Рost scriptum

      Рей задерживался. Результаты обследований, которые Том получил утром, были более чем удовлетворительны. Раймонду Хартманну наконец-то удалось восстановить гормональный фон. Наверное, врачи ликовали, наверное, средний медперсонал выдохнул с облегчением, наверное, СМИ уже готовилось писать о необычайном чуде, наверное, дома Рея очень ждали. Наверное… И только трое знали какой ценой, какими методами и усилиями все сложилось так, а не иначе.       Этьен с утра приехал, чтобы помочь собрать вещи, привести все окружающее в нормальный вид и счастливо свалить из этого адского Лайонеля, но у его «родителей» оказались несколько иные планы. Раймонда гоняли по обследованиям, Тому для сведения легенды воедино присылали документы, он редактировал их, подгоняя реальность под действительность, и отправлял обратно. Но всему рано или поздно приходит конец.       Было почти три по полудни, когда омега отправил последний отчет от имени Итана Мортона. Тишина, пустота и безделье вдруг навалились разом, не оставляя больше шансов откладывать важное на «потом». Этого мифического «потом» попросту больше не стало. Том сидел на бортике кресла, широко расставив ноги и уперев локти в колени. В ладонях он крутил полупустой стаканчик с кофе. Его запах и вкус были очень далеки от идеала, но все же давали то безнадежно забытое ощущения присутствия. Ощущения принадлежности. Том поднял тяжелый взгляд на дверь, за которой послышались торопливые шаги, но шум тут же сменила тишина. Омега поднял стаканчик поближе к носу и втянул едва уловимый запах. Решение было принято.       Том даже не представлял, что ждет его после этой палаты. После этих двух недель добровольного заточения… Том положил ладонь на живот и прикрыл глаза. Последняя течка и последний гон — последняя возможность завести потомство. Прописная истина, о которой почему-то все забывают. Омега едва улыбнулся уголками губ, если эта истина сработает, то Том оставит этого ребенка себе, только себе. Рей жестоко лишил его возможности хотя бы видеть своего маленького Джона, его первые шаги, слова, улыбку. Теперь Том поступит так же. Больше они с Раймондом не обязаны друг другу ничем. Гормоны начнут неумолимо угасать, связь пары — слабеть, а больше их точно ничего не держит. Невозможно простить и понять все то, что было между ними. Пропасть с каждым шагом, словом, действием всегда становилась только больше, шире и глубже, а они заметили это так нескоро.       Раймонд вернулся на полтора часа позже обозначенного времени. В руках у него была толстенная папка с кучей бумаг, составляющих идеальную легенду и не имеющих никакого отношения к действительности.       — Наконец-то это закончилось, — с облегчением выдохнул он и упал на диван, широко раскинув руки на спинке. — Мы едем домой!       Последняя фраза резанула по сердцу раскаленным ножом. Том все понимал, ему нет места в жизни Рея, как и тому в его. Но все равно больно и несправедливо. Чтобы скрыть хоть сотую долю своих эмоций Том встал с кресла и шагнул к кухонному уголку. Стаканчик с кофе привычным жестом отправился сначала в раковину, потом в помойку. Омега облокотился руками на столешницу. Вдох. Выдох.       — Я подожду внизу, — процедил сквозь зубы Этьен и стремительно смылся.       Время утекало как песок сквозь пальцы. Двое были в палате, за окном уже вечерело. Один безбожно опаздывал на семейный ужин, другой почти опоздал на рейс.       Раймонд тоже принял решение. И тоже, как и Том, менять его не собирался. Только вот сказать об этом они друг другу не посчитали нужным. Они так и не поговорили толком. Невысказанное гноилось и медленно убивало. Кому-то нужно было взяться за скальпель и разрезать. Выпустить гной и очистить рану.       — Том…       Его оборвали. Жестом.       — Замолчи.       Омега повернулся лицом, оперевшись на столешницу бедрами.       — Том, при всем желании, мы не можем торчать тут вечно, — осторожно начал Рей и тут же осекся. Лицо омеги словно закаменело. — Том, я не знаю, о чем ты думаешь, но выслушай меня, — его снова прервали, снова жестом.       — Нет. Прежде, чем все закончится, ты должен знать.       Том отошел к окну. Молчание было вынужденным, нужно было затолкать слезы куда подальше. Всего за несколько дней рядом со своей парой он умудрился превратиться в типичного омегу, что бесило неимоверно. Злость на самого себя придала сил. К тому же то, что он собирался сказать — не имело лично к ним никакого отношения.       — Ты должен это знать. Только ты и больше никто, — Том повернулся боком, чтобы видеть Рея. — То, что произошло с тобой — не случайность. Я рад, что понял это раньше своих родителей.       Раймонд внимательно слушал и следил. Руки Тома дрожали, поэтому омега переплетал пальцы. Его голос был тихим и хриплым, на полтона громче и сразу станет заметна та истерика, что так отчаянно разыгрывается внутри. Альфа принял решение в ту самую первую ночь, когда увидел склоненное над собой уставшее любимое лицо. Он не отпустит Тома больше никогда и никуда, даже если придется останавливать и удерживать силой. Даже если его будут за это ненавидеть — больше ни шагу по отдельности, только вместе.       — Я узнал об этом, когда не стало того самого друга отца — Барри. Думаю, ты его помнишь, — Рей согласно кивнул. — Мои родители умерли с разницей в день.       Последнее предложение стоило слишком многих сил. Том враз ссутулил плечи и привалился к стеклу. Он никогда и никому не говорил этого вслух. Раймонд почти пропустил фразу мимо ушей, готовящийся рухнуть в обморок Том волновал его куда больше, но омега не упал и кажется даже не собирался. Альфа остановился на половине шага и замер. Связь вновь дрожала, извивалась как змея в тисках. Боль Тома была собственной болью.       — Связь истинной пары невозможно заменить ничем. Я это понял слишком поздно, а они теперь уже никогда этого не поймут. Два одержимых безумца угробили сотни жизней, и Луиз заставил меня продолжить их дело.       Том замолчал. Раймонд смотрел на свою омегу сзади и сбоку. В серых глазах того нашла приют тоска всего мира. Это было больно. Видеть Тома таким было больно физически. Тишина давила, словно все пространство держалось теперь на плечах обоих.       — Из-за меня все идет наперекосяк. Я — ошибка природы, выведенный в пробирке спецзаказ, нелегальный эксперимент. Я разрушил твою жизнь, жизнь твоей семьи и твоего клана, — Том выставил руку, не давая альфе подойти ближе, с силой уперевшись в его грудь. — Наши дети заслужили лучшей жизни, но получили то, что получили… Этьена мне не удалось спасти. Прости… Куда бы я не пришел, что бы я не делал, везде молчаливым призраком маячит тень Луиза, отравляя жизнь. Я не хочу быть такой же тенью для тебя и Джона. Пусть хотя бы малыш не проклинает меня по ночам…       Том смотрел на верхний Лайонель, глотая слезы и не позволяя себе вдохнуть глубже. Вдалеке тускло мерцала вывеска «Хратманн-с корпорейшен», словно символическое завершение всего.       — Прости, — прошептал он еще раз и сделал шаг в сторону, уходя от любого возможного касания.       Он любил Рея. И малыша Джона. И Этьена. Эта любовь была неправильная, искореженная заочно чужими руками, заостренная и отполированная ими самими. Она была неровным, некрасивым, но все же острым ножом, кромсающем на своем пути все, что попадется. Том почти физически чувствовал, как этот нож вонзается в него, как невидимая рука прокручивает лезвие вдоль оси, то чуть оттягивая рукоятку, то надавливая на нее. Даже мысль о возможном ребенке сейчас добавляла масла в огонь, а не тушила его как еще несколько часов назад. Даже если этот ребенок будет? Даже если он родится, то что его ждет? Еще одна искореженная жизнь, уже загубленная в момент зачатия. Еще один повод для Тома ненавидеть себя и Луиза.       Слова Тома были тихими, холодными и хлесткими. Том никогда никого не обвинял в своих неудачах. Никого кроме себя. И кому как не Раймонду было знать, что Том из кожи вон лез, лишь бы отголоски жизни в Ив не повлияли на его настоящую жизнь. В двадцать лет альфа действительно ничего не понимал, в тридцать понимал, но не хотел принимать страшную правду. Сейчас было просто страшно. Страшно потерять опять, снова упустить, хотя вот он — здесь, рядом, протяни руку, сделай шаг. Хотелось залечить каждую рану, когда-то нанесенную этому сердцу, хотелось окутать теплом и заботой, которых на долю Тома выпало так немного. Хотелось целовать до рассвета и обнимать жадно, властно, бесконечно…       Раймонд не ожидал такого откровения, хотя все то же самое он слышал годами раньше, просто смыслы были более завуалированы, слова — менее четкие, голос — более твердый. Связь не просто взбесилась, она рвалась на глазах. Рей физически ощущал, как нечто эфемерное, похожее на канат расползалось ниточка за ниточкой. Он терял Тома здесь и сейчас, с каждым шагом, словом, вдохом. Он смотрел не верящими глазами, как омега склонился за портфелем, как резко дернулся, чтобы выпрямиться и сыграть гордую осанку, как сделал шаг и все же привалился плечом к стене. Не обернулся, не посмотрел в глаза, не сказал в лицо.       Раймонд знал, что Том и Этьен собираются уезжать, теперь уже даже знал, куда и к кому. Знал, где они сумели найти приют и защиту. Так же альфа знал, что если отпустит омегу, то Том вновь исчезнет, растворится в мире, среди фальшивых генетических данных и теперь его уже будет точно не найти. А еще Рей был уверен, что последние дни, проведенные не просто вместе, а только друг с другом, только друг для друга, дни наполненные поцелуями, прикосновениями, откровенными стонами, изменили мнение омеги. Неужели тот не понял, что его любят? Всегда любили?       Альфа сделал два шага — какой же крошечной оказалась палата — и замер за спиной омеги. Он осторожно положил ладони на плечи Тома, а потом не встретив сопротивления, скользнул ниже, крепко обнимая свою пару, прижимая к своей груди.       — Я никуда тебя не отпущу.       Том в мгновение обмяк в его руках, несколько соленых капель упали на ребро ладони.       — Я никуда от тебя не уйду.