Частоты и медианы

      Гуро уже в который раз смотрит на часы, хмурится, но решает отложить звонок ещё минут на пятнадцать. Свет монитора неприятно режет уставшие за день глаза. Годовой отчёт планомерно движется к своему логическому завершению, но закончить его раньше трёх утра едва ли удастся. Проверяя строчку за сточкой и добавляя новые данные, Яков чувствует, как в руках, во всей его неподвижной позе медленно закипает раздражение. Новый год уже через два дня, но праздничного настроения нет и в помине. В квартире ни украшения, ни шарика, не говоря уже о ёлке, а ещё пусто и угнетающе тихо без Костика. И не ребёнок уже вроде бы давно, а так и тянет позвонить, спросить строго, где, с кем, когда вернётся. Яков знает: небольшая научная группа справляет наступающий в «первом гуме». Шампанское, смеющиеся студентки, пожелания друг другу новых публикаций и грантов. Яков отбивает ещё пару строк и стирает последнюю. Несравненная Марго, аспирантка на год старше Костика, наверняка тоже там. Сидят, наверное, обнимаются тайком или уже уединились где-нибудь. Костя влюбчивый, но про эту стерву уже третий месяц не переставая жужжит. Раздражает.       Когда дверь, громыхнув металлической ручкой о стену, открывается и с порога слышится пьяное «я дома!», Яков даже голову не поворачивает. Судя по голосу, настроение у Костика просто отличное, на часах без четверти полночь. «Быстро управились», — зло хмыкает сам себе Яков и вновь погружается в работу. Раздражение начинает понемногу отступать, пока Костя неуклюже стаскивает ботинки в прихожей, хлопает холодильником на кухне в поисках добавки, плетётся в ванную… Всё это Яков может определить по звукам, где-то на фоне. Теперь он не один, и от этого куда спокойнее. Наконец Костик добирается до своей комнаты и там затихает, а на фоне цифр и заключений проскальзывает малодушная мысль, что оставшееся можно доделать и завтра. Но Яков гонит её от себя: в самом деле, он ещё не клюёт носом в клавиатуру, а значит, вполне в состоянии закончить… Он начинает новую страницу, когда из дальней комнаты слышится приглушённое дверью протяжное «Я-яш».       Гуро снимает очки, складывает тонкие дужки и аккуратно закрывает бархатный футляр. В коридоре темно, но дверь в комнату Костика приоткрыта, и оттуда пробивается какое-то странное приглушённое сияние. Яков пытается вспомнить, остался ли у них в аптечке уголь или что-нибудь помощнее, но решает для начала зайти и спросить, в чём дело.       Костик лежит, разметавшись на своей полуторке так, что одна нога свешивается вниз, а край выдернутой из брюк рубашки задрался почти до пупка. Яков садится на край кровати и протягивает руку, чтобы откинуть тёмные пряди со лба, провести большим пальцем, очерчивая брови. Он даже не успевает спросить «плохо?», когда Костя, всё так же не открывая глаз, перехватывает руку и, сжимая запястье, приникает горящими губами к раскрытой ладони, к самому её центру. Яков даже дёргается от неожиданности, а осознав, заставляет себя глубоко вдохнуть носом, чтобы только не открывать рот, чтобы только не ляпнуть что-нибудь вроде «свидание не удалось?» или «решил за старое взяться?», или, не дай боже, «не надо». Потому что надо, нужно, это именно то, чего ему так не хватает уже почти год. Сначала Костя был занят дипломом, пропадал на кафедре целыми днями, потом защита, экзамены, стажировка, экзамены в аспирантуру… И всё как-то постепенно сошло на нет, забылось. Во всей этой круговерти прощания с одними и знакомством с множеством новых людей Костя выглядел безумно счастливым. И Яков не лез, видя, что про него не вспоминают и не зовут. Даром что живут под одной крышей — было и прошло, с кем не бывает.       Отсветы плавно перетекающей цветами гирлянды красиво преломляются в гранях перстня, пляшут влажными бликами в рассматривающих Якова глазах. Костя тянет на себя несильно, но от этого взгляда, от полузабытых ощущений Якова ведёт. Он нависает сверху, опираясь рукой о подушку возле растрёпанных волос, и смотрит, как на любимых тонких губах расцветает пьяная, радостная и совершенно искренняя улыбка. Костя тихо смеётся, гладит коротко стриженные виски, за ушами, сцепляет пальцы в замок позади шеи и, счастливо выдохнув, говорит:       — Яков Петрович, ну вы как в первый раз.       И Якова наконец отпускает. Он наклоняется и нетерпеливо сминает бесстыдно подставленные влажные губы, слизывает с них горчащую сладость мандаринов, жадно пьёт пахнущее шампанским дыхание и наконец не думает больше ни о чём. Костя довольно улыбается в поцелуй и тут же вскрикивает, почувствовав, как язык с силой прихватывают зубами и вытаскивают изо рта, будто в попытке вырвать. Он и правда иногда разговорчив не в меру, и на краткий миг Гуро с удовольствием вспоминает тот эксперимент с кляпом. Но это можно будет повторить позже.       В брюках Костика отчего-то нет ремня, и, стащив их вместе с бельём, Яков понимает почему. Между ягодиц скользко, а на фоне мандариновых ноток и алкоголя всё отчётливее чувствуется знакомый запах синтетического ароматизатора. В паху тяжелеет до чёрных кругов перед глазами, когда Костя разводит ноги шире и с хитрой ухмылкой, глядя прямо в глаза, говорит:       — Потёк.       Яков садится между белых бёдер, впиваясь стальной хваткой жёстких пальцев в нежную кожу. Это даже немного больно, но Костику нравится. Он стонет протяжно и сладко, прикрывает шальные глаза длинными ресницами, а Яков тянется за полупустым тюбиком смазки, завалившимся между кроватью и тумбочкой. В этом нет особого смысла, но ему вдруг хочется, чтобы Костя действительно «потёк». Кожа под скользким слоем смазки так красиво переливается под светом разноцветных лампочек… Яков выдавливает всё, вымазывает весь низ живота до конца тонкой блядской дорожки, щедро поливает подрагивающий от возбуждения аккуратный член, так, что остатки стекают между ног. Плевать на изгвазданную простынь — Костя чувствует себя грязным и начинает краснеть. В полумраке этого не видно, но Яков готов дать руку на отсечение, что это так. Он долго ласкает его пальцами, сначала одним, потом двумя, издевательски медленно разводит и сгибает их внутри. Вторая рука гладит низ живота, не задевая напряжённый член, но то и дело проникая на половину скользкой фаланги в узкий пупок. Костя цепляется одной рукой за изголовье кровати, другой комкает влажную простынь, давит громкие стоны, выгибаясь так, как будто Яков его уже вовсю трахает. Оно и неудивительно: Гуро очень терпелив, даже в такой ситуации — азарт, возбуждение, разделить их не так-то просто. Даже сквозь толстый слой смазки, даже за жадно пульсирующим входом Яков без труда чувствует чуть огрубевшими к зиме подушечками пальцев, как бугорок простаты становится всё больше, уже без труда может найти его, даже поменяв руки. В какой-то момент Костик просто не выдерживает. Он с неясным звуком, почти зло соскальзывает с пальцев и, весь трясясь, непривычно неуклюже переворачивается, становясь в коленно-локтевую. Сам тянется к едва раскрытому входу, но не успевает ничего сделать. Яков перехватывает его руку и заставляет подняться.       Он крепко, наверняка до синяков держит за бёдра, когда Костя вынужденно медленно опускается на его член. А опустившись, блаженно выдыхает, ёрзает, пытаясь впустить ещё глубже. Капельки пота красиво сияют на шее, на щеках, их бег Яков может почувствовать, проведя по ложбинке позвоночника. Он всё ещё держит Костю за молочно-белые бёдра, не давая сорваться с неспешного темпа, мнёт и разводит в стороны маленькие упругие ягодицы, воображая, как это смотрится с другой стороны. Костя упирается мокрыми ладонями ему в грудь и умоляет сначала чёрным, слезящимся взглядом, потом тихим шёпотом: «Пожалуйста. Быстрее».       Яков не хочет быстрее — ему нравится то, что он видит: тонкий силуэт, мерцающая в разноцветных отсветах влажная кожа, россыпь блёсток, не пойми откуда взявшаяся с левой стороны искажённого удовольствием лица. Он не продержится долго, но Костя так просит, уже захлёбываясь собственным всхлипывающим шёпотом, что пальцы разжимаются и скользят по подтянутому животу выше. Костя кричит, когда ему с силой выкручивают соски, сжимает себя внизу, сжимается сам и долго кончает, пока Яков вдалбливается в него, каждый раз на мгновения натягивая между их телами с десяток прозрачных переливающихся нитей смазки.       Гуро удивлённо ведёт бровью, когда лежащий на его плече Костя вдруг начинает смеяться. Блестит в полумраке ровными белыми зубами и с хитрым прищуром стреляет тёмным взглядом из-под пушистых ресниц. На такого бы смотреть, да и только, — больше ничего не нужно, но Яков показательно хмурится и щипает за бок, намекая, что ждёт пояснений. Костик вскрикивает от неожиданности, снова смеётся и наконец говорит:       — Как всё-таки приятно взяться за старое!       — Не такое уж и старое, — замечает в ответ Яков, проникая на одну фалангу в хорошо растраханный вход. — Даже ещё совсем не старое.       — Тем более приятно, — улыбается в ответ Костик, вновь укладывая голову на плечо.       Есть такие люди: яркие, интересные, лёгкие и совершенно не приспособленные для постоянных, хоть чуточку определённых отношений. Но в тот момент Гуро на это совершенно плевать. Пожалуй, впервые за долгие годы он по-настоящему чувствует то самое «праздничное» настроение. Ведь от Костика до сих пор едва уловимо пахнет мандаринами, а в его блестящих волосах пляшут огни настоящей новогодней гирлянды. С лампочками в виде снежинок.