***
Оказавшись в одиночестве, Керс сначала растерялся. Потом устало ругнулся: Белый в последнее время был совершенно неуправляем. Так дурел временами, что мог броситься делать совершенно дикие вещи, не слыша и не слушая никаких увещеваний, останавливаясь, только врезавшись лбом в непрошибаемую стену. А таких, с его-то новыми силами, было воистину мало. И одной из них стали цифры. То есть, с математикой Белый дружил, но вот когда речь заходила о сложных скоростных вычислениях или трехмерных координатах, терялся. Карты, насколько Керс знал, Белый читал с легкостью, но так то — карты, считай, рисунки. Хоть рисуй ему эти проклятые вычисления... Вздохнув еще раз, Керс пошел по направлению к стоянке, рассудив, что раз кричали там, то и Белый туда, наверное, ломанулся. Огненным путем или еще как, хотя странно, что так тихо. Но когда он продрался сквозь кусты, на стоянке было пусто. Вообще как-то подозрительно пусто, у машин на различимом сквозь туман клочке земли никто не возился. Хотя нет, стоял кто-то у дальнего «дракко», вроде бы, женщина... Шагнув туда, Керс замер. Закаменел, только глаза двигались: взгляд будто прикипел к той, что выступила из тени. К той, чье имя он не забыл бы и через пару десятков тысячелетий. Куакъяс. «Осколок каменного стекла». Она действительно походила на свое имя. С резкими, «огненными» чертами лица, темными волосами, потоком стекавшими на острые плечи, с черными-черными глазами — и ужасающе ломким, вздорным характером. За любое неосторожно сказанное слово она была готова пустить кровь, и делала это с огромным удовольствием. А один юный удэши когда-то был очень остер на язык, не выбирая выражений... Показалось — или блеснул зажатый в кулаке осколок обсидиана? Тот самый, которым ему пытались перерезать горло. И перерезали бы до конца, не вмешайся Фарат, сумевший отбить побратима. Керс смотрел на свой оживший кошмар — и не мог двинуться с места. А Куакъяс подходила все ближе, ближе, все быстрее и быстрее... Метнувшись вперед, она сжала ладонями его голову, и... от души расцеловала в обе щеки. Сделала то, за что когда-то едва не убила. Сама. Это было почти смешно, и Керс неуверенно улыбнулся одной стороной рта, потом хихикнул, когда она облизала темные, почти пунцовые губы, а потом и вовсе захохотал: сама! Поцеловала! — Проспорила, ты проспорила, Куакъяс! Та показала в ответ язык — а после рассыпалась облачком то ли искр, то ли брызг расплавленного камня, а в спину ощутимо толкнули. — Кто тебе там что проспорил? — чуть нервно уточнил Белый. — И куда ты в одного убежал? — Белый? Белый, чтоб тебя! Это не я убежал! — Керс сжал его в объятиях так, что бедняга только сипло выдохнул. — Ничего не знаю, раз! — и вокруг кусты, туман и полевки с меня размером — а тебя нету! — возмутился он, когда Керс отпустил. — И это два! — Чего? — моргнул тот, медленно начиная понимать, что творится что-то, мягко говоря, не то. До оцепеневшего от ужаса — а потом пришибленного изумлением сознания медленно начало доходить происходящее, и сознанию это совершенно не нравилось. — Нужно найти остальных. Хранителей и Тайгара. Боюсь представить, что они могут натворить... — От страха... — протянул поймавший мысль на лету Белый. — Нас кто-то пугает. Кто-то очень старый и сильный. Не приведи Стихии, еще один Ворчун! От такой простой догадки Керс аж пошатнулся, будто молнией в темечко прилетело. — Белый... Лучше бы ты оказался не прав, — выдавил он, облизав мигом пересохшие губы. Телефон все никак не желал находиться в кармане, вместо него под руку постоянно подворачивалась какая-то ерунда, которой в роллерную куртку можно было напихать от души. Наконец, нашарив нужное, Керс не глядя набрал номер. — Янтор? — Да? — весело булькнуло в ответ, вроде и Янтора голосом, а вроде и нет. Медленно поднеся руку к глазам, Керс взглянул на карточку проездного, по которой только что пытался позвонить, даже сумев нашарить несуществующие кнопки. — Огненным путем. Отсюда. Быстро! — Керс, а дети? — попытался поспорить Белый, одним махом записав в детей всех. — Бросить здесь малолеток? — Или он просто играет... Или они уже сошли с ума, наглотавшись Дурной воды. И от почти спокойного голоса Керса стало так жутко — куда там гигантским полевкам...***
Пальцы сжались на пустоте, схватили воздух. — Нет... — Аэно мгновенно покрылся холодным потом. Это был даже не страх — ужас и боль, рванувшие душу, словно острые когти. И только нечеловеческое усилие воли заставило его остаться на месте. Он никогда не бросался в неизвестность очертя голову. Когда живешь в горах, такой порыв легко приведет в пропасть или на опасный карниз, на подточенный водой ледник. Только один раз — уже в этой жизни — он позволил себе такое, и только потому что крепко держал Кэльха за руку. — Кэльх? Отзовись, намарэ! Кэльх! Аэно напрягал уши и глаза, но туман был непрогляден и скрадывал звуки, как войлок. Что если Кэльх попадет в беду в этом белесом месиве? В сердце словно шип вогнали. Прижав руку к груди, Аэно попытался раздышаться и понял: за сердцем спокойно бьется лепесток Кэльхова пламени. Значит, с любимым все в порядке. Значит... В ладонях загорелась пламенная обережь с легкими грузиками на концах. Раскрутив ее над головой, Аэно влил в огненный круг больше силы, расширяя его, и еще, еще больше. — Кэльх! И отпустил огненное кольцо.***
Все же первая реакция на опасность у них сейчас — вцепиться друг в друга. Не ощетиниться рысьими зубами и когтями, не закрыться крепкими перьями, как в той жизни — вцепиться до боли в единственную нерушимую опору, оставшуюся рядом. И Кэльх на Аэно не злился, о чем и хотел сказать своему рысенку. Вот только, потерев ладонь и подняв голову, никакого Аэно не увидел. Пусто. Даже трава не примята. И ползут со всех сторон холодные волны тумана, сжимая кольцо, отрезая, окружая... Выбирая остатки тепла, которого резко стало мало. Тепла мало, воздуха мало — не вдохнешь, так сжало грудь, не вытолкнешь сиплый беспомощный крик туда, наружу, где должен, нет, обязан найтись... Мгновения Кэльх переживал ужас, который однажды его уже убил. Долгие мучительные мгновения, пока не вжал ладонь в грудь — и там, под ней, не дрогнуло вовсе не заполошно колотившееся сердце. Огонек, что горел за ним, трепетал мерно и ровно, будто урчала огромная рысь, говоря: все хорошо. А воздух ему все-таки требовался. Потому что, вдохнув, Кэльх понял: голова от нехватки кислорода кружится. Или от пережитого страха, от которого скорчился, закрываясь крыльями, сам не помня, как упал на колени? Но — отпускало, и он дышал, стараясь делать это медленно и размеренно, приходя в себя, выгоняя из разума последние липкие отголоски страха. Все хорошо. Его рысенок жив. Сейчас найдется. Надо просто оглядеться, разогнать этот странный туман. Высоко вскинув крылья, Кэльх вдохнул — и зов «Аэнья!» улетел вперед вместе с поднятым взмахом горячим ветром. И, словно ответ, из тумана выметнулась знакомая обережь. Упала у самых ног, призывно подмигивая огненными искрами на гранях гирьки-грузика. Осталось только крепко-накрепко сжать ее в кулаке — и идти, словно по узкому скальному карнизу, зная, что удержит, не даст упасть или заблудиться снова в тумане. И все-таки что-то осталось. То, как закрыл крыльями, едва увидел и метнулся навстречу. То, как ощупывали в ответ согнутыми, готовыми когтить врага пальцами, едва сумев распрямить их. — Что это было? — выдохнул Кэльх, кутая Аэно в крылья так, что только вихрастая макушка торчала, и косясь на туман вокруг. — Страх. Кто-то решил нас напугать. Найду, кто... р-р-р! Аэно пробрался руками под огненные крылья, размеренно поглаживая теплые пуховые перья, успокаивая и успокаиваясь сам. И все-таки дрогнул голос в тревоге: — Нужно найти Тайгара. Если он испугается так же, как мы... — ...то он запросто себе навредит или кого-то покалечит. И будто в ответ сквозь потихоньку редеющий туман оба разом рассмотрели отчаянно рвущееся на невидимом ветру пламя души Звездного. Замершее совсем неподалеку — а потом резко сорвавшееся с места.***
Когда наполз туман, Тайгар сначала растерялся. За свою недолгую первую жизнь он такого и вовсе не видел, за вторую... Да тоже, по сути. Знать — знал, прочитал на уроке изучения мира для самых маленьких, но вживую никогда не видел, хотя друзья и рассказывали о туманах Айнярского озера. Звали посмотреть, «поплутать в них всем вместе», как смеялись, но он так никуда и не поехал. Не позволял себе никаких поблажек, сосредоточившись на учебе. Растерянность быстро сменилась любопытством, когда пошли к платформе, Тайгар даже попытался пощупать туман, хотя и понимал, что это всего лишь водяная взвесь в воздухе. Но он был настолько плотный, зримый, что казался вполне вещественным. Естественно ничего юный удэши не нащупал. Только озлился на себя за такую ребячливость: сам не заметил, как в погоне за туманом сошел с тропы, потеряв из виду остальных. Но направление к платформе он помнил, а потому уверенно двинулся туда, намереваясь перехватить друзей уже у поезда. И только довольно сощурился, когда показалась насыпь, а на ней блеснули рельсы. Теперь пройти вдоль них немного вправо, и... Когда под ногами задрожала земля... нет, уже, почему-то, не земля — песок, он удивился. Когда в лицо ударило горячим ветром, перемешивающим клубы то ли все того же тумана, то ли уже пыли и пара, Тайгар задохнулся от мгновенно всплывшего воспоминания о том, как начиналась убившая его буря. Хриплый рев в этом тумане был одновременно похож и на вой ветра, и на звук приближающегося поезда. Поезда, который он видел один раз — в такой же, как этот туман, почти осязаемой проекции в огромном зале музея, посвященного строительству трансконтинентальной железной дороги. Стоило вспомнить об этом, и Тайгара словно парализовало ужасом. Слишком крепко сцепились предсмертное и свежее воспоминания. Он ведь тогда тоже замер, уставившись на чудовище, вынырнувшее из пугающе настоящих клубов пара. Пара, да... А казалось — тучи песка и среди них — широко распахнутые глаза, светящиеся холодным злым светом. Это потом Малрик объяснял, что ничего страшного в проекциях нет, что это просто работа амулетов и когда-то запечатлевших эти образы людей... Девчонки успокаивали, а Тайгар так и не смог признаться, что испугался вовсе не проекции, а того, что увидел в ней. И сейчас он смотрел широко распахнутыми глазами, как вынырнула из тумана уродливая морда поезда, смотрел в глаза-фары... А потом развернулся — и побежал. Побежал, забыв обо все, оскальзываясь на насыпи, сбивая колени, вскакивая и снова мчась вперед, будто не удэши был, а обычным до смерти перепуганным подростком. Только гулкий рев за спиной не стихал, хотя рельсы уже давно остались позади, не стихал, даже когда по ногам ударило полотно дороги, а в тумане замелькали силуэты домов. Не стихал, пока Тайгар в панике не оглянулся, обнаружив, что поезд так и следует за ним по пятам. Светящиеся глаза моргнули, глядя прямо на него. — Туу-у-у? — с отчетливо вопросительными интонациями спросил поезд — и тоже обернулся. Это... Это было... Слишком. И зажмурившись, Тайгар закричал. Так его и нашли. Зажмурившимся, забившимся в какой-то угол между домами, трясущегося уже вовсе не от страха. Перемещались Аэно и Кэльх, рискуя угробить физические воплощения, на огонь души юного Звездного. И первое, что сделали — вытащили его из сомнительного укрытия, запихнули между своих спин, в кольцо накрепко сцепленных рук. Ночь осветило полупризрачное сияние Чистого огня, накрывшее всех троих полусферой, осекая даже мизерную возможность проникнуть в этот защитный купол Дурной воде. Оба Хранителя за время, пока пытались угнаться за сбрендившим удэши, все же сумели понять, что за бред творился на озере. Пусть от Дурной воды там были только отголоски, но даже их хватило, чтобы напомнить обоим о том, кто они. А когда Чистый огонь встал нерушимым щитом, в пространство полетел отчаянный зов к пламени души единственного, кто пришел обоим на ум, как старший и мудрейший: «Янто-о-о-ор!» Он появился не сразу. Оно и понятно: даже удэши не могут преодолеть большие расстояния в один момент, даже огненные вынуждены идти от одного источника огня к другому — что уж говорить о воздушных, которые летят всю дорогу. Но Отец Ветров пришел — и принес с собой сразу двоих, Замса и Теалью, опустил на землю рядом. И только тогда — не моментально, нет, — Аэно и Кэльх кое-как сумели расцепить сведенные пальцы, снимая защиту. Поддерживать ее для удэши было не так трудно, как это помнилось обоим. Оба могли продержаться еще долго, на одних резервах собственных сил, но уже не было нужды — Живая вода окатила мягко, всех троих, а Замс и вовсе превратился в такой же купол, только размером побольше. — Все в порядке? — сурово спросил Янтор. — Нет, — резко, словно ударил, ответил Аэно. Настроенный на юного собрата-Звездного, он, как и Кэльх, чувствовал, что ничего не в порядке, что Чистый огонь и Живая вода не смогли исцелить Тайгара мгновенно. Был в нем надлом, горело Звездное пламя странно, вкривь и вкось, выбрасывая протуберанцы, словно беспокойная звездочка. Но было то последствием прикосновения тумана, что сегодня коснулся и их, или же чего-то еще... — Янтор, его от Замса отпускать нельзя, — Кэльх подтолкнул Тайгара вперед. — А мы — в порядке. Только не понимаем, что происходит, и чем можем помочь. Там же другие люди!.. — Там сейчас остальные огневики-Звездные, — успокоил их Отец Ветров. — Но если вы в порядке — то я могу отнести вас туда. Конечно, Хранители хотели туда, где остро нуждались в помощи другие. И, оставив Тайгара на попечение Замса, тут же унесшего его куда-то огненным путем, они позволили ветрам Янтора подхватить и унести обратно в перелесок, искать и находить где потерянно бредущих, где скорчившихся на траве, а где наоборот, собранно-сосредоточенных людей. Последние и сами пытались помочь другим, тормошили, вели в платформе, где постепенно собирались все пострадавшие. А их было немало — все, кто не ушел с праздника пораньше. Но вот что удивительно: ни один так и не нахлебался Дурной воды. Да, были истерики, нескольких этинов и одного нэх даже пришлось отправить в Ривеньяру, под крыло Амлель, чтобы пришли в себя спокойно. Но и только. Были даже веселые моменты — ну, насколько это вообще можно было сказать в подобной ситуации. Аэно с Кэльхом долго нервно посмеивались, найдя Малрика, Укаша и их девушек, целенаправленно разыскивающих по всем кустам Тайгара. А когда рассказали, что с ним — то и вовсе еле успокоили, потому то все четверо взвились в едином порыве: не защитили младшенького, не уберегли, не справились! Это этины-то — Звездного удэши... Но в чем-то они эту дружную четверку понимали: ребята настолько прониклись судьбой Тайгара, что перестали обращать внимание на его статус, силу и мощь. Для них он в самом деле стал младшим любимым братишкой, которого можно и нужно было защищать. — Я виноват, — сказал, как рубанул, Малрик. — Плохо забочусь о нем, правильный режим соблюдать не могу заставить, сейчас не уберег. Но я исправлюсь. — Мы все виноваты, — Укаш был так же категоричен, девушки — согласны с парнями полностью. — Нам можно к нему? — А как же учеба? Да и Тайгару надо прийти в себя. — С ним рядом должен быть хоть кто-то родной. — Хорошо, мы поговорим с Янтором, как это закончится, — Кэльх сжал плечо Аэно, сейчас колюче-настороженного, выискивающего в окружающих хоть каплю искаженной воды. — Подождите немного, мы вас найдем. «Немного» растянулось почти до самого утра. Уже и рассвет давно минул, когда усталые Хранители нашли неразлучную четверку, успевшую пристроиться всей тесной кучей на одной лавочке, и поманили за собой. Платформа почти опустела, последних людей развозили по домам на специально пригнанных «дракко». Оставались только удэши, обычные, не Звездные, деловито обследующие местность на предмет неприятных вещей, да устало дремлющие поодаль Кречет с Эллаэ, так же вызванные по тревоге. Они пока ждали, чтобы среагировать, если вдруг что найдут. Остальные окончательно отбыли в Ривеньяру, где собирались наконец сесть, выдохнуть и поговорить: что это вообще было и что с этим делать. К собратьям Хранители и подошли, поняв, что Янтор уже улетел, наверняка унося с собой всех, кого требовалось, а огненных оставив добираться своим ходом. Он же не знал, что с ними еще и компания будет. — Нужны координаты маяка в Ривеньяре, — Аэно даже не задумался над тем, что говорит, используя слова и понятия, о которых узнал чуть меньше года назад. Все-таки учителя у них с Кэльхом оказались прекрасные, стараниями нехо Айэнара. — Мы сможем доставить туда вот этих четверых этинов? — Сдурели? — заморгал, как разбуженная птица, Кречет. — Нет, — сухо сказал Аэно. — Эллаэ? Та, покусав губу, коротко кивнула: — Защиту я удержу, но перемещать нас будете вы трое. Сумеете скоординироваться? — Думаю, да, — не очень уверенно, но отозвался Кречет, протягивая руку Аэно. Как-то сами собой встали в круг, как если бы собирались плясать, затолкав перемещаемых в центр, вместе с Эллаэ. Получилось тесновато, но уж как вышло, зато была возможность контролировать всех, не отвлекаясь. — Вы, четверо! — Кречет сурово глянул на молодых людей. — Глаза закрыть. Дыхание задержать. Не пищать и не шарахаться. Все ясно? Дождался кивков разной степени уверенности и скомандовал уже Хранителям: — Координаты задам. Подпитывайте меня. Три. Два. Поехали! На платформе на миг вспыхнуло маленькое голубоватое солнышко и с тихим хлопком исчезло. По прибытию их встретила тишина. В просторном дворе лекарни — и как только умудрились втиснуть, при таком-то месте для здания — было много народу, но все замерли, глядя на объявившихся возле неприметной чаши с вечно горящим в ней огнем. Огненные удэши расцепили руки и практически свалились на каменные плиты, дыша, как выдернутые из воды рыбины. Потом с электрическим треском лопнул мутный кокон защитного поля, выпуская на волю четверых слегка зеленоватых смертных и одну осунувшуюся удэши, от перестраховки ухнувшую в эту самую защиту кучу сил. — Да вы точно Дурной воды наглотались!.. — отмер первым Янтор, постарев аж зримо. — Амлель! Амлель! И разом все стронулись с места, засуетились, и Амлель прибежала, и ее воспитанники, уже давно практикующие лекари, знающие, как помочь и удэши, и нэх с этинами. Хвала Стихиям — им работы толком не нашлось, только констатировать сильную усталость у одних и легкую дезориентацию у других. Это было абсолютно безобидными последствиями, учитывая, что до этого ни один безумный удэши этинов огненным путем не переносил! Во многом поэтому Эллаэ с Кречетом утащили выяснять, как это вообще получилось: защиту держала она, переносом руководил он. Аэно с Кэльхом, как не особо что-то понявших, милостиво отпустили, убедившись, что те посидели, выдохнули и подчистую съели все со споро выставленных перед ними тарелок. В их случае это было самым лучшим лекарством. Оставшись, наконец, в одиночестве, Хранители переглянулись и пошли туда, где чуяли и Янтора, и Керса с Белым, и Амлель с братом, и даже Замса. Наверняка там говорили о произошедшем, и их воспоминания тоже могли чем-то помочь. Кажется, в замке — а лекарня была именно что замком, к радостному изумлению обоих, — для разговора выбрали один из кабинетов, не палату точно. Или, может быть, малый зал для совещаний? По крайней мере, там стоял овальный стол и два десятка удобных стульев вокруг него, огромные светлые окна обрамляли полупрозрачные занавеси, в которых путался лунный свет, а над столом висела изящная хрустальная конструкция, источающая не слишком яркое, спокойное свечение, не резавшее глаз. Самое то, чтобы собраться и обсудить все возникшие проблемы. Они тихонько прошли к свободным местам, сели, пока молча, пытаясь понять, о чем говорят другие. Точнее, о чем говорит Керс, который не мог усидеть на месте и метался вдоль стола, нервно жестикулируя. — Янтор, ты вообще понимаешь, что все обошлось только чудом?! Он и раньше так играл, но чтобы со столькими разом!.. — Ниймар добровольно ушел в сон после того, как понял, что «заигрывается», — Янтор хмуро смотрел на это мельтешение, но не одергивал взбудораженного огненного. — И сейчас, если это в самом деле он... Хорошо, он, признаю. Дурной Воды не было. Не было, Керс, не спорь. Отголоски, но не искажение. Тот только рукой махнул, не найдя слов. — Янтор, а кто такой этот Ниймар? — осторожно спросил Аэно. Имя было незнакомое, но он легко перевел его: «Темная вода». И от попытки представить такого удэши становилось как-то неуютно. — Темная вода, — подтвердил Янтор. — Та, что в подземных реках и озерах, неподвижная, стылая, то полностью прозрачная — то отражающая все, будто зеркало. — И, если ваши знания верны, он утек туда, где, по его расчетам, не должно было быть людей или кого-то живого и шумного как можно дольше, — Аэно потянулся к запястью, недоуменно глянул на него и прикусил губу. Потом накрутил на палец выбившуюся из косы прядь на виске. — Прошло несколько тысячелетий, и его убежище потревожили. В наше время, скорее всего, когда рывком подняли воду. Праздник был только последней искрой, которая окончательно его разбудила. — Все так, — подтвердил кто-то из-за его спины. Аэно кивнул своим мыслям и озадаченно глянул на Янтора: тот застыл, заледенел, глядя... А вот за его, Аэно, спину и глядя. — Грр-р-р, — низкий горловой рык сам собой родился в горле, а руки украсились острейшими загнутыми когтями, пока он медленно оборачивался к тому, кто посмел напугать его любимого птаха и остальных. В самом дальнем углу, куда не доставал свет и где немного сгущались тени, стоял невысокий мужчина. Каков он, было не разобрать, столько слоев то ли одежды, то ли просто накинутых одно на другое полотнищ с прорезью для головы оказалось на нем наверчено. Просто вынырнули откуда-то из складок ткани руки, явив на свет потертую трубку и уголек. — Все так, — повторил удэши подземных вод, раскуривая трубку. — Да только рановато вы меня подняли, заискривши. Я бы и сам лет через десять проснулся — чего торопили? Спросонья вот не разобрался, что к чему. Аэно подавился своим гневом и заморгал. — То есть, мы же еще и виноваты? — А кто ж еще? — удивился удэши, зажимая трубку в зубах и бережно пряча уголек в извлеченную из недр своих одеяний коробочку. — Пришли, перебаламутили, а потом удивляются: и что отражение кривое? Он наконец шагнул вперед, и до Аэно неожиданно дошло: смеется. Смеется и этим выстужает гнев, не дает вспыхнуть, обманывая и играя. Потому что темные глаза щурились смешливо и не зло. И вообще, не чуялось в нем зла, в этом странном удэши. Нелепость — да, странность — да, возможно даже доля чудаковатости и безуминки. Но не злоба. Да он даже шел, будто смеясь сам над собой: по-птичьи, с подскоком, будто специально выставляя напоказ и без того явственно заметную хромоту. — Высокого неба тебе, Отец Ветров, — переломился в поклоне, подойдя, и тут же выпрямился, будто так и надо было. — Ну что, будешь старого сонного дурака наказывать? До Аэно внезапно дошло, что молодые удэши, кроме Керса, Эллаэ, Амлель и Теальи, мало что понимают в разговоре. Потому что ведется он на весьма архаическом горском диалекте. Он-то понимал, потому что помнил его, приходилось общаться с теми горцами, что жили в глубине Эфара и редко когда покидали высокогорные ата-ана. И, похоже, что и сам перешел на этот диалект, когда обращался к Ниймару. Машинально. Еще, наверное, чуть-чуть понимал Кэльх, но вряд ли все. Только теперь дошло: это ведь именно люди научили когда-то удэши говорить. И не горский диалект это был — тот праязык, на котором говорили когда-то все. — Зачем пугал людей, Ниймар? — устало провел по лицу и волосам рукой Янтор. — Неужто просто так появиться не мог? Будто нам всем забот мало. — Со сна, — честно ответил тот, зеркальным жестом взъерошив и без того растрепанные, темные с проседью волосы. — Я ж последние столетья так — дремал вполглаза, чужие сны смотрел. Дивился. А тут рывком разбудили, да не просто разбудили — на маковке прямо сплясали! Что, Молния, не стыдно тебе? Не стыдно, вижу... Чтобы ты — и стыдился. Керс отвел глаза. Зато Белый, подтверждая догадку Аэно, дернул его за рукав и что-то горячо зашептал на ухо. — Так это не он сплясал, — Аэно покусал губу и все-таки широко ухмыльнулся. — Это вам один крылатый конь по маковке копытами настучал. — О? Значит, она у меня еще крепкая — такое-то выдержать! — запрокинув голову, рассмеялся Ниймар. Потом посерьезнел, оглядел всех, покусывая черенок трубки. — Не стоит серчать. Он не со зла, я не со зла — все одно, кого омыло, того омыло. А уж что в отражении увидели... Так над тем после подумайте. Янтор, куда мне нынче? Обратно-то уже не засну, как не постараюсь, да и посветлело вроде в голове... То ли сам себя отразил наконец, то ли вон виновник. Керс, кажется, переводил Белому все, что было сказано, потому что тот — вот диво! — краснел и моргал, моргал и краснел, пока не шагнул вперед и не поклонился, немного неуклюже: — Я прошу прощения, что разбудил не ко времени. И... спасибо. За мышь. Он говорил на привычном ему, современном языке, и Ниймар наклонил голову, внимательно вслушиваясь. Что-то, кажется, понял, как понял до этого слова Аэно, что-то додумал и пригрозил трубкой: — И не забывай больше. Ишь, такой большой — а такого маленького бояться вздумал. — Подожди, Ниймар, какую мышь? — подал голос до этого молчавший и хмурившийся Теалья. — Как какую? Которой этот конь до смерти боялся! — Ты хочешь сказать?.. — медленно начал Янтор. — А ты что думал, Отец Ветров? — обернулся к нему Ниймар. — Что я опять просто так шутки шучу? Что столько проспамши — неизменным вернусь? Вода-то она везде просачивается, доносит чужие сны... Исцелился я. Может, не Чистая вода — но безумия во мне точно нет больше. А уж я постараюсь, чтобы и в других не было. Аэно откинулся на спинку стула, потянулся в сторону, к Кэльху, крепко переплетая с ним пальцы. Кажется, он понял, что там было, в том тумане. Самые страшные страхи. И если большей части пострадавших удалось от них избавиться, то Тайгару, кажется, нет. — Ниймар-нахар, — воспользовавшись паузой в разговоре старших, позвал он. — Вы поможете нашему брату? Удэши обернулся, глянул непроницаемо-темными глазами. — Только он сможет себе помочь. Ну а я — я подсоблю.