* * *
Разумеется, мы ничего не придумали. Джеймс всё так же чтил Мэнор своим присутствием каждое воскресенье, Гермиона всё так же работала на отца, а я делал вид, что того похода в Мунго вообще не было. Тем не менее, делать вид, что Джеймс вовсе не называет меня своим отцом, не получалось. Мальчик не стал таким же болтливым, как Роза, хоть Грейнджер втайне этого желала, но, по крайней мере, мы знали, что он не немой и не какой-нибудь отстающий в развитии. Как сказал психолог из Мунго: «Проблема не в физиологии, а в его личностном восприятии. Для мальчика речь — не способ коммуникации, а некий раздражающий фактор». Другими словами, маленький Поттер просто не желал разговаривать, считая это занятие ниже своего достоинства. Сильное эмоциональное потрясение спровоцировало Джеймса на то, чтобы он выдал своё первое слово, но с тех пор, кроме «папа», и «я хочу спать», ничего нового мы не услышали. Видимо, слишком воодушевлённая результатом Грейнджер сповадилась водить Джеймса в Мунго хотя бы раз в две недели. Мне эта идея решительно не нравилась, даже несмотря на то, что думать о Поттере как о мёртвом почти не получалось, видеть я его всё равно не хотел. Когда его телу надоест продавливать больничную койку, и он всё-таки соблаговолит уйти в мир иной (а я нисколько не сомневался, что рано или поздно это случится), мне придётся похоронить его во второй раз, уже по-настоящему, и я всё ещё не был уверен, что буду способен выдержать это зрелище наяву. Я так хорошо запомнил, как медленно вздымалась от дыхания его грудь, что представить её абсолютно обездвиженной в атласе гробовых подушек было просто невыносимо. Тогда я не смогу больше играться со своим воображением и мысленно обращаться к Поттеру каждый раз, когда мне захочется назвать его придурком и обвинить во всех своих бедах. Я увижу, как красивый и жуткий ящик опустится в землю, забирая его навсегда, и тогда моё сознание тоже послушно замолкнет. По-моему, мне пора лечиться…* * *
Грейнджер всё-таки затащила меня в Мунго. Более того, сославшись на какие-то неотложные дела с Люциусом, через десять минут она оставила нас с Джеймсом одних рядом с бессознательным Поттером, абсолютно не знающих, что теперь с этим всем делать. Впрочем, родной отец не слишком-то интересовал мальчика. Джеймс листал волшебную красочную книгу про драконов, забравшись с ногами на диван, а я сидел в отвратительном красном кресле, буравя неподвижное тело взглядом. В школе Поттер никогда не выдерживал таких моих взглядов и всегда недовольно отворачивался, ища поддержки у Уизли и Грейнджер, а сейчас вот лежит себе спокойно, видит трёхсоттысячный сон и плевать хотел, на то, какой ужас вызывает во мне его безмятежный вид. Тишина закладывала мне уши, нарушаемая лишь мягким шелестом ярких страниц. Через какое-то время я всё-таки не выдержал и решил проверить одну свою сумасшедшую догадку относительно его состояния. Я встал с кресла и присел на самый край поттеровской койки точно так же, как всегда это делала Грейнджер. На секунду мне показалось, что Герой сию секунду вскочит и пошлёт меня к Волдеморту, заорёт, чтобы я не смел садиться на его кровать, но Поттер оставался неподвижным и тихим. Словно был всего лишь игрой моего воспалённого воображения. Тогда я взял его за руку. Очень осторожно и медленно, не спуская глаз с его лица, всё ещё опасаясь того, что он может внезапно очнуться. Его рука была тёплой. Самой обычной. Тёплой и мягкой, с ровно подстриженными ногтями и немного выступающими венами. Я перевернул кисть и посмотрел на розовую ладонь, как на что-то несуществующее в природе. Слегка надавил пальцем прямо в середину, кожа на мгновение побелела, а затем снова стала красноватой. Я надавил сильнее, и его пальцы согнулись внутрь. Тогда какая-то сжигающая кровь злость в один крошечный момент затопила меня и, поддавшись неконтролируемому порыву, я переплёл наши пальцы и с силой сжал его руку, да так сильно, что почувствовал, как хрустнули давно неподвижные суставы. В нём и правда не было магии. Вообще ни капли. Я не почувствовал ни покалывания, ни волнообразного скачка энергии где-то внизу живота, ни слабого цветочного запаха, какой, бывает, исходит от волшебника сразу после пробуждения ото сна. Вообще ничего. Я приложил его костяшки к носу и глубоко вдохнул, пытаясь сконцентрироваться на ощущениях. Ничего. Легко коснулся губами. То же самое. Я просто не мог поверить собственным глазам и чувствам. В школе у меня всегда немного кружилась голова, когда Поттер был где-то поблизости и, например, нервничал или злился. Такая реакция была у многих чистокровных магов на неконтролируемые всплески энергии сильного волшебника, и со временем я даже перестал обращать внимание. А теперь… Такая пустота, будто бы это вовсе и не Поттер, а просто человек с его лицом и телом. Отсутствие в нём магии шокировало меня даже больше, чем его полная неподвижность и бессознательное состояние. Мне было достаточно просто коснуться Джеймса, чтобы почувствовать, как в нём теплится сила, зарождаясь где-то под идеальной гладкой кожей, а если он начинал плакать, то это ощущение усиливалось, напоминая мне о схожих реакциях на его отца. Наверное, тогда меня и понесло. Грейнджер была права, и я действительно полюбил мальчика. Привязался к нему. Почувствовал ответственность. А теперь ещё и всепоглощающую несправедливость. Несправедливость от того, что когда-то Поттер мог заставить меня отсесть на самую последнюю парту только потому, что он слишком сильно психовал из-за квиддичного матча или ещё какой-нибудь ерунды, а теперь он просто лежал здесь грудой костей и кожи, не давая своему сыну и капли из того, что раздавал направо и налево, будучи подростком. Да, я сорвался. Не знаю, что мной двигало, но злоба смешалась с ненавистью, обида с привязанностью, а какие-то первобытные инстинкты дали последний толчок. Я просто поддался вперёд, и, сгребая в кулак чёрные, невероятно приятные на ощупь волосы, коснулся его лба своим и злобно зашипел, подобно змею: — Очнись, Поттер. Очнись же, придурок, твой сын здесь… Не знаю, на что я рассчитывал и чем руководствовался, склоняясь над Поттером, словно над спящей принцессой. Со стороны могло показаться, что я пытаюсь его поцеловать, но в моей голове не было даже мысли сделать что-то подобное, хотя, будем честными, он стал бы далеко не первым мужчиной в моей жизни, которого я целовал бы совсем не по-братски, но в тот момент я действительно не испытывал никакого желания это сделать. Мне лишь хотелось его хорошенько встряхнуть, заставить открыть глаза, надавать пощёчин и наорать, чтоб аж в ушах звенело. Я думал о Джеймсе, которого он оставил, для того, чтобы валяться в своей кровати и ничего не делать. Я думал о мальчике, с грустью смотрящим на школьные фотографии своего отца и плачущим мне в шею. Я думал о ребёнке, чья тоска и неразделённая любовь так глубоко завязли в сердце, что ему даже не хотелось разговаривать или играть. Я думал о Джеймсе Поттере, который так сильно желал быть рядом с отцом, что даже предпочёл выбрать себе на эту роль Драко Малфоя — бывшего Пожирателя Смерти, незнакомца и самого неподходящего для этой важной должности человека. — Merde!(1) — обычно я не ругаюсь при детях, но сейчас просто не в силах сдержать эмоций. Поттеру наплевать на мои домогательства, он спит и дальше, не дёрнув веком. Да даже если я сейчас стяну с него штаны и вцеплюсь зубами в задницу, это никоим образом не растормошит нашего Героя, великого победителя тёмных магов. Что, Тёмного Лорда убить сумел, а для собственного сына даже глаза открыть лень? Ублюдок. Какой же ты ублюдок, Поттер. Я ненавижу тебя. Я отстраняюсь и остервенело смотрю на Джеймса. Он всё ещё листает книгу и смотрит на меня в ответ, но не удивлённо, а скорее понимающе, и я благодарен ему за это. Мы давно научились общаться без слов, и при мысли об этом, мне в голову врывается самая сумасшедшая идея, не считая той злобной просьбы к Поттеру очнуться. Выдержав ненужную паузу, я достаю палочку и долго смотрю на неё, до белых костяшек сжимая древко в руке. Делаю вдох, прикрываю глаза, чтобы немного сосредоточиться, шепчу Легилименс. И падаю в пустоту.* * *
Я просыпаюсь какое-то время спустя от странного резкого запаха и тут же пытаюсь вскочить на ноги, вспомнив, что пытался сделать, перед тем, как отключиться. — Спокойно, мистер Малфой, постарайтесь не делать резких движений, — успокаивающе говорит ведьма в жёлтой мантии и протягивает мне пузырёк с зельем. — Выпейте это, вам сразу станет легче. Не удосужившись поинтересоваться, чем меня хочет напоить медсестра, я просто опрокидываю в себя фиал и жду, пока волшебная субстанция подействует. Пока тело и разум приходят в норму, я бегло осматриваю обстановку и понимаю, что нахожусь уже совсем не в палате Поттера. Джеймс сидит напротив и с какой-то печалью смотрит в окно, но, заметив меня в сознании, тут же спешит занять своё привычное место на коленях. — Папа, — взволнованно говорит он, а я не могу оторвать взгляда от его ярко-зелёных глаз. Говорят, что у Поттера глаза тоже были зелёные, но я этого почти не помню. — Я здесь, — коротко отвечаю и обнимаю мальчика, прижимая его поближе. Медсестра не может сдержать умилительной улыбки, и быстро отворачивается, заметив мой внимательный взгляд. — Испугался? — спрашиваю Джеймса, невесомо касаясь губами его виска. Он немного злобно сопит мне в щёку, и я знаю ответ на свой вопрос. Через какое-то время в кабинет заходит тот самый седовласый целитель, который обычно провожает нас с Грейнджер до поттеровской обители и, по всей видимости, является лечащим врачом Героя. — Мистер Малфой, если вы уже в порядке, я бы хотел задать вам несколько вопросов, — вежливо говорит старикан и присаживается в белое кресло напротив меня. Я лишь утвердительно киваю и пытаюсь оторвать цепкие пальчики Джеймса от воротника своей рубашки. У меня пиздецки сильно болит голова и долбит в ушах... Или это стук тяжёлых шагов Грейнджер, которая несётся на всех парах, чтобы придушить меня наконец? — С какой целью вы пытались использовать заклинание Легилименции на мистере Поттере? — спокойно выговаривает целитель, и я немного расслабляюсь, делая вывод о том, что Героя я всё-таки не убил, хотя, может, и стоило. — Я разозлился, — честно отвечаю. — Разозлился и решил, что смогу заставить его проснуться, если залезу ему в голову. Знаю, что это полная глупость и, наверняка, ваши специалисты делали это не один десяток раз, но я правда не справился с эмоциями и готов понести всю ответственность за причинённый ущерб. — Вы правы, Мистер Малфой, — удовлетворённо говорит колдомедик, видимо, довольный моей искренней речью. — К мистеру Поттеру действительно неоднократно применяли чары Легилименции и даже проводили курс восстановления памяти, но, должен вам признаться, никто от этого ещё не падал в обморок. — Значит, я слегка перестарался, — я пытаюсь перевести всё в шутку, в надежде, что так меня поскорее отпустят домой. — И ни разу после этих процедур у мистера Поттера не подскакивал пульс, — совсем серьёзно говорит старик, и я чувствую, как тяжело становится дышать.* * *
Чуда не случилось и Поттер не восстал из мёртвых, будто бы в какой-нибудь глупой сказке. Но моя выходка явно имела последствия, ибо сразу после происшествия посещения к Поттеру закрыли, а его самого перевели в другое отделение непонятно для каких целей. Наверное, решили поставить на нём парочку экспериментов или в очередной раз залезли в его пустую голову, я не спрашивал. Колдомедики не уставали твердить, что я нарушил все правила посещения магического медицинского учреждения и мог нанести непоправимый вред здоровью драгоценного Поттера, но больше всего мне досталось от Грейнджер. Она совсем слетела с катушек, закатила мне истерику прямо в Мунго, а затем ещё пару часов отчитывала в Мэноре. В качестве наказания я лишился Джеймса на целый месяц, вот только наказала Гермиона не меня, а саму себя, о чём уже с порога кричал её вечно неопрятный и невыспавшийся вид. К счастью, к Рождеству всё пришло в относительную норму. Состояние Поттера не изменилось, Грейнджер всё так же регулярно посещала Мунго, но уже без моего сопровождения. Я зарёкся, что тот раз был последним, и чётко обозначил свою позицию на одном из ужинов, когда бутылка белого сухого пролетела мимо моей головы и эффектно врезалась в стену столовой. Зато с тех пор разговоры о Поттере прекратились, я заставил себя забыть о том, что видел, и просто ждал окончания праздников в надежде, что все министерские сборища пройдут мимо меня.* * *
Высылать приглашения на празднование Рождества в Мэноре — это скорее жест вежливости, нежели реальное желание видеть кого-нибудь из тех, кому я подписал чёртову открытку. Тем не менее, не сговариваясь, у нас в поместье собралась целая толпа, начиная от моих друзей по школе: Панси, Тео и Блейза, и заканчивая Грейнджер с двумя детьми. Предполагаю, что в доме Уизли ей окончательно осточертело кудахтанье тамошней наседки Молли, и она решила хоть раз в жизни отметить этот праздник как нормальный человек. Я первый раз в жизни видел, чтобы моя мать лично следила за подготовкой к вечеру и даже помогала накрывать стол. Отец вёл светские беседы с Блейзом, то и дело подливая ему в стакан своего любимого огневиски. Андромеда хлопотала с моей матерью, Эдвард читал магловский комикс, растянувшись на ковре у камина, а я сидел в кресле и наблюдал за Джеймсом, который искал что-то внимательным взглядом среди пушистых ветвей праздничной ели. Рядом с ним копошилась Роза, пытаясь увлечь его в игру, но мальчик почти не реагировал на её просьбы, граничащие с насильственным принуждением. Я смотрел на него и не мог понять, как умудрился так сильно привязаться к нему. Я любил его. Да, чёрт возьми, любил. Нам не нужны были няньки или горы игрушек, чтобы хорошо проводить время вдвоём. Мне не нужно было орать на него как Грейнджер или одаривать ледяными взглядами как мой отец. Не нужно было ставить ультиматумы как тёте Андромеде или строить из себя неприступную крепость, как порой это делал Снейп в редких попытках взяться за моё воспитание. Мне просто было с ним рядом… спокойно. Уютно, наверное. Впервые после войны, судов, нездоровых отношений с Асторией, скатившихся в круговерть непрекращающегося траха и полного игнорирования друг друга вне постели. Похорон… Да, я хотел всё и сразу. Пафосный портрет на стену, громкое имя лорда, работу, жену, секс на кухонном столе и собственных наследников, с гордо поднятой головой и чистейшей в мире кровью. Но Поттер разбился, перечеркнул всё это неосторожным движением, и теперь у меня есть только Джеймс. Он иногда так серьёзно смотрит на меня. Склонит голову, чуть опустит взгляд и нахмурится. Тогда я вижу в нём тебя, Поттер. И, честно говоря, меня это пугает… Что-то разбилось, и я поворачиваю голову на шум. Всего лишь неуклюжая Панси умудрилась задеть локтем вазу на столе, и та полетела прямиком под ноги домовихе Олли. Она что-то пробормотала, подметая ушами пол, и быстро восстановила антиквариат с присущим ей эльфийским мастерством. Я не успеваю вернуться к своим раздумьям, потому что отвлёкшийся Джеймс уже торопливо семенит ко мне с самым озадаченным видом. — Папа? — говорит он, сжимая в руках мои колени. — Да, малыш, — тихо отвечаю я, трепля его по непослушным волосам и… Он улыбается. Я впервые вижу, как он по-настоящему улыбается. Оказывается, у него на щеках ямочки, а густые ресницы почти прячут глаза, когда он их смущённо прикрывает. Я замечаю восхищённый взгляд Грейнджер, и торжествующе поднимаю брови. Джеймс забирается мне на колени и прислоняется щекой к груди. Я уже знаю, что он устал и хочет поскорее оказаться в постели или послушать французскую песню о кролике. Мне ничего не остаётся, кроме как подчиниться его желанию и, подхватив мальчика на руки, я аккуратно встаю, всё ещё чувствуя на себе внимательный взгляд Гермионы. — Уложу его, — говорю одними губами, и она сразу всё понимает.* * *
Едва прикрыв за собой дверь в комнату, я понимаю, что в столовой стало подозрительно тихо. Ещё несколько секунд назад меня сопровождал шум бокалов, будничной болтовни и причитаний домовихи Олли, а сейчас тишина. Как будто все разом аппарировали, позабыв о празднике и подарках. Я немного прибавляю шаг, чувствуя где-то в районе затылка, что что-то не так, и оказываюсь прав. Грейнджер сидит в моём кресле сжимая лист пергамента и беззвучно рыдает, моя мать заботливо убирает ей с лица волосы, а все остальные просто молчат, бросая друг на друга странные взгляды. — Что случилось? — громко спрашиваю я, и мой голос прокатывается жёсткой волной. Я подхожу ближе, и Грейнджер поднимает на меня красные глаза. — У Гарри был сердечный приступ, — шепчет она, срываясь на каждом слове. Я замираю, не успев протянуть к ней руку. У меня внутри всё странно поджимается и праздничный ужин отчаянно просится наружу, снова и снова толкаясь в горло. Мордред, как же я ненавижу эти аристократичные замашки своего организма. Мне ничего не остаётся, кроме как сделать глубокий вдох и сдержать первые позывы силой воли. Зелье слишком далеко, а уходить сейчас от Грейнджер… Да я и сам не знаю, что буду делать, если останусь в одиночестве. Дойду ли вообще, не свалившись бревном в каком-нибудь коридоре... — Гермиона, — говорю я, пытаясь придать голосу спокойствия. Хотя какое к чёрту спокойствие, меня сейчас разорвёт на куски или стошнит прямо ей на колени. Я чувствую кожей, как участился пульс и взмокла шея. Мне плохо. Мне невероятно хреново, но я не должен показывать слабость. Нужно быть сильным ради неё и Джеймса. Мерлин, пусть этот день скорее закончится. — Хочешь, поговорим наедине? — я не понимаю, откуда у меня взялись силы сказать это столь чётко. — Драко, — шепчет она и громко сглатывает. Хрупкое звучание её голоса разбивает что-то у меня внутри, но я не успеваю издать ни звука. — Он очнулся… Я с хлопком прижимаю ладонь ко рту и больше не могу сдерживать тошноту.* * *
Всё, о чём могу думать — это Джеймс. Мне наплевать, что Поттер, упрямая скотина взял и очнулся, испортив мне все Рождественские праздники и сделав такой широкий жест в адрес всего магического мира. Во мне его внезапное воскрешение не вызывает ничего, кроме страха. Страха, что я лишусь Джеймса. Что его отберут насовсем, и я уже никогда не увижу, как он вырастет. Не увижу первый полёт на метле, первое сотворённое заклинание, не услышу неловкую историю о том, как он первый раз поцеловал девочку или бросился из-за неё в драку. Ещё страшнее мне становится, когда я представляю его отстраненное и холодное лицо, обращённое в мою сторону. Ему всего три с половиной года, он забудет меня к пяти, а моё имя не будет вызывать у него никаких ассоциаций кроме историй о Пожирателях Смерти. О, я уверен, что Поттер во всех красках поведает своему сыну душещипательную историю наших взаимоотношений, начиная с того случая в магазине. И когда-нибудь мы встретимся на платформе девять и три четверти, а он потянет отца за рукав, желая убедиться, что я действительно то чудовище из захватывающих рассказов о приключениях знаменитого Гарри Поттера. Я переживаю всё это в гордом одиночестве, абсолютно не разделяя всеобщий восторг по поводу возвращения Героя. Грейнджер как будто подменили, она сияет и таскается в Мунго каждый день, даёт короткие интервью газетам и страдает от возобновившегося внимания к своей персоне. И, конечно, она берёт с собой Джеймса. Мне удалось побыть с ним всего один раз, с тех пор, как его отец очнулся, и я делал всё, чтобы наш день был точно таким же, как и всегда. Наверное, меня можно назвать законченным эгоистом, думающим только о себе, но я не стану ничего отрицать, пускай. Поттер умер, разрушив мою жизнь, а затем воскрес, уничтожая всё то, что ещё осталось. Я имею полное право на эгоизм. Я имею полное право дать ему в морду и гордо уйти. За мою свадьбу, за похороны и за Джеймса. За всю мою жизнь, которую он превращает в фарш одним своим существованием. Уёбок.* * *
(1) Merde — блядь (фр.)