Рost scriptum

      Утро. В последнее время пробуждение всегда сопровождалось чем-то: скандалом, прикосновениями, писком приборов, голосом врача. Сегодня была очередь скандала. А так хотелось простого «проснулся, потому что выспался». Нет. Не у них. Не сейчас.       Том проснулся от слабого стука двери. Этьен проскочил на жилую половину палаты бесшумно и тут же принялся распаковывать взятую внизу посылку. Раймонду Хартманну каждый день утром привозили что-то из домашней еды. И так как пускать в палату никого из больничного персонала Том не собирался, то забирать все это на пункте пропуска приходилось Этьену. Не привыкшего к такому молодого альфу это немного пугало, но он обещал своему отцу-омеге, что будет вежливо улыбаться и молчать. Он улыбался и молчал. Все коробочки и мисочки сразу же перекочевали в холодильник, сменная одежда — в боковую дверку шкафа. Новомодный планшет Этьен несколько минут вертел в руках, оценивая его возможности, но заметив движение со стороны медицинской части палаты, небрежно положил его все на ту же полку в шкафу и закрыл дверцу.       — Доброе утро, — поприветствовал еще сонным голосом Том.       — Доброе? Наверное, — Этьен демонстративно выдвинул на середину обеденного стола стаканчик с кофе, который покупал специально для отца в кафетерии недалеко от больницы, и, сложив руки на груди, отступил к окну.       Том сонно зевнул, небрежно собрал растрепанные волосы в хвост и завязал резинку. Он молча взял стаканчик, открыл крышку, втянул запах. Ничего. Содержимое отправилось в раковину, брызнув при этом простом действе еще и на кафель.       — Как дела? — Том спросил, просто чтобы спросить. Обычный вопрос для утра. Обычный вопрос для обычного будничного незатейливого разговора.       — Он нас нашел. Думаю, ты понимаешь, как так получилось?       Том замер, так и не застегнув три верхних пуговицы на свежей рубашке. Проснулся. Окончательно. Новость не была неожиданной — она была закономерно неприятной.       — И что он хочет?       — Чтобы мы вернулись. Он звонил сегодня.       — И?       — Я купил билеты.       Этьен вытащил из бокового кармана своего портфеля две бежевые карточки и помахал ими в воздухе. Он был доволен и счастлив. В Лайонеле ему не нравилось. Этот город был совершенно другой. Более консервативный, более строгий, более дотошный до мелочей. А еще этот непонятный альфа Раймонд Хартманн, который своей глупостью чуть не угробил отца, его собственную жизнь и карьеру, буквально отравлял каждую минуту пребывания в этом городе.       Том, перегнувшись через стол, буквально вырвал билеты из рук сына и принялся судорожно их рассматривать. Число и время отбытия. Имена и ген.данные. Город назначения. Омега зашипел, тонкий пластик в его пальцах помялся. От сонного и расслабленного Тома не осталось ничего.       — Чем ты думал?! Чем ты, черт возьми думал, когда покупал прямой рейс?! — омега склонился над столом, опираясь на него руками, прижимая скомканный пластик к белоснежной поверхности. — Я же тебе объяснял! Объяснял, что надо прятаться, ни в коем случае нельзя, чтобы нас засекли. Это же Хартманны, — последнее он почти прошептал одними губами.       — И что? — склонился к нему сын. — Нам надо убраться отсюда и быстрее, иначе Наиль уберет нас. Выбирай, кто из них страшнее, влиятельнее и сильнее.       — О, как же ты глуп еще, мальчишка, — Том резко отшатнулся и, вытянув вперед руки, окончательно разломал тонкие пластинки билетов.       Этьен смотрел широко распахнутыми глазами на то, как еще вчера болезненно слабые пальца сейчас оборвали не просто возможность уехать, но и жить дальше.       — Ты в своем уме?! — взвился он.       — Да, — жесткий голос, холод во взгляде, словно напротив не сын. — Во-первых, не менее трех пересадок. Запомни. Это важно. Во-вторых, еще рано. Он, — Том махнул куда-то назад, — не здоров. Приступы могут повториться, только тогда уже точно будет поздно. В-третьих, мне никто указывать не будет. Даже он, — рука вновь метнулась назад, — не мог, а уж ты и подавно.       — То есть он важнее, меня? — Этьен заметался на небольшом пяточке пространства между столом и окном. — То есть тебе плевать, да?! И на то, что у меня горят экзамены! И на то, что я обещал работу профессору, а ничего не делаю, потому что мы торчим здесь и ждем неизвестно чего! И на то, что …       — Заткнись! — Том поймал его за локоть и притянул к себе, жест вышел грубым, подавляющим, приказным. — Я повторяю последний раз, — омега цедил слова сквозь зубы, — мы останемся здесь, пока я не буду уверен, что Хартманн здоров. Мир может хоть десять раз перевернуться. Но если с ним, что-то случится, то ни у меня, ни у тебя не будет уже ничего.       — Тебе плевать, — констатировал Этьен.       Он слышал это уже не раз. Этьен не понимал, зачем они сорвались с места, никому ничего не сказав. Сорвались, когда омега был в ужасном состоянии и без посторонней помощи почти не мог передвигаться. Ради кого или чего? Альфа, безжизненным трупом лежащая под колпаком, прояснила ситуацию. Вот только от этого стало так гадко на душе. Своего отца-альфу Этьен видел всего пару месяцев в возрасте семи лет. И за этот небольшой промежуток времени тот умудрился проявить себя с самой ужасной стороны. Этьена он воспринимал не более, чем говорящей тумбочкой, ругался, рычал, огрызался, иногда даже на Тома, измученного второй беременностью донельзя. Он подавлял всем собой, своей силой, статусом, и неуместностью в их маленькой квартирке на одной из улиц среднего уровня города Ив. Тогда Раймонд Хартманн был олицетворением всех детских кошмаров за раз. Но сейчас, после всего, что происходило в этой палате, почему-то было смешно — от того грозного альфы не было ничего. И поэтому было еще более непонятно, почему Том снова выбирает его. После всего. После всего, что было в тот страшный день. Обида. Черная, злая обида затягивает разум. Этьен снова никому не нужен. Опять его отшвыривают ради своих интересов. Все потому, что он неправильный? Не такой?       — Нет, ты не прав, — уже спокойнее говорит Том, замечая боль во взгляде. Страшно, как же страшно. Почему он вновь и вновь встает на те же грабли?       — Нет, тебе плевать на меня. Всегда было плевать! Всем! — он вырвался из захвата и схватил сумку. — У меня своя жизнь! А у тебя — своя! И не лезь ко мне никогда больше!       Этьен вылетел из палаты, дверь стукнулась о стену со стороны коридора, потом долго и со скрипом возвращалась на место. Щелкнул замок. Том сорвался. Нет, это были не грабли, это была пропасть, которая каждый раз становилась все глубже. Из него вышел ужасный отец. Ужасный до невозможности. И имя этому ужасу было Луиз. Том ненавидел своего собственного отца и, глядя на Этьена, каждый день клялся никогда не поступать так же как он. И все же поступил. Сегодня и сейчас. Мир рухнул, в какой там по счету раз? Снова осколки. Снова собирать все заново. Собирать заново себя.       Том повернулся на пятках, замахнулся на широкий шаг и встал как вкопанный в ничтожных миллиметрах от руки, преграждающей дорогу в арке между жилой и медицинской частью палаты.       — Я тебя не пущу, — спокойный уверенный голос так резонировал со всем, что творилось здесь.       — Уйди, Раймонд, — огрызнулся Том. Он медленно поднял взгляд на свою пару, по щеке потекла слеза. — Уйди с дороги, — процедил он, чувствуя как внутри все переворачивается, словно ком оживших змей. — Ты ни черта не знаешь. Не лезь. Ни к нему, ни ко мне.       Сон был теплым, милым, домашним. Раймонд соскучился по малышу Джону и засыпал, предвкушая встречу с ним. Эти эмоции ожидания, да и в целом весь спокойный предшествующий день нарисовали яркую уютную картину семейной идиллии. Вот только когда Джон, с совершенно сияющими от радости глазами закричал не своим голосом: «Ты в своем уме?!», - Раймонд подскочил на кровати. Сердце колотилось где-то в горле, мозг еще не перестроился на реалии, а за стеной обстановка накалялась с каждой минутой. Хартманн сориентировался быстро. От холодного, отстраненного голоса омеги дурно становилось даже ему, когда они находились на, в общем-то, равных позициях, что говорить про Этьена, который заведомо находился в проигрыше. Раймонд чуть вышел в проход, чтобы просто видеть. Видеть как взгляд Этьена становится злее, острее, как на дне голубых озер — ну надо же, у сына его глаза — разливается яд. Он не должен вмешиваться, потому что просто не имеет права. Его слишком долго не было рядом. Они все слишком чужие, чтобы сейчас услышать друг друга. Просто услышать. Что уж говорить про то, что всегда остается между строк.       Раймонд просто не успевает, реакция еще слабая. Этьен пролетает мимо, а пальцы хватают воздух. Больно? Да. Страшно? Да. «Он ненавидит нас обоих», — бьется в голове вместе с отчаянным: «Тебе плевать на меня. Всегда было плевать! Всем!». Секунду Хартманн смотрит на сжатый в воздухе кулак. Не успел. Не понял. Снова…       За спиной тяжелый вздох, словно последний вздох перед тем, как сойдет лавина. Связь пары умнее самой пары. Доля секунды, только заметить как дрогнули плечи омеги, и рука уже преграждает путь.       — Я тебя не пущу, — Рей сам удивился своему спокойствию. В мыслях было серое отчаяние, в сердце — пустота, но голос был тверд и уверен.       — Уйди, Раймонд. Уйди с дороги. Ты ни черта не знаешь. Не лезь. Ни к нему, ни ко мне.       — В его выходках я виноват не меньше твоего. Так что с ним нам разбираться вместе.       Том зло кусает губы. Стирает предательскую влажную дорожку рваным движением кисти. Отстраняется. Боится. Злится. Между ними пропасть, и нет спасения. Пропасть, в которой погибают они сами, безжалостно утягивая за собой других.       — Интересно как, — Том уже спокоен. Только связь сходит с ума, дрожит от всех тех эмоций, что не находят выхода. — Отправишь на его поиски патрули? Запросишь проверку по ген.данным в аэропорту? Что ты вообще знаешь о нем, Раймонд? Кого ты будешь искать?       Больно? Да, больно. Он сам когда-то отказался от сына. Его убедили в этом. Том же и убедил. Только все равно больно. Все эти годы, и особенно сейчас. Американские горки: долгий мучительный черепаший подъем вверх, несколько секунд задержки перед тем, как со всей скорости понестись вниз через мертвую петлю. А затем повторить. Раз десять на дню. Такова их жизнь последние лет двадцать.       — А ты мне не поможешь?       — Не в этом.       Том сел, спрятав лицо в ладонях. Мир в очередной раз летел к чертям. В очередной раз… Выберется. Он всегда выбирается. И Этьен такой же. В конце-концов этот выбор сделали не они. Жизнь и Тома, и Этьена была давно предопределена. Вот только затеявшие игру давно в могиле, а фигурки сейчас пытаются действовать самостоятельно. И у них отчаянно не получается.       В дверь постучали. Вчерашний испуганный омежка пришел напомнить, что у мистера Хартманна назначено исследование, и на него уже пора бы явиться. Раймонд собирался нарочито медленно, ожидая, что омега, так и застывший в позе со спрятанным в ладонях лицом, хоть как-то отреагирует на ситуацию. Но не дождался. Уходить было страшно. Вдруг он вернется в пустоту. Вдруг снова потеряет? А ведь сейчас он даже не знает, где искать свою загадочную омегу.       Все исследования заняли около часа. В палату альфа возвращался злой. Он уже предвкушал стерильную чистоту, вместо разбросанных невзначай вещей. И это, пожалуй, был едва ли не первый случай в его жизни, когда он был рад ошибиться. Том привел себя в порядок. Об утреннем инциденте уже ничего не напоминало. Холодный взгляд, идеально убранные в хвост волосы, очки, изменяющие цвет радужки, халат с бейджем, которого раньше не было.       — Результаты превосходят все ожидания, — констатировал он, проводя пальцами по сенсорной панели, — я даже немного удивлен. Особенно после того, что было позавчера. Но нам это только на руку.       — Том, — перебил альфа, — если ты сейчас собираешься уходить…       «…То я тебя не пущу» — язык не повернулся договорить фразу. Тому вообще нельзя ничего запрещать иначе он из чувства природной вредности сделает именно так, как нельзя. Словно ребенок. Только вот даже с Джоном было проще.       — … У меня есть вопросы. И … Этьен… — слова не подбирались. Подойти обнять? И получить разозленную омегу? Это же Том. Никогда не знаешь, как он отреагирует. К тому же между ними едва ли было сейчас что-то большее, чем «врач и пациент». По крайней мере Раймонду хотелось, чтобы это большее было, но омега видимо был другого мнения.       — Замолкни. Хотя бы ты, — Том резко развернулся, рваными движениями выключил и отложил планшет, сдернул с себя халат. — Рей, после обеда сюда нагрянет вся твоя семейка. Не то, чтобы я не хотел их видеть, но объяснять, почему я здесь и каким образом — не намерен. И тебе запрещаю. В конце-концов ты меня похоронил десять лет назад. Вот, — он тряханул халатом перед носом Раймонда, — Итан Мортон — моя нынешняя личность. И пусть так и остается. Для всех. И для тебя. К шести здесь не должно быть никого. Как — твои заботы.       Омега схватил небольшой портфель, с силой затолкал туда планшет и нервно оглянулся по комнате, не осталось ли на видном месте чего-то, что могло спровоцировать вопросы или тем более указать непосредственно на него. Альф подошел на расстояние вдоха, протянул руку, чтобы просто успокоить, но в последний момент так и не закончил движение.       — А ты куда? Где будешь все это время?       — К Этьену в гостиницу. Как не крути, а он прав. У меня из-за тебя большие проблемы.       — Я могу чем-то помочь?       — Только тем, что никому не скажешь, кто я и что здесь делаю.       Омега вышел из палаты, резко увернувшись от очередного жеста, который альфа все равно бы не завершил. Он боялся, спугнуть — в том числе. Это же Том. С ним никогда не знаешь: обрадуется ли он, когда его берут за руку, или сочтет это принуждением. Странная омега. Но от того еще более желанная и любимая.

***

      Раймонд кружил по комнате из угла в угол. Четыре белых стены, которые он еще вчера благодарил за возможность встретить Тома и хоть что-то прояснить в их отношениях, сегодня стали ненавистны. Почему у них всегда все так?       Окно, четыре шага, арка, еще шесть шагов — шкаф с кучей лекарств. Шесть шагов, арка, четыре шага, окно.       Хартманн прислонился к прохладному стеклу лбом. Город жил своей жизнью. Жизнью, в которой им не было места. Оглушающую тишину разорвал щелчок замка. Раймонд в пол оборота наблюдал как хромированная ручка медленно ползла вниз. Затем в просвете двери оказалась черноволосая макушка. Секундный испуг в глазах, не обнаруживших отца. Раскрытый для окрика рот. Время словно растянулось, как противная жвачка, а затем схлопнулось.       Маленькую палату заполняли альфы и омеги. Они сновали туда и сюда. Вся верхушка клана Хартманнов сегодня была здесь. Но до них никому не было совершенно никакого дела.       Джон обнял отца за талию, не дотягиваясь выше. В его глазах блестели слезы, а уж разобрать, что он там шептал себе под нос, явно стараясь спрятать дрожь в голосе было невозможно.       — Я люблю тебя, малыш, — прошептал Рей в макушку и присел, чтобы разглядеть лицо сына.       — Я тоже люблю тебя, — всхлипнул ребенок и все же заплакал.       Раймонд обнимал мальчишку, целовал, шептал, как любит его и как случал, как ждал, когда врач разрешит им увидеться. Он растрепал черные отросшие до плеч волосы и уткнулся в них носом. Ребенок. Единственный, кто удержал от безумия. Единственный, кто не давал кошмару из сна стать реальностью. Любимый. Выстраданный. Самый родной.       Раймонд крепко прижимал к себе сына, то ли пытаясь успокоить, то ли ища успокоения сам. Времени не было. Просто в какой-то момент Джон уже улыбаясь затараторил, сначала тихо, потом — все громче. Раймонд попытался поднять его на руки и понял, как все же он ослаб. Пришлось перебираться в сторону кресла и усаживать сына на колени. Раймонд слушал очень внимательно, расспрашивал, смеялся. Джон боялся отцепить руку отца, все время, что они уже находились вместе, он постоянно цеплялся, словно младенец ищущий опору. Это было странно, непривычно, непонятно. Идеально. Раймонд готов был провести так хоть всю жизнь, но было много «но», и все они находились в комнате и тоже ждали своей очереди.       Первой не выдержала такого тотального игнорирования своей персоны Сисилия. Альфа сделала Джону замечание, на что тот надулся и уткнулся лицом в шею отцу.       — Си, отстань от них, — ответила одна из близняшек — сестер Раймонда.       — Если я отстану, то не донесу до сведения своего начальства ряд очень важных вещей, — Сисилия передернула плечами.       — Ой, никуда не денутся твои бумажки, — отозвалась вторая из близнецов, — Раймонду сейчас не завод важен.       — Тогда зачем меня вообще сюда притащили, — зашипела она.       — Си, успокойся, — совершенно ровным голосом отозвался Роберт — глава клана, старший брат. — Доктор сказал — только положительные эмоции.       — Простите, — отозвался Раймонд сквозь шевелюру Джона, — я слишком соскучился. И по всем вам тоже.       Рей улыбнулся и чуть отстранился, позволяя Джону прижаться к его плечу. Он улыбался, как-то немного устало, но счастливо. Сын успокаивал.       — Ты пришел в себя — это главное, — оторвался от своего планшета Ротгер и протянул младшему брату руку.       — Я слишком долго был один. Отвык немного.       — Мы так боялись, — хором ответили близняшки.       — Да, ты нас знатно напугал, — Роберт слегка похлопал его по плечу. — Но Ирвинг сказал, что за тебя взялся какой-то новомодный врач и теперь все будет хорошо.       — Надеюсь, — Сисилия изобразила улыбку и положила на стол перед Раймондом планшет. — Здесь все данные по поводу последней сделки. Все успешно. Но если я сейчас углублюсь в детали, меня вышвырнут, — она обернулась на омег, как две капли воды похожих друг на друга, и отошла опять к своему месту у кухонного уголка.       — Сисилия очень переживала, что не сумеет отчитаться перед начальством, — вставил Ротгер, вновь вернувшись к своему планшету, активно что-то набирая на сенсоре.       — Спасибо, я посмотрю, — Раймонд чуть отстранил от себя Джона и улыбнулся тому. — Слушай, а не испекли ли тети мой любимый пирог, а?       — Да! Я сам помогал! — гордо выпрямился мальчишка.       — Тогда хвались. Мне чур самый большой кусок, — Рей подмигнул Джону, и тот пулей умчался к тетям.       Близняшки развели бурную деятельность по поводу пирога. Впрочем, времени было всего несколько минут.       — Роберт, можно тебя на пару слов.       — Разумеется.       Они оба отошли в дальний угол. Да, десяток шагов погоды не сделал бы в любое другое время, но сейчас иного варианта просто не было.       — Ты странно выглядишь, Раймонд. Что-то серьезное? Врач мне наврал? Тебе хуже?       — Нет, — Рей быстро обернулся на Джона, взвешивая для себя все «за» и «против» в последний раз, а потом продолжил шепотом. — Том — жив. И он нашел меня. Долгая и не самая приятная история, но если бы он не приехал, меня бы уже не было.       Глава клана тяжело вздохнул и сделал вид, что его заинтересовало происходящее за окном.       — Я не спрашиваю разрешения или совета. Я просто говорю тебе, что на этот раз я не отпущу его.       — И ты просишь принять вас в клан?       — На этот вопрос у меня пока нет ответа.       Роберт посмотрел на брата. «Он постарел», — отметил для себя Раймонд, глядя на углубившиеся морщинки в уголках глаз.       — Твой Том странный. Он меня всегда удивлял. Но отец пустил его в клан, значит и сейчас никто не посмеет перечить.       — Хотелось бы в это верить, Роберт… Очень хотелось бы.       Раймонд пожал руку брату и вернулся к остальным. На маленьком столе уже были расставлены чашки и тарелки с пирогом. Джон наперебой рассказывал, как они сегодня готовили, и как он просыпал муку, а его даже не отругали. Маленькая семейная идиллия. Маленький семейный праздник. В узком, очень узком кругу. Смех, разговоры, чай, пирог. А за всем этим весельем нарастающая тревога.

***

      Том вошел в гостиничный номер. Ему не надо было даже оглядываться, чтобы знать — Этьена тут нет. Наверняка мечется по городу, злится и пытается обыграть отца в его же игре. Том на удивление был совершенно спокоен за безопасность сына — в аэропорту его не выпустят, так как он несовершеннолетний, а в городе он, скорее всего, не сможет во что-то серьезное вляпаться. Лайонель был безопасен до зубного скрежета. Спасибо клану Хартманнов.       Том почти бежал из клиник,и подгоняемый ненавистью к самому себе, очнулся он на одной из тропок того самого парка, где Рей стремительно ворвался в его жизнь. Постоял, приводя дыхание, а заодно и мысли в более менее нормальное состояние. Затем нашел такси и уехал в гостиницу. Вид Лайонеля не зависимо от желания навевал воспоминания. Хорошие и плохие. Он прожил здесь почти десять лет и так или иначе ему было что вспомнить.       Омега прошел в комнату, бросил портфель на стол и сам спиной с раскинутыми руками упал на широкую кровать. Перед глазами был совершенно белый потолок. Даже зацепиться не за что. В голове — ворох мыслей, думать которые не хотелось совершенно. Но стоило только закрыть глаза, как вспышки-воспоминания пронзали.

Вот Рей, еще неизвестный ему альфа, садится напротив в парке и предлагает прогуляться.

Вот они уже пара и часть большого клана. Тома представляют. Вокруг слишком много альф и омег, он не привык к такому количеству внимания к себе, жмется к своей паре.

Следующая вспышка — открытие компании Раймонда. Они вместе, плечом к плечу шли к этой цели и достигли заслуженных высот. Мечта альфы сбылась, а омега — настоящая поддержка и опора, всегда рядом.

Далее — Ив, пустые стены комнаты десять шагов на четыре, две кровати, стол, и шкаф. Жизнь, как у древних монахов, в отречении от всего мирского. И только книги и бумаги — его компания. Он судорожно ищет выход и не находит: ребенок родится с патологией. Здесь так не хватает Раймонда, его тепла, которое дарит одно его присутствие, но Том одинок. До воя в глотке одинок.

Черно-белая кухня их квартиры. У Тома разливающийся синяк на скуле, он хочет приложить лед, но в холодильнике нет даже его. У Рея рассечена бровь, он пытается заклеить ее пластырем, но кровь слишком быстро напитывает несчастный кусок марли, поэтому приклеить не получается. Омега пытается помочь, альфа — отталкивает. Они вместе и в то же время врозь.

Далее очередь Тома блистать. Клан Хартманнов помогает ему строить свою карьеру, независимо от альфы. И у него получается. Он всегда прекрасно рисовал, а теперь он — лучший дизайнер верхнего города. У него своя компания, куча сделок каждый день, работа над проектами. Они с Раймондом почти не видятся, и их все устраивает.

Вот в город приезжает заграничная делегация. Тому, как единственной омеге из управляющей верхушки предлагается встречать главного гостя. Он отказывается, но его и не спрашивают особо — ставят перед фактом. Незнакомый альфа сводит с ума, так сильно, словно Рей — не истинная пара. Тому страшно, до безумия страшно, потому что еще минута и он уже не властен над собой. Взгляд Раймонда прожигает насквозь, в нем ненависть, злость и отчаяние. Зрелище невероятной красоты: две альфы готовы порвать друг друга ради одной омеги, почти потерявшей сознание.

Вечерний город за окном — успокаивает. Раймонд последние дни словно светится. Том смотрит из окна своей спальни и обнимает себя за плечи. Его снова тошнит и ему это не нравится.

Снова Ив и снова пустота, хотя теперь с ним его друзья, которые пытаются помочь, но все бесполезно, Том не сможет родить здорового ребенка.

Рей появляется рано утром, а вместе с ним не проходящая истерика. Близость альфы успокаивает и в то же время, словно выворачивает внутренности наружу. По углам прячется Этьен. Он слишком мал, но угодил в самый эпицентр безумия.

Рей не понимает, что Том хочет донести до него, не понимает ни терминов, ни схем. Они ругаются. Страшно. Срывая голоса, орут друг на друга, не щадя ни себя ни окружающих. Чернота — пропасть из боли, страха, переживаний. Письмо на столе и пустота. Пустота в голове, в жизни, в сердце. Почти смерть. Он вовремя принял меры, ребенок здоров, только имело ли это смысл?

Сочувствующие взгляды, чемоданы, перелеты. Альфа, тот самый, с которым Рей чуть не устроил драку, смеется. Он упивается своей правотой. Он упивается выигрышем. А Том не понимает, как умудрился пасть так низко.

Альфа милостив и щедр — он предлагает работу. Блестящая лаборатория, новейшие технологии, широкий рынок. Дом и хорошая школа для Этьена. Новое имя и новая жизнь…

Том увлечен работой. Он наконец-то там, с чего начинал, будучи десятилетним мальчишкой, подглядывающим за отцом. Таблетки: подавители, блокаторы, стимуляторы, маскирующие генетический код. Генетика и фармакология. Лаборатории и телефонные звонки клиентам. Курирование и усовершенствование технологий.

Новый клиент — звонок, привычная гарнитура. Голос парализует. «Моя омега умерла два года назад… Мне хуже с каждым днем… У меня маленький ребенок. Я хочу его вырастить… Мне сказали вы — единственный кто может помочь.». ... «Да. Вы обратились по адресу.».

Тошнота не просто становится ежедневной — она не дает спать. Том бродит по квартире, погруженной в темноту, и лихорадочно соображает. Раймонд не вышел на связь в положенное время. Дела? Работа? Обстоятельства?

Самолеты, перелеты, аэропорты. Отсутствие сна и еды. Том почти валится с ног, уже не разбирая день или ночь. Этьен пичкает его таблетками и укладывает спать.

Ночь. Огни Лайонеля — такие знакомые, что щемит в груди. Омега чувствует, что время на исходе. Он слишком долго думал, взвешивал и решал. А еще он слишком поздно узнал об истинной причине смерти своего отца.

Бледное лицо. Все органы работают только за счет капсулы. Пульс вот-вот исчезнет. Ноги подкашиваются от осознания: «Не успел. Ничего не успел.». Так хочется прикоснуться, в последний раз взять ладонь в свои руки и поцеловать. Но между ними прозрачный пластик. Как и всю их жизнь.

      Том с рваным вдохом поднимается на кровати. Сердце колотится. Перед глазами все еще бледное безжизненное лицо Раймонда — смысла всей его неправильной жизни. Омега приводит себя в порядок. Он слишком долго предавался бреду воспоминаний. Но они очищали. Сейчас не было злости. Но не было и любви. Слишком много боли. Она перевешивает. И даже если Том готов вновь испытать судьбу, признать свои ошибки и повиниться в них, захочет ли Раймонд слушать? Захочет ли протянуть ему руку в третий раз, зная, что потом может последовать боль? Нет. Том слишком хорошо знает свою пару. У Рея никогда нет даже в мыслях двойного дна. Он всегда и все говорит в лоб. А сейчас ему нужен не Том, а Этьен. Он хочет искупить перед ним вину и дать шанс на будущее. Только вот нет у них этого будущего, ни у кого. Возможно было бы лучше, если бы все закончилось у этой самой капсулы. Возможно отец Луиз был прав. Возможно…       Том прошерстил планшет Этьена на предмет диалогов с Наилем, но ничего не нашел, даже взломав парочку паролей. Либо действительно был только телефонный звонок, либо сынок наконец-то научился шифроваться. Впрочем, какое это имеет значение. Ничего, что могло бы раскрыть их нелегальное присутствие и деятельность, Том не обнаружил.       Омега забрал документы из номера, чтобы Этьен в порыве злости не навредил самому себе и написал письмо, оставив на кофейном столике в гостиной. Если его сын не совсем дурак, в чем Том был на сто процентов уверен, то завтра все должно устаканиться. А через день-два можно уезжать.       Том принял душ, переоделся, заказал себе легкий перекус в номер. Время было почти семь вечера. Нужно было возвращаться.       Больница встретила характерными запахами и звуками. Омега невольно поежился и передернул плечами, желая мысленно как можно скорее убраться отсюда. Пройдя все коридоры, Том замер у панорамного окна в коридоре рядом с палатой. Где-то там, в перекрестье ночных дорог, блуждал его сын. Метался по незнакомому городу с мыслями, знаниями и чувствами, которые были ему не под силу. Том и рад бы был помочь, но откровенно не знал как. Оставалось только одно — надеяться, что все как-нибудь само уляжется. Что ребенок внемлет гласу разума и даст взрослым пару дней, чтобы расставить все точки. На этот раз окончательно.

***

      Раймонд сидел на краю своей кровати подогнув под себя ногу. Перед ним на белой простыни лежал планшет. Альфа сидел чуть ссутулившись, чтобы удобнее было читать. Стук в дверь палаты выдернул Раймонда из недр отчета.       — Ты один? — в дверном проеме показался омега.       — Да.       — Отлично.       Том вошел. Потянулся на ходу. Бросил сумку на диванчик около входа, что-то хрустнуло. Омега даже не повернулся на звук.       — Как дела? Нашел Этьена?       Омега замер в проходе. Его спина сначала напряглась, а потом плечи опустились вниз с выдохом.       — Нет. Но поверь мне, глупостей он уж не натворит, — Том привалился плечом к арке. — Он умный мальчик. Перебесится.       — Ты так в нем уверен. А я запутался даже в себе. Тебе не кажется, что надо как-то распутать всю ту дичь, что между нами?       Раймонд смотрел в спину омеги. Тот не двигался с места.       — А что между нами, Рей? — голос Тома был равнодушен, спокоен. — Я — омега, в генетическом коде которой огромная брешь. И по-хорошему мне бы сидеть где-нибудь на нижнем уровне и никогда не отсвечивать. Что я успешно и делал. До тебя. А твое место здесь — в клане, среди управляющих этим городом. Мы слишком разные, чтобы между нами что-то было.       — То есть по твоему выходит…       — Ничего не выходит, Рей, — довольно грубо перебил Том все еще не оборачиваясь. — Неужели не видишь? Все к чему мы прикасаемся — рушится. Ты когда-то сказал, что главное — это дети. Так вот давай не будем делать несчастными хотя бы их.       — Ты пожалел, что приехал сюда сейчас?       — Нет. Это было в моих интересах.       — Том, я не узнаю тебя. Кем ты стал? Что за Итан Мортон? Что за тайны? Почему вас с Этьеном могут убить за пребывание здесь?       Омега все-таки обернулся. Его лицо ничего не выражало. Раймонд никогда не видел его таким… Безучастным.       — Ты забыл, кто моей отец и где я вырос. Один факт моего существования уже тайна. А все остальное — следствие.       — Я все же хочу знать: угрожает ли вам опасность.       — Нет. Лично мне не угрожает ничего. Этьену — возможно, его горячая голова и альфий гонор. Но это, я полагаю, возрастное.       — И как с тобой разговаривать? — Раймонд в миг оказался рядом, лицом к лицу. — Если бы ты хоть раз попытался ответить нормально, а не говорить свое любимое: «Это связано с Ив», — возможно, сейчас все было бы иначе.       Том несколько секунд смотрел в глаза альфе. Злость, нетерпение, желание. Омега готов был поклясться, что Рей ударит его, а потом примется целовать. Этого нельзя было допустить, иначе они начнут очередной танец по кругу. Замкнутому и горящему.       — Я попытался. Как для дурачка чуть ли не доклад приготовил. Три ночи трясся, прежде чем сказать тебе, что у меня проблемы с генетикой, поэтому и у ребенка такие последствия. Я любил тебя больше жизни. Я предал нашего сына ради тебя. Даже Луиз до такого не додумался бы. А ты не понял. Даже не попытался.       Рей посерел. Он чувствовал как связь, натянувшаяся до предела тоненькая ниточка, лопнула. Оглушительная тишина.       — Я тебя понял, — сказал альфа совершенно пустым голосом.       В эту ночь они спали на разных половинах.