Делай, что должно. По курсу — звезды

      Сады все так же цвели, сейчас, в полуденный зной, благоухая особенно ярко. Воздух был наполнен густым ароматом цветов, мешающимся с запахами еды и чего-то еще. Идти в таком воздухе было все равно что плыть в подкрашенной воде, казалось зримым, как он расступается, раздается, нехотя пропуская и снова смыкаясь за спинами.       Аэно с Кэльхом не было жарко только потому, что внутри обоих горел огонь, куда более горячий, чем этот полдень. Но уны они все равно скинули и несли в прихваченных сумках, понимая, что к ночи и похолодать может. Уезжая, оделись в те одежды, в которых привыкли ходить дома, в Эфаре, а не в новомодные, в которых бегала вся молодь. И потому, наверное, на них оборачивались немногочисленные прохожие, удивляясь: откуда здесь — и такие колоритные горцы? Или же... Или все-таки узнавали?       Можно было остановиться, прислушаться. Но не хотелось опаздывать на встречу с ребятами и Тайгаром. В компании погуляют, да подольше, чтоб бедолажный ветерок отдышался как следует, голову проветрил. Он ведь себя не просто так загнал — он еще и от Стихии за прочными каменными стенами укрылся, что там те десять шагов, что до школы — в следующем же дворе стоящей! — проходил? Не успевал ни ветра напиться, ни силы пополнить.       Не врал Аэно, когда сказал, что так и загнать себя можно. Они-то хоть человеческим теплом добирали, когда совсем плохо было, а ему... А его выгнать бы посередь пустыни — и чтобы вихрем взвился! Правда, далеко до пустыни теперь ехать, вокруг Керали уже и леса раскинуться успели; но ничего, свозят потом, как на этот День историй сходят.       Знать бы еще, что за праздник — много их в последнее время развелось, все сходу и не запомнишь. Аэно вздохнул: хорошо, Эфарские праздники оставались столь же неизменны, как традиция выходить молодому нехину в круг, примеряя роль Экора.       Их узнали, вот кто-кто, а Малрик сотоварищи точно узнали, когда подошли к лавочке — вытаращились, рты разинув.       — Как с портрета сбежали! — наконец отмер Укаш, протерев глаза для надежности. — Ух ты!       — Вам же взрослые нужны были? — хохотнул Аэно.       У него и голос поменялся, вместо звонкого юношеского звучал глуховато, но раскатисто, словно не человек — рысь слова выговаривала.       — А с такими и не спросят, — кивнул и Кэльх, улыбаясь своей мягкой улыбкой, которая сразу освещала и его, и весь мир вокруг — такая любимая Аэно улыбка, что щемило сердце.       — Да уж, точно не спросят, — пробормотал Малрик, помотав головой. — Тайгар, а ты тоже так умеешь?!       Тот помотал головой:       — Нет. Я не успел прожить дольше, чем мне есть сейчас, а стать таким, каким был мой отец... — опустил голову, с трудом выговаривая слова севшим голосом: — Я нэ помню эго. Ни эго, ни маму, ни сэстру. Знаю, что были, но даже имэна стэрлись. Никого нэ помню, только то, что жил в Кэрали.       — Стихии...       Кто это пробормотал, было решительно непонятно, но Тамира с Малой обняли его одновременно, с двух сторон.       — Все хорошо, ну... Все...       Аэно переглянулся с Кэльхом и решительно отстранил девушек, беря Тайгара за руку и отводя в сторону.       — Посмотри на меня, сын славного рода. Посмотри и не смей опускать голову, тебе не нужно стыдиться своей потери — ты отдал память, силу, жизнь за весь оазис Керали, — он говорил серьезно, жестко даже, но мозолистые от меча пальцы мягко вытирали мокрые щеки, и контраст заставлял юного удэши прислушиваться, замерев. — Все они стали тебе родными в тот миг. Все стали твоей семьей, и не важно, что не помнишь лиц — они помнили тебя. Смерть многое меняет. Она лишила тебя корней, но Стихии подарили новую жизнь, а здесь ты уже сам выбрал себе тех, кто стал твоими корнями. Скажешь, не так? Я же вижу — ты привязался к ним, к этим четверым, пророс в них душой за этот год, нет, раньше — за те дни, что тебя согревали и помогали войти в мир без страха. Так, ответь мне, брат?       — Т-так, — голос Тайгара еще чуть дрогнул, и он повторил, уже более твердо: — Так, брат, — и, помедлив: — Спасибо.              Гуляли они долго, до гудящих ног набродились по садам, наговорились обо всем, что только было интересно. До полуночи гуляли, отзвонившись родителям и предупредив, что с ними взрослые, домой вернутся в целости и сохранности. Зато радостно было видеть, как быстро оживает под прохладным вечерним ветром Тайгар, как пропадают с его лица тени, наливается красками побледневшее лицо, ярче вспыхивают глаза. Аэно смотрел еще и на то, как незаметно меняются те, кто идет рядом с юным удэши. Вот только что Тамира с Малой с ним под ручки шли, а уже Малрик за плечи обнимает, Укаш по плечу хлопает, смеясь над какой-то шуткой. И заражает смехом остальных. Словно старшие братья и сестры заботливо выгуливают вконец заучившегося младшенького.       От прогулки проснулся волчий аппетит, и Хранители, не слушая возражений, потянули всю компанию к небольшому трактиру, работавшему даже в этот поздний час. Ничего особенно серьезного не заказывали, так, силы восполнить и не ложиться спать с урчащими от голода животами. И, как обещались, проводили по домам, сперва девушек, потом Укаша: «не спорь, у нас сердце не на месте будет, если не проводим». А потом и Малрика с Тайгаром, уже сонно позевывающих в кулаки. Самим же никак не хотелось спать, потому вернулись в ближайший к гостинице сад, послушать тихонько поющие струи маленького фонтанчика и нацеловаться всласть в беседке, спрятавшейся от взглядов припозднившихся прохожих в густых кустах. Как малолетки, видят Стихии! Но сейчас в их поцелуях была горьковатая тягучая нежность, словно густой горный мед. Словно отдавали дань памяти прошлым себе.       На утро хотелось скинуть возраст с плеч, забыть и снова вернуть настоящее. Но — сдержались, понимая, что и для дела нужно, и вообще, не стоит так потакать своим желаниям. Вот как в Эфар-танн вернутся, так опять станут подростками. А пока в вагон поезда набилась шебутная молодь под присмотром двоих старших.       — Тут всего три часа ехать, — пояснил Малрик. — На скоростном, вроде «Шайхадд-экспресса», вообще бы за полчаса добрались, но по дополнительным линиям такие не пускают, там и рельсы особые нужны, и вообще, мороки много.       Здесь и вагонов первого-второго класса не было, только общие, с многочисленными рядами сидений. Да и странно было бы, вздумай какой нелюдим-удэши или нэх отправиться на праздник, где много народу будет. Что ему там делать-то? Так что ехали, общались, кто-то гитару по кругу пустил, Аэно во все глаза рассматривал ее — инструмент, выросший из струнного чива пустынников или айолы аматанских мэйтов, не важно было происхождение. Его никто не учил владеть таким. Хотя он и умел играть на горской флейте, но как-то так вышло, что после принятия силы ни разу больше не взял ее в руки.       — Научить? — Малрик подсел к нему, сходу сунул инструмент. — Гляди, вот так правую, левую на гриф. Зажимаешь струны на ладах. Вот так пальцами перебирай. Попробуй.       Струны забавно тренькнули, гитара так и норовила вывернуться из рук Аэно. Кэльх, глядя на это, тихо посмеивался, вскинув руки, когда обернулись к нему:       — Даже не просите! Плясать и рисовать — сколько угодно, но петь и играть я не умею. Стихии не настолько щедры, чтобы все — одному.       — Я спою, если кто-то сыграет, — Аэно со смущенным смешком попытался отдать гитару, но на него насели, говоря, что учиться никогда не поздно, и что «это же просто, пробуйте!»       А отступать он не привык, так что пробовал, слушая советы молодежи, и так, и сяк, пока вдруг не получилось что-то почти осмысленное. Словно щелкнуло — и пальцы сами встали и двинулись, как надо. Вокруг загомонили, мол, вот видите, мы же говорили! Аэно смотрел на Кэльха круглыми и восторженными глазами, напомнив тот день, когда впервые вышло зажечь свечу — не спалить дотла, не расплавить, а поселить на фитилек трепещущую бабочку огонька. А тот смотрел в ответ не менее удивленно. Может, Аэно и не заметил, со стороны-то всегда виднее... Но вот Кэльх — Кэльх разглядел. Разглядел, как пригревшийся в чужом тепле рысь на мгновение будто полыхнул, впитывая все, что так щедро дарили окружающие, вбирая в себя — и отдариваясь этим детским восторгом.       И, когда поезд дошел до станции Айняр, гитару Аэно подарили. Просто так, от души. Чтоб мог учиться и дальше, а то знаем мы вас, взрослых, инструмент купить забудете и все. «Взрослые» Хранители переглянулись — и не смогли ничего возразить. Ну действительно же, забудут и все, какой тут везде поспеть! Так что на платформе Аэно повесил чехол за спину, неуверенно повел плечами, приноравливаясь, и вместе со всеми зашагал туда, куда постепенно двигались почти все приехавшие — а их из вагонов высыпало немало. Туда, где так предвкушающе-радостно разгоралось зарево людских жизней.       Идти пришлось через настоящий перелесок, прозрачный, но все-таки давний, не в последние годы выросший. И это было странно, ведь им казалось, что совсем недавно здесь лишь ветер шелестел песком. А сейчас вышагнули из-за деревьев — и раскинулась, отражая небо, гладь неглубокого, но разлившегося широко-широко озера. На его берегу и собирались праздновать, на склоне пологого холма, где уже пристроились и палаточки с едой, и шатры-навесы, чтобы передохнуть, и сцена. Простая, собранная из стальных рам и каких-то многослойных пластиковых листов сцена, на которой уже кто-то стоял, обращаясь к собравшейся перед ней толпе. А на самой вершине холма заканчивали расчищать и утрамбовывать площадку, и рядом вырастала груда дров, которые еще предстояло сложить в кострище, чтобы потом...       Кэльх сжал руку Аэно, глядя туда.       — Как думаешь... Можно нам теперь в круг?       — Я... не знаю, — растерянно ответил тот, но смотрел так же жадно. За год в Эфаре ни разу не выходили. Боялись полыхнуть, все еще боялись. Но тянуло, тянуло же!       — Если зовет — значит, можно, — определившись с собственными ощущениями, Аэно решительно тряхнул головой, отбрасывая косу за спину.       — Вечером, — пообещал Кэльх и потянул за собой, в толпу, где уже почти пропали их спутники.       И, хоть смотрели во все глаза, все равно упустили из виду. Вернее, отвлеклись буквально на секунду, когда полыхнули рядом аж два звездных пламени. Поняв, что Тайгара уже не отыскать в толпе, да и не надо — за ним присмотрят и одного не оставят, пусть веселится ветерок, ему полезно, пошли на те два маяка, что были ближе.       Идти пришлось к подножью холма, противоположному от железной дороги. Там, как выяснилось, устроили импровизированную стоянку для машин и роллеров. Кто-то нарисовал прямо на земле разметку, но в такой суете попробуй за всем уследи, так что роллеры стояли кто где, куда уж влезли. На одном из них Звездные и нашлись. Правда, они были заняты: Белый обнимал еще не спрыгнувшего на землю Керса и целовал его так, что смотреть было жарко, уши тут же гореть начинали.       Пришлось отвернуться, и Аэно очень внимательно вглядывался в лица окружающих, которые этих двоих видели. Вглядывался, пытаясь понять: как теперь относятся к такому? Ведь оба огненных удэши были в мужском облике, да и не спутать их было с девушками, ни мускулистого Белого, ни даже сухощавого Керса. Но вроде не кривился никто, не глядел с той злобой, которую он видел лишь однажды — и с тех пор забыть так и не смог, как не забыл и сейчас те нарисованные Кэльхом рожи. Нет, недовольные были, косились, качая головами, в основном взрослые, а то и пожилые люди. Но это скорее относилось к тому, что вот так открыто, могли бы и уголок потише найти, а не посреди стоянки, негодники.       Хотя, может быть, дело было в том, что оба были удэши? Потому что нэх, которых Аэно отличал безошибочно, отворачивались, едва глянув, и больше происходящим не интересовались. Поглядев на такое, он решил для себя: обязательно расспросит Янтора, что изменилось в этом плане.       — Интересно, и долго они так собираются? — шепотом спросил у Кэльха. — Взрослые, а такие же балбесы, как мы.       — Аэно! Мы-то сейчас тоже «взрослые», — Кэльх вдруг полыхнул шальной усмешкой и развернул его к себе, наклонился, жарко целуя.       Когда смогли оторваться друг от друга и раздышаться, сзади донеслось ворчание какой-то пожилой сухонькой нэх:       — Совсем уже эти удэши ополоумели! Хоть с дороги уйдите, нашли, где встать!       — Извините, — в один голос протянули, поворачиваясь.       Та поправила очки в строгой оправе, словно учительница, смерила их взглядом.       — А. Хранители. Да ладно уж, целуйтесь на здоровье, вам можно.       И важно прошествовала мимо, оставив их хлопать глазами.       — Кажется, мир действительно изменился, — наконец глубокомысленно сообщил Кэльх. На что-то более умное и менее банальное его просто не хватило. И почему-то горели уши у обоих, уже без всяких чужих поцелуев.       Выдохнув, Аэно постарался успокоиться и обернулся, проверяя, как там Звездные. Очень вовремя: Белый с Керсом уже чинно сидели рядышком, подпирая собою роллер, и смотрели с живым интересом.       — Ну, привет, Хранители, — первым поздоровался все-таки Белый. — Что-то мы с вами никак не пересечемся, чтоб не на бегу. А я все хотел сказать спасибо за предка, за...       — Мино Вороненка, — в один голос продолжили Аэно с Кэльхом.       — Да нам-то за что?       — Мы просто делали, что было должно.       — Это бесполезно, — Керс похлопал Белого по плечу. — Хранители все такие, хоть ты что с ними делай.       — Ну сказать-то я должен был, — недовольно покосился тот.       Аэно и Кэльх веселились: как же это напоминало их прошлое! Только то, хорошее, что было до нападений искаженцев. Когда и нэх Кайса, и ее брат, и много кто еще говорил те же слова.       — Белый, мы к вам в Фарат приедем. Обязательно. Как только пройдем вступительные экзамены в Эфарский Счетный цех, так и устроим себе настоящие каникулы. За Теальей заедем, Тайгара прихватим, чтоб всем собраться.       — Правильно, — кивнул Керс. — Нам нужно привыкать друг к другу, Замс говорил, как немного подучитесь — будут совместные тренировки.       — Надеюсь, они будут повеселее твоих бесконечных цифр, — буркнул Белый и порывисто вскочил, заставив роллер пошатнуться, а Керса — замахать руками, удерживая равновесие. — Все, слышать о делах не желаю! Мы сюда приехали не за этим!       Хранители не выдержали и расхохотались, подталкивая друг друга локтями. Это странно смотрелось в их взрослом облике, но они-то себя сейчас совсем не чувствовали взрослыми. Просто было смешно: как они похожи, возвращенные! Заучки все как один. Интересно, и Акай? И Теалья так же? А Кречет? Вот Замсу хорошо: он своим Чистым огнем сразу все впитал. Хотя страшно тогда представить, что у него в голове творится!       Удрать сразу обратно все-таки не дал Керс. Подцепил под локти, взглядом стреножил Белого, который только что копытом не бил, так хотел побыстрее туда, к людям.       — Стоять. Стоять, я говорю! — прорезался в голосе Керса нехороший треск, и он потянул их между двух массивных «дракко», где никто не ходил. — Сюда отойдем, чтобы людям не мешать. Прежде чем разойдемся... Вам хоть объяснили, что тут творится? Или привели и бросили?       — Да не бросили, мы сами потерялись, — пожал плечами Кэльх. — Но было бы нелишне узнать, что хоть за праздник такой — День историй? Их теперь столько, что мы и не упомним все, да еще и разные везде. И еще — мы видели там круг костровой. В нем плясать можно, или не на этом празднике?       — Так я и думал, — заключил Керс. — Ладно, слушайте. Это не совсем праздник... День памяти, скорее.       Он все-таки отпустил их, прислонился к полированному борту «дракко», хмурясь на свое отражение в соседнем.       — В то время, когда мы с Белым познакомились, жил один нэх, Раис Валир Зеленое Пламя.       При этих словах Кэльх невольно вздрогнул: он прекрасно запомнил все рода на гобеленах, а заодно и имена тех, кто сыграл в истории рода Солнечных ключевые роли. Хранитель Раис был одним из таких, вместе с нэх из рода Солнечных дав начало новой ветви.       — Он был бродячим фокусником, но со временем стал настолько известен, что собирал толпы даже в Фарате. И он был одним из героев войны. Однажды на представлении он просто вышел к людям, — продолжал Керс, поглощенный воспоминаниями, — сел на край сцены и сказал: «Сегодня тот день, когда прервались многие истории. Злоба и ненависть не дали рассказать их до конца. Сегодня не будет представления: я расскажу вам историю. В память о них. Вместо них».       — В этот день каждый может выйти на сцену и рассказать одну историю, — подхватил Белый. — Не свою — о ком-то, кого он хорошо знал. А в память о Раисе выступают фокусники, кто во что горазд. Такого волшебного представления, как здесь, ни один цирк не покажет.       — И в конце выходят в круг, — наконец ответил на заданный Аэно вопрос Керс. — Кто считает, что может и должен, все вместе. Обычно набирается ровно столько, чтобы всем круга и места в нем хватило. Все поняли?       — Ага, — в один голос ответили Хранители. — Теперь можно идти и смотреть?       Керс рассмеялся, кивая:       — Можно. Нужно даже.              Этот праздник во многом походил на те, к которым Аэно с Кэльхом привыкли — и отличался от них неимоверно.       Да, горела светлым пламенем толпа — но проскакивали какие-то искорки... Не черноты — грусти. Да, веселились, болтали и смеялись люди, уплетали купленные тут же пирожки и какие-то незнакомые Хранителям угощения — и замирали порой, глядя на крохотные кусочки бумаги, выпадавшие на ладонь из забавных маленьких печений. Они и сами взяли такие, когда остановились перекусить, набродившись и наглазевшись на выступление фокусников-огненных, устроивших целое представление с участием своих зверей. И Кэльху выпало: «Не оглядывайся».       Короткое послание снова заставило зябко вздрогнуть. Да, прав был Керс: это действительно был день памяти. И, забрав у любимого бумажку и спрятав ее в карман, Аэно принялся решительно проталкиваться к сцене.       Не было ничего удивительного в том, что, когда поднялся на помост, его узнали. Здесь, в этот день и в этом облике — не могли не узнать. По толпе собравшихся словно волна разошлась: шепотки «Аэнья, смотрите, Аэнья вышел!» слышали и он, и Кэльх. Аэно обвел взглядом собравшихся, сел на край сцены и заговорил, вроде бы негромко, но, как всегда, так, что слышно было и самым дальним рядам:       — На побережье Северного моря когда-то был небольшой город, носивший имя Наньлин, и майорат, называвшийся так же. Нехо этого майората был из рода анн-Кьяр, но так вышло, что все вокруг знали его как Буревестника. Он и сам иногда шутил, что давно забыл, как назвали при рождении. Мы познакомились с ним, когда ему уже было за шестьдесят. Он не принимал участия в Очищении Стихий, но я все равно считал и считаю его героем. Героем каждодневного кропотливого труда, ежеминутной борьбы с коварным и неустанным морем, норовившим разрушить дамбы и плотины Наньлина. Он был тем, кто учил — иногда жестоко, иногда исподволь, как умеет только Вода. Учил молодых горячих глупцов не бросаться в пучину очертя голову, учил слишком осторожных преодолевать страх глубины и непокорность Стихии. Учил своим примером, словом, затрещинами, а иногда и водяной плетью. Среди водных нэх северо-западного побережья Аматана считалось удачей, если удавалось отдать принявшего Воду подростка именно в его руки, — он замолчал, прикрыв глаза, давая осознать — и заговорил дальше:       — Северное море коварно. В нем есть несколько подводных вулканов, которые иногда пробуждаются и начинают извергаться, и тогда на побережье приходят цунами. А уж о безумных приливах Наньлина и говорить нечего — все знают о них с малых лет и маминых сказок. В то лето приливные волны бились об укрепленные людьми берега с такой силой, что едва не разрушили Рыбий Хребет — самую протяженную цепь дамб. На них поднимались все нэх Воды, усмиряя приливы. Кроме Буревестника. Он встал против стихии в самый тяжкий час, в самую гибельную ночь, когда, казалось, ничто не сможет спасти Наньлин от буйства стихии. Он стал живым щитом для людей и земли. Ему тогда было уже восемьдесят шесть. Буревестник выстоял. И еще десять лет после той ночи учил юных нэх усмирять Воду. Десятки его учеников приехали сюда, в пустыню. Лишь единицы вернулись. Я не знаю, кто помнит его. Но теперь будете помнить вы. Его звали Тайал анн-Кьяр Буревестник.       Договорив, Аэно спрыгнул на траву — и толпа расступилась, давая ему пройти. Его провожали взглядами, молча, пока на сцену не поднялся кто-то другой, рассказать свою историю. К тому моменту Аэно с Кэльхом уже ушли достаточно далеко, чтобы внимание снова вернулось к рассказчику.       — Хороший праздник, — сказал Кэльх, когда свернули к самому краю праздничной площадки, где было поменьше народа и меж кустов и деревьев местами сидели такие же уставшие от толпы и желавшие немного покоя. — Хороший, пусть и грустный.       — На самом деле — не грустный, — возразил Аэно. — Пока кто-то помнит, мы продолжаем жить — в сердцах, в душах, в книгах и картинах. Это не стоит печали, наоборот.       — Грусть бывает разная, рысенок. Здесь — правильная. Какая нужна, чтобы помнить, не отравляя душу болью.       — Мой мудрый птах, — Аэно улыбнулся и потерся лбом о его плечо.       — Вот вы где! А мы слышали твой рассказ! — молодежь, которую оба уже и не чаяли увидеть до самого конца праздника, налетела, мигом обсела кружком, наперебой задавая вопросы. Аэно не все и расслышать успевал, так перебивали друг друга.       — Тихо, уймитесь, — Аэно пришлось слегка возвысить голос. — Ну-ка, по одному!       — А почему об этом Буревестнике в книгах не пишут? — выпалила первой Мала, опередив остальных. — Тайгар как раз это время сейчас в школе проходит, все что может — читает и нам рассказывает, а о таком не слышал!       — Потому что в книгах пишут о великих героях одной битвы или одного деяния, — по-кошачьи фыркнул Аэно. — А о тех, чей подвиг был растянут на годы и десятилетия каждодневного труда, забывают.       Тайгар как-то странно вздохнул, но этого не услышали: расспрашивали о Наньлине, об Аматане тех времен, охали и ахали, когда Кэльх воплотил из огня каминную решетку той поры, наглядно демонстрируя, как даже на бытовом уровне относились к «темным» Стихиям.       — Вот вы где! — прозвучало во второй раз, и рядом с молодежью устроились еще два «героя» — Керс и Белый.       На них покосились настороженно: все-таки, взрослые дяди, не то что Хранители, которых видели подростками — и запомнили такими, несмотря на любую седину в волосах.       — Ну как, огня набрались? — подмигнул Белый и тут же заржал. — Хочу поглядеть на вашу пляску: это должно быть что-то с чем-то!       — А мы хотим поглядеть, как ты под Молнией скачешь, — ухмыльнулся двусмысленной фразе Аэно.       Если он надеялся смутить этим, то зря: Белый аж загорелся, хорошо хоть, в переносном смысле.       — Эй, а что!.. Это же идея!       — Белый... — протянул Керс.       — На кой мы вообще роллер брали, если я действительно могу?! — тот аж на ноги вскочил. — Аэно, ты гений!       — Белый, а ты... ты... — Керс не сумел подобрать слов и только рукой лицо закрыл, а потом ею же махнул: не удержишь теперь, если что задумал.       — Вот прямо даже жаль, что я не конь, а рысь, — хохотал Аэно. — Хотя-я-я...       Какой-то миг спустя рядом с Кэльхом сидела громадная, ростом с пони, огненная рысь. И умильно урчала, щуря золотые глаза, намекающе так бодая Кэльха в плечо: мол, прокатить?       — А почему бы и нет? — рассмеялся тот, забираясь на мохнатую спину.       Молодежь блестящими от восторга глазами смотрела, как легко взлетает на спину мигом соткавшегося на месте Белого коня — огненного, крылатого! — Керс, устраиваясь поудобней, зарываясь пальцами в гриву почти тем же жестом, каким Кэльх спрятал руки в густой рысьей шерсти.       — К озеру, — определился Керс, потянув за гриву, чтобы Белый не сорвался с места галопом. — Там сейчас собираются люди, поглядеть на последние выступления.       И впрямь: толпа сместилась к берегу, разве что у сцены еще люди стояли, но оно и понятно: истории звучат весь день, прервутся только когда танцоры пойдут в круг. А вот над потемневшей, отражающей наливающееся синевой вечернее небо водой уже плясали огни. День пролетел как-то незаметно, будто и не было его.       Аэно-рысь не особенно-то и жаждал обогнать пламенного жеребца, да и предполагал, что верхом на нем сидеть отнюдь не так удобно, как на конской спине, потому двигался мягкими прыжками, оберегая своего всадника, не касаясь земли лапами. Это оказалось просто — опорой ему служили травинки, и вспомнилось, как Кэльхов Чи`ат зажигал свечи на праздничном столе в Ткеше, а он тогда еще слегка позавидовал и решил, что при должной тренировке и рысь по фитилькам проскачет. Ну, вот и сбылось.       За ним следом по этой самой траве бежали остальные, тащили под руки Тайгара, который едва успевал перебирать ногами, смеялись на ходу. И все равно не успели, ни они, ни Аэно.       Конь прянул вперед с берега, не коснувшись копытами воды. Широкие крылья распахнулись, разбивая гаснущие искры чужих образов, развернулись во всю ширь, бросая его в небо. А потом перед ним вспыхнули звезды.       Огромные и крохотные, белоснежные, голубоватые и зеленоватые, они холодно помигивали, будто с высоты — но на самом деле были совсем близкими, только руку протяни. И конь летел среди них, вытянувшись в струну, во все длящемся и длящемся прыжке, будто навсегда застыл в этом полете. И неожиданно задвигался, загарцевал, выплясывая среди хоровода светил, красуясь перед восторженно закричавшими зрителями.       — Позер, — тихо шепнул Кэльх в украшенное кисточкой ухо.       Рысь согласно фыркнул, лег, сворачиваясь уютным клубком, на котором Кэльх разместился, как в живом кресле. Представление они досмотрели до конца, пусть даже и позерство, все равно — красиво. Гарцующий крылатый конь с огненноволосым всадником, который ловил и отпускал обратно звезды, смеясь от переполняющего душу восторга. А когда эти двое вернулись на берег, пришло время для главного действа вечера.       Костер зажгли сразу со всех сторон — все огненные маги послали в огромное костровище по искре. Полыхнуло весело, ярко, и Кэльх с вернувшим себе человеческий облик Аэно снова почувствовали, как манит, тянет туда, уже сейчас, пока дрова не прогорели до углей. Им-то было все равно, хоть, как первый Солнечный, по горящим бревнам плясать, хоть над ними. Сдерживались, крепко переплетая пальцы, словно держали друг друга. Не дело это было — бежать впереди всех. Потому что рядом переминались с ноги на ногу многие, кто скинув верхнюю одежду, кто и вовсе в одних штанах оставшись. Объединяло несколько десятков людей одно: горящие, полные огня и света глаза. И они шагнули вперед одновременно, и всем нашлось место, когда замкнули кольцо.       И вот, что удивительно: никто не лез вперед, никто не пытался перетянуть центр танца на себя. Нэх и двое удэши были равны, когда разом вскинули руки, окатывая стоящих вокруг волной тепла, мягкого, ласкового и чуть печального. Будто отдавали дань памяти тем, чьи истории звучали сегодня, тем, кого не забыли — и не забудут.       А потом стронулась с места, закружила круговерть, шаг за шагом, друг за другом, разгораясь все ярче. И летели в ночное небо искры от разбивающихся углей, и наливались бело-голубоватым сиянием два силуэта, так, что и лиц не разобрать было. Только две фигуры, идущие в общем танце — но незримо следующие и друг за другом, друг напротив друга, именно к своей половине протягивающие руки — и тут же раскрывающие объятья для всех.       Это вышло почти случайно, незаметно для всех, кто танцевал, но стоявшие за ним видели: в какой-то момент Звездные все-таки шагнули ближе друг к другу, выйдя из общего круга, и тот сомкнулся за ними, когда танцоры сплели руки. А двое удэши в очередном прыжке взлетели выше, продолжая танец уже в воздухе, светясь все ярче, словно олицетворяли собой путеводные звезды всех времен. Нет — одну звезду: их силуэты слились в одно целое и полыхнули, окатывая и танцоров, и всех присутствующих на празднике ощутимой волной тепла. И, когда они медленно опустились на землю, последние угли рассыпались пеплом, завершая танец.       — Что-то с чем-то, — задумчиво протянул Белый, уже позже, когда отдышались и отошли к своим. — Определенно что-то с чем-то.       — И что с чем? — в один голос, с одинаковыми чуть усталыми, но яркими улыбками.       Керс смотрел на них и вспоминал, как Аэньяр рассказывал, по памяти цитируя дневники, об этих двоих. И где-то глубоко-глубоко в душе таилась надежда, что, может быть, однажды Стихии вернут и его. Гения, искателя, целителя... Может быть? Но пока он был рад и тому, что рядом снова был Белый. Ржал, пытаясь путано объяснить, что с чем, потряхивал головой, путая гриву, подставляя прохладному ветру выбритые виски, наслаждаясь закончившимся праздником так откровенно, что...       — Пойдем мы, наверное, — сказал Керс, когда общий разговор притих. — Нам еще роллер обратно гнать, а послезавтра внеочередной старт «пчелы», хочу Белому его наконец показать.       — Цифры, опять цифры! — обреченно застонал тот.       — А нам... — Аэно настороженно вскинул голову, не договорив.       От озера неторопливо наползал туман, тянулся к людям словно живыми полупрозрачными завитками. В нем чудилось что-то... Тревожное предчувствие сжало ледяными пальцами сердце, и он только резко хватанул ртом остывающий воздух.       — Пойдем? — спросила Тамира, взяла Тайгара за руку. — Вечереет уже, скоро наш поезд, надо на станцию.       — Ага, а то опять проплутаем в тумане, как в тот раз, — сморщила нос Мала.       Хранители тут же оказались рядом. Кэльх внимательно поглядывал на Аэно, а тот, словно учуявшая неопределенный, незнакомый, но настораживающий запах рысь, только что не принюхивался, пытаясь понять, что не так. Все вроде было в порядке. Расходились люди, поодиночке и группами, кто-то оставался, убирая палатки, собирая неизбежный во время таких столпотворений мусор. Свернули в сторону Керс с Белым, направляясь к стоянке за роллером — опять в обнимку, вот-вот в кусты нырнут, чтобы нацеловаться. И вроде все хорошо, а туман над озером вечерами бывает, но...       Но не такой же густой, чтобы белыми стенами встать вокруг, как-то исподтишка скрадывая окружающий мир. Голоса людей, огни впереди и за спинами, шум шагов, да даже деревья вокруг тропинки — все тонуло в этой дымке, пропадая из виду. И когда в ней пропали Тайгар с компанией, Аэно просто не заметил. Смотрел во все глаза — и не заметил! И туман был таким, что он — привычный к туманам горец — ничего не мог в нем уловить!       — Кэльх, это что-то очень странное, — Аэно заставил себя остановиться, напрягая все органы чувств, неосознанно сжал пальцы слишком сильно и тут же разжал, отступил на полшага, услышав тихое болезненное шипение любимого. — Прости, я...       Туман проглотил эти слова, не дав прозвучать ответу. Или его и не было? Потому что Кэльха рядом не было точно.