***
Я лежала в гамаке, потягивая кокосовый мажитель «Пина-колада». «Пина-колада» — всегда то, что надо! И только сегодня, всего за***
— Один маленький шаг для меня, один огромный шаг для всего человечества… — Да блять, иди ты уже! — какой-то пират толкнул Марти, и тот переступил черту лагеря наёмников, правда, не так эпично, как планировал, но всё-таки полный чистого детского восторга. Я, кстати, так заходил на территорию первого колледжа. База встретила героев криками, звоном оружия, сыплющегося из всех возможных объёмных пустых предметов, и далёкими возгласами: «Свободная касса!». Настоящий мегаполис, светский центр — побывать там означало окунуться в мир гламура и бурлеска. Высотные трёхэтажные небоскрёбы, красивые девушки при макияже и в лучших сланцах, которые только может предложить этот мир, неоновая вывеска «Здоровый хер, бар» — вот он каков, грешный мир Хойта Волкера. Только казино не хватало — они были устранены за жестокое обращение с деньгами. Ваас оставил свою возлюбленную и её компанию в недавно открывшемся «Кудахтающем колоколе» — {unreal_number}звёздочном ресторане фаст-фуда, а сам ушёл чинить вышку — он не хотел, чтобы его ирокез стал водорослью. Пока изголодавшиеся пираты поглощали тройной номер 9s с дополнительным падением, Эсмеральда, применив все свои навыки скрытности, проползла под столом и выбралась через чёрный ход. Она поспешила в самый яркий и дорогой небоскреб — не было сомнений, её цель сейчас там, за рюмочкой какого-нибудь Джека… Или Пита… Или Карла…***
Хойт действительно был там. Сегодня ему не спалось. Душа несчастного наркобарона разрывалась на части. Уже вторая женщина за последние две недели вонзила хуёж в его хрупкую душу. В сердцах Хойт даже порвал пару гривен — эти ненужные бумажки никогда не заменят Её… Сейчас Волкер сам не понимал, о какой из коварных соблазнительниц речь. То ли о дьявольской нимфетке, однажды упорхнувшей в окошко, то ли о новоиспечённой Эсмеральде — прекрасной чужестранке, пригнавшей свои корабли в бухту его печали, забравшей всех крабов, продавшей их на чёрном рынке и скрывшейся. Хойт дрожащими руками зажёг сигарету, но, прежде чем сделать затяг, оглядел табачный завертончик. Его совершенные грани напомнили ему о ней… И тут же вылетели в окно под розги дождя. То есть, внимательный читатель заметит, что дождя не было, просто с декадансом Хойта он появился. Меня на уроках литературы всегда учили: «Погодные условия определяет духовное состояние героя». А, ну ещё наступили сумерки — так что представьте себе чуть розовеющее небо, большая часть которого уже оказалась на части Земли, развернутой спиной с Солнцу. Прощу заметить, никто ещё не доказал, что у Земли нет спины. Только Хойт подумал впасть в очередной приступ и поползти в одеяльный домик, как дверь комнаты расхлопнулась, и в помещение ворвался Сэм Беккер вместе со звуками вечеринки за стеной (наёмники отмечали какой-то славянский праздник). — Босс, к Вам посетитель! — Кто ещё смеет врываться в мой мир? — всхлипнул Хойт, но мигом успокоился, услышав знакомый голос: — Хойт, Хойт, где ты? Мне нужно поговорить!.. Одним гепардовым прыжком Волкер пересек комнату, схватил Сэма за плечи и выпер его из пространства: — ПОДОЖДИ, Я НЕ ГОТОВ! Захлопнув дверь, наркобарон ринулся к шкафу…*** (тридцать минут спустя)
Мэри стояла в гуще толпы со светским бокалом лёгкого вина кометы в руках, интеллигентно похихикивая и улыбаясь. Вечеринка была в самом разгаре. Как вдруг… Все обернулись. По лестнице, застеленной красным ковром, спускался Он — прекрасный, как никогда. Осторожно, придерживая подол джинс, преодолевал ступеньку за ступенькой. Всё было настолько красиво, что, описывая это сейчас, я то и дело хватаюсь за платок… Он сиял своей молодостью, от былой грусти не осталось и следа (тональник, подаренный Баком на день рождения, пригодился-таки, десять лет пролежав в сумочке). На нём был новый сияющий пиджак, прекрасно отполированные туфли — в их бликах можно было увидеть райские сады Эдема. Довершало образ колье из чистой платины, переливающееся всеми оттенками жизни в свете парафиновых ламп. Все аплодировали стоя. Мэри (начало замедленной съёмки) бросилась к Хойту, запрыгнув на стол; её JPS определил кратчайший путь. Она неслась к нему молнией, разбивая бокалы, плошки и свечи. Осколки летели на наёмников, повреждая их кровеносную систему, но им было всё равно. Совершенство затмило эти незначительные факты. И мир замер в ожидании — двое бежали друг к другу. Так многое нужно было сказать, так много выразить! Он настиг её, снял со стола и закружил в танце. Мэри лишь посмотрела на него глазами, полными биологической жидкости. — Хойт… — Мэри… — Мне нужно так много… Ой… Он приложил изящный палец к её губам, взял на руки и унёс из зала через центральный проём. Когда Сэм закрыл за ними дверь, в глазах его стояли слёзы счастья. Паук на его щеке тоже плакал. Рыдал весь наёмничий мальчишник. Весь остаток ночи они простояли молча. Хойт Волкер и Эсмеральда Дюбель гуляли очень долго, держась за руки. Все огни аванпоста светили сегодня только для них. Не было смысла ворошить прошлое. Хойт был счастлив как никогда, Мэри же… Не знаю я, друзья мои. Но не буду писать о её коварной лжи. Давайте просто насладимся вечером в этом мире иллюзий — он, конечно, не вечен…***
Волкер зажёг свет в кабинете и пропустил даму вперёд. Она присела на уже знакомый стул. Хойт же расположился в том самом кресле. На сей раз ничего не могло помешать — он предусмотрительно убрал весь алкоголь, в названии которого каким бы то ни было образом фигурировали имена. Помолчав с минуту, они начали беседу: — Я очень рад, Эсмеральда, что ты не держишь на меня зла. Я ведь подлец, милая. Но ты меня простила, и теперь я счастлив. — Знаете, а это не так уж и плохо… — Мэри смущенно улыбнулась, — Мы все не без греха. Снова тишина. Немного неловкая, но не тяжёлая – среднего такого веса тишина. — Ах, Эсмеральда… — Хойт повертел сигару в руках, — До Вас я ведь любил лишь однажды. Да-да, не удивляйтесь! Моя единственная душенька, моя нимфетка… Хотите послушать? Знаю, что хотите — нам же нужно чем-то занять время до кульминации, — Волкер глянул на часы: — Итак, ЮАР, 70-е годы. Мой отец — шахтёр, работал от зари до зари, дабы прокормить нас, несчастных, живущих в ожидании лучших времён. Я — нескладный шестилетний мальчик, мечтающий о великих свершениях. Единственный белый в классе. Здесь Мэри всплакнула. — Да-да, я был лишен почти всех радостей жизни. А ведь немного хотел — всего лишь денег на кафетерий. Бумажный доллар. Чтобы купить бургер и соду, как все крутые ребята… Но нет! Мать не позволяла мне. Она только и знала, что повторять: «Ты маленький! Ты не сможешь! Ты потеряешь!..» И я жил с парой монет в кармане, но грезил о шуршащем счастье. Пока однажды… Сидя в школьной столовой, я не встретил её. Она лежала на чьём-то столе, забытая и одинокая. «Привет», — робко сказал я. А она так слабо улыбнулась в ответ. Это была любовь с первого взора, с первого взора!.. Мы всюду были вместе — Долорес — свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя! Я был с ней, когда она во мне нуждалась, я давал ей всё — покупал лучшие бумажники… Но она упорхнула, дьяволица. Она нашла себе жизнь получше, чем моя золотая клетка. А я ведь стал тем, кем стал, только чтобы она порадовалась, только… Моя первая бумажка, зачем ты оказалась так жестока!? Без меня, ты бы и осталась навсегда там! И ЭТО ТВОЯ БЛАГОДАРНОСТЬ!? ЭГОИСТИЧНАЯ ДРЯНЬ! — Хойт запустил невесть откуда взявшуюся тарелку в стену. Мэри слушала спокойно. То есть, не слушала. Ничего она не поняла. Гадина. Эта история печальней концентрата «Титаника»… Простите, часть эпитетов размылось из-за моих слез. — Теперь я одинок, — Хойт встал и подошел к Эсмеральде, — Ничто не сможет залечить этих страшных ран. Я одержим, я вижу её везде: в юанях, реалах, рублях… Но только не в тебе. Ты другая, Мэри. Он наклонился ближе к девушке, и его горячее дыхание обожгло ей ухо, — Ты заставила меня полюбить снова… И он коснулся своим жевательным органом… — Ммм, папа… Кто кричал?.. Дверь расхлопнулась, и в проходе возник мальчик лет восьми в ночнушке и с подушкой в руках. Он глядел на парочку сонным взором. — Папа, кто эта тётя? Хойт молниеносно юркнул в кресло. — Филлипс?..***
Не успели эти буквы соединиться в связную лексическую единицу, как Мэри уже стояла в дверях. Не успел Хойт вымолвить еще хоть что-то, как она, крепко зажмурившись, высунула язык и лизнула нос Филлипсу. Не успел я понять, что произошло, как мир взорвался.***
Ваас застыл в проходе. Слёз в его глазах не было. Там не было уже ничего. — Ты… Мэри отвлеклась, подняла глаза и в ужасе отскочила в сторону. — Ты… — голос его дрожал. — Ваас, это не то, что ты подумал! — ТЫ ОБЛИЗЫВАЕШЬ ЕГО СЫНА!? О'КЕЙ!?. — пират кричал, пытаясь хоть как-то подавить всепоглощающий вакуум боли внутри. — Ваас, ради бога, успокойся, — подал голос Хойт. Он поспешил помочь Мэри встать с колен, — Давай решим всё как разумные люди. — НЕ ХОЧУ Я БЛЯТЬ НИЧЕГО РЕШАТЬ, — Черногорский достал пистолет и направил дуло на Волкера, — Я думал, ты любишь меня… Как друга. Я думал, все те чудесные ночи что-то для тебя значили, эти бесконечные ночи, о'кей, полные… Покера. И то, как мы лежали тогда вместе на ко… На коврике под дверью. Потому что Сэм забыл ключи от базы, — вот теперь в глазах Вааса стояли горькие слёзы, — А ты оказался шлюхой, Хойт, а ты…***
В самый разгар, накал страстей, я предпочла бы открыть карту (Tab) и оказаться сейчас далеко-далеко (ПКМ). Не решать никаких проблем, быть беззащитным ребенком с леденцом в руках. Как этот Филлипс — чем он заслужил все эти крики взрослых идиотов вокруг? Воображают, что знают жизнь, придурки. Я с нежностью смотрела на несчастного мальчика. И тут, мне на глаза попалась странная родинка в форме маленькой короны на его плече. И я поняла всё. Прервала их бессмысленный Cry. — Хойт, ты мой отец. Длинный loading завис в пространстве. Я подошла к нему, одним движением разорвала поперечное сечение нитей его рубашки. И увидела то, что и должна была. Стоит ли говорить — там красовалась такая же аккуратная коронка. Такая же, как на плече у мальчика. Такая же, как и на моём плече. Такая же, как на плече королевы Марии-Джорджии IX. Ваас заткнул губкой нескончаемый поток мата и молча уставился нас. Пистолет с сокрушительным грохотом грохнулся на пол. Все молчали. Пока Хойт вновь не разбил тишину: — Да, Мэри. Но я не твой отец. Нет. Потому что… — он поднял глаза, — Я твоя мать.***
И тогда я ушёл. Я, Автор, выдержавший шесть глав этой вакханалии, не смог с чем-то смириться. Я вышел из укрытия. Из комнаты. Из здания. Они даже не заметили меня. Я просто брёл по залитой неоном улице. Я просто очень устал. Навряд ли Вы сможете меня понять, любезные дамы и господа. Ибо людская природа не знает границ. Или я, как творец, возложивший на свои плечи тяжкий груз ума, должен страдать? Они никогда не остановятся. Они не прекратят творить безумие, эти люди. Сия история, дамы и господа — правда из правд. Всё так и было. Вопрос "Почему всё было настолько абсурдно?" лучше задайте себе. Люди. Господь был пьян, создавая моё окружение. Итак, с меня было довольно Бреда. Однако, прежде чем покинуть аванпост, я оглянулся, дабы посмотреть вслед. Всё-таки, так много времени я провёл с этими биологическими существами. И что же я увидал, господа присяжные, что увидал?.. Продолжение своих мук. Ибо ничто не кончено. Ибо в стене офиса Хойта Волкера зияла дыра, огромная чёрная дыра, а мимо меня на скорости равной упавшей восьмёрке пронесся, — кто бы вы думали? Джейсон средний-Броди, держащий на руках находившегося в беспамятстве Вааса Монтенегро. Вслед беглецам доносились крики наёмников, лязг оружия, «Свободные кассы!», и, конечно же, неописуемо громкий, рокочущий, преисполненный ужаса женский крик. Я, стоя посреди дороги, начал молиться, ибо в руках этого калифорнийского тела сейчас находится наш единственный шанс на спасенье. Закончив своё обращение к высшим силам, скромный, нелюдивый господин сложил руки рупором, и что есть мочи, всеми своими чреслами проорал: — Беги, Форест, беги!.. Всё-таки у нас ещё есть шанс.