Благие намерения

      В маленькой комнатке — спальне и кабинете сразу — тепло и уютно. Тишина прерывается лишь шуршанием бумаги да горестными вздохами Мартовского Кота. Он поворачивает узкий осколок зеркала к свету, рассматривая свое изуродованное лицо:       — Ну, и рожа, — рана зашита аккуратными стежками и, хотя, Элизабет утверждает, что уже через месяц ничего не будет видно, Кот верит в это с трудом: сейчас его щека покрыта кровоподтеками и припухлостями, уголок заплывшего и слезящегося глаза трагически опущен вниз, в то время как рот изгибается в постоянной усмешке.       — Не трогай, — строго говорит Элизабет, заметив, как Кот растягивает кончиками пальцев края шва. — Будет только хуже.       — Ублюдок! — шипит Кот и прячет зеркальце в карман. — Сука недоделанная!       — Ну, что ты хнычешь, как шлюха, которой забыли заплатить?! — Джон поближе поворачивает к огню озябший бок. — Подумаешь, рожу подпортили. Ты смотри, тот парень, Роберт Хоуп, теперь даже подрочить не сможет. А ты — красавчик, — от его влажной одежды поднимается пар. Джон скидывает с головы шляпу, широкой пятерней проводит по волосам и встряхивается, как огромный дворовой пес.       Сегодня пришлось основательно побегать: из-за этой суки Фрай вся работа пошла насмарку. Элизабет могла бы восстановить карту по памяти, но не стала этого делать — слишком велик был риск упустить что-нибудь важное. К тому же — данные о заболевших и умерших постоянно менялись. Легче было начать все сначала.       Джон украдкой бросает взгляд в сторону девушки. Подперев голову рукой, она задумчиво выводит пером его ненавистное имя — Джейкоб Фрай. Элизабет до сих пор хочет оправдаться перед этими Грачами, глубоко раскаиваясь в преступлении, которого она не совершала. А эти чертовы ублюдки даже слышать ничего не хотят: подсылают наемных убийц и шпионов, а иногда являются сами с такими же намерениями.       При мысли об Иви Фрай, руки Джона сами сжимаются в кулаки. Если бы не сентиментальность Элизабет, эта сука давно болталась бы над базой подвешенная за косу. После того случая с картой, Харт пару раз видел девчонку на крышах. Пока он просто отдал приказ держать ее под постоянным наблюдением и к Бетти близко не подпускать.       В конце концов, если Иви Фрай хочет бегать по крышам, пусть бегает! Быстрее свернет себе шею! Конечно, можно бы было ей помочь… Споткнулась. Оступилась. Поскользнулась. Несчастный случай… Его люди будут молчать. Мало ли, что происходит на крышах.       Эта мысль чрезвычайно радует Джона Харта, но вряд ли сделает Элизабет счастливее, а ему бы так хотелось, чтобы она улыбалась.       — Рожа в этом деле не главное, — добродушно продолжает он.       — Ну, да, тебе видней, — кисло усмехается Кот. Он неприязненным взглядом окидывает испещрённое шрамами, украшенное кровоподтеками, лицо друга. Такое впечатление, что синяки с него никогда не сходят, просто добавляя в ландшафт ярких красок. При его бурной жизни, Джон умудрился сохранить целыми все зубы, и с легкостью покоряет любую девку своей белозубой улыбкой. Коту в этом деле приходится сложнее.       — Добрый вечер, господа! — внезапно раздается голос у двери. — Мисс Мантел, — Генри склоняется в низком поклоне, по индийской традиции приложив сложенные руки ко лбу. Изумленная Элизабет вскакивает с места. Но прежде, чем успевает сделать хотя бы шаг ему навстречу Кот открывает рот. Он верещит так громко и так пронзительно, что Генри невольно затыкает уши и отступает вглубь коридора.       — Не надо! — Элизабет старается перекричать этот визг.       Грин не может знать, что такие действия великолепно спланированы и не раз выручали друзей, отвлекая внимание от более сильного противника. И Призрак не стал исключением: он переводит взгляд на тщедушного, невысокого человечка. Малыш Джон материализуется откуда-то слева, двигаясь с поразительной быстротой и легкостью для подобных размеров, и со словами «Никак вы, блядь, не уйметесь!», отправляет ассасина в глубокий нокаут.       Генри приходит в себя на небольшом диванчике. Череп готов лопнуть от невыносимой боли, а на лбу пульсирует огромная, с голубиное яйцо, шишка. Не спасает даже холодный компресс, заботливой рукой приложенный к его голове. Капли воды, стекая вниз, неприятно щекочут шею. Грин в раздражении откидывает в сторону мокрую тряпку и со стоном садится. Комната тут же плывет перед глазами и Генри едва сдерживает рвотный позыв.       — Как вы себя чувствуете, мистер Грин? — Элизабет устало рассматривает его из-за своего рабочего стола.       — Бывало и лучше, — мрачно замечает он. — Вы всегда так встречаете гостей?       — Джон был впечатлен встречей с мисс Фрай, — чуть насмешливо комментирует девушка. — И кажется переусердствовал. Прошу нас простить. Он находит мало приятного в том, чтобы носиться под дождем по району, задавая одни и те же вопросы лишь потому, что кто-то сжег наши бумаги.       — У нее были на это все основания!       — Помилуй Бог! Какие кроме буйной фантазии и личной неприязни?!       — Послушайте, — Генри морщится от внезапной боли. — В вашем районе на каждом значимом перекрестке болтаются повешенные, людям отрубают руки. И головы, — он выжидательно смотрит на Элизабет, но девушка делает вид, что не понимает. Хотя, вряд ли. Она прекрасно знает, о чем и о ком идет речь!        — Спасибо, что не забыли прислать ее нам. Мы были не менее впечатлены. Каждый дом помечен красным крестом, а ваши люди ходят по району и задают людям непонятные вопросы. Мне продолжить?       Элизабет с интересом рассматривает Грина, как диковинное животное, но когда она открывает рот, ее слова звучат острее стали, а голос, холоднее льда:       — Вы знаете другой способ прекратить разбой и мародёрство?! Поквитаться со шпионом?! Сделать так, чтобы никому и в голову больше не пришло травить источники воды?! Я помечаю красным крестом дома, закрытые на карантин, а не дома своих врагов или союзников! Так делали во времена Великой Чумы. И после.       — Надеюсь, вы не следуете примеру того времени, запирая вместе больных и здоровых, — обрывает Грин ее гневную тираду, а в глубине души упрекая себя за поразительную недальновидность: с этой чертовой семиотикой ассасины абсолютно забыли, что кресты служили не только символом тамплиеров.       — Медсестры и аптекари навещают заболевших. Так им проще ориентироваться, — поясняет Элизабет. — К тому же краска имеет свойство выцветать: тогда мы понимаем, как быстро нужна наша помощь. И да, мои люди обновляют кресты по мере необходимости, — она делает приглашающий жест рукой, второй освобождая от ненужных вещей свою новую карту.       Грин поднимается с диванчика с трудом сдерживая стон. Комната медленно плывет перед глазами, и он едва успевает схватиться за край стола, нечаянно обрушив на пол лежащую там стопку книг. Генри наклоняется за ними и застывает от неожиданности, в изумлении глядя на обложку. «Китаб аль-Канун» Авиценны и Сашрута Самхита? Он бережно берет книги в руки и смотрит на Элизабет.       Твою же мать! Так это она обокрала Джейкоба Фрая!       Элизабет смущенно отводит взгляд, а на ее щеках вспыхивают пунцовые пятна.       — Кто вы — Элизабет Мантел? — потрясенно спрашивает ассасин.       Она отступает на шаг, привычно прячется за огромным рабочим столом и закрывает глаза. Дело не в том, что он подошел слишком близко: Элизабет совсем не боится Генри Грина. И даже не в том, что он говорит, а как! Он говорит с ней на языке из сказок, из далеких, полузабытых снов. Он говорит с ней на хинди, на языке своего — и ее — детства.       У нее так много имен: ее считают воровкой, убийцей, карателем, монстром. А что хорошего осталось в ней и кем видит себя она?        — Айзере, — давясь, хрипло и едва слышно произносят Бетти. Медленно, словно пробуя каждый звук на вкус. Он первый и единственный кто спросил ее об этом…       — Ты украла мои книги, Айзере, — произносит Генри Грин. В его голосе нет осуждения, только улыбка, словно он восхищен этим ее поступком. — Как вам это удалось?       — Джейкоб Фрай так увлеченно зачитывал их всем присутствующим в поезде, — насмешливо произносит Элизабет. — Слушатели пришли в небывалый восторг и отключились от счастья.       В конце концов ей совсем не хочется пояснять, что она просто устроила небольшую диверсию, воспользовавшись препаратами из больницы Флоренс Найтингейл. Элизабет Мантел все еще не теряет надежды вновь вернуться туда.       — Странно, что они не закидали его гнилыми помидорами или тухлыми яйцами. Сказать по чести, это весьма специфическое чтиво для моих Грачей. К тому же на хинди. Они всё же предпочитают книжки с картинками, а «Камасутра» стояла полкой выше. Вы не обратили внимания?       — Оставим «Камасутру» вашим Грачам, они несомненно проникнуться индийской культурой и используют полученные навыки по назначению. Джейкоб Фрай — великий наставник, а в изучении этого предмета им не помешает даже незнание языка. Я же искала лекарство, а не пособие для открытия борделя.       — Нашли? — заинтересованно спрашивает Генри. Ему порядочно надоел этот обмен любезностями на грани приличий. В конце концов в роли неотразимого Джейкоба Фрая он чувствует себя весьма неуютно.       — Пожалуй, — Элизабет ловко сдвигает к краю тяжелый канделябр. Генри Грин видит подробно прорисованную карту Уайтчепела и части Сити со столбиками разного цвета и длинны у каждого дома.       — Смотрите, — ее тонкие пальцы уверенно скользят по бумаге. — Мои помощники обходят каждый дом в зараженном районе с двумя вопросами: сколько здесь заболевших и умерших, — девушка указывает на два цветных столбика. — И где они берут воду, — рука касается символа, обозначавшего колонку для подачи воды.       — Она отравлена?       — Вероятнее всего — нет. Но она, м-мм, нечистая. В ней живет то, что вызывает холеру.       — Вы уверены?! — Генри поражённо смотрит на нее. Светила нынешней медицины склонны усматривать причины болезни в сыром и прокопченном воздухе Лондона, а никак не в грязной воде.       — Почти, — Элизабет не сводит с него серьезного взгляда. — Потом мы отмечаем на карте место гибели каждой жертвы. Если от болезни умирает несколько жителей дома, я рисую столбик соответствующей длинны, — ее палец скользит по каждому черному столбику на карте. — Тогда мы четко видим, что эпицентр вспышки в этом районе, вот эта колонка, стоящая на углу. Именно в ее окрестностях погибших больше всего. Немногочисленные жертвы в других местах тоже ходят к ней.       Генри склоняется над картой, медленно проводит по бумаге пальцем, следуя от переулка к переулку, от колонки к колонке. Каждая из них помечена черным знаком. — Мы пытались их закрыть, — продолжает Элизабет. — Но это единственный источник воды в этом районе. Моих людей вышвырнули возмущенные граждане…  — Хорошо, — Генри снова возвращается к карте. — Вы нашли колонки. Что будет дальше?       — Их обслуживает Восточная Лондонская компания. У меня пока нет возможности заставить их перекрыть воду или хотя бы брать ее из другого, не зараженного источника. Сейчас мы просто кипятим воду в огромных чанах и раздаем ее всем нуждающимся. Но это не решает наших проблем: люди все равно умирают, а мы сидим на карантине.       — Вы обращались к Флоренс Найтингейл? — Я не могу, — горько возражает Элизабет. — Она считает меня воровкой. К тому же я сотрудничала с Робертом Ноксом. И… Мисс Найтингейл тоже читает газеты. Она может не продолжать. Они оба знают, что там и мисс Мантел, и доктор Нокс — монстры.       — Она все равно не поверит, — обреченно вздыхает Элизабет. — В это никто не верит. Хотя, я готова согласиться с выводами француза, Луи Пастера, что различные заболевания вызываются разными микроорганизмами. И, наверное, это касается не только вина…       — Элизабет! — пораженно возражает Грин. — То, что вы сейчас говорите… Вы сделали величайшее открытие!       — Это не я, — девушку немного веселит его горячность, но она не желает приписывать себе чужие заслуги. — Это Джон Сноу. Он уже применял подобный метод в 53 году. Просто в суматохе про него все забыли. К тому же, до спасения Лондона нам пока еще далеко.       — Ближе, чем было до этого разговора, — ободряюще улыбается Генри Грин. — Не будем терять времени.       — Хорошо, — Элизабет сворачивает карту и прячет ее в железную тубу. — Нам надо проверить еще две колонки. Мой посыльный сообщит вам результаты, — они медленно спускаются вниз по лестнице. Грин уже почти открывает дверь, когда легким движением девушка останавливает его:       — Мисс Фрай, — в глазах Элизабет горит яростный огонь. — Ее опрометчивый поступок стоил жизни десятку людей.       — Я поговорю с ней.       Она отрицательно качает головой:       — Мистер Грин, мои люди злы и рассержены. Они не расположены к жалости и милосердию. Я не могу удерживать их вечно. Сделайте так, чтобы ни она, ни ее брат больше здесь не появлялись, — дверь открывается.       — Хорошо, — обещает Генри. Они выходят на крыльцо. — Берегите себя, — он нежно сжимает ее руку, ласково касается губами холодного лба. Элизабет устало прижимается к его плечу. Её пальцы путаются в серебряной цепочке, и девушка судорожно сжимает в ладони подвеску. Подносит ее к глазам и некоторое время рассматривает ее, затем переводит взгляд на Генри:       — Помните, — напоминает Элизабет. — Вы обещали.       — Никто из них вас больше не потревожит, — твердо заявляет Грин. ***       — Вы поговорили с Флоренс Найтингейл? — спрашивает Иви.       — В то же утро.       — И она поверила?       — Я могу быть весьма убедительным, — очаровательно улыбается Генри, и, заметив, что Иви собирается насмешливо фыркнуть, уже серьезно поясняет:       — Мисс Фрай, Элизабет — самая талантливая ученица Флоренс Найтингейл. Матушка любит ее, как собственную дочь и, как любая мать, готова простить ей всякую ошибку.       Дальше было проще: у Флоренс Найтингейл обширные связи и очень мощная общественная поддержка. Стоило лишь надавить на нужные рычаги. Руководители Восточной Лондонской компании посчитали лишним отказывать национальной героине в просьбе и пошли на уступки. В зараженных районах мы провели обширную компанию по улучшению санитарных условий, и хотя газеты продолжают трубить о зверствах и ужасах творящихся там, это уже не вызывает такого общественного резонанса. Похоже Старрику придется повременить с вхождением в Парламент, хотя он вряд ли оставит попытки.       — Вы сказали, что Элизабет украла книги. Зачем? — спрашивает Иви.       — Видите ли, мисс Фрай, эта девочка не так уж глупа. У больницы не было денег на исследования. Но они были у Тамплиеров. Она убедила Нокса, что ему просто необходимы эти книги, а затем встала в долю, чтобы, воспользовавшись ресурсами и получить патент на лекарство для жителей Лондона. Так что, связаться с Люси Торн Элизабет побудили лишь самые благие намерения.       — Вот только Люси Торн не собиралась искать никакого лекарства и просто обманула ее, — фыркает Иви.       — Лекарство пригодилось бы Тамплиерам в любом случае, пусть и было побочным продуктом всей операции, — задумчиво произносит Генри, потирая подбородок. — А вот от Элизабет Мантел, как и от доктора Нокса они поспешили избавиться. Руками вашего брата. Знаете, мисс Фрай, такой ход даже не лишен изящества.       Иви украдкой оглядывается на брата. Она знает, что Джейкоб не спит. Она даже отсюда видит, как подрагивают его ресницы, а значит он слышал все от начала и до конца.       Торопливый стук в дверь отрывает ее от печальных мыслей.       — Письмо, — свистящим шепотом объявляет рыжий Пепе. Генри берет из его рук конверт, срывает сургучную печать и отходит к окну. Он читает, нахмурив брови, затем молча кивает мальчишке, и тот резво скрывается за дверью.       — Флоренс Найтингейл, — поясняет Генри. — Приглашает нас на встречу.       Иви бросает на Грина испуганный взгляд. Меньше всего ей хочется сейчас встречаться со скорбящей матерью. К тому же, Флоренс ясно дала понять, что не желает больше видеть их в своем доме.       — Я не могу, — шепчет Иви. — Мы… Она… Мисс Мантел…       — Смелее, мисс Фрай, — насмешливо произносит Генри, заметив ее растерянность. — Каждый из нас должен признавать свои ошибки. И нести за них ответственность, — он бережно берет ее под локоть. — В конце концов, вы должны знать, что к умершим разыскивают священника, а не врача.       — Генри, — расстроенно произносит Иви. — Джейкоб не хотел ничего плохого. Он просто спасал Лондон. Думал, что спасает, — поправляется она. Ее голос переходит на шепот. Это слабая отговорка и они оба это знают.       — Теперь это уже не важно, — отвечает он и увлекает Иви за собой.       Когда дверь за ними закрывается, Джейкоб тяжело садится на кровати. Он благодарен сестре за поддержку, но чувствует он себя отвратительно.       Из кармана на груди он достает маленькую бумажную птицу. Она уже давно перестала быть белой. Надпись на ее крыле и груди стерлась и потускнела.       Птица превращается в листок. Название улицы и номер дома рассыпаются на ничего не значащие крючки, точки и линии, а среди этого хаоса четко и красиво выведено его имя. То, что в последующей кутерьме было самым важным. Важным для нее! Для Элизабет Мантел!       «Уходи! Ты еще можешь уйти!» — все еще шепчут ее губы. Она так хотела, чтобы он жил! И Джейкобу очень хочется верить, что он просто спасал Лондон. И что в смерти Элизабет он преследовал только самые благие намерения.