* * *
Когда я только начал работать в этом месте, по настоянию моей матушки, то самые страшные минуты моей жизни были заключены в этот замок из крыс, разлагающихся трупов, крови и грязи. Невыносимый бой часов, скрежет механизмов, постоянные шаги за дверью, шорохи, чьи-то голоса и истошные вопли были прямо за моей дверью, но тягуче-медленно перетекали в мой кабинет. Не были спасением ни металлическая дверь, ни подушка на лице, когда лежу на диване, ни затычки для ушей. Даже крепкий виски не мог заглушить то, что проникло в меня и пропитало насквозь. Любые попытки спрятаться от этого были тщетны — это всё равно, что затыкать водопад носовым платком. Кабинет главного врача, меня — Монморенси Стокилла, был только вершиной айсберга. Ведь надо было ещё выходить за пределы комнаты, давать поручения персоналу и, в конце концов, общаться с теми, на кого смотреть тошно. Я говорю именно о них. Если вы не поняли, почему я не могу спокойно на них смотреть, значит, вы просто не видели и не слышали то же, что и я. Они — это пациентки. С блока А всё только начинается, страшнее, когда их переводят в блок В. Когда я впервые пересёк порог этого учреждения, то испытал невольное чувство страха и отвращения, однако меня это даже привлекло. Позже лишь на миг я понял, куда попал, но гигантские деревянные двери позади меня уже были закрыты — выхода не было. Это место было для меня самым настоящим Пеклом, которое только можно себе вообразить. Их водили в цепях и кожаных ремнях, одна тряпка на теле, и совсем босиком. Первое о чём я подумал было то, что нужно дать им немного одежды. Второе — накормить. Девичьи рёбра торчали настолько, что, казалось, они вот-вот разрежут тонкую бледную кожу изнутри и вырвутся наружу. Но это не так страшно, когда понимаешь нечто страшнее — никого это не будет волновать. Они постоянно кашляли и хрипели, сильнее, когда их били деревянными палками за то, что они не могут идти или отказываются что-то делать. Мне казалось, что сейчас они все дружно сломаются, забрызжут фонтаны крови (хотя с тем, какие они бледные, крови им выпустили не мало), кости будут торчать наружу, но они будут продолжать делать то, что делали. Первый день в Приюте для своенравных викторианских дев я не спал. Просто не мог уснуть, думая о них. Я представлял их глаза, тонкие, хрупкие руки, как они страдают каждый раз, когда их хватают и ведут на процедуры. Разве это не сущий Ад? Я просил, умолял свою мать сделать хоть что-нибудь для них или, хотя бы, выпустить меня из этой клетки. Ответ был таким же, как и всегда — «Нет». Тогда я решил, что помогу им хоть чем-нибудь. С моим появлением в больнице стало неспокойно. Девочки стали понемногу набирать вес, потому что я увеличил порции в столовой и нанял нового повара. Их стали реже заковывать в цепи. На них появились новые ночные сорочки и им выдали чулки — это то малое, что я мог для них сделать за такое количество средств. Я поначалу думал, что делаю всё правильно, но это было наглой ложью самому себе. Как же я был молод и глуп… Пациентки начали проявлять свои маниакальные способности, как только мы ослабили хватку. Три из них напали на медперсонал, одна укусила кровопускателя, другая вбежала на кухню и опрокинула кастрюлю с кипящим супом на повариху, после чего у той были невероятные ожоги. Таких происшествий становилось всё больше, и происходили они каждый божий день. Я смотрел на них и испытывал жалость.Я видел боль и страх у новичков.
Но я не видел ничего в глазах у тех, кто был навеки обречён.
Одни умирали, другие приходили. Из А в В и на кладбище позади лечебницы. Это был просто человеческий конвейер и я работал на нём. Минуты ужаса становились часами страха, месяцами смирения, годами и годами бесконечной смерти и страданий, к которым, кроме как омерзение, перестаёшь что-либо испытывать вообще. Я любил своих девочек, я вкладывал в них всю свою заботу, я посвятил им свою чёртову жизнь и как они мне отплатили?! Они плюнули мне в лицо и рассмеялись моей доверчивости. Все они жалкие шлюхи, отбросы светского общества, те, кто ниже дна. Эти «барышни» живут за счёт инстинктов и полагаются на своё безумие. Одни: воровки, детоубийцы, шизофренички; другие: самоубийцы, преступницы и нимфоманки. Изо дня в день, из камеры в камеру, от номера к номеру. Менялись обложки, но не содержание. Внутри этих сладких ягодок копошатся черви.