Делай, что должно. По курсу — звезды

      Как бы ни хотелось Аэно и Кэльху поступить сразу в Счетный цех, оказалось, что уровень их знаний даже до выпускников школы не дотягивает. Это был удар по самолюбию и вызов им обоим. Конечно, они могли бы отправиться в школу, как Тайгар и Акай, учиться вместе со «сверстниками», но предпочли самостоятельно пройти программу ускоренными темпами, за год, не вылезая из библиотеки Эфар-танна. И это был самый натуральный кошмар, потому что многому, вплоть до языка, письменного или касавшегося не повседневных дел, пришлось учиться почти с нуля. Изменились правила, были открыты новые законы, о химии и физике оба в свою первую жизнь даже не задумывались, а тут...       В общем, стараниями нехо Айэнара и приглашенных им учителей, юные Хранители с настойчивостью буровых установок вгрызались в знания, просиживая за книгами и экранами «инфов» сутками. Благо удэши спокойно обходились без сна, подпитываясь напрямую от Стихии. Время от времени в их добровольное заточение врывался Янтор или его сыновья — Келиян и Алиян, вытаскивая друзей «проветрить мозги, пока извилины окончательно не свернулись в клубок». Утаскивали гулять по горам или в принудительном порядке забрасывали в Око, чтобы дали воли пламени, в очередной раз устроив огненную бурю в пещере... В общем, всеми силами старались не дать погибнуть столь юными среди книжных шкафов.       На этот раз Аэно решил не дожидаться вразумляющей затрещины Отца Ветров, порывисто отодвинулся от стола и хлопнул ладонями по коленям:       — Все, не могу больше! Свихнусь, если не передохну. Леа энно?       — А? — Кэльх поднял голову, поглядел абсолютно расфокусированным взглядом, и до Аэно дошло: последние полчаса, если не больше, тот просто дремал, подперев голову рукой.       — Ага, ясно все. Я сейчас позвоню мастерам, скажу, что у нас выходные, — Аэно потянулся за плоской коробочкой телефона, с которым освоился почти сразу, едва начали учиться.       Он прекрасно понимал важность связи на расстоянии еще с прошлой жизни. И отчаянно радовался, что теперь не нужно по каждому случаю хвататься за бумагу и писать письмо, которое поди еще передай, особенно в Эфаре, или вызывать Уруша, соизмеряя, сколько сил нужно вложить, чтобы тот не растаял раньше нужного.       Что он опомнился очень вовремя, Аэно понял, осознав, что сидит, глядя на телефон и размышляя о чем-то вообще к делу не относящемся. Зевнув, он все-таки набрал номер мастера-учителя Ранэу, договорился с ним о минимум недельных выходных.       — Я уж думал, вы не только меня, но и себя загнать решили, — с чувством сказал тот. — Отдыхайте! Отдыхать от учебы важно не меньше, чем трудиться!       — Сегодня я с вами наконец соглашусь, — рассмеялся Аэно, прежде чем попрощаться.       Отложив телефон, он откинулся на спинку стула, медленно, с наслаждением потянувшись, до хруста спины и тихого стона.       — Чем займемся? — сонно потерев глаза, спросил у него Кэльх, с нескрываемым удовольствием отодвигая стопку учебников, которая громоздилась устрашающей горой, грозящей погрести под собой, если неловко толкнуть локтем.       — Сперва отоспимся, слетаем на Око на пару дней. А потом... махнем к Тайгару? Помнится, мы ему обещали, да так ни разу и не собрались побывать в Керали. Нехорошо, я думаю. И что-то мне подсказывает, что очень нехорошо.       — Если ты так думаешь, значит, точно нужно, — интуиции Аэно Кэльх верил всегда, а потому даже спорить не стал. — Но сначала, рысенок, мы действительно хорошенько отоспимся! А то я в зеркало случайно заглянул — испугался.       — Ну, да: глаза ввалились, об скулы порезаться можно, один клюв острый остался, — Аэно оперся коленом о стул, наклоняясь и обнимая ладонями лицо, в самом деле несущее печать сильной усталости. Как это бывало, когда Кэльх перенапрягался, там, в той жизни. Или в их последние годы, когда возраст неумолимо брал свое. Тронул губами кончик острого носа, потерся своим, словно не был уверен в том, стоит ли сейчас целоваться, или Кэльху только подушка желанна, и поскорее.       В ответ его поцеловали-клюнули в щеку, устало зажмурившись.       — Спать. Хотя бы пару часов. А потом — в Око, — решил Кэльх, осторожно высвобождаясь и поднимаясь на ноги.       Огненным путем в комнату идти не рискнули. Да, там наверняка теплился огонь в камине, но в таком вымотанном состоянии можно было или промахнуться и попасть куда-нибудь еще, например, вывалиться в комнате нехина Аманиса, или просто споткнуться и рассадить колени о каменный пол. Один раз уже сумели, после чего в комнате как-то незаметно появился толстенный мягкий ковер. А они даже не знали, кого благодарить — нехо или нехина, настолько заучились.       Пока шли, Аэно по привычке думал, складывая картинку из вертевшихся на периферии сознания мыслей. Думал о том, как все изменилось для них с Кэльхом, когда явились в Эфар-танн, еще придавленные посещением Ткеша, еще переживающие — Кэльх это свое осознание, Аэно — за него. Янтор ведь их тогда сразу от Ока утащил в Ллато, причем, очень торопился — сказал, что с поезда, вышел за одну остановку до Ллато, куда сопровождал последнего пробужденного Звездного, юного воздушника Тайгара. И поспешил вернуться, чтобы проводить его от вокзала до Алмазного Сада. Так что, когда ехали обратно, не знали еще, как встретит их нехо. Вернее, Аэно был уверен, что, раз учебу оплатил — значит, подозревал, что вернутся. И все будет хорошо.       И так оно и было. Даже лучше: когда добрались до Иннуата, от станции на автобусе, заодно и полюбовавшись на изменившийся Эфар еще раз, из окон, нехо выехал встречать верхом, ведя в поводу двух лошадей. И на сбивчивые благодарности глянул наиграно-сурово: «Так, не называйте меня „нехо“, а то я прям стариком себя чувствую. Просто Нар, ну, или дядя Нар».       Так у них снова появилась семья. Или она ждала их здесь всегда? Новая, потому что годы взяли свое, но при этом странно знакомая, будто жили вместе с малых лет и просто вспоминали друг друга. Наследный нехин вон, узнав получше Хранителей, вживую, а не из дневников, перестал смущаться и иначе как братьями не называл. Чем в первое время вгонял в смущение Кэльха. Тот слишком привык к чуть прохладному отношению со стороны нехина Айто и к суровости нехо Аирэна. Но помнил ведь и детский, а потом и юношеский восторг нехина Аленто, радостный смех Нии — а потому сумел понять: его приняли.       Эфар заново принял своих Хранителей и, входя во все ту же комнату, что и много лет назад, Аэно с Кэльхом чувствовали: это — их дом. Где помнят и любят, куда можно вернуться, что бы ни случилось, куда бы ни занесло судьбою, из каких бы далей — времен и лет или же космических — они ни вернулись.       В повседневную жизнь Эфар-танна они влились незаметно и легко. Уже через неделю знали по именам всех слуг, многие из которых поколениями служили нехо Эфара. Та же повариха, этна Вамин, как оказалось, была многоправнучкой одного из помощников этны Лааны. Аэно даже припомнил, что этну Лаану в свое время на кухне сменила дочь того самого помощника, а потом — старший внук. Так что преемственность поколений была на лицо. А вот в стражу замка теперь выбирали не просто так. Это была почетная обязанность, и чтобы попасть сюда, надеть настоящую горскую броню и взять в руки самый что ни на есть древний меч — не реплику, не копию, а освященное веками оружие — нужно было пройти строгий отбор, доказать, что достоин. Служба длилась около полугода. Привилегий она не давала, ну, кроме уважения и воспоминаний на всю жизнь, просто это было почетно: на время стать хранителем Эфар-танна, причаститься настоящей древности, словно крепкой, настоявшейся медовухи.       К Хранителям отношение из-за этого было двоякое. С одной стороны, они были здесь и сейчас, вот, живые — ну, если опять не засиживались сутками над книгами. В этом случае слуги могли им и тарелку с пирожками подсунуть, и отчитать, как маленьких, когда застывали где-нибудь на полдороги к комнате, прислонившись к ближайшей стене и почти задремав так.       С другой стороны... С другой стороны, это были ожившие легенды, и первое время к ним не знали как и подойти. Потом, конечно, пообвыклись, особенно когда Аэно завел привычку в качестве отдыха менять род деятельности и вернулся к составлению своих «Сказок», а Кэльха подбил снова начать рисовать. Сложно считать легендой вихрастого парнишку, который с горящими глазами выспрашивает в деталях какую-нибудь детскую историю — или другого такого же юнца, который тащит куда-нибудь неудобный мольберт, по самые плечи перемазавшись в краске. Тем более они и не выпячивали эту свою легендарность. Обоих она слегка смущала, особенно после того, как в компании Аманиса, вытащившего Хранителей прогуляться, забрели на Галерею ветров.       При их приближении сперва тихо запел самый большой колокол, как гигантская бронзовая чаша, в которой заблудился ветер. Он гудел и гудел, и в его голос вливались голоса других колоколов, порождая мощную мелодию, отзывающуюся глубоко внутри безотчетной дрожью. Аманис прошелся вдоль ряда колоколов, трогая не пальцами — силой — края, меняя мелодию. Обернулся и подмигнул Аэно и Кэльху, приглашая их поучаствовать.       Те поначалу не решились: испугались. Потому что Аэно помнил, как колокола пели при его приближении раньше. Но раньше-то он был нэх! А теперь — удэши. Но сейчас колокола, вроде бы, отзывались только на силу Аманиса... Глубоко вдохнув, он шагнул вперед, самым краешком своего пламени коснулся древней бронзы, и та откликнулась. Откликнулась во всю мощь, когда-то заложенную в эти колокола руками удэши. Аэно чувствовал это так же явственно, как пробирающий до самого нутра звук.       Аэно обернулся к Кэльху. Говорить что-то было бесполезно — сейчас все звуки заглушал голос бронзы, как снежная лавина, накатывал таким же мощным валом. И Кэльх шагнул ко второму колоколу, улыбаясь, касаясь так же осторожно. На силу огненных колокола отвечали иной тональностью, более звонко и ярко. Аманис их словно немного приглушал, и ему они пели нежнее, баюкали ветер в глубине чаш.       В чистом горном воздухе звук разносился далеко. Наверное, слышно было даже в Иннуате, а уж во всем замке — так точно. Поэтому, когда, наигравшись, закрылись и колокола медленно стихли, Аэно сначала не понял, кто стоит у входа в галерею. Подумал, кто-то из замка, но никак не мог вспомнить, кто же из слуг такой рослый. И только помотав головой, выгоняя из нее последние отзвуки звона, осознал: это сама Акмал пришла послушать колокола. Это ее силу он услышал, касаясь узорчатых боков. Мощь Земли, влитая в бронзу, подарок от всей души на века. И, не сговариваясь, удэши и нехин низко поклонились, приветствуя Акмал.       — Огонечки, ветерочек, — ее рук хватило обнять всех троих разом.       Рядом с ней даже высоченный Кэльх казался птенцом, что уж говорить об Аэно и Аманисе, которые ростом не отличались. Но она не подавляла, наоборот, хотелось вжаться в теплую грудь, добирая материнского тепла, щедро изливающегося на весь мир вокруг. Мать Гор. Имена удэши всегда отражали суть во всей ее глубине.       Рядом с ней они были равны: юный нехин и не менее юные Звездные. Одинаково любимы, одинаково... дети.       После этой встречи Аэно с Кэльхом как-то проще стали взирать на мир, и только посмеялись, когда к мирно рисующему Кэльху подошли с просьбой купить картину.       — Ну можно подумать я что-то особенное делал, рысенок! — вздыхал Кэльх после, когда спрятались ото всех в Оке. — Просто же набросок!       — Ты потому и отказал?       Аэно знал, как Кэльх не любит отдавать незаконченное. Нет, сперва он доводил набросок до ума, потом рисовал настоящее полотно. И только после этого позволял кому-то, кроме Аэно, увидеть нарисованное.       — Ну да. Нарисую нормально — свяжусь с ними, я спросил, как. Если уж тогда понравится... — он произнес это с таким сомнением, что Аэно только фыркнул: его огненный птах рисовал чудесно, в этом он был уверен и тогда, и сейчас. Так что купят картину, обязательно купят. И на шее у семьи сидеть не придется.       Билеты в Керали покупали уже на свои деньги. Сами, полностью самостоятельно, еще немного теряясь, но уже понимая, зачем и для чего документы, почему не хватает, как раньше простого «нехин Аэно анн-Теалья анн-Эфар Аэнья», чтобы сразу знали, кто перед тобой.       На них еще и наворчали, продавая билеты. Древний горец, недовольно подергав себя за усы, долго выговаривал, что «негоже таким юным удэши без старших путешествовать», припоминая, как буйствовали по детскому малоразумию сыновья Янтора, «ветерки шебутнутые, всю крышу порастрепывали».       Аэно только усмехнулся: дети Янтора, несмотря на недетский по меркам людей возраст — одному было уже немного за сотню, второму — чуть-чуть до нее не хватало, все еще оставались детьми. Удэши долго взрослеют, потому беспокойство старого горца понятно: они ведь выглядят совсем еще детьми. Но, в отличие от обычных удэши, у них взрослый разум и сознание. А что позволяют себе иногда подурачиться с Келияном, Алияном и с сестричками Аманиса — это... это, наверное, просто желание добрать юности, которая сгорела в горниле войны.       Устроившись в купе — взяли снова первый класс, рассчитывая продолжить отсыпаться в пути — Кэльх сразу же увалился в постель, задвинув плотную штору на окне, чтобы не мешал свет фонарей в тоннеле. Аэно, привалившись рядом, мягко поглаживал его волосы, перебирая прядки, как перышки в хохолке Чи`ата. Но спать ему пока не хотелось.       В голове теснились мысли. Обо всем и сразу: о том, что нужно будет учить по возвращению; об Аманисе, которого всякий раз радовало рассказывать им что-нибудь новое, то и дело начиная очередную лекцию об экологии; о том, как нахмурился Янтор, узнав, как именно они с Кэльхом поименовали младшего нехина, действительно уродившегося Стражем.       Да, нехо, то есть, дядя Нар, не просто позвал их поглядеть на сына, как вернулись с праздника большой осенней ярмарки в Иннуате. Дал подержать — ох, как это было и горько от воспоминаний, и страшно — отвыкли от таких крох, и радостно! — и попросил наречь, будто выбранное Звездными имя что-то могло изменить в судьбе его отпрыска.       Они и назвали: Амхис, Солнечный жар. Потом-то Янтор поведал им историю об огненном удэши, которого однажды разбудил юный огненный нэх, тот самый, с крылатым дракко. И история та была печальной: Амхис упустил свое счастье, слишком долго не решался открыться, а потом, когда Айсамир Огненный хлыст ушел, прожив долгую бурную жизнь, и вовсе потерял смысл бытия, оставив по себе только костяные башенки-вешки, отмечающие пути в песках да места, где водные нэх могли поднять родники.       На эту поучительную историю оба огневика только пожали плечами, и Аэно высказал общую мысль:       — Имя — это не путь, а лишь выбор пути. То, что один упустил, кто-то может найти. Стражи Эфара, сколь мы успели узнать, всегда были счастливы в браке, это благословение Стихий.              Дорогу до Керали проспали с чистой совестью, понимая, что это единственная долгая передышка на ближайшее время. Еще бы: когда это еще получится бездельничать целых три дня кряду? Так что ели и спали, спали и ели, как заправские ташуки по зиме, дальше кладовки от своей спальни под снегом не ходившие. Обратно-то на поезде уже не получится, только своими силами, чтобы время сэкономить.       Вокзал в Керали понравился не меньше, чем подземный вокзал Эфара. Он был наследием тех времен, когда здесь все еще было не так много зелени, и вокруг простиралась не степь и не сады, а пустыня, хоть уже и не такая сухая и далеко не безжизненная. Мозаики на стенах, купол, похожий на шатер кочевника, статуи пустынников верхом на дракко — прочитав имена на табличках, надолго замерли, всматриваясь в изваянные из красноватого камня лица, узнавая Сатора и Шорса, рассматривая других, о которых только слышали легенды: Леаха Фэрана, того самого Айсамира Огненного хлыста. Вторых вряд ли ваяли по портретам: не было во времена, когда они жили, в пустыне мастеров-художников. Но Сатора и Шорса скульптор постарался сделать похожими.       — А я вдруг подумал, рысенок, — сказал Кэльх, когда двинулись от вокзала к жилым кварталам. — А ведь где-то и наши статуи стоят. Не как костровой столб в Иннуате, а...       Аэно фыркнул:       — В Фарате, наверное. Там такое любили-обожали. Как-нибудь съездим, посмотрим.       — Как Акая поедем навестить, — согласился Кэльх.       Он слабо представлял, как удэши Земли приспособился к нынешнему миру. Не потому, что характер у того был плох, или с людьми не сходился, нет. Наоборот, добродушный весельчак всем приходился по душе. Просто, представить его в школе, среди детей... Но за ним хотя бы сам Фарат присматривал. А вот за Тайгаром присмотреть из старших было некому. Разве что родителям его друга, Малрика, у которых он жил.       Аэно с Кэльхом подозревали, что поначалу юного удэши хотели пристроить где-нибудь еще, где побезопасней, и подобное жилье отвоевывалось с боем, главным оружием в котором было именно его привыкание. Аэно чувствовал еще и вину: оставили ребенка одного. Нет, несомненно, ему было лучше с друзьями, которые две недели осторожно учили юного Звездного не бояться мира, в котором он очутился. Но все же... Разве они не Хранители? Разве не должно было бы им взять на себя эту обязанность? Или все-таки это тоже осталось в прошлом? Сколько он к себе ни прислушивался — так и не смог понять толком, осталось ли что-то, или же Стихии назначили им другую роль. И потому просто вел себя, как всегда, стараясь беречь и защищать, пусть без той вечной полубезумной изломанной настороженности, которая въелась в самую суть.       Он вспомнил, как радовался, поняв, что после возвращения к жизни перестал быть вечно готовой к прыжку рысью, что больше не топорщится на хребте шерсть. Что снова вернулось почти забытое ощущение безмятежности и открытости всему миру. Это было так замечательно, и еще более — когда понял, что и Кэльх, его леа энно, тоже вернулся другим. Наверное, таким, каким был до принятия выбора Хранителя, до начала своего выгорания. Пусть он временами жуть какой серьезный и иногда кажется немного взрослее, чем полагается по возрасту, но это его огненный птах. И это так странно: знать, что сейчас, в новой жизни, они ровесники, а еще — бессмертные духи Стихий...       — Так. Кажется, мы заблудились? — Аэно краем глаза заметил приметную ажурную беседку, которую они миновали уже второй раз.       — Нет, это я просто мимо сада туда-сюда прошелся: ты погляди, какой красивый! — смущенно улыбнулся Кэльх, указав на свешивающиеся через декоративную изгородь ветви деревьев, усыпанные мелкими цветами. — Зарисую потом... А теперь нам, кажется, сюда.       Он указал на неширокий переулок, выведший их на соседнюю улицу, вдоль которой выстроились одинаковые невысокие четырехэтажные домики. Улица ощутимо изгибалась, наверняка где-то дальше замыкаясь в кольцо. Вообще, застройка здесь была типично пустынная, наследие тех времен, когда дома кольцом стен закрывали от зноя колодец. Теперь же между таких колец раскинулись сады, таились детские и спортивные площадки, крохотные магазинчики и школы. Получались огромные уютные дворы, где находилось свое место всем, от малышни до стариков.       Промышленная зона располагалась в стороне от города, примыкая к нему самым краешком, последним кольцом — административным. Собственно, они с Кэльхом прошли почти весь город насквозь, от вокзала до то ли предпоследнего, то ли третьего от края кольца. Здесь обычно селились обремененные семьями рабочие. Холостые и незамужние занимали комнатки-квартиры в заводских общежитиях, об этом они читали, поглощая всю доступную информацию по изменившемуся миру. Что забавно — именно пустынный народ и эфараан сохранили большую часть своего традиционного уклада. Хотя народности и смешались, в пустыню еще в их времена приехало множество водников-воздушников из Аматана, многие там и остались, обзавелись семьями.       Аэно вздохнул: не хотелось бередить раны, но все же спросил:       — Кэльх, как думаешь, род Шайхаддов... Имеет ли смысл искать? За год никто не объявился...       — А знают ли они, не боятся ли позвать сами? Вспомни, как Ния в песках растворилась: как воды плеснули, раз — и нет ее. Давай попробуем, рысенок. Мы теперь лучше понимаем, что к чему, вдруг и получится, — Кэльх обнял его за плечи, заставляя прижаться к себе, идти в ногу. Еще и огненным крылом прикрыл, согревая спину, защищая от всего, даже от возможного разочарования.       — Попробуем, — Аэно благодарно улыбнулся ему, чувствуя эту защиту и поддержку, такую нужную в любой момент времени. — Спасибо, альма амэ.       Нужный дом они отыскали, больше полагаясь на ясно ощутимую силу Звездного, которая вела их, как маяк. Поднялись на третий этаж, любопытно рассматривая разрисованные красками стены. Нет, что ни говори, а пустынники везде оставались собой: на стенах переплетались яркие узоры, словно на праздничном дахате, на окнах лестничного колодца теснились вазоны с цветами. Тяга к зелени у пустынного народа была неистребима.       У нужной двери остановились, буквально на мгновение, собираясь с мыслями. Кэльх и крылья убрал, чтобы не смущать ими, и даже опять растрепавшийся хохолок пригладил, пока Аэно осторожно тянул за висящий около двери витой шнур с богатой кистью.       Где-то там звякнул колокольчик, судя по звуку — глиняный. Еще одно наследие древности. Нет, были и самые обычные — для этого времени — электрические звонки, были. Но непременно рядом висели такие вот шнуры. Просто люди не хотели забывать. И это было хорошо. Пусть не войлочный шатер, а благоустроенная квартира, но что-то все равно оставалось от прошлого.       Дверь распахнулась не сразу, Аэно пришлось потянуть за шнурок еще пару раз. И почему — стало понятно, когда открыли. Стоящий на пороге Тайгар от книжки оторвался с видимым трудом, заставив Аэно ахнуть. Было от чего: вид у юного удэши был откровенно замученный, даже смуглая кожа не могла скрыть темные круги и припухшие от усталости веки.       — Так, — первым сказал Кэльх, протягивая руку и по-простому забирая у Тайгара книгу, с чувством ее захлопнув. — Ты сегодня ел?       — В школе, — подумав, откликнулся тот. И только потом до него дошло: — А... Вы...       — Похоже, мы приехали очень вовремя — тебя пора спасать, — Аэно серьезно покачал головой. — Тайгар, ты хоть иногда из-за книг выбираешься? Весна на дворе, сады цветут — ты их видел?       — Весны еще будут, — немного придя в себя, покачал головой юный удэши. — А времени мало. А я должен успеть. Проходите и простите: я не ждал гостей.       — Тайгар, все успеть — это не значит загнать себя, как дракко на конном дистанте! — Аэно переглянулся с Кэльхом: да уж, посмотрели на себя со стороны — то-то Янтор так сердился.       — Но я должен, — просто возразил тот.       Как будто опять стоял, загораживая собой людей — и ни шагу назад, ни малейшего послабления. Даже сейчас собранный, серьезный, когда, проведя их на чистенькую кухню, наливал душистого настоя и доставал из шкафа блюдо с печеньем. И на книжку, которую Кэльх на угол стола положил, так и косился.       — Должен что? — Кэльх убрал книгу себе на колени, подальше от него. — Сгореть за пару лет? Вернуться в Стихии, надорвавшись от непосильной нагрузки и не выполнив Их волю? А так и будет, ты уже едва-едва дышишь. В зеркало смотрелся? Но ладно, мы для тебя не указ. Янтора позвать?       — Нэ надо! — аж сбившись на пустынный говор, замотал головой Тайгар. — Отэц жэ расстроится!       — Тогда ты сейчас ешь это печенье, пьешь настой и идешь спать, — Кэльх придвинул к нему свою нетронутую чашку. — Сколько проспится, не меньше. А после мы поговорим.       — Но я...       — Потом. Если хочешь, мы рядом посидим, ну, или погулять пойдем, только пообещай себя не насиловать и действительно спать, а не книжкой лоб подпирать, — Аэно мягко потрепал его по забранным в хвост волосам. Видимо, заплетать самостоятельно косу Тайгар так и не научился.       Насколько Аэно помнил пустынные обычаи, мужчинам косы плели или матери, или друзья — до свадьбы. После нее уже жены. Не то, чтобы такая уж необходимость, можно было и с такими длинными волосами самостоятельно управиться, просто традиция. И чего друзья Тайгара еще не научились? Или просто не успевали поймать этот ветерок, который вот даже сейчас порывисто вскинулся, поглядел — и голову опустил, пробормотав, что не надо, сам уснет, а вы настой-то пейте. И, запихав в себя несколько печений, ушел, судя по всему — таки спать.       — Рысенок, мы такими же идиотами были? — тихо спросил Кэльх, когда в глубине квартиры хлопнула дверь и все стихло.       — Ну... ты сказал — это называется по-другому, а как именно — не сказал, — усмехнулся тот. — Были, говоришь? Да мы и сейчас такие же. Или нет? Вернемся и перестанем с головой в науку нырять?       — Были, — усмехнулся тот. — Потому что за ум взялись, кажется... А не возьмемся — мастер Ранэу нас по задницам отходит и будет опять прав: сидеть за книгами мы не сможем! Так что пойдем гулять, сады сейчас действительно цветут изумительно. А потом и с этим хайсой* поговорим, и с теми, кто за ним присматривает.       Правда, для начала они споро прибрались на кухне, убрав печенье и перемыв испачканные чашки. И только собрались уходить, как дверь распахнулась, пропуская сразу четверых.       — Ага! — радостно воскликнул Малрик, завидев замерших Хранителей.       — Ага, — согласились те, кивая так серьезно, как только были способны.       — Так, не шуметь, — дополнил Аэно. — Разбудите Тайгара — я буду очень зол!       — А он наконец лег поспать днем? Хвала Стихиям! — громким шепотом возвестил Укаш.       Девушки же поступили проще: взяли и вытолкали всех вон, тихонько прикрыв дверь, чтобы точно-точно не потревожить. И выгнали из дома на прячущуюся в зарослях кустов лавочку, рассевшись с самым многозначительным видом. Причем не абы как, а усадив Аэно с Кэльхом в центр, чтобы точно не сбежали.       — Вы-то нам и нужны, — Малрик потер руки.       — Только сначала скажите: вас как сопровождение для молодежи рассматривать можно? — уточнила Тамира.       Кажется, они переобщались с героем прошлого, потому что Хранители не вызывали ни у одного никакой особой оторопи. Даже наоборот: с ними обходились, как с ровесниками, будто так и надо.       — Э-э-э... нас? — переглянулись те. — Да как вам сказать. Мы же выглядим младше! А что такое?       — Не, вы все-таки постарше, чем ветерок наш, выглядите! — наперебой загомонили все четверо.       — Тайгара мы хотели на праздник вытащить, чтоб развеялся.       — Единственный раз такая удача выпала — День историй у нас, под Айняром, на озере проводиться будет! Это соседний город, тут совсем недалеко!       — Он каждый год, но в разных местах проводится, вот мы и хотели... А нам говорят — такого юного удэши одного, без взрослых, нельзя!       Аэно тихонько подтолкнул Кэльха плечом: «расспроси, мне надо подумать», а сам сосредоточился на проскользнувшей мысли, краем уха прислушиваясь к тому, какие вопросы задавал любимый, и что отвечали ребята.       А думал он о том, что Отец Ветров пару раз демонстрировал на практике: удэши было нетрудно изменить свое телесное воплощение. Они оба помнили, как выглядели при жизни. Можно слегка «добавить» себе возраста, чтобы не казаться детьми. На один день. Все-таки им обоим нравилось чувствовать себя такими — юными и — чего таить! — слегка балбесами.       — Хорошо, хорошо, мы попробуем! — раздалось над ухом подтверждением его мыслей. — И кого еще удэши назвали — вы же всю душу вытрясете!       Ответом Кэльху был дружный хохот.              Договорившись, что встретятся вечером, что друзья вытащат Тайгара погулять обязательно и проследят, чтоб поел как следует, попрощались. Обременять своим присутствием кого-то из их родителей и напрашиваться на постой не хотелось. Нет, оба были уверены, что пустили бы, но все-таки — нет. В Керали были гостиные дома, как и раньше в пустыне, но теперь это в самом деле были дома, а не подземные убежища от зноя. Там можно было искупаться, поесть в ресторане, поспать, словом, все как и раньше. И они отправились искать нужный адрес.       Уже в гостинице, когда собирались сходить на ужин, Аэно решил потренироваться. Ну и застыл после душа перед огромным зеркалом в ванной. Он помнил свои многочисленные портреты, и кисти Кэльха, и чужие. И даже удивился, насколько легко получилось принять облик, привычный по той жизни. Он всегда выглядел довольно молодо, даже в шестьдесят не казался старше сорока. Потом-то и волосы сединой выбелило, и морщин поприбавилось. Смотрел на себя в зеркало и видел того Аэнью, со шрамом на щеке, с вечно настороженными глазами. Правда, долго продержать такое выражение не вышло, все-таки он сильно изменился внутренне. Но и того хватило, чтоб Кэльх по-птичьи вскрикнул, когда Аэно вышел из ванной:       — Рысенок!.. — и бросился навстречу, не зная, куда деть руки, то ли обнять, то ли провести по припорошенным сединой кудрям, то ли коснуться опять украсившего щеку шрама.       — Ну, что ты, — Аэно сам его обнял, крепко, бережно, словно успокаивая бьющуюся птицу. — Все хорошо. Ты и сам так можешь. Просто ребята сказали, что нужно взрослое сопровождение, я и подумал... Кэлэх амэ, ты что... ты плачешь? Стихии милосердные! Любимый!       — Я... Аэно... — тот и сам, кажется, испугался, проведя ладонью по щеке. — Я не думал, что это будет... так!       Как будто ожили на мгновение все прежние страхи. Да — пригашенные Стихиями, да, забытые уже, стертые новой жизнью... И внезапно обрушившиеся на голову. Потому что когда увидел — как в прошлое отшвырнуло, в тот день, когда последний раз ехали бок о бок и еще не знали, что все. Что жить осталось несколько часов. И Аэно понял, усадил на кровать, ласково сцеловывая со щек горько-соленую влагу.       — Прости, прости меня. То все уже прошло, но все равно — прости... Я знаю, как тебе было в те минуты... без меня. Я тогда еще чувствовал... Ждал тебя, чтобы успеть поймать, чтоб тебе больше никогда не было так... Прости, намарэ.       Кэльх только обнимал крепче, то ли пряча, то ли прячась — и не поймешь, так слились оба, опять горя, едва-едва. Ровно чтобы смешалось и пламя, даря ощущение: не одни. Больше никогда. Стихии не позволят.       Потом, конечно, встали, и Кэльх пошел делать то же самое — но у него получилось стать только таким, каким когда-то приехал в Эфар. Взрослым, но еще не потрепанным, с теплом в глазах, которое Аэно тоже помнил. Помнил, потому что сейчас осознавал: именно это тепло, так отличающееся от вечного холодка взглядов родни, заметил, когда увидел тем утром. И в тот момент все и было решено, просто не понимал еще.       И они снова выглядели ровесниками. Почти ровесниками — все-таки в рыжеватых, выгоревших на солнце волосах Кэльха седины не было, но Аэно не стал менять свой облик. Он запомнился людям таким, и было немного даже интересно, узнают ли не безусым юнцом, а вот так? Вспомнят ли? Все же и в учебниках истории его портреты печатали примерно такого возраста. А загладить вину, остро царапавшую сердце, он собирался ночью.