Accendimi

Психологи говорят, что сидящий напротив подсознательно воспринимается как оппонент, а сидящий рядом — как союзник. Ласт нервно барабанит пальцами по столу, раздражаясь, что этот Рубикон Мустанг никак не может перейти. Его глаза на одном уровне с её — с противоположной, чёрт побери, стороны.  — Кто-то распинался про белый флаг, — напоминает она. — Ты всем своим женщинам так пудришь мозги? Можно было не прикрывать это благими намерениями иметь контакт со мной, если ты просто хотел прижать меня к стенке на своей территории.  — Всё именно так, как я говорил в парке, — вздыхает Рой. — Лишь хочу знать, в каком объёме ты замешана. Ты ведь не просто так в Централ приходила. А учитывая, что уже и так всё знаю, возможно, ты будешь разговорчивее. Хочешь, перчаткой вместо белого флага помашу?  — Капитуляция с огоньком. Прекрасно, — иронизирует Ласт. — Особенно учитывая, что с помощью них ты пытался меня убить.  — Тем символичнее для перемирия! — Мустанг хлопает в ладоши, и прямо перед ним рассыпаются искры, массивом создавая форму сердца.  — Покажешь этот дешёвый подкат кому-то из своего списка свиданий, — Ласт инсталляция не впечатляет. — Я приходила, чтобы прикрыть твою неугомонную задницу. Рас хотел тебя убрать. Он не собирался останавливаться на том сорванном покушении.  — А теперь, выходит, остановился? И я должен сказать спасибо тебе, так? — пытается понять Рой.  — Можешь и не говорить. Я не ради твоей благодарности старалась, — отмахивается Ласт.  — Почему тогда? Простой вопрос вздымает в голове кучу конкурирующих вариантов. Потому что пойдёшь на дно ты — пойду и я. Это самозащита. Потому что я обещала Хьюзу. Это моё перед ним обязательство. Потому что намерения Отца всё больше претят мне. Это бунт. Потому что я тону в собственных скитаниях между заложенным и приобретённым. Это альтернативное развитие, которое Отец уж точно не предусматривал. Потому что я боюсь саму себя, и дорого бы дала за то, чтобы эти мысли никогда не приходили на ум. Никогда не ставили под сомнение изначальную цель. Но я уже подожгла слишком много мостов, и из памяти это не вычеркнуть. Это движение по течению, всё дальше от разделения реки надвое. Потому что тёмные углы слишком тесны для двоих, и я хочу доказать, что молчу гораздо громче других подстраховщиц. Это, наверное, собственничество. Потому что я не хочу, чтобы кто-то умер из-за меня. Это подрывающие саму суть логики гомункулов корни милосердия. Потому что я не хочу, чтобы из-за меня умер ты. И он. Это…  — Ты и сама не знаешь, — Мустанг говорит тихо, но для Ласт это как выстрел из сигнального пистолета на старте. Только он оповещает о начале забега, а этот выстрел его прекратил. Мысли замирают на своих местах и рассыпаются, оставляя после себя лишь терпкое послевкусие. — Или боишься меня. Вероятно, Хьюза ты боялась меньше, но я не стану спрашивать его о тебе. Дождусь, пока созреешь сама. Кстати, от него сегодня пришло послание. Ласт поднимает голову и светлеет в лице, не успевая по привычке затормозить процесс.  — Небось, целиком исписано нытьём по Грейсии и Алисии? — язвит она, но звучит по-доброму.  — Не напрямую. У него хватает ума использовать шифровку, — отвечает Мустанг. — Что удивительно, он теперь ноет не только о них, но и о тебе.  — В самом деле? — Ласт изображает поверхностное удивление, но будь она человеком, сейчас бы чувствовала учащённое сердцебиение.  — Спрашивает, не обижаю ли я тебя. И ты меня, — Рой немного краснеет, хотя и старается изо всех сил это скрыть. — Почему-то он уверен, что ты сменила сторону. Переживает, чтобы твои не заподозрили… Ну и остальные три четверти письма действительно про Алисию и Грейсию. При упоминании второго имени Ласт морщится.  — Как же она всё подпортила в начале, — ворчит она. — Грейсия. Форсировала расследование, вынудила Энви найти крайнего. Мария Росс, кажется? Скажи спасибо миссис Хьюз за то, что тебе пришлось устраивать показательное огненное шоу. Я неделю на иголках сидела — боялась, что ей окажется недостаточно и она пойдёт выкапывать гроб.  — Ты любишь Хьюза? — неожиданно спрашивает Мустанг — как ей кажется, с натиском, хотя явно старается преподнести это как можно более непринуждённо. Ласт закрывает глаза и настраивается озвучить ответ на вопрос, который задавала сама себе уже очень много раз. У неё в голове проносится множество вариантов: начиная от отшутиться, мол, любит она только себя, и заканчивая агрессивной защитой против вторжения в личное пространство, какое полковнику вообще до этого дело. Когда становится ясно, что выбрать идеальный не получится, Ласт решает остановиться на нейтрально-бесцветном.  — Нет, я не люблю Хьюза, — говорит она с тяжёлым сердцем, со всех сил стараясь сохранять равновесие.  — Но тем не менее, ревнуешь его к жене, — замечает Мустанг.  — Я не ревную его к Грейсии, малыш Рой, — Ласт пытается улыбаться, но получается со слишком явным налётом грусти. — Как тебе сказать… Не к ней. И не его.  — Так ревнуешь или нет? — суетливо переспрашивает полковник.  — И да, и нет, — признаётся Ласт. — Я всегда пользовалась успехом у мужчин. Оказалось, понимание того, что кто-то ещё может, совершенно мной не переваривается. А ещё меня отвергли до того, как могли бы принять. А ещё бросили, не подбирая. А ещё это произошло уже дважды. И до того, как Ласт осознаёт, что собирается спросить, с языка слетает:  — А ты любишь Лизу Хоукай? Мустанг замирает: такого вопроса он явно не ожидал. Полковнику требуется какое-то время, чтобы вернуть самообладание.  — Довольно странный вопрос от девушки, которая со мной спит, — в конце-концов он увиливает от ответа, через силу сдерживая порывы взгляда нервно заметаться по стенам.  — Вполне себе логичный. И хватит спекулировать на том, что я сказала Энви! Это был единственный правдоподобный вариант, — хмурится Ласт.  — Что за хрен этот Энви?! — взрывается Рой. — Где ещё он отметился, кроме как под Шрама косил?  — Он под половину Централа косил, а ты и не заметил. Выбирай выражения, он всё-таки мой брат, — пресекает его Ласт.  — За последние дни куда ни плюнь — попадёшь в твоего брата. Сколько их у тебя вообще?  — Шесть.  — О, — ещё одна неожиданная информация не даёт Мустангу спокойно переварить предыдущий вопрос. — Выходит, игра в «угадай гомункула» не закончится ещё долго. Скольких я уже знаю, кроме тебя? Троих?  — Если Цельнометаллический мальчишка достаточно болтлив, то четверых. И ты ушёл от ответа, — подмечает Ласт. — Впрочем, ты не обязан отвечать. Просто как бы там ни было, не показывай Расу больше, чем он уже видел. Он обернёт это против тебя. Мустанг заметно грустнеет.  — Уже обернул, — Ласт констатирует очевидный факт после короткой паузы, данной полковнику на самостоятельное озвучивание.  — Ты играешь в шахматы? — внезапно спрашивает он. Ласт улыбается.  — За триста лет научишься играть во всё известное человечеству. Чёрные и белые фигуры стоят на клетчатом поле, ожидая передвижения от хозяев партии. Они полностью подвластны чужим рукам, не имеют мнения, не вольны покинуть доску — да и не хотят. Они привыкли. Ласт была точно такой же очень долго.  — Играешь за белых. Символично, — она изящно дотрагивается кончиком прорезавшегося клинка до верхушки короля.  — Мои фигуры теперь разбросаны, — Мустанг делает первый ход пешкой, но его взгляд сфокусирован где-то далеко за пределами доски. — Мне предложили место в команде противника, а собственную разогнали по разным штабам.  — Разделяй и властвуй. Неплохая тактика, Рас, — Ласт не претендует на возможность быть услышанной, но наслаждается иллюзией возможности высказать брату то, что не может произнести в глаза.  — Мою пешку, ладью, коня, офицера и даже мою королеву забрали, — Рой поднимает голову и говорит в лицо Ласт, обращаясь далеко не к ней: — Но игра ещё не окончена.  — Хочешь сказать, ты — король? — хмыкание Ласт возвращает его на землю. — Самая слабая фигура.  — Но и самая важная на поле! — возмущённо замечает Мустанг.  — А ты хочешь быть самой важной фигурой, или самой сильной? — Ласт хитро прищуривает глаза и делает ход чёрной пешкой.  — Не собьёшь, — качает головой полковник. — Пока на доске стоят два короля, партия продолжается. И я тоже намерен продолжать, даже если никого, кроме нас, не останется. Мы ещё станцуем на этом поле, фюрер Брэдли! Вторая белая пешка становится рядом с сестрой.  — Брэдли? О, нет, — смеётся Ласт. — Он не король. Точно не он. Самая слабая фигура, помнишь? Ты бы назвал его слабым? Он скорее ферзь. При желании доберётся до любой точки поля, по любой траектории. Королю такая роскошь и не светит.  — Кто тогда? — Рой склоняется над доской, приближая своё лицо к оппонентке, и задаёт вопрос трепетным шёпотом. Ласт манерно выставляет одно плечо вперёд, бросает несколько быстрых взглядов из-под полуопущенных ресниц то на полковника, то на фигуры, изящно проводит пальцами по ключицам. «Ты сама затеяла эту двойную игру, крошка Ласт, — шепчет ей то ли подсознание, то ли голос иной, более гуманной, грани её натуры, то ли одна из Ксеркских душ, то ли первая инкарнация Грида. — Он не сможет сделать это без твоей информации. А ты не сможешь спокойно смотреть на то, как всю страну перекручивают на топливо. Ты уже давно определилась со стороной, и ты это знаешь. Не надо пытаться быть удобной всем. Действуй!»  — Тот, кто создал нас. Наш Отец, — Ласт делает ход конём. На шахматной доске перед ними, и на поле их взаимоотношений с Мустангом и всем аместрийским ополчением под его эгидой. Палитру эмоций, проносящихся на лице Роя, сложно не то что описать, а хоть бы и зафиксировать на момент классификации. Его глаза мечутся по фигурам, взлетают к стенам, обшаривают Ласт с головы до видимого пояса. Гомункул видит, как вздымается его грудь в быстром дыхании, как западает кожа в яремной ямке на вдохе.  — Не ожидал такой откровенности? — она заговаривает первой, чтобы вывести Мустанга из оцепенения. — Я надеюсь на твоё благоразумие, малыш Рой. Поиски в открытую могут плохо закончиться и для тебя, и для меня. Не попадись на том, что слишком много знаешь.  — Кто… Как… — пытается спросить он, но мысли совершенно не хотят облачаться в слова.  — Сперва закончим партию. Твой ход, — Ласт напоминающе стучит пальцем по центру доски, и Мустанг, скорее автоматически, выставляет белого коня в ответ. Девушка размещает офицера рядом с его пешками.  — Вот это, — проводит она фигурой перед глазами Мустанга, прежде чем поставить её на b4, — должно волновать тебя больше. У Отца два прекрасных офицера, которые следят за особо любопытными, и при необходимости режут так же остро, как ходят по косой.  — Дай угадаю. Энви, — Рой понемногу берёт себя в руки и возвращается к партии, выводя ещё одного белого коня.  — Верно, — улыбается Ласт. — Второго пока оставим в тени. Я слишком много тебе разболтала. Когда она нервничает, включает тон дурочки, а нервничает сейчас очень сильно. Обитатель теней — единственный из братьев, которого она не смогла понять за всю свою жизнь. А то, что мы не понимаем, пугает нас больше всего. Король и ладья под её пальцами совершают короткую рокировку.  — Значит, один из тех, кого не знаю… — Рой сверлит взглядом фигуры. — Красноречиво. И кто эта ладья, которая сейчас его прикрыла? Устойчивая, идущая напролом ладья как нельзя лучше подходит Слоссу.  — Ещё один, — вздыхает Ласт. Белый офицер выставляется на угрожающую для чёрного коня позицию. Девушка смотрит на изогнутый силуэт и мысленно возмущается, когда это Мустанг успел укусить её, что и она начала проводить параллели между фигурами и своими братьями. Конь — наверняка Грид. Такой же эксцентричный, не похожий ни на кого из «семейства». Самобытный. Особенный. Глаттони — ещё одна ладья, как Слосс. Сильный и неукротимый в чужих руках. Не настолько умён, чтобы ходить иначе как по прямой, но в своей ярости поистине разрушительный. Рас — ферзь, Энви и Прайд — офицеры, но кто же тогда сама Ласт? Тихая. Незаметная. Настолько осторожная, что никто не берёт её в расчёт. Никто не метит убрать её вперёд более пафосных фигур. Что позволяет ей юрко просачиваться меж собратьев, двигаться вперёд без прикованного внимания, и получить куда больший шанс добраться до противоположного конца поля, чтобы…  — Пешка, — говорит она в пустоту и передвигает маленькую округлую фигурку навстречу подобным белым.  — Ты? — удивляется Мустанг, словно уловив её мысли. — Но почему? Ты не настолько малозначима!  — Только пешка может совершить трансформацию, — девушка пристально наблюдает за тем, как противник последовал её примеру и сам совершил подобный ход. — Вот только, став ферзём, перестала играть за своих. Как считаешь, могут ли фигуры поглощать друг друга, играя на одной стороне?  — В классических правилах такого не прописано, — ворчит Рой.  — В классических правилах круг моих интересов замыкается на нимфомании. Так ведь ты обо мне думал? — переводит тему Ласт, и неприятные воспоминания прочерчивают глубокую складку меж бровей.  — Я о тебе вообще мало думал, пока не эта ситуация с Хьюзом…  — Потому что я против тебя не воевала. Ты и лица моего не знал, что доказывает, что я первоклассная пешка. А теперь у тебя два ферзя. Мустанг отрывается от игры и смотрит на Ласт со скепсисом.  — Белый и чёрный? Глупость несусветная. Чёрный за чёрных и играет. Девушка смотрит на Роя странным взглядом: мягким до ненормальности, несвойственным ей ранее, почти одурманеным. Он не успевает опомниться, как сверкает в воздухе Абсолютный клинок. Рассечённая поперёк ладонь обхватывает чёрного ферзя, сжимает пальцы. По фигуре течёт неестественно яркая красная кровь, перебивает даже глубокий вороний цвет, расплывается на поверхности доски. Когда Ласт убирает руку, порез уже затянулся, но ферзь остаётся алым.  — Подумай, малыш Рой. Твоя королева прикрывала тебя за твоей спиной. Тебе нужен тот, кто будет стоять за спинами врагов. Неплохой повод заиметь ещё одну, правда? — произносит она завораживающе, и томный голос действует почти что гипнотизирующе вкупе с россыпью монохромных пятен с эпатирующим кровавым акцентом.  — Красная фигура на чёрно-белой доске будет слишком бросаться в глаза, — произносит Рой с толикой сожаления.  — А под доской? Некоторые фигуры и так туда ушли. На поверхности слишком тесно, — улыбается Ласт. Она смотрит на открытую партию, и всё её естество ликует и борется с ужасом одновременно. Малыш Рой, хватит ли тебе сообразительности, чтобы понять, как много подсказок тебе сегодня дали? В течении игры одна из пешек Ласт действительно доходит до края, и Мустанг преобразовывает её в ферзя для пущей наглядности. Партия продолжается, пока на доске не остаётся пять фигур. Два короля и три ферзя: чёрный, белый и красный.