***
В городе-государстве Лайонеле было два дня, когда все замирало. Жизнь, в активном ее проявлении, останавливалась. Все сидели по домам, потому что производилась обработка защитного купола. Потоки грязной и пропитанной химией воды устремлялись вниз, очищая попутно верхний город и превращая в ад жизнь на нижних уровнях. Раймонд сидел в пустой гостиной в темноте. Ему было 26, у него был свой успешный бизнес, просторная квартира, определенный вес в обществе и мысли о самоубийстве. Том, его Том, пропал на 4-м месяце беременности. С тех пор прошло полгода. Альфа знал, что омега жив, пусть даже найти его не может ни одна спецслужба мира. Но что это была за жизнь? Раймонд почти перестал есть и спать, он уже почти не ориентировался в числах и времени, и только оттенки боли, которую постоянно испытывал Том, он научился различать слишком хорошо. Омега страдал ежесекундно, боль не унималась ни на миг, и Раймонд решил за двоих, что хватит. Если он — представитель юридического клана — не смог при всех своих связях и возможностях отыскать свою пару, значит это не под силу никому. А раз так, то лучше альфа сейчас пустит себе пулю в лоб и оборвет тем самым страдания обоих. Истинные живут без пары не более недели. Это лучше, чем бесконечная агония. Пистолет в руке непривычен, но он приятно холодит ладонь, измученную жаром. Мысли в тумане, все внутренности сводит судорогой. Темнота за окном кажется такой незначительной по сравнению с черной дырой, разрастающейся в груди. Прошептать: «Я люблю тебя», сосредоточить последние силы и попытаться поймать в бесконечном ворохе боли что-то, за что еще можно зацепиться. Но нет… Сигарета летит в пепельницу. Пистолет скользит по стеклянной поверхности стола. Все решено… Безумная дурацкая птичья трель разлетается по квартире. Кто там может быть: мать, Сисилия, Роберт? И все же что-то не дает спустить курок. Рей плетется к входной двери, открывает, не спрашивая, ему все равно. Увидеть Тома он не был готов. Округляя глаза и открывая рот в изумлении, он замер не в силах сделать и шага. Внутри все переворачивалось, невыносимая боль сковала левую половину груди. Омега едва стоял. Грязный, в ужасной коричневой с рыжими проплешинами куртке и драных джинсах, он удерживал вертикальное положение только за счет опоры на стену. — Успел, — едва прохрипел Том и повалился. Рей подхватил его на руки и пронес в гостиную, на ходу избавляясь от простенького рюкзака и омерзительной куртки. — Живой, — шептал альфа, целуя любимое и родное лицо. Раймонд плакал, впервые с детских лет, он был невероятно счастлив, ощущать слабый тонкий запах кофе, оттенков было не разобрать, но оно и понятно, омега слишком настрадался. Судя по беглому осмотру Тома не мучили и не пытали, тогда откуда такая боль, что судорогами сводила каждую косточку в теле альфы? Что с ним произошло, где он был? Но все это Рей спросит потом, а сейчас, наконец-то спокойно, несмотря на то, что сердце все еще бешено колотилось, что ребра иногда сводило спазмом, а перед глазами мутнело. Все было хорошо. Том очнулся довольно быстро. Его колотила мелкая дрожь, а кожа становилась словно прозрачной. — Прости, я не смог…. Я не смог, Рей, не смог…. Прости…***
Раймонд просыпается от собственного крика. Садится рывком на кровати, от чего моментально ноет левый бок. Альфа пытается восстановить дыхание, успокоить бьющееся сердце. Получается не очень. Перед глазами еще сохраняется серая муть сна, то самое небытие, в которое проваливался Том, растворяясь в руках альфы. Вот только омега стоит напротив. Он тоже загнанно дышит, словно бежал через сотню ступеней, на лбу проступает испарина, его волосы растрепаны, под глазами черные тени. Раймонд еще не до конца понимая, что происходит — протягивает руку, чтобы просто убедиться, что Том действительно здесь, а не очередной кошмар, но тот отстраняется. Резко. Впрочем, хватает его на два шага, потом он почти без сил падает на диван. В комнате тут же появляется Этьен, быстро оценив ситуацию, он исчезает, возвращаясь с какой-то коробкой. Все его внимание забирает омега. Раймонд смотрит, не отрываясь, на мертвенно бледное лицо Тома, на безвольно опущенную с подлокотника руку, на едва вздымающуюся грудь, и его вновь окатывает волной паники, сжимающей все внутренности словно тисками. — Эй, ты там жив? — бросает юноша не оборачиваясь. — Да, — скорее выдыхает, чем выговаривает Раймонд. Взгляд альфы прикован к приоткрытым бледным губам, которые синеют на глазах. Он пытается разглядеть хоть какие-то признаки дыхания, но не может. Сердце в груди сбивается с ритма, выплясывая предсмертное танго, монитор, немедленно реагируя на это, заливается писком. Этьен оборачивается на звуки, ругается сквозь зубы. Все его внимание вновь занято коробкой, в которой он судорожно ищет что-то. Находит. Остальные флаконы веером рассыпаются по полу. Странного вида аппарат, куда он помещает стекляшку, ничем не отличающуюся от остальных, приставляет к плечу омеги. Через одно долгое мгновение, растянувшееся почти в вечность, грудь Тома судорожно сокращается, с губ срывается какой-то полустон-полувсхлип. Этьен с громким выдохом откатывается от омеги, прислоняясь спиной и затылком к боку дивана. — Чертовы истинные, — шепчет он под нос, пытаясь унять дрожащие руки. Раймонд ничего не понимает. Он переводит взгляд со своей пары на сына и единственное, что он может делать совершенно осознанно — дышать, потому что сердце все еще хочет выпрыгнуть из груди, уши закладывает от пульсации крови и громкой сирены. Этьен встает шатаясь. Чудом не наступив ни на один из рассыпанных флаконов, он добирается до монитора и вырубает его. Тишина оглушает. Становится слышно как тяжело и обрывочно дышит юноша, как, оказывается, колотят в дверь, требуя впустить квалифицированный персонал. — Что с ним? — шепчет Рей, потому что говорить тяжело, он чувствует, как немеют руки, ноги, как сводит судорогой шею, и как протолкнуть кислород в легкие с каждой минутой становится все труднее. — То же что и с тобой, — равнодушно отвечает «сын». — Если сейчас отключишься — это будет конец. Он тянул тебя почти месяц, постарайся ради него хотя бы пару часов. Этьен принялся убирать бардак. Он был еще совсем мальчишкой. Раймонд в его возрасте катался на байке и пробовал пиво в гаражах, Том корпел над учебниками, а Этьену достались недородители, жизнь в бегах и сломанная генетика. Альфа перевел взгляд на пару, с сыном он разберется потом, если у него вообще будет это «потом». В палату несколько раз рвался глава клиники, но Этьен в манере, ничуть не уступающей Тому, огрызался и хлопал дверью перед носом именитого профессора. Время скакало, то растягивая один вдох на вечность, то ускоряясь, вместе со взбесившимся сердцем. Связь почти ощутимо вибрировала, то увеличивая амплитуду, то резко снижая. Раймонд часто спрашивал у своих братьев, сестер и их супругов, как они ощущают связь со своей парой. Но они только пожимали плечами и говорили всякие абстрактные вещи, вроде: «чувствую тревогу, когда он болеет», «переживаю, когда он уезжает на переговоры», «я всегда знаю, что он голоден». Если бы кому-то пришло в голову в ответ спросить самого Раймонда как он ощущает связь то ответ был бы незамедлителен. Их с Томом связь была похожа на толстый канат, тянущийся между ними. Если с одним было что-то не так, второй чувствовал это в виде легкой вибрации и уже звонил, бежал, искал, пытаясь устранить, по возможности, проблему. С годами этот канат потрепался, участки его опасно истончились, тонкие нити махрились и отваливались, хуже и хуже проводя вибрацию. Встречаясь, Том и Рей словно чинили этот канат, вырезая истончившиеся участки, заменяя новыми, прочными и сильными, перевязывая то, что можно было перевязать, прибавляли нитей и снова разбегались. Между ними было много всего, хорошего и не очень. Но никогда связь не выглядела настолько потрепанной. Сейчас она истончилась до толщины кожного нерва. А нерв, как ему и положено, передавал импульсы, между альфой и омегой, находящимися друг от друга на расстоянии трех шагов. Нерв вибрировал наращивая амплитуду, а потом пугающе замирал. К вечеру стало легче. Рей не помнил этой грани, когда из «плохо» все стало «хорошо». Просто сначала стало легче дышать, потом на тело навалилась приятная усталость и расслабленность, а потом омега болезненно застонал, завозился на своем неудобном пристанище. Этьен тут же оказался рядом, помог устроиться отцу на диване, подсунул под голову на подлокотнике подушку, укрыл одеялом. Он суетился и в этих мелких неуклюжих движениях угадывалась забота и отчаянное желание эту самую заботу не показывать. Раймонд следил, не желая рушить эту маленькую, пусть и не правильную, но почти семейную идиллию. Все то, что он пережил сегодня можно было сравнить с тем самым кошмаром из детства, когда ты по необъяснимым причинам падаешь с невероятно высоты. Страх нарастет, сковывая все твое тело, сердце грозится выскочить их груди, и ты знаешь, чем это сейчас закончится, и тебе так отчаянно хочется сделать что угодно, лишь бы внизу тебя ждала не смерть. И вот за минуту до, смирившись со своей участью, ты падаешь не на жесткую поверхность, а на мягкую перину. И каждую клеточку тела отпускает. И становится так спокойно… Том что-то прошептал. Этьен проигнорировал. Омега повторил, но голос вновь изменил ему. Рей расслышал только слово «дай», на что Этьен ответил: «Не сейчас». Бледная рука поверх одеяла дрогнула, скомкала ткань. Том схватил суетящегося рядом Этьена и выкрутил ему запястье. — А я разве спрашивал? — прохрипел омега и тут же скривился, не отпуская руку из болезненного захвата. — Иди, и принеси. Немедленно. Он закашлялся и упал на подушку. Внутри Рея тут же всколыхнулась злость, впрочем, запала уставшего организма хватило ровно на то, чтобы окрикнуть омегу, совершенно не собиравшегося обращать на кого бы то ни было свое внимание. Этьен принес панель для связи. Том быстро набрал там несколько строчек, нажал кнопку отправить и вернул технику. — Ты серьезно?! — воскликнул Этьен глядя на мигающий экран. Но Тому больше не было дело ни до кого. Он закрыл лицо сгибом локтя и отвернулся к стене.