Делай, что должно. По курсу — звезды

      Когда пришла пора искать место для опасных экспериментов, думали недолго. На обитаемых землях никому и в голову бы не пришло проводить такое, на нетронутом континенте — тоже. Его берегли всеми силами, стараясь не вмешиваться в естественный ход вещей, лишь изучая незнакомые растения и животных. Хватило, за глаза хватило понимания, как безумно можно исказить природу неосторожным вмешательством. Земли Ворчуна тому примером, до сих пор там порой случалось такое, что только за голову хватайся.       Именно поэтому в качестве испытательной площадки выбрали Искаженные острова в Теплых водах.       Когда-то там жили нэх, извратившие саму суть стихий, горевшие Темным огнем и отравлявшие все вокруг Мертвой землей. И если северным Тающим островам их аматанские приспешники не смогли так сильно навредить, там уже много лет как спокойно селились люди, то этим островам пришлось гораздо хуже. Земля здесь пропиталась искажением настолько, что столетие за столетием выжигали, выкорчевывали заразу, пока не остались одни лишь голые, безжизненные камни, ни на что непригодные. К ним даже морские звери не приближались, не садились птицы. Вычищенное силами нэх и удэши место оставалось пустым. До тех пор, пока не потребовалось людям.       И его — этого места — было достаточно для размещения огромного комплекса, включающего тренировочные центры, лаборатории, центр управления, сборочные цеха — на острова доставлялись детали будущей ракеты-носителя, которые изготавливали, конечно же, на крупнейших заводах Ташертиса и Аматана. И уже здесь из разрозненных частей, от крохотных заклепок до огромных пластин обшивки, создавалась она: монументальная, внушающая сейчас трепет и гордость за достижения человеческого разума, замершая в объятиях стальных ажурных ферм.       Ракету и возвращаемый модуль, который в итоге от нее останется, было решено назвать «Мечтатель». С этим названием была связана забавная история, которая наверняка войдет в учебники потом, когда первый этап эксперимента успешно закончится. Разработчики в конструкторском бюро, которые занимались ракетой и модулем, раза четыре переругались насчет того, как проект назвать. А это не слишком хорошая примета: доказано всеми масштабными проектами человечества, от строительства трансконтинентальной железной дороги до последних моделей самолетов. В общем, переругались настолько, что проекту грозил срыв. И тогда самый младший член команды, буквально вот только что закончивший обучение в Счетном цеху и выполнявший по большей части референтские задачи, проще говоря «принеси-подай-сгинь-не мешай», предложил: «А давайте объявим конкурс в школах? Пусть дети решают, какое имя будет носить наш проект».       В общем, теперь на ракете красовалось гордое и немного детское «Мечтатель».       Мечтатель...       А ведь слово-то какое, верное. Анэу, узнав о выбранном названии, только улыбнулся светло: да, мечтатель. Тот, кто стремится вверх, к звездам, к мечте. Ныне — достижимой.       Он верил в это всем сердцем. Верил, что достигнет звезд, взглянет на них, верил с того момента, как впервые вышел ночью во двор, еще ребенком — и они мерцали сверху, громадные, переливающиеся на небесном бархате, будто невиданные драгоценности. И тогда у него впервые появилась мечта.       Мечта, которая вела ребенка, а потом и юношу. Сначала — в небо, на крыльях самолета. Потом — все выше и выше, туда, куда не могли добраться другие пилоты, не выдерживая перегрузок. Организм горца справлялся с ними — и потому из пилотов, отобранных для эксперимента, выделили именно его. Анэу Атаная. И он с честью выдержал все тренировки, доказав, что достоин. Что может. Что попробует — и сделает, что должен. Оправдает надежды всех этинов, нэх и удэши, что с нескрываемым напряжением ждали его полета. Наверное, не зря имя его рода корнями уходило к слову «спокойствие». Ожидая, пока будет построен его «Мечтатель», Анэу был спокоен. Ждал. Мечтал. Тренировался, улыбаясь, как бы тяжело ни было.              На стартовой площадке лишних не было. Газетчики, провожающие, даже его семья остались там, на Гостевом острове, а здесь, на острове, который все называли просто «Центр», были только те, кто отвечал за старт.       «Мечтатель» в чаше отсекателей пламени казался огромным пестиком цветка. Или семечкой? Семечкой, первой и пока единственной, которая скоро устремится вверх, преодолевая притяжение планеты. Маленький, похожий на алого жука «Фоад» принял в свое чрево инженеров предстартовой подготовки, врача и самого Анэу, бесшумно и неторопливо пополз по отполированным до зеркальной глади лепесткам отсекателя, остановившись у лифтовой кабины на одной из опор. Врач в последний раз проверил пульс, давление, кивнул:       — Вы готовы, этин Атанай. Теперь я буду ждать данных телеметрии в Центре, как только подключите скафандр к пульту.       — Будет сделано, — кивнул Анэу.       И, прежде чем сомкнулись створки лифта, позволил себе на секунду задержаться, бросив взгляд вверх, в безоблачно-голубое небо. Там наверняка кружили ветра взбудораженных удэши воздуха, там наверняка одергивали молодняк самые старшие, Янтор и Эллаэ. Следили, чтобы ничто не могло помешать старту, чтобы небо оставалось таким же: свободным и высоким.       Он был знаком с обоими — Эллаэ работала с летчиками-испытателями, вела курс аэродинамики и была беспощадна в своем стремлении довести каждого курсанта до совершенства. Анэу тогда считал, что ее имя не слишком подходит этой суровой и жесткой удэши: ну какая же она «Беспечная»? Правда, уже гораздо позже, после окончания обучения, Анэу познакомился со второй ее ипостасью. Очень неожиданной лично для него, хотя он хорошо знал историю. Второй раз они «познакомились», когда Анэу, поддавшись на уговоры друзей, в короткий отпуск отправился на один из мото-дистантов. И вот там-то он увидел ту самую Эллаэ, о которой читал в учебниках новой истории. Вот ей имя подходило.       Но все равно в серых глазах удэши пряталась глубоко затаенная, все еще не пережитая и не отпущенная боль потери. Такую же боль он видел в глазах других удэши, связавших себя узами любви с нэх: у Керса, который курировал разработку движителей для «Мечтателя», а потому часто появлялся на Искаженных островах, у Риада, который вел у него программу подготовки к условиям невесомости.       Анэу усилием воли отодвинул все лишние мысли: лифт остановился на площадке перед люком ракеты. Инженеры засуетились, проверяя последние датчики, наконец, убрали приборы и торжественно кивнули.       — Удачи, этин Атанай!       — Да не оставят вас Стихии!       — Они всегда со своими детьми, — улыбнулся он и шагнул в приветливо распахнутый люк.       На тренировках это отрабатывалось столько раз, что движения были доведены до автоматизма. Но он все равно проверял каждое, не доверяя себе. Знал: нет права на ошибку, нельзя расслабляться. И методично проговаривал про себя все инструкции, устраиваясь в кресле, подключая системы, щелкая, наконец, тумблером системы связи.       — «Мечтатель» — Центру.       — Центр принял. Связь — норма, даю разрешение на предстартовую, — прозвучал в шлемофоне голос руководителя проекта, этина Санаро.       — Вас понял, Центр, начинаю прогон систем.       Пульт, которым он мог бы управлять с закрытыми глазами, послушно расцвечивался огоньками, вспыхивавшими один за другим. Россыпь зеленых огоньков, ни одного красного. Все в порядке, и сердце невольно замирает: вот уже. Сейчас. Еще чуть-чуть.       — Центр — «Мечтателю». Системы в норме. Приготовиться к запуску. Начинаю отсчет. Десять. Девять. Восемь.       Ракета слегка завибрировала: включились стартовые двигатели, на пульте высвечивалась шкала разогрева.       — Семь. Шесть. Пять.       Вспыхнул последний зеленый огонек, обозначая готовность, вибрация стала сильнее: разогрев достиг полной мощности.       — Четыре. Три. Два. Один.       Снаружи, щелкнув захватами, поплыли в стороны фермы опор.       — Старт!       Где-то там, внизу, рвущийся из дюз огонь мгновение подержал ракету — и в следующее швырнул вверх, к замершему в ожидании небу. Небу, именно в этот миг ставшему до невозможности близким.       Потом репортеры спрашивали Анэу: в какой момент он понял, что все получилось? Когда увидел космос? Когда сообщил Центру, что достиг заданной точки? А он только с улыбкой качал головой: нет.       Когда разжались ладони Стихий, отпуская «Мечтателя».       Этот момент он, лишенный магических способностей, на удивление ощутил очень ясно. Вот еще мгновение назад хрупкую скорлупку, созданную руками людей, властно обнимали силы, пропитывающие каждый атом Элэйши, — и вдруг исчезли, словно в самом деле раскрылись бережные ладони, отпуская бабочку в полет. Вопреки опасениям, он не почувствовал паники, которую прогнозировали психологи в центре подготовки. Он ощутил... восторг? Надежду? Будто Стихии действительно не оставили его, свое дитя. А лишь коснулись на прощание, даря свое напутствие.       И пусть его полет, самый первый, был до безобразия короток — но что-то изменилось. Что-то стронулось в сознании всех детей Стихий, сколь бы они не были наделены силой. И все чаще по ночам задирали головы, вглядывались в небеса.       В небеса, в которых буквально через какой-то десяток лет прочно обосновалась орбитальная станция с нежным названием «Бутон». Станция, к которой каждые полгода стартовали трудолюбивые «Пчелы», пополняя познания людей в строении их солнечной системы, как соты медом.       

***

             — Итак, на сегодняшний день мы столкнулись с такой проблемой, — Керс обвел собравшихся в огромном конференц-зале людей пронзительным взглядом янтарных глаз и повернулся к экрану. — Мощности ракетных двигателей последнего поколения недостаточно, чтобы обеспечить существование даже самого слабого огненного удэши на орбите, во время перелета и на планете. Расход ракетного топлива слишком велик, прогнозируемые затраты превышают бюджет проекта в десятки раз. Мы сумели воссоздать условия для поддержания жизнеспособности воздушных, водных и земляных удэши на срок, достаточный для работы на Торе и Келле. Но отсутствие у этих планет горячего ядра делает невозможным поддержание жизни в таких как я, и работу огненных нэх.       — Я все еще предлагаю идею атмосферных разрядов, — подал голос этин из отдела погодников. — Да, это повлечет за собой большее напряжение удэши Воздуха и Воды, но...       Керс прикрыл глаза, молча предлагая высказаться и остальным. Пока это было всего лишь обсуждение, мозговой штурм, которые так любили этины. Собраться кружком и выдвигать даже самые бредовые идеи, которые нет-нет, да натолкнут на мысль... Нэх и удэши на таких собраниях обычно слушали, высказываясь уже после, когда требовалось обсудить жизнеспособность предложенной идеи — если ее не отметали раньше.       — Народ, народ, — вверх взвился молодой и полный задора голос, Керс опознал кого-то из отпрысков многочисленного семени Солнечных и чуть улыбнулся: горячий и ждать привычной очереди не желает. — А чего мы все зациклились-то на этом? А солнечная плазма — это уже не Огонь? Первоэлемент ведь! Имитировать условия...       — Понадобятся мощные амулетные установки...       — Ладно, это нужно тащить земляных...       — Кто мешает? Вон, лаборатория исследования Тора рядом.       — А защита?..       — А пусть Керс протестирует! Если его силу выдержит, то там и подавно!       Голоса притихли, и Керс невольно усмехнулся. Действительно, молнию попробуй сдержи. А он ведь не совсем молнией был, чем-то большим... Почти большим. Отмахнувшись от не вовремя нахлынувших воспоминаний, он обернулся, поправляя привычно закрывающий шею платок.       — Протестирую. Сделайте сначала. Еще предложения?       — Ядерный реа...       — Нет! — оратора заткнули в десять рук.       — Реакция распада ядра — это, конечно, энергия, но совсем не та, что требуется, да и Совет пока еще не снимал вето с этого направления исследований.       — И не снимет, — весомо поставил точку в разговоре Керс. — Пока не убедится, что Искажения в этом нет.       Выкристаллизовавшаяся идея прямо там же, в конференц-зале, начала обрастать мясом расчетов и пока еще только набросков чертежей. Керс смотрел на то, как обманчиво-хаотично снуют по залу люди, то выбегая, чтобы притащить кого-то из неторопливых земляных из соседней лаборатории, то, пыхтя, принести ящик с образцами амулетных камней, немедленно породивший спор о сочетаемости. Смотрел и почему-то вспоминал о давно уже ушедшем друге, который, наверное, сумел бы объединить этих людей, молодых и умудренных годами, нэх всех стихий и этинов, пропустить через себя, как через алмазную призму, их идеи, собрав в единый острый луч, в живой поток. Этот поток и сейчас журчал, струился, но... Чего-то не хватало. Или все дело было в его тоске, с которой потихоньку сжился, но не смирился — да и вряд ли когда-нибудь смирится?       Глядя на суету, Керс перебирал шнуровку рубахи — так и не смог переучиться, привыкнуть носить приличествующие статусу, на мелких пуговках — и невольно думал, что им бы понравилось. Тем нэх, которые защитили мир, отдали ему всех себя до капли. Понравилось, что родилось из их стремления. Единство этинов, нэх и удэши, в слитном порыве устремленное к одной цели.       — Керс, идите к нам, нужно ваше авторитетное мнение, — выдернул его из размышлений голос того самого Солнечного. Намар, кажется? Да, Намар*. И имя-то какое говорящее.       — Да, Намар, я весь внимание.       — Мы пришли к выводу, что ограничители для плазменного потока придется делать только из ункасского алмаза.       Моргнув, Керс абсолютно неприлично присвистнул. Во-первых, представив объемы сырья, какие потребуются, во-вторых, прикинув, как с ним намучаются, пока сделают все желаемое. Останки Ворчуна даже после его гибели были весьма своевольны и поддавались не всякой обработке.       — Расчеты набросали? Давайте сюда... Гм... — Керс принял исчерканные простым карандашом листки бумаги, уставился на нестройные ряды цифр, местами трижды перечеркнутых и выписанных заново.       Сам не заметил, как принялся грызть кисточки шнуровки, — завелась в последние лет пятьдесят такая мерзкая привычка, помогала вникать в цифры, — потом качнул головой, опомнившись.       — Совет нас за такие траты испепелит на месте, — заключил он. — И угольков не оставит.       — Но попробовать нужно! Ну хотя бы создать работоспособную модель в лаборатории, — Намар умоляюще сцепил ладони у груди и посмотрел на Керса так, как будто тот был живым Аватаром, способным переспорить Совет. — Ну, Керс, вы же можете! Там потребуется всего около полутора килограммов... гм... хотя это вес стабилизаторов потока в готовом виде...       — Я ж тебя лично пошлю это все по лесам выковыривать, — пригрозил Керс, но по появляющимся на обращенных к нему лицах улыбкам понял: все, видят, что сдался, вытрясет из Совета нужное, пусть даже с него потребуют ближайшие сто лет обычным кочегаром работать, печи на заводах накаляя.       И, несмотря ни на что, ему это нравилось. Нравилось даже то, что приходилось стучать кулаком по столу — после одного такого разговора с Советом им пришлось заменить деревянный стол на каменный, закаленный самой Акмал, — выбивая финансирование, разрешения, людей, материалы. Нет, все-таки власть развращает и заставляет костенеть даже самые гибкие умы. Может быть поэтому он терпеть не мог, когда перед ним начинали лебезить, а в своем коллективе старался поддерживать отношения, примером которых были когда-то «Ночные всадники». Они, вместе с Белым, многому его научили. Очеловечили так, как не смогли ни долгие годы жизни рядом с людьми, ни побратимство с Фаратом, ни даже удар того древнего нэх, изрядно поставивший голову на место. И теперь Керс только довольно усмехался, глядя, как ликуют его подопечные.       — Все, повеселились и будет! Чтобы завтра мне принесли черновые расчеты, с документацией по всем правилам! А как вернусь от Совета — чтоб были готовы.       Ему ответил дружный нестройный хор, сводящийся к «всегда готовы!»       

***

             Полтора года работы. Черновые расчеты, которые переделывали и пересчитывали еще раз десять, задействуя вычислительные мощности Центра, Фаратского и Эфарского Счетных цехов, перепроверяли так скрупулезно, как до этого — все расчеты по космической программе. Впрочем, и этот проект «Солнечный жар» относился к ней же и частично финансировался оттуда. Чистовые расчеты — и очередные проблемы: исходных материалов понадобится на сорок процентов больше. Керс выжимал из Совета все, что мог, но в итоге спасли проект Ниилиль и Янтор. Просто появились однажды в лаборатории, грохнули на стол гигантский кусок чего-то бурого и бесформенного. Под наросшей коркой породы оказался осколок алмазного сердца Ворчуна.       — Ну, мы мимо пролетали... — мило улыбнулась Ниилиль.       Керс, к тому времени уже готовый то ли убивать на месте, не разбираясь, то ли лечь и потухнуть, завопил в голос и сначала ее подхватил и закружил, а потом и Янтора обнял так, что тот только крякнул, потирая после бока. А уж сбежавшиеся на вопль начальства люди смотрели на наряженного в неизменные белые горские одежды удэши, как на саму Стихию, внезапно явившуюся в лабораторию и мило решившую все их проблемы.       — Знать не знаю, где вы летали, но это... Намар! Намар, где тебя ветра носят! — заорал Керс.       Надо ли говорить, что доделывали все так, что буквально искры летели, на подъеме и энтузиазме?       И естественно, что спасших проект удэши Керс всеми правдами и неправдами протащил на испытания, хотя они и считались секретными. Совет не торопился делиться радостью от того, что решение проблемы найдено — все еще сто раз могло пойти наперекосяк, а затраты на это в самом деле были почти непосильные. Добывать ункасские алмазы, как теперь именовались осколки сердца Ворчуна, было все еще смертельно опасно, а человеческие жизни ценились гораздо дороже любых камней.       В момент запуска в лаборатории, за толстым стеклом, сделанным совместными усилиями Акмал, Фарата и Керса, с напылением из того самого злосчастного алмаза — ни крошки просто так не растратили! — собрались почти все причастные. Кто знал и смог явиться.       Янтора с Ниилиль Керс пристроил в относительно тихом и свободном уголке, подальше от пультов управления, за которыми в полной готовности расселись его подчиненные.       — Вы постойте тут, хорошо? — попросил он и, когда Ниилиль закивала, убежал к стеклу. Именно ему, единственному способному совладать с пламенем такой мощности, предстояло страховать эксперимент. Конечно, были и другие предосторожности, но все же никакая электроника не могла лучше удэши уловить момент, в который что-то пойдет не так. Вот и видеть ему все своими глазами, вслушиваться чутко, пока последние настройки делают. Хотя Керс не был уверен в том, что сумеет остановить плазменный поток, если что-то случится. Один... Он решительно оборвал мысль, отдающую ядовитой тоской.       — Намар, что там с готовностью?       — Все, уже все. Готовы к запуску, Керс. Можно начинать отсчет до подачи импульса на пластину.       Там, за стеклом, был полный вакуум, имитация безвоздушного космического пространства. И если у них все получится, то в нем сейчас вспыхнет крошечное рукотворное солнце. Которое будет гореть, пока не иссякнет сила алмаза, а ее, порожденной Ворчуном, хватит на тысячи лет. Возможно, даже на десятки тысяч.       Керс смотрел на два металлических тора, наполненных внутри тщательнейшим образом отполированными пластинами алмаза, складывающимися в круг. Торы поддерживали опоры из того же сплава — Керс помнил, как на него смотрели земляные, получившие расчеты с нужными параметрами и задание «нужно еще вчера!». Пожалуй, если не приказ Совета — утопили бы в литейке. И он не особо бы сопротивлялся: заслужил.       А теперь совсем по-человечески задержал дыхание, слыша обратный отсчет, видя, как медленно стекается сила, чтобы первым делом ринуться по тонкой металлической пластине, испаряя ее. Испаряя — и рождая то, ради чего они все это затеяли. Поток чистой, лучащейся Огнем плазмы.       — Намар, данные!       — Мощность растет стабильно, выход на заданные параметры через двенадцать секунд. Десять. Девять. Восемь.... Керс, скачок мощности! Превышение на тридцать проце... Сорок шесть... Шестьдесят!..       Белый поток, закольцованный между торами, ослеплял даже через защитные очки. Потом Керс ощутил, как Огонь ринулся прочь из тесной клетки, в которую его хотели заключить люди. Он уже вскинул руки, готовый остановить стихию даже ценой собственной жизни, но... Плазменный поток разделился на три части, и Намар голосом, потерявшим всякую эмоциональную окраску от шока, зачитывал цифры, говорящие о быстрой стабилизации системы и выходе на расчетную мощность. А два сгустка плазмы, нестерпимо сияющие буквально в паре метров от стекла, медленно меняли форму, пока Керс не понял, что это. Кто это.       Два новых, едва рожденных Стихией удэши мягко парили в безвоздушном пространстве камеры.