NF - Paralyzed*
Москва просыпается в настроении, как бы это помягче сказать, херовом. За окнами шквальный ветер вскрывает худые облака: осыпаются на глянец дорог смесью снега и дождя. Диша зевает, методично заливает мюсли однопроцентным кефиром, выковыривает изюм и параллельно набирает Глебу – чтобы не проспал. В трубку бурчат что-то нечленораздельное и отключаются. Закипает чайник. - Мам, тебе сделать чай? Этери не отвечает: с самого утра ругается с кем-то по телефону. Диана следит за этим действом настороженно и думает, как бы помягче спросить о том, что видела в окно вчера. Например: «Почему ты приехала в три часа ночи с Даней на такси, и он так мило держал тебя за руку?» Боже, какой бред. Диана едва ли не давится чаем, представляя мамино лицо, спроси она что-нибудь подобное. Но интерес не уходит. Диша помнит прошлогодний ад так хорошо, что он до сих пор снится ей по ночам комкаными обрывками. Но еще она помнит Даню. Помнит, как он с одной СМС срывался и приезжал посреди ночи, как взял на себя всю организацию похорон, как таскал к ним домой огромные пакеты с едой и не выпускал обеих из-за стола «пока не доешь». Как они смотрели все десять сезонов «Друзей» залпом. Как стал уверенным номером «четыре» в быстром наборе на ее, Дишином, телефоне. И номером «два» на мамином. Даня так спокойно и уверенно вошел в их жизнь, что Диана привыкла. И, когда пару месяцев назад всё резко оборвалось, этой, уже само собой разумеющейся, заботы стало остро не хватать. Диша замечала, не могла не замечать, какими глазами Даня смотрел на маму. И как мама смотрела на него в ответ. И ждала, что в один прекрасный день они просто… Но этим «просто друзья» всё и закончилось, не начавшись. Почему – Диана так и не спросила. Мамина личная жизнь – табу. Этот вопрос никогда не поднимался за все Дианины шестнадцать лет: в их мир на двоих никогда не вторгался третий. Если что-то и происходило, то уж точно не у Диши на глазах. Но Даня… Ей казалось, что Даня – это другое. - Ты чего задумалась? – мама вырывает из скребущихся в голове мыслей, мягко целует в висок, и Диана от неожиданности едва не вздрагивает. Утыкается в тарелку с мюсли. - Просто не выспалась. Этери ехидно советует «еще дольше торчать в своих инстаграмах по ночам» и переворачивает квартиру вверх дном в поисках зарядки от телефона. И, кто бы сомневался, не успевает позавтракать.*
Даня просыпается с ужасной резью в глазах: свет досыпает в слизистую раскаленного песка. Шоколадную радужку оплетает капиллярный лабиринт. Просто что это за хрень? Умывается – не помогает. Телефон разрывается третьим не отключенным будильником, в перерывах между ними истошно орёт голодный кот. Доброе утро, мать вашу.*
У московского неба трупный цвет, дороги оплетает каша из слякоти, глаза по-прежнему нестерпимо жжет. Догадаться же нужно было сесть за руль, блин. Телефон пиликает сообщением от Дудакова, зацензуренная суть которого проста – Даня опаздывает. Но скопище машин, глотающих выхлопные газы, не позволяет двигаться быстрее – уж извините. Два квартала расползаются в боковых стеклах гребаную вечность, и, захлопывая автомобильную дверь на парковке, Глейхенгауз думает о том, куда и в какой форме его пошлет Этери за пропущенные сорок минут тренировки. В «Хрустальном» обыденно светло – в Даниных карих песчаная буря, отдающая короткими импульсами в голову. - Ну, и где ты ход… - Этери осекается, подходит ближе. – Что с глазами? Взгляд внимательный и обеспокоенный. - Пересматривал «Титаник» и рыдал до утра, - отчаянно пытается отшутиться: не выходит. Этери – сама серьезность; легко поддевает Данин подбородок большим и указательным пальцами, всматривается в лопнувшие капилляры. От нее пахнет кофе и мятой: глаза Глейхенгауза слезятся с утроенной силой, а сам он почему-то думает о том, что Этери опять закусывала эспрессо жвачкой вместо завтрака. - Похоже на конъюктивит, у Диши было такое, - говорит наконец, убирая руку. И у Дани короткой вспышкой – такое естественное желание эту руку поймать, потянуть на себя и утонуть в мраморном море из мягких кудряшек и запахах: мяты, кофе, её самой. Моргает: раз, два. Не отпускает. – У меня где-то были капли, пойдем.*
Даня откидывается на мягкую спинку дивана, меланхолично из-под полуприкрытых век наблюдает за тем, как Этери вываливает на стол содержимое сумки, двух аптечек и во всём этом роется. Это выглядит так по-домашнему, что ли. Каким-то чудом находит небольшой пузырек. В глаз Даня, конечно же, не попадает. - Давай сюда, я сама. Упирается коленом в диван в аккурат между Даниных колен.Просто продолжай дышать.
В окна стучит мартовское солнце, ложится на светлые волосы легкой дымкой.Вдох и выдох: ну ничего же сложного.
Легкие забиваются мятой и ей. Кап. Боль затухает на переферии. Кап. Ее лицо дрожит в уголках глаз, плывет куда-то вбок. - Очень больно? Да. Но почему-то в груди. И эта боль перемалывает ребра в крошево, добирается до сердца. Она сейчас слишком близко. И так просто дует ему на лицо слегка потрескавшимися на ветру губами.Просто ничего не делай, идиот. Сам же потом пожалеешь.
Легким движением руки собирает с его щек соленую влагу: пальцы холодные и едва уловимо дрожат. Даня не выдерживает. Замыкает руки на тонкой талии, резко тянет ее на себя. Этери теряет равновесие, еле успевает ладонями упереться в диванную спинку по обе стороны от Даниной головы. Губы в губы. И он целует. С отчаянием человека, падающего в бездну. И не получает ответ. Этери молча отстраняется. У нее горят щеки, она сама - горит. В шоколадной радужке Даня видит страх вперемешку с непониманием и чем-то еще.А чего ты собственно ждал?
- Посиди с закрытыми глазами пять минут и жду тебя на льду, - говорит ровно и спокойно, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло. И от этого бетонного безразличия Даня злится: демоны в его голове скалятся, по спутанному сознанию горстями раскидывают пепел. Глейхенгауз закрывает глаза, в радужке запирая запутавшихся в рваных капиллярах бесов. Дверь равнодушно хлопает.*
Этери вылетает из кабинета, отчаянно пытаясь продышаться. Губы и подбородок покалывает воспоминаниями: колючий. В голове канонное перекати-поле, понимание накатывает волнами. Даня. Её. Поцеловал. Боже, какой кошмар. Но самое ужасное в том, что она почти позволила. Что хотела поцеловать в ответ. Что пальцы рук до сих пор дрожат от отчаянного желания запутаться в жестком ежике волос. Что, стоя у двери, она почти умоляла его мысленно не дать ей уйти.Это же Даня. Очнись уже.
Стучит в голове набатом. И Этери наизнанку выворачивает коридорное окно, свешивается на полкорпуса из окна и дышит. Распыленный по столице холод, легким облаком опутывая гланды, оседает в легких. Нестерпимо хочется курить и смотреть, как никотиновые кольца летят с этажей в выхлопную бесконечность. - Этери? Ты чего тут? Дудаков с присущим ему постоянством попадает под горячую руку. - Сереж, скажи, пожалуйста: а сегодня вообще кто-нибудь работает? И с присущим ему же постоянством знает, когда лучше промолчать. Вопрос остается без ответа. Дудаков молча закрывает окно и также молча идет следом за Этери на тренировку.*
А дальше все идет по обыденному сценарию: Алина падает, Этери ругается, Сергей, сохраняя всеми силами спокойствие, указывает на итак очевидные всем ошибки. Напряжение висит под потолком, опускается на лёд лёгкой шалью-паутинкой. А в устоявшемся алгоритме один единственный сбой: Даня не говорит Этери ни единого слова и не смотрит в глаза. Ни разу. За все четыре часа тренировки. До отъезда в Японию остается два дня. * -под эту песню на ютубе есть чудесное видео, посвященное Этери. Ссылочка в комментарии к работе.