spring, hormones & flowers;

Лиса понимает, почему именно Розэ. Не сразу, на самом деле, но с ней всегда так – должно пройти время, чтобы она связала все кусочки пазла воедино и поняла. Обычно это случается тогда, когда уже слишком поздно. Впервые Лиса встречает ее в кофейне, что до невозможности банально, конечно, но в мыслях Лисы все еще романтично. У девушки ярко-красные волосы и азиатский разрез глаз, и, конечно, среди утонченных парижских девушек с короткими каштановыми волосами в беретиках она выделялась очень. Ее Лиса вообще как-то мельком заметила, случайно. Она заскочила сюда не с наслаждением пить латте из чашки на четыреста пятьдесят миллилитров, а просто взять самый крепкий в мире эспресо, желательно, смешанный с коньяком, чтобы снова унестись в свою квартирку, где ее ждет недоконченный портрет выдуманной девушки. Лиса, на самом деле, на улицу вышла только вдохновение за хвост поймать. Как чувствовала, что там оно, за окном. Парижские улочки красивые, но уже такие знакомые, Эйфелева башня все еще большая и, ну, высокая, но ничего в голову не приходит, за кисточку браться не хочется. А вдохновение, оказывается, вот, сидит сейчас за первым от входа столиком совершенно одно, с красными волосами. У Лисы дух захватывает, на секунду даже мелькает мысль тайком девушку сфотографировать, чтобы уж наверняка, но это, кажется, нарушает закон. Потом она, правда, вспоминает, что занималась танцами в старшей школе, поэтому у нее хорошая зрительная память, как побочный эффект. Особо на нее полагаться не приходится, но Лиса все равно. Пока ее кофе готовится, она стоит и нагло пялится, может, даже рот открыла, и момент, когда незнакомка поворачивается к ней и, усмехаясь, подмигивает, совершенно пропускает. Осознает только потом, когда горячий стаканчик с горячим кофе обжигает ладони, а барменша желает хорошего дня. Лиса кивает и мямлит что-то в ответ, и, пока идет по улице, ее преследует взгляд красноволосой девушки из кофейни. Во второй раз они видятся в клубе. Может, совпадение, может, судьба какая-то, или просто девушка, как и Лиса, живет в этом районе и за его пределы не высовывается. В общем, это последнее, о чем Лиса думает, если она вообще в состоянии думать. На девушке короткое обтягивающее платье, каблуки высоченные и неудобные даже на вид, а красные ариэлевые волосы заплетены в две косы. На Лисе узкие джинсы с дырками на коленях, (из-за падений по неуклюжести, но она выдает их за дизайнерские) старая куртка горчичного и зеленого цветов, а еще русые волосы с отросшими темными корнями, – планирует сходить к парикмахеру уже как полгода – и все, что может она сделать, так это судорожно вздохнуть. Воздух здесь спертый, алкоголь и пот тел – обычно так пахло в танцевальной студии, когда их коллектив праздновал победу в очередном конкурсе. Хорошие времена, но это все в Таиланде, в пршлом, а здесь Париж с его аурой первой влюбленности и сердечек изо рта вместо пара холодной зимой (хотя зимы даже не холодные). Здесь у Лисы только маленькая квартирка, обставленная собственными картинами, а еще другое имя в паспорте. Просто жизнь с чистого листа. В случае Лисы – холста. Мелочи, неважно. И незнакомая девушка на этом холсте – красное, совершенно не вписывающееся пятно, от которого глаза болят, но менять холст не хочется совершенно. Отговорка –денег нет, но ведь Лиса понимает, что, если бы и были, она не променяла бы это странное щекочущее чувство внутри, которое появляется каждый раз, стоит только увидеть (не)знакомую макушку среди толпы. Лиса ее даже не знает, что за черт. Лисе двадцать один, она уже далеко не подросток (хотя, впрочем, не так уж и далеко), а пробовать мир только-только начинает. Мир этот на вкус – пиво, которое Лиса для себя решила больше никогда не пробовать; чужие губы с каким-то алкогольным коктейлем с розовой трубочкой; оглущающая музыка из огромных колонок; холодные грязные кафельные плиты в туалете; яркие огни, чаще всего красные и зеленые, которые по лицам скользят, скользят, а потом их кто-то смахивает неаккуратно, и они падают на пол, вновь взмывая вверх в поисках новых жертв. (Мир на вкус – Чеен. Лиса узнает ее имя где-то в перерывах между беспорядочными пьяными поцелуями и сохраняет: на теле, в голове, в памяти, в сердце). Лиса просыпается в своей квартире – одна, но зато с жуткой головной болью, что решает вдруг составить ей компанию. Она не помнит, что было ночью, – помнит, конечно, но только отрывками, как материал с уроков математики в средней школе – но кошелек говорит, что тратиться на алкоголь надо было поменьше, а головная боль соглашается, усиливаясь, когда Лиса пытается встать. В голове – щелканье кнопочек на телефоне; "алло, это такси?" чьим-то голосом; "едем ко мне?" уже от Лисы, и этого ей вполне хватает, чтобы восстановить примерную хронологию событий. На тумбочке рядом с кроватью лежит помятый клочок бумажки с цифрами, и Лиса, сложив два и два, получает в итоге не четыре, а номер телефона. Номер телефона Чеен. Получает и думает, что ей придется еще раз выпить, чтобы набраться смелости позвонить ей или хотя бы напечатать неловкое сообщение. А что печатать? Спасибо за прошлую ночь? Да Лиса толком и не помнит ничего. На самом деле, это все сонная пьяная голова, Лиса на самом деле не глупая, правда, да и с людьми она общаться умеет. В итоге Чеен наверняка чувствует эту неуверенность Лисы за несколько домов от ее собственного, а потому пишет сама. Пишет, что картины у Лисы красивые, а еще "встретимся завтра в шесть? около эйфелевой башни, марсово поле". Лиса думает, что Чеен-то рисковая – писать название объекта всемирного наследия с маленькой буквы, бунтарка юная. А сколько Чеен лет на самом деле? Лиса помнит, что вот так напрямую спрашивать о возрасте неприлично, но все равно наивно пытается. – Вот нарисуешь меня, тогда и скажу, – Чеен усмехается лукаво, пальцами пробегаясь по воротнику своего пальто цвета грифона, как он назван в Пантоне. Чеен вся – розовые юбки, гольфы до колен, массивные ботинки; Лиса же – песочное пальто до щиколоток и нараспашку, кроссовки с высокой подошвой на размер больше и все те же рваные джинсы. А еще пальцы все в пятнах от краски и пыли мелков. Чеен на фоне Эйфелевой башни придерживает берет, который самым наглым образом стащила у Лисы, смеется, глазами сверкает, и те превращаются в солнце, которое там, на небе, скрывают хмурые серые облака. Волосы рисовать особенно сложно из-за ветра, который то усиливается, то затихает, и они в разные стороны летают – вправо, влево, вперед, назад, вправо, влево, впе... – Лиса? – зовет Чеен, а в ее голосе проскальзывает сеульский акцент, проявляющийся тем, что вместо "о" у нее выходит "а" и наоборот, и Лиса правда находит это милым. – М? – Лиса улыбается, потому что не улыбаться, глядя на Чеен, просто невозможно, и все тут. Да и у нее наконец может появиться друг, новость-то хорошая. Или девушка. – Ты слышала, что у нас тут маньяк какой-то разгуливает? – Чеен смотрит на нее внимательно, улыбаясь как-то по-кошачьи, щурит глаза лукаво и почти шепчет – ее голос вполне способен слиться с вездесущим ветром. Лиса было удивляется такому странному вопросу поначалу, а потом выдыхает – Чеен ведь всего лишь о ее безопасности заботится, верно? Ну или посплетничать любит, это тоже. Следом за удивлением приходят и мысли – знает, не знает, слышала, не слышала. Лиса хмурится немного, губы слегка надувает, а потом вспоминает, что как-то в газете вычитала о том, что девушка по имени Розэ – хотя это вполне может быть и мужчина, имя-то он мог какое угодно придумать – убила уже пятого по счету человека и на каждом месте преступления оставила лепестки роз. Лисе не то, чтобы страшно, но все-таки немного да, мало ли, сумасшедшая какая-то со странными кинками. – Ага, – небрежно бросает она, смешивая в палитре коричневый с белым, и подергивает плечами. – Не боишься? – Пятьдесят на пятьдесят, – Лиса жует внутреннюю сторону щеки, думая, какие цвета смешать, чтобы изобразить небо – может, синий, еще немного голубой, и много серого. – Как-то не верю, что что-то подобное может произойти со мной. Моя жизнь ведь такая же обычная и серая, как небо сегодняшнее и твое пальто. – Те пять человек до тебя думали так же, – легко отвечает Чеен, а Лису даже и не волнует отсутствие в этом предложении "наверное" или "хотя мне-то откуда знать". Через минут четырнадцать (не пятнадцать, потому что Лиса ненавидит округлять числа) ожидаемо начинает моросить, и они благоразумно решают, что Лиса допишет портрет Чеен во время следующей встречи. Следующую встречу назначают в пятницу, только в квартире Чеен, потому что прогнозы погоды снова неважные и сомнительные какие-то. А еще снова ровно в шесть – Лиса отшучивается, мол, сразу видно, какое у тебя любимое число; Чеен в ответ только присылает странный стикер из разряда "не в тему", а после "может, и так". На всякий случай Лиса берет зонт. Тащиться по улицам с картиной подмышкой и сумкой с палитрой и красками внутри, а еще этим зонтиком вдобавок, конечно, не очень комфортабельно, но она пытается. Она звонит в звонок три с половиной раза (в последний раз звонок не срабатывает, но за попытку это тоже считается), а стучится два, и каждый стук сопровождается тремя ударами костяшек о дверь. Никто ей не открывает, хотя, скорее всего, она пропускает крики Чеен о том, что "открыто!", ведь дверь и правда заперта не была. Стены сливого цвета в прихожей, а в остальных – бордовые, различающиеся только, разве что, новизной и витиеватыми узорами на них. Во встречающихся ей на пути шкафах нет ни фотографий, ни статуэток, ни еще чего-либо, что должно в шкафах быть, а еще холодно до жути, и из-за этого всего создается впечатление, что никто здесь и не живет. Чеен нигде не видно, но Лиса просто интуитивно пытается найти ее комнату, уверенная на все сто один из ста одного, что девушка решила не показываться ей на глаза, потому что контур на губах очерчен неровно, тушь потекла (водостойкая она, конечно) или еще чего приключилось. Комната находится, и Лиса замирает, стоит ей дверь в нее открыть. Прямо напротив – окно, по размерам больше, чем стандартные окна бывают, занавески тоже бордовые, подстать стенам, а на темном линолеуме – контраст во всей красе – маленькими огнями алеют лепестки, и, черт, как Лиса надеется, что тюльпанов, а не. Позади слышны шаги – такие, будто ноги у идущего босые, прилипают к полу и с трудом отлипают. Лиса не двигается – даже не дышит, а человек позади закрывает ее глаза ладонями. – Угадай, кто, – сеульский диалект; запах макиато с каппучино из кофейни; дождь; палитра с красками цвета неба; пять жертв в газете и встречи в шесть. – Чеен? – медленно, дрожащим голосом спрашивает Лиса и тянется руками к запястьям девушки, надеясь, что это просто шутка, пусть и несмешная вовсе, и сейчас Чеен просто посмеется над ней и передразнит ее тем сказанным днями ранее "пятьдесят на пятьдесят". – Неправильно, – тянет Чеен капризно, тоном ребенка, прыгая на втором слоге, и ее акцент слышен еще отчетливее. Лиса судорожно выдыхает. – Розэ? Она может чувствовать чужую улыбку и пытается сосредоточится именно на ней, а не на том, какую обжигающую боль она чувствует после.