Accendimi

Выстрел. Взгляд. Выстрел. Искра. Кивок. Ещё одна. Спина к спине, охват всего возможного поля зрения. Прикрываю, полковник. Не смей умереть, лейтенант. Красная точка. Наводка точна до миллиметра. Щелчок пальцев и весь квартал в огне. Бесполезный в дождь. На подхвате в любую погоду. Светлые волосы сливаются с песками Ишвара. Белые перчатки бросаются в глаза первыми в тёмном коридоре. Стреляй в меня, если оступлюсь. Уже?.. Рой Мустанг подрывается на диване в холодном поту. Окно настежь, как и входная дверь, и развевающиеся на сквозняке занавески занимают в изящном полёте половину длинны комнаты. Лёгкие, буквально танцующие, они усиливают ощущение нереальности, которое часто присутствует в первые минуты после быстрого пробуждения. Когда не понимаешь, проснулся уже, или происходящее продолжает сниться. Сквозь полупрозрачную ткань занавесок Рой может рассмотреть аккуратно застеленную кровать в спальне. В ванной вода не шумит. Пошатываясь, он входит на кухню. Пусто. Она ушла. Вчерашней ночью, как истинный джентельмен, Мустанг уступил Ласт спальное место получше, хоть и не знал, требуется ли это подобному ей созданию, а сам ушёл на диван. Неожиданный поворот разговора, похоже, смутил обоих. Рой так и не смог возобновить его после долгого общего молчания, потому лишь неуклюже предложил кровать и пару раз едва не врезался в девушку, стараясь разойтись с ней в разные стороны. По правде говоря, это больше напоминало топтание двоих старшеклассников на одном месте в абсолютно пустом школьном коридоре. Когда же попытка наконец увенчалась успехом, полковник даже не разложил для себя постельное: больше всего хотелось уткнуться носом в мягкую спинку и даже не смотреть в сторону спальни. Он редко испытывал неловкость в общении с женщинами, но Ласт и не являлась ею в классическом понимании. Ему долго не удавалось уснуть, а когда наконец получилось, остаток ночи прошёл в беспокойной полудрёме. Настолько разбитым с утра он чувствовал себя лишь однажды, и тот раз до болезненной иронии напоминал сегодняшний. Девушка, которая ушла на рассвете. В ту беззвёздную Ишварскую ночь страх потери уничтожил всяческое самообладание, сломал субординацию, стёр границы полевого этикета. А на утро знакомого синего кителя уже не оказалось там, где хозяйка накануне сбросила его перед падением в объятия командующего. Менее чем через сутки она заявит, что происшедшее следует забыть, оно идёт вразрез с воинским уставом, а она будет куда полезнее за его спиной, чем в его постели. Рой будет последним лжецом, если начнёт утверждать, что ни разу не вспоминал об этом за годы службы. Девушка, которая отодвинула прошлую связь ради чего-то большего. Девушка, которая перенесла разрушение прежних принципов. Девушка, надломленная и склееная заново. Девушка, принявшая место тени. Мустанг потирает виски и понимает, что сбился. Все эти характеристики теперь подходят двум. И ему срочно нужно найти или создать канал связи с Ласт. ***  — Какого чёрта ты творишь? — шипит Кинг Брэдли, буравя единственным неприкрытым глазом сидящую на столе Ласт.  — Не нравится? Ты стал скучным в браке, — смеётся девушка и перелазит в кресло.  — Не это! Зачем ты припёрлась в Центральный штаб?! — голос брата отнюдь не поддерживает её игривость. Ласт надувает губы, демонстрируя свою лучшую женскую обиженность.  — Энви сказал, что ты хочешь меня видеть. Не по катакомбам же тебя ловить, — пожимает плечами она. — Ты у нас человек занятой. Руководить страной так сложно. Как любящая сестра, я отнеслась с пониманием к обязанностям фюрера, а ты кипятишься. Будь проще, братец. Брэдли переводит взгляд на окно, делает несколько полных вдохов и выдохов.  — Если Отец создал тебя такой взбалмошной, значит, ему это было нужно, — бормочет он, и продолжает уже громче. — Энви кое-что рассказал о тебе и Мустанге.  — Ну вот, опередил, — расстраивается Ласт. — О своих трофеях я предпочитаю рассказывать самостоятельно.  — Мне это не нравится, — качает головой Брэдли. — Его было очень удобно убрать во время погони. Теперь придётся создавать обстоятельства с нуля. Ласт нервно поджимает пальцы на ногах: пожалуй, единственное, что внимательный Рас не заметит, пусть повязка и прикрывает Абсолютный глаз.  — Обстоятельства? — девушка изображает саму невинность. — Мне казалось, я достаточно чётко донесла до Энви, что контролирую ситуацию.  — У нас слишком мало времени, — Брэдли сплетает пальцы в замок. — Ошибка на финишной прямой будет дорого стоить. Исправить уже не успеем. Твоя авантюра может быть успешной, а может и не быть. У нас нет такой роскоши, как проверять это.  — Полковник не опасен, он меня слушает, — лепечет Ласт, но паника слишком сильно пробивается через привычный сладкий тон. Она теряет контроль и Рас это видит. Плохо. Очень, очень плохо.  — Послушай, Ласт, — Брэдли устало трёт переносицу. — У каждого из нас есть свои функции. Ты собираешь информацию, я выступаю публичным лицом и пополняю список Ценных жертв, Энви убирает мешающие элементы. Всё слажено. Ты своё дело делаешь, и честно говоря, я удивлён, что тебе удалось подобраться к Мустангу, но позволь и нам делать своё. Время отойти в сторону. К тому же, очень сомневаюсь, что ты сможешь влиять на него в должном объёме.  — Человеческие мужчины примитивны, — кривится Ласт, прикрывая одной негативной эмоцией другую, глубинную. — Сто один информатор не будет столь эффективным, как шёпот женщины, от которого сердце бьётся чаще.  — Вот потому и сомневаюсь, — вздыхает Брэдли. — Может, он и спит с тобой. Но боюсь, твой шёпот звучит тише молчания его адъютантки. Нам лучше покончить с ним и не терять время. Я подберу тебе не менее симпатичную замену, если хочешь. Тише. Тише. Тише. В ушах Ласт шумит собственное дыхание, а посторонние звуки тонут, словно их источники погрузили в воду. Или в воду упала она сама. И сейчас медленно идёт ко дну, а о чём-то говорящий Брэдли оказывается дальше на метр с каждой секундой. То ли потому, что никто не собирается оставлять Мустанга в покое. То ли потому, что нежеланное доселе к восприятию лицо известной адъютантки ощущается прямо за спиной. Всегда там была. До Ласт. После. Во время. Возможно, даже во вполне конкретное время…  — Слышишь меня? Уснула? Боги, Ласт! Ты же не порхаешь в облаках, как человеческие женщины! Ласт фокусируется на Брэдли. Звуки возвращают свою громкость, а в голове бешеной стаей колотятся мысли, сталкиваются друг с другом в хаотической пляске, рвут одеяло с акцентами в попытке перетянуть на свою сторону.  — Мне надо работать. Постарайся не привлекать внимание, когда будешь уходить. Если, конечно, ты это умеешь. Ласт заигралась. Впиваясь пальцами в подлокотник кресла, она уже не в первый раз чувствует дежавю: ситуация снова вышла из-под контроля, её двойные мотивы снова практически на поверхности, что-то снова нужно решать в ускоренном темпе. Снова, снова, снова. Она сама ввела себя в эту кондицию, и когда удастся перевести векторы в какой уже по счёту раз, то обязательно подумает о причинах на досуге. Но для начала их надо перевести. Мне надо работать. Её работа — шпионаж. Работа Раса — публичность и поиск Ценных жертв. О, небеса. Прости, малыш Рой.  — Кандидат в Ценные жертвы, — произносит она, и время останавливается. Брэдли отходит от окна, словно в замедленной съёмке, стягивает с себя повязку. Ласт прошибает холодный пот. Это плохой знак. Теперь все её скрытые эмоции будут, как на ладони.  — Вы ведь ещё не нашли пятую? Он подойдёт. Я не представляю более стойкого человека, которого можно протащить через врата. И мы знаем точку влияния на него. Не отвертится, — она старается говорить как можно увереннее. Брэдли с пару секунд смотрит на неё так, словно пытается разглядеть мельчайшие нервные импульсы в глубине серого вещества головного мозга, а потом внезапно взрывается смехом.  — Ну и ну! Похоть стала Местью, — хохочет он. — Малышка Хоукай тебя задела, сестрёнка? Узнаю тебя прежнюю. Никакой пощады. По правде говоря, я уж начал переживать о том, что творится с тобой в последнее время. Значит, он принял её нестабильность в данный момент за желание отвергнутой женщины отомстить. Что ж, пускай. Что угодно лучше правды. Ласт прикрывает глаза — никогда она ещё так не радовалась от того, что её посыл неправильно трактован.  — Ты сам сказал: у нас мало времени. И всё ещё нет пятой Ценной жертвы. В Назначенный день думать будет поздно, так что не разменивайся кандидатами. Горячий полковник — отличный вариант, — собирает себя по кусочкам Ласт, каждым словом вбивая гвозди в свои воспоминания.  — Неплохая идея, — Брэдли снова завязывает левый глаз. — Теряю хватку. Можешь быть свободна. Я не поощряю женских слабостей, но твоя сыграла нам на руку.  — Ещё увидимся, братец, — попытка лучезарно улыбнуться оборачивается кривой усмешкой, но Брэдли этого уже не видит: его внимание переметнулось к бумагам на рабочем столе. Ласт покидает кабинет, нервно теребя верхние пуговицы жакета, призванного закрыть главный отличительный знак: уробороса под ключицами. Впервые за всю жизнь каблуки любимых сапог кажутся ей слишком шаткими. А когда лиловые глаза пересекаются с карими на выходе, появляется чувство, что сейчас они и вовсе сломаются. И похоже, не только у неё. Лиза Хоукай совершенно не нравится Ласт. Не нравилась задолго до сквозной фразы Раса, но по какой-то причине Ласт предпочитала вешать на сознание плотные шторы. Хотя стоило догадаться сразу. Она постоянно ошивалась вокруг Роя, хоть и значилась адъютантом не по документам, а на абсолютно птичьих правах. И пусть действия Лизы носили сугубо деловой характер, никогда не превышали границы служебной субординации и вполне укладывались в ответственное выполнение своей работы и не более, всё равно вызывали у Ласт чувство беспокойства, которое теперь пошло в рост в геометрической прогрессии. Глупо, очень глупо было не воспринимать это всерьёз. Ведь в силу своего опыта и профессиональной направленности, Ласт превосходно оценивает взгляды и полутона голоса. Интересно, а ревность — это ближе к ярости или к жадности? Или даже к зависти? Ласт ни на что не претендует. Ей ли не знать, что одна ночь — не показатель ровным счётом ничего определённого. Пусть даже жаркая и довольно чувственная — или Мустанг не только хороший любовник, но и отличный актёр. Но почему-то, проходя мимо опешившей Хоукай, Ласт прячет за стандартной маской холодной стервы необычайную горечь на душе. Если у гомункулов вообще есть душа. Ласт совершенно не нравится Лизе Хоукай. От этой женщины веет опасностью. Но не такой, где на тебя наставят пистолет, вызовут на поединок с холодным оружием или заложат бомбу под рабочий стол. Скорее сладкой, почти желанной опасности, которая будет дарить тебе ощущение парения в облаках, но свалит через месяц от некроза кишечника, потому что всё это время ты принимал медленнодействующий яд за ужином. Лиза могла бы поставить сотню на то, что женщина, выходящая из кабинета фюрера — не вполне человек. Кисти заходятся в дрожи, словно кто-то вдруг понизил температуру комнаты до заморозков, и подобное с ней уже случалось однажды: когда рядом находился гомункул Глаттони. Вряд ли это одно и то же… И тем не менее, полуулыбка то ли с насмешкой, то ли со снисхождением вышибает почву из-под ног, пускай и на долю секунды. Новое супероружие? Средство для диверсии в роковом обличье? Лиза понятия не имеет, какие дела у этой женщины могут быть в Центральном штабе, и это настораживает её ещё больше. Рука инстинктивно скользит к пистолету в кобуре, но гостья поворачивает на развилке коридоров не к кабинетам, а в сторону главного выхода. Вместе с ней исчезает и чувство холода.