Accendimi

Глаза нового Грида смотрят надменно и торжествующе. Похоже, новое тело ему нравится, и как только с лица парня сошло придурковатое выражение прошлой личности, внешность стала очень даже соответствующей. Разношёрстная компания, с которой он сюда попал, уже далеко, и Ласт ищет любую возможность остаться наедине со второй инкарнацией брата. Когда он ходит по отдалённым катакомбам и осматривается, она решается подойти. Вдали от Отца им, возможно, удастся поговорить.  — Это ты, сестрёнка? — Грид веселеет, когда замечает её. — Не видел тебя в главном зале. А ты не меняешься!  — Зато ты — ещё как, — вздыхает Ласт. Грид немного удивляется, но быстро смекает, к чему она клонит.  — А, это, — тычет он большой палец себе в грудь. — Сойдёт. Во всяком случае, я снова в форме и готов захватывать этот мир! Он нужен мне весь! И когда мы замкнём круг, я хочу смотреть на это из первых рядов! Ласт хмурится, так как начинает понимать, что произошло. Впрочем, ожидать иное было бы наивно.  — Ты помнишь, почему тебе дали новое тело? — вкрадчиво спрашивает она. Новый Грид пожимает плечами.  — Наверное, в прошлом что-то сломалось, — предполагает он. — Или мне в нём стало тесно. Какая разница? Чем больше тел, тем лучше! Я бы захватил все тела этого мира, если бы мог!  — У тебя не выйдет их контролировать, — скептически изгибает брови Ласт. — Впрочем, твои запросы не уменьшаются. Могла бы и привыкнуть за сто лет. Продолжать разговор она не хочет. В нём нет никакого смысла. В тысячный раз обходя катакомбы по кругу, Ласт воссоздаёт в памяти мельчайшие детали прошлого Грида, который так быстро перекрасился в её восприятии из изменника в личный страх, а из личного страха — в неразгаданную тайну. Детали, которые могли бы подсказать ей ответы. «Мне жаль, что я так и не узнала тебя, — думает Ласт. — Мы даже не успели поговорить. Что тобой двигало, когда ты предпочёл переплавку. Где ты взял столько сил, чтобы пойти против. Что именно стало причиной перестать кориться. В чём ты увидел собственный путь.» Но нынешний Грид этого не помнит. Насколько далеко зашло удаление воспоминаний, сейчас сказать сложно. Говорит ли это о том, что тогда, раньше, в нём сформировалась собственная личность? Другая, не та, которую закладывал Отец? Возможно, поэтому он забыл не всё? Ему стёрли индивидуальность. То, что он смог вырастить в себе сам. Хрупкое, шаткое, и в то же время такое настойчивое, что не прогнулось даже под страхом смерти. Получается, гомункулы тоже могут развиваться. Как жаль, что я так и не узнала тебя. Возможно, ты помог бы мне найти себя. Ласт больше не может смотреть на братьев, как раньше. Она постоянно приглядывается, анализирует, высчитывает вероятности. В ком ещё, кроме Грида, может зародиться нечто собственное? Энви не любит людей, и тем не менее, злится он так по-человечески. Глаттони, как оказалось, умеет сочувствовать — как давно он научился? Ласт никогда не замечала в нём такой мягкости раньше. С другой стороны, она тоже никогда не плакала, чтобы вызвать в ком-то желание её защищать. У Слосса очень мало потребностей, и все они настолько земные! Никаких мечтаний о власти и мировом господстве, никаких стремлений заполучить особую силу. Чтобы никто не трогал и давал высыпаться, а больше ничего для счастья и не нужно. Грид вообще пошёл против создателя, и Ласт уверена, что на одном инциденте дело не закончится. Новая версия ещё выдаст Отцу сюрпризы. Наши грехи — то, что делает нас людьми. Так можно ли найти более человечных существ, чем живые воплощения этих грехов? Единственные, кто так и не стал понятен для Ласт — Прайд и Рас. Первый и последний. Вот уж точно не придумать сочетания лучше, чем эти двое: им словно суждено было играть отца и сына. Она не видит в них ни просветлений, ни слабостей. Возможно, это тоже своего рода по-человечески: воплощение самого тёмного и низкого, жестокого и непоколебимого, что сумела нажить людская раса. Но если так, то Ласт понимает Энви: существа с подобными качествами сполна заслуживают презрения. Закапываться в раздумья становится всё тяжелее с каждым днём. Мысли и сомнения давят на неё, будто за один месяц навалилось нечто, что пряталось далеко на антресоли сотни лет, плотно утрамбованное за защёлкнутыми дверцами. Но вот доски прогнили и содержимое тайника одномоментно высыпалось. А Ласт то ли случайно проходила мимо, то ли сидела там неподвижно всё это время, от момента запирания замка. Она думает, что не хочет никого видеть, но когда в дали коридора появляется фигура Глаттони, то испытывает своеобразное облегчение. Если слишком долго оставаться наедине со своими сомнениями и метаниями, им ничего не будет стоить сожрать тебя изнутри до самой кожи, даже если ты гомункул. Поэтому Ласт воспринимает брата как спасательный круг из омута, в котором не на шутку разошлись внутренние демоны. Она быстро преодолевает расстояние между ними, садится напротив Глаттони, наклоняет голову и слегка улыбается.  — Ласт, у меня живот болит, — жалуется лысый человечек.  — Не каждый день Врата открываются в обратную сторону. Зачем ты проглотил Цельнометаллического и нашего нового Грида? — мягко журит брата девушка.  — Я не хотел их есть, они случайно попали. Я хотел съесть Роя Мустанга, — оправдывается Глаттони.  — В самом деле? — Ласт на секунду оторопевает. — Но зачем?  — Ты плакала из-за него. Я обещал, что съем его, потому что никто не смеет заставлять тебя плакать! — заявляет Глаттони, и Ласт в который раз убеждается: что бы там ни задумывал Отец изначально, его творения получились куда более глубокими, чем банальные исполнители приказов, разделённые по функциям.  — А ещё они меня поймали и перетянули тросами, — продолжает человечек. — Было больно.  — Что ты сказал? — Ласт очень хочется, чтобы это оказалось слуховой галлюцинацией.  — Ты ушла, я погнался за Эдвардом. А они поймали… Повезли куда-то… И там был Рой Мустанг. А потом я сбежал, — сбивчиво воспроизводит события Глаттони. Ласт берёт его широкую ладошку в свою и заботливо сжимает.  — Мне очень жаль, что тебе пришлось такое пережить. Не стоило оставлять тебя, — произносит она сдавленно. Глаттони удивлённо хлопает ресницами.  — Я думал, тебе не бывает жаль, — говорит он.  — Я тоже, — вздыхает Ласт. — Я тоже. Она уже наверняка знает, где проведёт эту ночь. Она многократно повторяла, что не любит, когда ей всё портят. А ещё, когда нападают вместо благодарности за спасённую жизнь. *** Рой Мустанг всегда возвращается с работы поздно. Дома никто не ждёт, и спешить незачем, зато в Централе всегда есть чем заняться. Тем более сейчас, ведь информация о недруге пополняется, и очень важно не упустить ни малейшей детали: слово, движение, проскользнувшие в репликах имена, локации, временные рамки. Ничего не должно остаться без внимания. Анализ, сопоставление, прогнозы. Опережение — то, к чему стоит стремиться, но пока и движения в ногу достаточно. Ключ входит в замочную скважину, но отказывается проворачиваться. Рой проверяет связку: мало ли, перепутал после напряжённого дня. Но ошибки нет, как и результата ещё одной попытки отпереть дверь. Полковник настораживается, достаёт из внутреннего кармана пиротехнические перчатки, спешно натягивает. Кладёт ладонь на дверной косяк и прикладывает небольшое усилие. Тот поддаётся, уходит вниз и издаёт характерный щелчок. Дверь открыта. А замок, очевидно, взломан. Вывод о том, что дома никто не ждёт, оказался поспешным. Мустанг легко толкает дверь, тихо переступает порог, максимально бесшумно закрывает её. Делает несколько шагов вглубь квартиры. Пальцы рефлекторно складываются в позицию готовности к зажигательному щелчку. Он почти поравнялся с проходом в гостиную, но обзор всё ещё не полный.  — Ну здравствуй снова, малыш Рой. Мустанг забывает об осторожности и влетает в комнату. На кресле, элегантно отклонившись к подлокотнику, сидит Ласт.  — Ч-что ты творишь?! — Мустанг возмущённо тычет пальцем в сторону входной двери. — Ты сломала мне замок?  — Тебя бы не было ещё несколько часов, а стоять на пороге жутко неудобно, — Ласт кокетливо отбрасывает волосы назад. — Я люблю комфорт, а когда мне в нём отказывают, то беру силой.  — Постой. Ты знаешь, где я живу? — только доходит до полковника.  — И не только это, — девушка томно смотрит из-под приопущенных ресниц. — Я среди гомункулов разведчик, и до этого дня выполняла свою работу отлично.  — Пришла ткнуть меня носом в то, что была права? А я, такой дурак, не поверил и полез в ловушку? Или соскучилась? — криво усмехается Мустанг.  — С тобой занятно флиртовать, но перейдём сразу к делу, — брови Ласт хмурятся. — Твой Цельнометаллический щенок заковал моего брата в железную сеть и притащил к тебе на допрос. Я не понимаю, тебе мало меня? Какую информацию ты хотел вытащить из Глаттони? Он несмышлёный и наивный, как ребёнок, его практически не посвещают!  — Ребёнок?! — Мустанг округляет глаза и издаёт нервный смешок. — Да эта махина чуть меня не сожрала! Он меня по лесу гонял, как зайца на охоте, и наверняка бы догнал, но слава небесам, друзья на машине подхватили. Ещё и без конца орал что-то про тебя. Ничего не хочешь объяснить? Ласт с пару секунд мешкает.  — Он… Просто интерпретировал некоторые события так, как смог. Немного примитивно. Это уже не имеет значения, — качает головой она. — Пусть твои люди не лезут к Глаттони. Он полностью подконтролен мне, и пока мы с тобой не ссоримся, он не представляет угрозы.  — Что-то вчера мне так не показалось, — хмыкает Рой. — И вообще, с какой стати я должен давать твоим людям особый статус? Даже если я поверю в твои мирные побуждения в мою сторону и мы сойдёмся на договоре, это касается только нас двоих. Ты-то моих не щадишь.  — О чём ты? — не понимает Ласт.  — Ты пробила Хавоку позвоночник, — теперь приходит очередь Мустанга идти в наступление. — У него отказали ноги.  — Автоброня? — предполагает Ласт, но голос ощутимо дрожит.  — Какая автоброня, ты меня слышишь вообще? Позвоночник! Критическое поражение спинного мозга! Половину тела предлагаешь ему заменить? А может, сразу целиком, и в напарники к Альфонсу? — закипает Рой.  — Постой, всё настолько плохо? Ничего нельзя сделать? — Ласт учащённо моргает, а рука подсознательно тянется к тому месту в груди, где трепещет философский камень. — Возможно, я могла бы…  — Хватит, ты уже достаточно для него сделала, — Мустанг не на шутку злится, и похоже, не собирается тормозить. — Я твоего Глаттони впервые в жизни видел, и то, прутья были не моей идеей. А вот ты повела себя, как последняя паскуда, и за то, что я не высказал тебе это раньше, скажи спасибо Хьюзу. Хавок считал тебя своей девушкой! Из-за тебя не хотел на отдалённые задания ходить! Ты с ним спала! А потом пробила позвоночник! Какой же тварью надо быть!  — Я не… — пытается вставить Ласт, запинаясь, но Роя уже несёт.  — Подумать только! Я повёлся на твои благие намерения, а ты, возможно, просто глаза мне замыливаешь! Я определённо теряю хватку, не проанализировал тебя раньше, — полковник хватается за голову, дёргано ерошит волосы. — Ты спала с Хавоком! Один Бог знает, с кем ещё — со всем Централом? Чтобы узнать конфиденциальную информацию? Зачем тебе это, если верхушка и так ваша?! Мустанг срывается на крик. Ласт застывает в ошарашенной позе, и остатки самообладания слазят с неё, как кожа со змеи.  — Если я — гомункул похоти, то это ещё не значит, что шлюха, — голос практически не слушается её. — Я не спала с Хавоком. До этого не дошло. Он неплохой парень, смущался и пытался быть галантным… Сначала. Он даже не придал значения уроборосу. Смотрел на меня, как на кусок мяса. Итог один… Каждый раз итог один. Я просто ушла. От него всё равно не было пользы. Ласт пытается удержать лицо хотя бы на последней фразе. Показать, что ею двигала выгода и именно она сыграла ключевую роль. Быть меркантильной лучше, чем слабой. Но руки сжимаются в кулаки так сильно, что кончики пальцев уже начали трансформироваться в клинки и прорезают кожу. Такое происходит слишком часто в последнее время. Слишком много мелких самоувечий. Она не врёт. Она прекрасно помнит этот вечер. Цветы, свечи, шампанское, фрукты — для лейтенанта довольно масштабный размах. По талонам такого не выдают, а в магазинах жуткий дефицит и очереди за месяц. Наверняка достал где-то по блату, постарался, заморочился. И вроде ничего наглого и омерзительного Хавок не делал, в отличие от многих её визави из прошлого, но после знакомства с Хьюзом Ласт как переклинило. Взгляд, затянутый пеленой вожделения, больше не воспринимался как признак самоутверждения. Скорее, диаметрально наоборот. И когда такой взгляд вспыхнул у Хавока, Ласт принялась лихорадочно искать причину для ухода. Сослалась на нечто настолько глупое, что сейчас и не воспроизведёт. Но бежать хотелось дальше, чем видели глаза. Бежать от Жана, от свечей с шампанским, от себя. Последнее желание рвётся наружу и сейчас. Мустанг чувствует замешательство. Даже во время войны в Ишваре он лучше понимал, что делать дальше, чем в данный момент. Ласт ломается. Прямо здесь, у него на глазах, трещит по швам образ холодной и равнодушной стервы. Окончательно сорваться не позволяет ей гордость, и Рой удивляется, насколько выражена в ней эта черта. А ещё он удивляется тому, что совершенно не представляет, как с ней сейчас себя вести. За свою вспыльчивость ему становится стыдно — один в один как вчера возле горящего дома. Либо эта женщина — настолько искусный манипулятор, либо в ней и правда прячется нечто большее, чем соблазняющие взгляды и демонстрация равнодушия.  — Может, не стоит так из-за него… — Рой осторожно пытается зайти издалека и тем самым загладить своё поведение минутой ранее. — Из-за Хавока. Он всегда был ветреным и падким на картинку. Затыкается в тот же момент, понимая, что последнее было явно лишним. Ласт каменно разворачивается к стене.  — Я не выбирала эту картинку. Я вообще не выбирала ничего, лишь проснулась однажды без прошлого, но с набором умений и стереотипным образом в глазах мужчин. Научилась им пользоваться в своих интересах. Хорошо научилась. Но суть не меняется — я этого не выбирала. Рой неуверенно подходит к ней со спины. Он неплох в общении с девушками: по Аместрису давно гуляют байки о его похождениях. И пусть истории по-честному стоило бы делить надвое, то всё были живые, человеческие девушки. А как реагируют гомункулы? Наверное, впервые за долгие годы он чувствует стеснение, обхватывая её за плечи.  — У тебя ладони с подогревом, или ты так рад меня видеть? — хмыкает Ласт. Между ними повисает неловкая пауза.  — В Ишваре было страшно, — сам не понимая, зачем, произносит Мустанг. — Их лица до сих пор мне снятся. Я тоже этого не выбирал.  — Но ты видел своё будущее в армии, — возражает Ласт, но делает это мягко, без упрёка.  — Никто не видит будущее таким. Никто не понимает, что это, пока не столкнётся. Никто из нас этого не ждал. Какое-то время они ещё стоят так, молча, не двигаясь. Ласт пытается понять, приятны ли ей эти прикосновения, или от них ещё хуже. Мустанг знает, что пожалеет об этом завтра, но не убирает руки.