Джек не выглядит, как обычно. Расслабленный, но хитрый взгляд — Рис находится в состоянии, близком к религиозному экстазу, потому что его бог позволяет ему трогать его тело. Рис влюблен в своего бога настолько, что это должно чувствоваться сквозь прикосновения.       — Я красив везде, конечно, но почему именно шрамы? — щурится Джек, мерно дыша.       Его живот даже не подрагивает, когда Рис касается немного холодными подушечками пальцев живой руки, и Рису кажется это забавным. А вот длинные рваные отметины — нет, потому что они выглядят так, будто чья-то массивная и тяжелая лапа почти что выпотрошила Джека.       — Шрамы — это истории, — отвечает Рис завороженно.       Джек приподнимается на одном локте, и Рис замечает еще один шрам — большой, массивный, бугристый, прямо на лопатке, почти на плечо заходящий, он чувствовал его пальцами, когда старался не особенно сильно вцепляться в Джека ногтями. Этот шрам похож на шрам от ожога — кожа стянута неравномерной сеточкой.       — Парень, тебе не нужны мои... истории, — недовольно отвечает Джек.       Рис не знает, почему этот ответ не понравился его идолу — он замирает, почти как кролик, но в основном — это не страх, сколько недовольство самим собой: он не должен был расстраивать Джека.       — И шрамы — это часть твоей красоты, — добавляет Рис, отводя взгляд.       Сколько бы он отдал, для того, чтобы узнать все эти истории! Его идол бы складывался, как паззл, он приблизился бы к нему так близко, насколько вообще возможно, потому что Рис — хотел быть частью жизни Джека. Частью Джека. И то, что Джек в последнее время выдергивал его из офиса все чаще и чаще — подстегивало его восторг.       Сколько бы он отдал, для того, чтобы заглянуть ему под маску.       — Льстить ты умеешь, я знаю, — вопреки не самым дружелюбным словам, Джек снова улыбается и растягивается на кровати. — Впрочем. Я хорошо провел время. Ты, не сомневаюсь — тоже отлично провел время, но несколько засиделся.       Уголок губ Риса чуть подрагивает — он старается не улыбнуться. Обычно Джек просто говорит: "выметайся вон". Насколько эта... тактичность?... опасна для Риса?       Ослушаться он, разумеется, не может, поэтому, потирая шею, разгоняя покалывание по всему горлу — Рис одевается, привычно поправляя ворот повыше. У Джека были шрамы, у Риса — отметины, которые Джек оставлял. Рису нравилась история этих отметин, пусть даже они иногда причиняли неудобства, когда кто-то замечал их, и быстро сходили — быстрее, чем надеялся Рис. Рис смотрел на них перед сном, давя тяжелое, подкатывающее к горлу возбуждение. Рис смотрел на них утром, бережно поднимая воротник рубашки.       Джек выделил его из толпы. Рис не сразу понял, что от него требуется — потому что в первый раз был напуган. В первый раз — Джек был зол, по-настоящему зол, только Рис не знал на что. А потом предложение повторилось. И снова, и снова, и — снова.       Новое приглашение не поступает очень и очень долго. Успевают пройти метки, причем проходят — без следа, не остается даже намека. Рис расстроен, но он знает, что не имеет права возмущаться. Ему позволили коснуться настоящего света, он должен быть благодарен за все урванные встречи, а не плакать о несостоявшихся предстоящих. Рис расстроен сильнее, чем должен, когда случайно видит, как Джек со знакомым блеском в глазах уводит с какого-то из корпоративов другого мужчину — и этот мужчина, наверное, по всем параметрам красивее Риса, стоит это признать, но горечь — поселяется на коре языка и до конца дня не проходит, даже несмотря на то, что Иветт и Вон почти что из кожи вон лезут, чтобы поднять ему настроение. Рис трет кожу на шее, обрывает себя, убеждая, что ревновать не должен, и больше в сторону выхода не смотрит.       Рис видит этого же мужчину через пару дней, и он щеголяет с открытой шеей — и на этой открытой шее нет ни намека за какую-либо отметку. Рис не знает, приносит ему это радость, или недоумение.       Джек появляется через еще несколько дней — он холоден, он вытаскивает Риса собственноручно из офиса программистов, и взгляд, которым провожают Риса — целая смесь из жалости и облегчения, что Джек явился не за ними. Рис безропотно идет следом.       Безропотно отдается Джеку в ближайшем кабинете, в который тот его затаскивает. Подставляет шею под укусы, изгибается, старается не стонать — но прикосновений слишком много, а Джек будто голоден — он старается прикоснуться везде, и в то же время — подчинить полностью. У Риса даже мысли не возникает как-то сопротивляться — потому что он изголодался тоже. Внутри все переворачивается от чувства собственной важности и счастья.       — Ты знаешь, как попасть на мой этаж, — рычит Джек в самое ухо, и Рис едва-едва разбирает, что тот говорит. — Я жду тебя там сегодня вечером.       Рис одевается — рассеяно, кожу трет, возвращается обратно в свой отдел под недоуменные взгляды коллег, и его взгляд пустой и совсем немного — счастливый.       Я не приду сегодня на вечеринку, — пишет он Вону. Вон не переспрашивает.       В коридоре, где открывает свои двери лифт, темно. Рис осторожно шагает вперед, не зная, стоит ли ему звать Джека, или нет. ЭХОглаз ничего нового сообщить не может — ночного видения Рис себе так и не установил.       — Проходи, — говорит Джек откуда-то из глубины сторонней комнаты.       Это кабинет, не тот, большой, со статуями и золотым креслом, он больше похож на место деловых встреч, когда Джеку не нужно давить собеседника авторитетом. Свет здесь — чуть-чуть приглушен. Его достаточно для того, чтобы Рис мог различать разницу разноцветных глаз, но недостаточно для того, чтобы четко видеть вообще все.       — Можешь порадоваться за себя, Риззи, но сюда я еще никого не приводил с... такими целями.       Джек сидит на столе, рассматривает Риса, почти внимательно, почти с интересом. Рис молчит. Потому что не знает, что можно вообще сказать, и не знает, куда деваться от этого взгляда. Рису любопытно — и немного волнительно.       — Шрамы, говоришь, история? — спрашивает Джек.       Он задумчив, немного рассержен — но явно не на Риса. Его интонации ни на что не похожи. Рис не может определить, что именно имеет в виду Джек, зол он или нет, доволен он компанией или не очень.Это все становится не важно — потому что Джек подносит руку к лицу. Звучит щелчок. Рука медленно опускается вниз, маска, зажатая в ней, чуть блестит обратной стороной поверхности.       — Шрамы могут повествовать только о неудачах, парень, — говорит Джек. В его голосе чудится кипящее масло — он в гневе, но этот гнев еще не расплескался. — Что скажешь, красиво, да?       Рис не может врать, конечно, нет. Шрам дугой проходит через все лицо, через глаз, он не похож на остальные шрамы. Потому что это — клеймо. Потому что это — выжжено. Рис делает несколько осторожных шагов, рассматривая настоящее лицо Джека. Маска была копией его лица, вероятно — но копией "целого" лица. Под маской Джек прячет не столько свое несовершенство — сколько свой проигрыш. Рис тянет руку, словно забывшись, и ее перехватывает сильная ладонь — и стискивает так туго, что Рису кажется, что Джек сломал ему пару костей.       — Даже не смей, — так же спокойно предупреждает Джек.       — Не любая история — счастливая, — возражает Рис на удивление храбро. Руку не вырывает — даже наоборот, чуть тянет вперед. — Она все еще история.       — Эта история научила меня, что нельзя доверять никому, тыковка.       — Но ты доверился мне? — неосторожно спрашивает Рис и прикусывает язык — слова обратно уже не вернуть.       — Доверился, — прищурившись — края шрама натягиваются, образуя странные неестественные складки — отвечает Джек. — Но ты уверен, что ты выйдешь отсюда живым, пацан? Легко доверять мертвецам.       Рис опускает голову — но не руку. В глаза больше смотреть не может. Джек ждет несколько долгих секунд, а затем — медленно разжимает пальцы.       Кожа сухая. Не такая, как маска — маска по ощущениям напоминает скорее мягкий пластик, но эта кожа — самая настоящая, самая живая. Без маски Джек выглядит немного уязвимым — и чувствует, скорее всего, так же, но Рис ни за что не скажет подобного. Слишком внимательно Джек следит за ним. Рис очерчивает щеку, и лоб, и брови, и скулы, прослеживая шрам от начал и до конца, палец неловко "спадает" с лица вниз. Рис сейчас хочет поцеловать Джека — но он не позволял себе такого и просто, когда они были в одной постели — что уж говорить про эту ситуацию.       — Спасибо, — прочистив горло, говорит Рис, неловко улыбаясь.       Джек целует его сам. Маска остается на столе.       Джек впервые не выгоняет его из апартаментов, а когда Рис, неловко пытается подняться — удерживает его руку.       Слишком молча для того, чтобы Рис начал задавать вопросы.