* * *
Не знаю, какая благодетель коснулась моей матери после первого визита Грейнджер в наше поместье, но я искренне благодарен ей за готовность взять на свои плечи заботу о малолетнем Поттере. Мне пришлось взять кое-какую работу на дом, чтобы остаться в Мэноре, и Нарцисса мужественно разделила со мной бремя гувернантки. У меня было целых полдня, чтобы закончить всё тот же египетский проект, но уже после обеда мальчишка раскапризничался и вспомнил о своём главном таланте — реветь без повода. Пришлось рассказывать ему школьные истории про Поттера, правда, в моём арсенале не было ничего захватывающего — одни взаимные перепалки и драки, но кто сказал, что я не умею сочинять и фантазировать? Пока успокаивал ребёнка, я вспомнил про то, как Эдвард всю неделю с восторгом рассказывал о новом магазине игрушек в Косом переулке, и мысль, как провести остаток вечера, явилась сама собой. От компании матери пришлось отказаться, я не хотел привлекать лишнего внимания, к тому же, слухи о частых визитах Грейнджер в дом бывших Пожирателей уже облетели всю магическую Британию и добрались до Министерства. По мне, так они сами виноваты, дали бы ей работу — не пришлось бы героине войны обивать порог Мэнора в поисках честного заработка, но всё случилось, как случилось, Грейнджер — помощница моего отца, я — личная нянька Джеймса Поттера. Сказал бы мне кто-нибудь такое лет пять назад — без промедлений получил бы Ступефаем между глаз, а оно вон как получилось.* * *
Какое-то время Джеймс шёл рядом, крепко ухватившись за мою руку, но очень быстро устал и попросился на руки. Я прекрасно его понимал, всё-таки для маленького мальчика с высоты моего роста мир должен казаться во сто крат интереснее и ярче. Мы прошли всего ничего, Джеймс молчал и без особого интереса крутил головой, иногда задерживаясь взглядом на самых интересных витринах. Вообще-то я не собирался останавливаться возле знаменитого магазина «Всё для квиддича», но до боли знакомая метла привлекла мое внимание, и с Джеймсом на руках я подошёл поближе. Конечно, они поместили на витрину «Молнию», точно такую же, которой владел когда-то знаменитый Гарри Поттер. И посмотрите-ка, даже газетную вырезку с портретом Героя разместили к описанию метлы. На стареньком колдо он был в спортивной форме Гриффиндора, смотрел куда-то в глубь поля, а ветер трепал чёрные взмокшие волосы. Даже на чёрно-белом снимке было заметно, как растекается от холода румянец на его щеках. Узнаю стиль верного фаната Избранного — Колина Криви. Хоть он и был надоедливой занозой в заднице и безмерно утомлял всех вокруг своей ненормальной любовью к Поттеру, к колдофотографии у Криви явно был врождённый талант. — Драко? — знакомый удивлённый голос отрывает меня от витрины, и я даже не выдавливаю свой фирменный предупреждающий оскал — уже знаю, кому принадлежит этот мягкий, знакомый с детства тембр. — Привет, Панс, — откликаюсь я, пересаживая Джеймса на другую руку. — Гуляешь? — Это что… — ошарашенно говорит моя однокурсница, не спуская глаз с мальчика. — Это… Ну, что ж ты, Паркинсон, весь словарный запас растеряла? — Да, это его сын, — говорю так нетерпеливо, что начинаю узнавать в собственном голосе оттенки Снейпа. — Я же писал тебе, что он у нас бывает. — Прости, — по идеальной румяной щеке стекает слеза и Паркинсон торопливо её вытирает, не дожидаясь, пока я достану для неё платок. Панси смотрит на колдо Поттера в витрине, переводит взгляд на Джеймса и касается пальцами уголков глаз. — Он просто его копия. Я хочу зловредно ухмыльнуться и сказать, что это вполне ожидаемо, раз уж его семя стало основным материалом для появления этого орущего кошмара на свет, но взгляд против воли зацепляется за чёрно-белое колдо, и я от чего-то замираю, закусив губу. Поттер совсем молодой, такой разгорячённый от игры и юный, что мне кажется, будто я видел его таким ещё вчера: растрёпанным, с мятой рубашкой навыпуск и в вечно перекошенном галстуке. В ушах стоял гул Большого зала, а перед глазами его сутулая спина и неаккуратные пальцы в чёрных волосах. Я посмотрел на Джеймса и только сейчас заметил, как на самом деле явно проявляются в этом пухлом детском лице черты самого Поттера. Если не знать, кто его мать — никогда в жизни и не догадаешься. Будто бы Поттер был единственным настоящим родителем, а Уизли просто родила ребёнка, не дав тому ничего от себя. У меня ком стоит в горле, и я не знаю, что ещё сказать Панси. Джеймс смотрит на колдографию отца и утыкается мне в шею. Я чувствую, как он плачет (забыл дома шарф), и теперь его слёзы остаются на моей коже, неприятно холодя. — О, Мерлин, — шепчет Паркинсон и порывисто нас обнимает. В моей жизни стало так много слёз, что домовики не успевают стирать платки. Официально заявляю, что носовой платок — средство первой необходимости и должен иметься у каждого мужчины. Особенно, если этому мужчине посчастливилось стать сиделкой для сына всенародного героя. — Давай не будем, — говорю я, когда Панси, наконец, отстраняется, и мне приходится прокашляться, чтобы не звучать так жалко и хрипло. — Мы хотели зайти в новый магазин игрушек. — Я как раз туда шла, нужно купить племянникам подарки к Хэллоуину, — уже совсем бодро говорит Паркинсон, и я благодарен ей, что она не стала обсуждать аварию, Поттера и всё остальное. Живое напоминание обо всём случившемся сидит у меня на руках и слушает сказки на моей постели каждое воскресение. Мне хватает. Премного благодарен. Стоит ли говорить, что магазин игрушек впечатлил только Паркинсон и глупых счастливых детишек, которых привели в канун праздника нерасторопные родители? Джеймс равнодушно смотрел на всё это разнообразие детских волшебных палочек, звёздных колпаков, уменьшенных копий фантастических тварей и игрушечных пикси, и так ничего и не захотел. Я купил Розе и Эдварду пару безделушек и долго ждал, пока для Панси упакуют всё её барахло в красивую обёрточную бумагу. И откуда только у неё взялось столько племянников? Мы решили погреться у «Фортескью» за чашкой ароматного кофе с мятой, но в кофейню пришлось пробираться чуть ли не с боем. К слову, бывшая староста Слизерина драконьей хватки не растеряла и быстро организовала нам уютный столик подальше от чужих глаз. Наверное, со стороны мы казались семейной парой на отдыхе, только что прошвырнувшейся по магазинам, но на деле же у всех троих не было по-настоящему близкого человека. Мне становилось даже как-то неловко. — Как Астория? — спросила Панс, пока я пытался угостить Джеймса своим мороженым со вкусом пирога с патокой. Как ни странно, он съел целых три ложки и не поморщился. — Глупый вопрос. Мы не общаемся, — объявил я общеизвестные факты, вытирая Джеймсу лицо салфеткой. Панси никогда не умела задавать правильных вопросов. — Так ты сейчас ни с кем не встречаешься? Вот что я говорил? — А похоже на то, что я с кем-нибудь встречаюсь? — мне с трудом удаётся удержаться от грубости, мысленно напоминая себе, что я джентльмен и вообще-то завидный жених. По крайней мере, так говорят. — Ну… Грейнджер же постоянно бывает в Мэноре, так вот я подумала, что… — Ты думаешь не тем местом, Паркинсон, — вспылил я, тут же об этом пожалев. На нас стали оборачиваться другие посетители кафе, и лучше было бы держать язык за зубами. — Нет у меня никого, — добавляю я уже спокойнее, стараясь придать лицу побольше мягкости. — Грейнджер приходит только по рабочим вопросам или когда оставляет Джеймса. Между нами ничего нет и быть не может. — Я поняла, успокойся, — примирительно говорит Панси и отпивает свой капучино. Наверное, она надумала там себе чёрт знает чего, я знаю, что она тщательно изучила мою реакцию и со стопроцентной вероятностью могу сказать, что Паркинсон ещё долго будет подозревать меня в связях с Гермионой, но, по большому счёту, мне наплевать. Никто и понятия не имеет, через что ей приходится проходить, а обсуждать её личную жизнь я ни с кем не собираюсь. Никогда не думал, что скажу это, но Грейнджер стала мне настоящим другом.* * *
С Грейнджер мы крупно разругались, когда Джеймсу исполнилось три года. Пока Эдвард лениво нарезал круги на детской метле по саду Нарциссы, я читал книгу и следил, чтобы младший Поттер не залез руками и всеми остальными частями тела в колючие розы. Тогда к нам и пришла эта новоиспеченная бизнес-леди, чтобы убить всё мое летнее настроение одной единственной фразой. — Джеймсу пора навестить Гарри, — отрезала она и присела на соседнее кресло. Я подавился собственной слюной, но сдержал непрошеный кашель, дабы не выдать волнения. — Какого чёрта? — вырвалось у меня против воли, а Гермиона вскинула тонкие брови. — То есть, ты же не хочешь, сказать, что… — Именно это я и хочу сказать, Драко. — Зачем? — резко спрашиваю я и откладываю книгу. Вряд ли я смогу сегодня к ней вернуться. — Он же его отец, — мягко напоминает Грейнджер, будто бы я был не в курсе. — Я подумала, может, ему станет легче, когда он увидит… — Нет! — ору я и понимаю, что не имею никакого права так говорить. Я ему не отец и даже не родственник, но сдержать злость всё равно не в моих силах. Грейнджер просто сумасшедшая, раз решилась пойти на это. — Драко, я уже записалась. Мы должны прийти сегодня вечером и…. — Зачем тогда ты вообще меня спрашиваешь, если уже всё решила? — язвлю я и резко поднимаю Джеймса с травы в какой-то бессознательной попытке его защитить, но от этого жеста Гермиона лишь расплывается в довольной улыбке. — Потому что он любит тебя, — слегка щурясь от солнца сообщает она, смотря на нас снизу-вверх. — Ты должен быть рядом, когда это случится. — Ничего не случится, если он туда не пойдёт, — покачивая мальчика, говорю я и по привычке целую его в висок. Джеймс тут же довольно обнимает меня за шею и прижимается всем телом, не издавая ни звука. Он перестал закатывать истерики больше трёх месяцев назад, так и не начав говорить, но мне не нужно было лишних слов, мы и так прекрасно друг друга понимали. — Если что-то пойдёт не так, я обещаю, что мы больше никогда не будем этого делать, — заверяет меня Грейнджер и поднимается с кресла. Джеймс тут же тянет к ней руки, но она не спешит забирать его. — В шесть часов, Драко. Мы будем там в любом случае. Гермиона забирает ребёнка и, одарив меня строгим взглядом, уходит в дом, чтобы скрыться в пламени камина. Наверное, пора сказать, что навещать Поттера она собирается вовсе не на кладбище, а его тело не покоится в земле под мрачным мраморным камнем, как могло показаться в самом начале. Он действительно попал в аварию, и Джиневра с братом действительно погибли, их бледные тела в черных гробах и красные цветы до сих пор иногда снятся мне в кошмарах. Поттеру каким-то образом удалось выжить, но мне проще думать о нём как о мёртвом, потому что он и правда мёртв. Грейнджер поделилась со мной некоторыми подробностями, но они нисколько не меняли моего отношения к ситуации. После аварии Поттера собирали в Мунго по частям, буквально пришивали все конечности, восстанавливали органы и наращивали новую кожу. Несколько недель колдомедики занимались лишь восстановлением его тела, а когда пришла пора будить Героя, он взял и не проснулся. По неподтверждённым слухам, в Британию даже приезжали опытные маги из Дурмстранга, глубоко изучающие тёмные искусства, но и их усилия оказались тщетны. По последним данным у Поттера отсутствовал магический потенциал от слова вообще, а мозг функционировал лишь на три процента, способный только на самые примитивные реакции. Он лежал без сознания в Мунго уже больше года, и от одной только мысли об этом мне становилось противно. Я сразу начинал вспоминать красноглазую змею, оккупировавшую мой родной дом и издевающуюся над моей семьей, и к горлу всякий раз накатывала знакомая тошнота. Для меня Поттер мёртв. Я знаю, что он никогда не проснётся, и мне даже не нужно быть для этого заслуженным колдомедиком. Мне легче представлять его похороненным в земле, а не лежащим на белоснежной койке лечебницы, сотрудники которой не осмеливаются дать Поттеру заслуженный покой. Я бы сам его убил, если бы была такая возможность, и я знаю, что он не был бы против. А ещё я знаю, что, когда увижу его там, уже не смогу думать о нём, как о мертвеце. Не смогу представлять его под землёй, давно покинувшим этот мир и ушедшим в лучшее место. Знаю, что Джеймса это может шокировать не меньше, чем меня самого, но я здесь не имею права голоса. Раз уж Гермиона что-то для себя решила, она это сделает. Эти разговоры уже давно пробрались в наши будничные беседы, и в глубине души я знал, что когда-нибудь это случится. Думаю, что Грейнджер уверена, будто вид бессознательного отца поможет Джеймсу справиться с потерей, и он сможет начать говорить, но я считаю, что это полный бред, и ей пора отпустить Поттера так же, как это сделали все остальные. Никто давно не верит в чудесное воскрешение Героя, хоть и говорить об этом вслух моветон. Он мёртв. Мёртв! Почему она никак не хочет этого признать? К нему никого не пускают без согласия Грейнджер, а для всего волшебного мира он находится в магической коме — считай, что резервирует место на кладбище. Обсуждать его состояние — дело гиблое, подробности дальше стен больницы не распространяются, а фантазия скорбящих магов слишком бурная, чтобы делать хоть какие-то предположения. Я всё ещё надеюсь, что смогу отговорить Грейнджер от этого.* * *
Я нахожусь в Мунго от силы пятнадцать секунд, а мне уже хочется вернуться. Острый запах зелий, сильной магии и привкус крови кружат голову, и мне хочется приложить к носу платок. Гермиона стоит ко мне спиной у стойки регистрации, и я ещё раз успеваю подумать о побеге, но раньше, чем успеваю это сделать, Джеймс поворачивает голову и начинает трясти грейнджеровскую юбку за край. Она тут же меня замечает, разжимает ладонь, и мальчик бежит ко мне, стискивая в руках замученного зелёного дракона. Эта игрушка когда-то была моей, и почему-то именно она приглянулась привереде Поттеру среди огромного разнообразия всего остального. Право, от этого мальчишки нет никакого спасения. — Я могу постоять в коридоре, — предлагаю я, трепля Джеймса по лохматой голове. — Мне совсем не обязательно заходить вместе с вами. Я всё-таки не родственник и… — Помолчи, пожалуйста, — строго говорит Грейнджер и тут же улыбается, увидев в холле какого-то престарелого колдомедика в лимонной мантии. Я тяжело вздыхаю и покрепче сжимаю прохладную ладошку Джеймса. После короткого инструктажа нам выдают пару голубых халатов для посетителей и провожают в южное крыло лечебницы. Стук моих каблуков бьёт мне в уши, и я никак не могу унять разбушевавшийся в грудной клетке орган. Джеймс идёт спокойно, смотрит себе под ноги и иногда норовит повиснуть на моей руке, и, пожалуй, это единственное, что напоминает мне, где я нахожусь и кого собираюсь увидеть. У дверей в палату нервы окончательно сдают, и я без конца лохмачу себе волосы, абсолютно наплевав на причёску. — Мне так даже больше нравится, — бросает через плечо Грейнджер как раз в тот момент, когда колдомедик отпирает злополучную дверь. За пару секунд я успеваю полностью разочароваться в своих ожиданиях. Наверное, я представлял себе покои Поттера мрачным склепом с летучими мышами под потолком и каменной плитой посередине. Или стеклянный гроб и чёрный атлас, на котором будет лежать скелет, обтянутый кожей, смутно напоминающий человека, которого я когда-то знал. Или же самое невероятное — металлическая коробка как в морге, и иссохшийся труп с выпадающими волосами на её блестящей поверхности. Мне легче представлять его мёртвым, я уже говорил. Тем не менее, палата оказалась более чем уютной, ничего не имеющей общего с моими дурными фантазиями. Приятные пастельные тона, стол, заваленный книгами, красные диван и кресло (Гриффиндор — это пожизненное клеймо), свежий букет лилий в прозрачной вазе и весёлые фотографии на стенах, а вместо мраморного пола как во всей лечебнице — серый ковёр с очень коротким ворсом. Обычная комната, немного неубранная, но уютная. Я окончательно потерялся в этой непривычной обстановке, пока Грейнджер не села на широкую койку у стены и не сказала: — Привет, Гарри, я сегодня с гостями. Меня прошиб озноб, когда мысли разлетелись по местам, а сознание напомнило, кто в этой комнате живет. Я бросил быстрый взгляд на Поттера, не смея подходить ближе к кровати, и он… он был нормальным. В смысле, совсем нормальным. Обычным. Будто бы просто спал, а не представлял из себя безжизненный овощ. Джеймс, услышав знакомое имя, потянул меня за руку к постели, и мои ватные ноги безвольно подчинились. Мерлин, он был точно таким же, как на той колдографии в квиддичном магазине. Никаких рваных ран или разбитого черепа, на лице не было шрамов, кроме знаменитой молнии на лбу, только чистая чуть бледноватая кожа, густые ресницы, плотно сомкнутые губы и впалые — совсем немного — щёки. Волосы чуть длиннее, чем он носил всегда, разметались по белоснежной подушке, вымытые и немного вьющиеся. Он лежал на спине, руки по швам поверх тонкого одеяла, больничная рубашка застёгнута на все пуговицы. Когда Гермиона порывисто взяла Поттера за руку, и его тело слегка дёрнулось, я отшатнулся в ужасе. Для Грейнджер её лучший друг никогда не был мёртвым, а для меня он будто с того света вернулся, и, поверьте, это очень большое потрясение для человека, всерьёз считавшего кого-то погибшим. Даже если в глубине души он знал, что это не совсем правда. В голове вдруг появилась странная мысль откинуть дурацкое одеяло и убедиться, что под ним действительно тело Поттера, а не пластиковый манекен с искусно выполненной головой, чтобы довести меня до сердечного приступа в двадцать шесть лет. С другой стороны, как я узнаю, что тело тоже не подделка, я не видел Поттера раздетым ниже плеч и понятия не имею, где искать доказательства. Это какой-то кошмар… Я отпустил Джеймса и присел в безвкусное кресло, пытаясь немного отдышаться и успокоиться. Гермиона забралась на больничную койку чуть ли не с ногами и, продолжая держать Поттера за руку, поманила к себе его сына, протянув свободную ладонь. Впрочем, мальчик посчитал, что жевать хвост моему дракону — занятие куда более увлекательное и среагировал не сразу, застенчиво переминаясь в кожаных ботиночках по ковру. Мне хотелось крикнуть ему: «Стой!», когда Джеймс подошёл ближе и обхватил рукой не шевелящиеся пальцы Поттера, но крик застрял где-то в горле, прокатился до желудка и вернулся лишь тихим вздохом. Я никогда не видел Грейнджер такой счастливой. Судя по горе книг на столе, она предпочитала отдавать бессознательному Поттеру всё свободное время, даже если не получала от этого никакой отдачи, и её донельзя цветущее лицо было тому доказательством. Мне думалось, а тёплые ли у Поттера руки и не страшно ли Джеймсу касаться его, но я не успел озвучить мысль вслух, потому что мальчик вдруг отпрянул от койки и под расстроенным взглядом Грейнджер метнулся ко мне, с ходу забираясь на колени и утыкаясь лицом куда-то в мою подмышку. — Папа… — сказал он, и мы с Гермионой замерли, не веря собственным ушам. Василиск меня раздери, он разговаривает! — Да, это твой папа, Джеймс, — ласково сказала Грейнджер, пуская слёзы и сжимая плечо Поттера в дружеском жесте. Я чуть было не фыркнул в раздражении. Как будто бы он мог это почувствовать. — Джеймс, хочешь поговорить с Гарри? — сквозь слезы продолжала говорить его крёстная мать, утирая раскрасневшиеся щёки рукавом. — Он так долго ждал тебя... — Папа, я хочу домой, — чётко сказал ребёнок на моих руках, и мы одновременно с Грейнджер подняли головы, смотря друг другу прямо в глаза. Кажется, я услышал, как столкнулись шестерни в её безупречных мозгах. На нас одновременно обрушилось осознание, что отцом Джеймс называл вовсе не Поттера. А меня.