Мраморное море

Lumen - Гореть

- Я так и знала! - торжествует Марина, нагрянувшая совершенно случайно, конечно же, к сестре воскресным утром. И заставшая на ее кухне Гурова: заспанного и лохматого, с куском колбасы в руках. В одних боксерах. Этери моментально принимает капитуляцию: варит на всех кофе. Андрей выдерживает на себе пристальный изучающий взгляд: - Приоденусь и буду готов к допросу. Это утро Этери надолго запомнит в запахах. Кофейных зёрен, корицы, апельсинов и новых Марининых духов со стойким мускусом. А ещё крепкого табака. Этот запах тонкой перчаткой оседает на ее ладони, когда Андрей мягко берет за руку и не отпускает, пока топ вопросов разной степени завуалированной каверзности не подходит к концу. За этим импровизированным завтраком Гуров открывается для Этери с новой стороны. С той оберточной части, по всем канонам предназначенной для подобных знакомств. Но Андрей не пытается понравиться. Он обыденно немногословен, прямолинеен и честен. Но при этом - всего парой фраз, ясно даёт понять: ему важен сам факт общения с Мариной и, как следствие, ее мнение о нем. И ровно по этой причине, Этери уверена, Гуров нравится ее сестре. Гипотезу подтверждает сама Марина меньше, чем через час. Андрея вызванивают на работу в его агенство, и он тут же уезжает в начинающийся дождь. - Мне кажется, или ты наконец нашла нормального мужика? - Марина не любит напрасных церемоний, - рассказывай уже: как у вас? И Этери не знает, как обьяснить сестре, что рассказывать нечего. Что у неё так давно не было отношений и что теперь так сложно распахнуть настежь двери в своё одиночество. И смириться с тысячей бытовых мелочей. Что непривычно быть вдвоём - чтобы вот так, постоянно. Чтобы о ней так искренне, пусть порой и немного неуклюже, заботились. Что ей, в конце концов, страшно. Страшно снова поверить и (не)пережить очередное предательство. Что ее внутренний мир - не крепость, а бумажный дом. И одной брошенной спички будет достаточно. Пауза затягивается, и Этери ловит на себе внимательный Маринин взгляд. Старшие сестры - вечное хранилище рубашкой вниз не перевёрнутых карт. - Мы вместе всего пару месяцев, не о чем пока говорить. Марина делает вид, что верит. * Московское небо непроницаемо черное, дрожит агонично, гремит. Дождь стоит косой стеной, вылизывает змейки дорог. Лужи идут пузырями, ловят отсветы фар проезжающих мимо машин. На часах почти полночь, а Андрея до сих пор нет. Из короткой СМС, пришедшей ещё днём, Этери поняла только одно: пропала дочь одного из Гуровских клиентов. Вставать к утренней тренировке в шесть утра, но уснуть не получается. Думается лишь о том, что где-то посреди этой разбушевавшейся осени мёрзнет Андрей. Этери из темноты гостиной как раз смотрит на кашу из опадающих листьев, когда Гуровский Лексус наконец паркуется у подъезда. Но Андрей не торопится подниматься. Долго стоит у подъезда, курит. Этери трижды сбрасывает его номер, не успев набрать. Лбом прислоняется к окну. О чем думает? Почему не заходит? Сердце по ушам стучит оглушительно до тех пор, пока мягко не щёлкает замочная скважина. Андрей мрачный, уставший и сырой насквозь. - Ты почему не спишь ещё? - спрашивает удивленно. Этери лишь плечами пожимает в ответ. Гуров едва касается губами ее щеки: осторожно, боясь намочить и испачкать. А ей больше всего сейчас носом хочется уткнуться в его пальто и в себя впитать этот ливень, чтобы мокнуть там вдвоём. Сдерживает порыв и спрашивает лишь: - Что в агенстве? Гуров снова мрачнеет. - Поменялась куртками с подругой, чтобы на тусовку сбежать, представляешь? Дура малолетняя, - бурчит, пробираясь в ванную. И сквозь плеск воды добавляет: - Иди спать, ну, чего ты? У тебя тренировка же. Скоро же этот... как его... скейт какой-то. Этери улыбается своему отражению в зеркале прихожей, а затем приносит Андрею свежее полотенце, кормит ужином. И только когда он, сытый и спокойный, утягивает ее к себе на колени, расплетает заколотые на затылке волосы и зарывается в них носом, Этери успокаивается сама. Оглаживает едва заметные морщинки под болотными глазами наощупь: большим и указательным. И они ещё долго сидят в этой звенящей тишине, думая каждый о своём. И всё-таки гореть? * Дане кажется, что гребаный Гуров везде. В каждом коридоре и лестничном пролёте. На любом не касающемся его совещании, в ближайших кофейнях, у бортика на тренировке рядом с Дудаковым. И с Этери, конечно же. К слову, об их отношениях Глейхенгауз узнаёт одним из первых - вот удача то. Как-то врывается в кабинет Этери между тренировками, забывая постучать. Свет в комнате не горит. И первое, что видит Даня: яркое солнце, бьющееся осенним сердцем в прорези штор. А затем силуэт Гурова на диване; по его коленям течёт Мраморное море. И в Данино сердце стекает, разъедая. Этери спит, свернувшись калачиком на коленях другого мужчины, и он гладит ее по волосам. В комнате темно, но Даня видит как Гуров палец подносит к губам: мол, тише, не буди. Этери не просыпается, зато в Дане просыпается злость. Огрызается на Тутберидзе тут же на тренировке: при Дудакове и детях. Спортсмены переглядываются в недоумении, а Этери выглядит так, будто ее толкнули куда-то под дых. Карие вишни в Даниной памяти отпечатываются клеймом: удивление в них быстро сменяется пониманием и каким-то отчаянным принятием его поступка. Но все же: зачем ты так? Дане от этого взгляда становится ещё хуже, уходит с катка. И клянётся себе больше никогда не заходить в ее кабинет: хер знает, чем ещё они там занимаются. * Если Дудакова спросят, как ему работалось до Этери, он не раздумывая ответит: до неё не работалось вовсе. Его жизнь была напрасной суетой, бесцельной и какой-то не наполненной. Тутберидзе - высшая лига, и Сергей понимает это сразу, в их первую встречу. За ней - пугающая пустота, а на плечах тает шоколад, не платина. Про неё уже тогда болтают разное, посмеиваются над методами работы и называют тираншей за глаза. Но Дудаков в первую же минуту в ее жесткости видит особую форму проявления любви. И понимает: Этери не чужая этим детям, она самая родная. Но не та родная, что по головке гладит, а та что ставит на пьедестал.* И решает тут же, на катке - ему по пути с этой женщиной, куда бы этот путь в итоге не привёл. Последующие шаги парадоксально синхронны. Настенные календари в ее кабинете сменяют один другой, в отрывных страницах - уходящие дети, первые громкие победы и сотни невысказанных слов. Но в их команде не принято много говорить, и они просто работают дальше. Дудаков Этери узнаёт постепенно - в перерывах между тренировками и странствиями по городам. И его поражает ее контрастная незащищённость от внешнего мира, а ещё - хроническое одиночество. Этери такая красивая. Дудаков давно и накрепко женат, но не может отрицать очевидное. Ровно как и то, что добрая половина мужчин, проходящих мимо Этери по жизни, думают о том же. Но ее годами никто не встречает в аэропорту, не держит за руку на вручениях премий, не звучит обеспокоено на другом конце телефона, а тонкое безымянное все ещё не очерчено золотом. У Этери есть любимая работа, дочь и успех. А Сережа искренне хочет, чтобы она была счастливой не только в своём деле, но и в отрыве от него. Просто так. По-человечески. Их интрижка с Даней обречена на провал ещё до начала - Серёжа понимает это там, в Японии. Данька молодой, горячий, не знающий жизни. И по уши в неё влюблён. А Этери... Да - привязана, и да: Даня наверняка даже нравится ей. Но он, очевидно, не тот, с кем она готова идти по жизни за руку. Даня - часть команды и ее самой. Но это другое. - Он ненавидит меня, Сереж, - говорит Этери уже в Москве, как бы между делом, без прелюдий и подводок. Но Дудаков понимает, как важен для неё этот разговор: - А нам, как минимум, работать вместе. - Тебе нужен был кто-то, ему - ты. В этих простых словах - прописная истина. Дав Дане надежду, Этери подожгла мосты. И всё, что остаётся: смотреть на красное зарево и ждать. Дождя или ветра. И вот тут появляется Гуров. Дудаков Андрея записывает в «свои» как-то интуитивно. Ещё до того, как они сходятся во взглядах на принципы, отношение к работе и жизнь в целом. Гуров сделал неплохую карьеру и свыкся со своим одиночеством. И, узнавая о своём, по сути, ровеснике всё новые подробности, Дудаков постоянно думает о том, какой сукой бывает жизнь. И что он сам наверняка бы сломался. А ещё Гуров видел войну. Запредельно близко. Андрей лишь однажды вспоминает Афганистан неохотно и сухо, когда они с Дудаковым пьют кофе перед утренней тренировкой. - Там погибли лучшие из нас. За окном догорающий август, утреннее солнце плавит асфальт, и Этери выходит из припаркованной машины. - Там погибли парни, достойные вот таких женщин, - добавляет Гуров, провожая взглядом точеный силуэт. - Она тебе нравится? - Я же живой. Больше они не поднимают эту тему: ни до контрольных прокатов, ни после. Но вся эта коробочная история и с ней связанная возня меняют Этери. Дудаков не уверен на все сто, но ему кажется, что Тутберидзе становится мягче, чуть меньше ругается и улыбается какой-то новой, незнакомой ему раньше улыбкой. А ещё Этери постоянно косится на телефон. И вместе с короткими вспышками экрана в глазах цвета кофе мелькает что-то очень похожее на нежность. Для Дудакова все проясняется через пару недель, когда Этери впервые, пожалуй, за все время их знакомства опаздывает на тренировку. Они приезжают вместе с Андреем, на его машине, стоят в холле с полминуты. Просто разговаривают. Этери обыденно жестикулирует, и Гуров вдруг ловит светлую руку, оглаживает большим пальцем тыльную сторону ее ладони. И в этом прикосновении интимного больше, чем в поцелуях под луной. Этери светится изнутри всю тренировку, а Дудаков наконец выдыхает. За них. Таких неправильных и уставших в поисках своих берегов. Выдыхает и совсем забывает про Даню, который и сам все узнаёт через считаные дни. - Подобная жестокость вполне в вашем стиле, Этери Георгиевна, - рубит** прямо на тренировке так громко, что половина фигуристов замирает в недоумении. И вылетает с катка. Этери выглядит растерянной, в ее карих на секунду - по морю слез. Моргает. - Идиот! - бормочет Дудаков. - Не надо, Сереж. Он имеет на это право. * Дудаков Даню ловит в тренерской через десять минут. - Ведёшь себя как пацан десятилетний! - говорит на повышенных тонах, легко встряхивая Глейхенгауза за плечо. Тот не реагирует. Смотрит отстранённо и куда-то сквозь. - Послушай, Дань, - добавляет чуть мягче, - я Этери знаю много лет. И она впервые за все это время вот так по-бабски счастлива. А ты тут со своей... - Я увольняюсь, Серёг. * - слова, сказанные Ириной Винер Дине Авериной, многократной абсолютной чемпионке мира и Европы по художественной гимнастике. ** - пасхалочка))