Accendimi

— Вы позвонили в магазин Хавоков, мы обеспечиваем надёжную доставку уже более семидесяти лет.  — Значит, не соврал, когда про семейное дело говорил. Как жизнь гражданская?  — Какими ветрами, полковник? Рой мнётся, как старшеклассница перед выпускным вечером. Крутит между пальцев пружину телефонного кабеля, сжимает выскальзывающую из вспотевшей руки трубку. Изо всех сил старается не пропустить волнение в интонацию. Ощущение, что он делает нечто по меньшей мере странное, не покидает его с момента нажатия первой кнопки с цифрой.  — Как твои ноги?  — Могли бы и лучше. Хотя мне грех жаловаться — отнялись бы из-за страшилы, было бы обиднее. Кстати, вы ведь её поджарили? — бодро спрашивает Хавок, чем провоцирует приступ острого кашля Мустанга.  — Собственно… да.  — Ну и отлично! Я не смог, хоть вы добили.  — Собственно, нет.  — Что?  — Что? Рой чертыхается про себя и жалеет, что вообще позвонил и начал этот разговор. Мало они с Элриками, что ли, гомункулов выманивали? Хорошо, всего раз, и то с помощью Шрама. Но варианты всегда есть, удачные и не очень. Этот вот — прекрасный пример неудачного.  — Хавок, послужи родине без лишних вопросов, — скрипит зубами Мустанг.  — Весь внимание, — из голоса Жана мигом испаряется шутливость.  — Эта девушка, ну… Когда ещё называла себя Солярис. У вас с ней всё было довольно долго. Как ты выходил с ней на связь? — выдавливает из себя Рой.  — Так вы что, не алхимией её жарили?! — взрывается трубка. Полковник нервно лупит рукой по столешнице, словно кто-то способен это увидеть.  — Жан, твою мать! Я просил без вопросов!  — Лады-лады, я просто не ожидал, что ли, — оправдывается голос Хавока. — В Центральном парке есть одно место, третья лавочка от главной развилки. Ещё красивый вид на озеро открывается. Мы с ней всегда там виделись. Я не понимал, почему она не даёт телефон и провожать себя не позволяет… Потом понял. Но вам-то зачем?  — Спасибо за помощь, Жан, родина не забудет, — выпаливает Мустанг и с размаху опускает трубку на держатель. От звона подскакивает за дверью секретарша. *** Ласт не любит Центральный парк, и тем не менее, её периодически туда тянет. За последнее время «периодически» стало частить, а число событий, связанных с этой локацией, расти. Не потому ли оно, собственно, и растёт? Или потому тянет? Замкнутый круг, почти как преобразовательный. Или как уроборос, который пожирает себя точно так же, как это сейчас делает Ласт. Встречи с Хавоком происходили здесь. Недалеко отсюда был спасён Хьюз. Этот парк — просто алтарь неуместной человечности. Проходя по вымощенным тротуарной плиткой дорожкам, Ласт старается не обращать внимание на периодические взгляды со стороны мужчин, хотя за последнее время это тяжело ей даётся. Она сравнительно скромно одета: привычное облегающее платье сменилось чёрной водолазкой и тёмно-серыми брюками свободного кроя. Ласт-пару-месяцев-назад этого бы не поняла. Ей нравилось собирать трофеи чужих слабостей, это приносило двойное ощущение собственного превосходства. Сейчас же ей хочется закрыть комнату с этими трофеями на замок и утопить ключ. О левую ногу что-то легко ударяется, заставляя Ласт притормозить. Опустив голову вниз, она видит ярко-розовый мяч и бегущую в его сторону девочку с двумя хвостиками. Надо завязывать с походами в этот чёртов парк. Словно примагниченная к вырвиглазному пятну, Ласт опускается на корточки и равняется с девочкой. Подхватывает мяч и протягивает ей.  — Твоё?  — Папа подарил, — тут же выпаливает девочка, и Ласт думает, что у них это семейное. Сначала о жене, дочке, отце, и только потом — обо всём остальном. Воспоминания вытаскивают из памяти моменты, когда она так раздражалась в ответ на подобные упоминания и истории, но теперь они отливают светлой грустью.  — Твой папа — хороший человек, — уголки губ Ласт ползут вверх, словно живут собственной жизнью. — И он скучает по тебе.  — Но мама говорит, он на небе, — глазки девочки печально блестят. Ласт готовится подтвердить этот факт, пока не произошло чего плохого, когда со стороны газона звучит женский голос:  — Алисия, сколько можно просить! Не убегай! Ласт быстро выпрямляется. Перед ней стоит обеспокоенная Грейсия.  — С ней всё в порядке. Мячи такие непослушные, — она старается сохранить дружелюбность, адресованную Алисии, но с миссис Хьюз это почему-то не работает.  — Тётя поймала мой мяч, — девочка хвастливо демонстрирует игрушку. — И она знает папу.  — Что? — Грейсия бледнеет. Ласт готова поспорить, что тоже.  — Его многие знали. Он… шумел на весь Централ, знаете, — запинаясь, лепечет она. — Прошу простить. Оставляя недоумевающую, белую как мел, Грейсию позади, Ласт набирает темп. Обычно она не передвигается быстро — поспешные шаги убивают виляющую походку. Но сейчас ей всё равно. Ноги сами несут её к самому знакомому месту в этом парке, и она движется на полном автомате, не задумываясь о маршруте, не преследуя никаких определённых конечных точек. За пару метров до заветной скамейки её кто-то едва не сшибает с ног.  — Уважаемая, внимательнее! — ворчит знакомый голос. Ласт поднимает глаза, которые до этого упирались в плитку. Твою. Мать.  — Занятно, занятно, — она спешно натягивает ядовитую маску. — Либо мир настолько тесен, либо у кое-кого по фамилии Хавок язык без костей. В совпадения я не верю, так что остаётся…  — С ума сойти, — таращится Рой Мустанг. — Я не узнал тебя со спины.  — Не так сексуально? — прищуривается Ласт.  — Так! То есть, я хотел сказать… — полковник тушуется, что Ласт находит очень забавным. — Это не совсем похоже на твой стиль.  — Я раскрываю свой стиль не раньше третьего свидания, — девушка игриво поводит плечом.  — Значит, уже официально можно?  — У нас не было официальных свиданий, я не встречаюсь с мужчинами ниже генерал-майора.  — А как же громкое заявление «Я с ним сплю»?  — Сплю, но не встречаюсь. Рой тяжело вздыхает, заключает ладонь Ласт в свою и наклоняется ближе к уху. Девушка автоматически сжимает его руку, но быстро это осознаёт и расслабляет пальцы.  — Наше общение с самого начала было крайне странным. Я по-прежнему не понимаю тебя, — Рой не шепчет, а говорит на тон ниже, что придаёт его тембру особое влекущее звучание. Впрочем, он эту цель явно не преследует, и Ласт беспокоится, как бы он не заметил немного не ту реакцию. — Но сегодня я кое-что узнал, и кое-что получил. О доверии говорить рано, но нам стоит видеться чаще. Ты знаешь, как меня найти, а я тебя — нет. Глаза Ласт панически бегают по сторонам, высматривая в каждом прохожем нездоровую ухмылку Энви или нетипичную по форме тень Прайда. Сейчас они выглядят, как заговорщики, а ей это явно не выгодно. Легенду надо соблюдать до конца, и девушка прижимаемся щекой к щеке Роя, чувственно проводит носом по скулам, томно прикрывает глаза. Заговорщики превращаются в тайных любовников. Мустанг судорожно сжимает руку Ласт. Часть образа или эмоциональный прорыв?  — Я создаю нам конспирацию, — шепчет Ласт. — Не нервничай, малыш Рой. Ничего личного.  — Вообще-то, я тоже, — сглатывает Мустанг. — Монотонный голос не вызывает желания его подслушать.  — Зато вызывает другое желание, да? — Ласт специально говорит с придыханием, прослеживая изменения мышечного тонуса Роя. — Не старайся, на этом поле не переиграешь, Горячий полковник. Мустанг резко одёргивает руку.  — Тебе обязательно всё портить? — шипит он, уже не особо заботясь о монотонности. — Я пришёл с белым флагом.  — Лучше бы с цветами пришёл, — разочарованно сетует Ласт. — Слушай, я действительно не знаю, чем тебе помочь. Я никогда не встречалась с мужчинами систематически, чтобы болтать с ними перед сном, или принимать посылки на пороге квартиры. Я живу в катакомбах. Туда не проведён телефонный кабель, а курьер запутается на первой развилке.  — Тогда у меня есть вариант, — усмехается Рой и достаёт из кармана ключ. — Не ломай замок, пожалуйста.  — Предлагаешь съехаться? Забавно, — Ласт ловко подхватывает ключ, выставляет его впереди себя и рассматривает со всех сторон.  — Это от штаб-квартиры. Ну, которая… Ты помнишь, — Мустанг не находит в себе сил для конкретики. — Мне бы польстило, если бы ты сменила свои катакомбы на неё. Я бы знал, что всегда смогу найти тебя там. Или оставить послание.  — Сидеть на одном месте и ждать, пока Его Зажигательность Огненный алхимик побалует своим визитом? Делать мне, что ли, нечего? — Ласт смотрит на Роя с укоризной, но ключ не возвращает.  — Можешь не сидеть, а прийти к восьми. Нам многое надо обсудить. Пожалуйста, — последнее слово Мустанг произносит с такой жалобно скривившейся миной, будто жуёт лимон.  — Небеса, как же ты жалок, — морщится Ласт. — Ладно. Считай, уговорил. Люблю, когда мужчины унижаются.  — В восемь, — повторяет Рой. Как будто у неё были другие планы на вечер. Их попытка разойтись комично дублирует прошлую ночь. Если полковник всегда ведёт себя так неловко с женщинами без кителя, то Ласт не верит даже в потенциальную возможность существования списка свиданий. Несколько секунд они просто дёргаются из стороны в сторону: куда бы не попытался двинуться один, туда же разворачивается и второй. Классическая джентльменская дилемма «только после вас». В конце-концов Мустанг рывком подаётся вперёд, целует Ласт в щёку и в быстро устремляется вдаль от озера и скамейки. Обескураженная, она неподвижно стоит на месте ещё с минуту, уставившись в одну точку и смущённо ощупывая лицо. *** Когда Ласт переступает порог квартиры, все остальные мысли вытесняются одной доминирующей: тут надо проветрить. Воздух в комнатах стоит до ужаса спёртый. Здесь точно никто не живёт, и как бы хозяин не старался поддерживать такую видимость, от каждого угла веет холодом, одиночеством и отчуждённостью. В местах, где обитают люди, даже мелочи об этом шепчут: неидеально застеленная кровать, отпечаток от кружки на столешнице, небрежно кинутая на стул футболка. Тут не так. Тут всё идеально, вылизано, с иголочки. Кроме пыли. Она — неизменный спутник необитаемых помещений. Ласт стягивает перчатки и нерешительно дотрагивается до столешницы. На месте, где касались её пальцы, остаётся тёмный отпечаток. Девушка чертит на столе длинную линию, подносит палец к губам и мягко сдувает пыль: она витиевато кружится в воздухе под искусственным светом лампы. Она, вероятно, как эта столешница. Чувства за много лет запылились, поскольку никогда не использовались. Их присыпало слоем чистой выгоды за многое множество ночей, проведённых в бездушном танце тел. Каждый раз разные партнёры. Другой стиль, другой темп. Неизменные чёрные сапоги кружились на паркете, не оставляя следов, а сопровождающие и вовсе парили над ним, эфемерные, непостоянные. Но когда появляется нечто достаточно весомое, чтобы продавить эту пыль, глаза уже ничего не видят, кроме тёмного штриха на сероватой поверхности. Как трещина на полотне минувших дней. Как зияющая рана на идеальной коже гнилого изнутри тела. Ласт вздыхает. Отметины на её паркете оставляют те, кто танцевал не с ней. В бальном зале, вход в который вот уже триста лет осуществлялся сугубо по именным пропускам, стало слишком много женщин. Ласт задумчиво выводит на пыльном столе буквы «М» и «Х». Наклоняется к ним и дует снова, поднимая в воздух вальс мерцающих частичек. Говорят, взмах крыльев бабочки может спровоцировать ураган на другом конце планеты. Кто и чем махал, чтобы в голове искусственной личности поднялся ураган собственных желаний? Чем дольше Ласт смотрит на нарисованные буквы, тем больше возникает вопросов. «М» — это Маэс или, всё-таки, Мустанг? «Х» — это Хьюз или камень вины за повреждённый позвоночник Хавока? Ласт быстро стирает буквы, будто боясь обличения. Не стоит оставлять улик собственной слабости. Она оставляет гостиную за спиной, переступая порог спальни. Медленно подходит к кровати, пробегает пальцами по колючему вязаному одеялу. Аккуратно, чтобы не разбудить свернувшегося клубком зверя воспоминаний. Кровать идеально застелена, словно на ней никто не спал, и не происходило ничего отличного от сна. Ничего не напоминает о том, что видели серые стены. При свете дня детали, неуместно лезущие в голову, образы и звуки кажутся почти призрачными, нереальными, далёкими как прошлогодний снег. И такими же холодными. Становится ещё более душно. Дышать почти нечем. Ласт оставляет в покое кровать с одеялом, кидается к окну, распахивает его одним рывком и наслаждается ударившим в лицо порывом ветра. Спасительная свежесть проносится по дыхательным путям, рвёт давящие грудную клетку цепи. Девушка закрывает глаза и расплывается в блаженной улыбке, утопая в воздушных потоках.  — А ты быстро освоилась. Уже хозяйничаешь, — звучит за спиной голос Мустанга, и Ласт вздрагивает от неожиданности. Ей внезапно становится стыдно за неуместную сентиментальность — как много видел Рой? — и она чувствует себя застигнутой врасплох во время чего-то очень личного, тайного. Ворвись один из её братьев в эту же спальню ночью, неделю назад — и то было бы менее неловко.  — Я не слышала, как ты вошёл, — она почти оправдывается.  — Кто-то очень громко обращается с окнами, — Мустанг поднимает руку с указательным пальцем. — Я открыл дверь как раз тогда. А потом ты была слишком увлечена, чтобы заметить меня.  — Ты совершенно запустил эту квартиру. Духота и пылища, — морщит носик Ласт. — Признайся, ты специально дал мне ключ, потому что нужна женская рука?  — Я дал тебе ключ, потому что мне нужна связь с тобой, — Рой решает сразу перейти к делу. — Ты сегодня приходила в Централ. И, учитывая последующие открытия… Я не верю, что ты не имеешь к этому отношения. И я хочу знать, что на самом деле замышляет фюрер. Или для тебя привычнее — Рас?