Whatsapp, закиданный сердцами.

      Вокруг было столько людей: переживающие мамани, их дети, наряженные в белые рубашки, начисто выглаженную школьную форму и в белых бантах. Ну да, и пацаны тоже в белых бантах. А также мимо проходящие, почти засыпающие на ходу люди. Учителя, которые перед 1 сентября напились по полной, а сейчас отходят от похмелья. Над горизонтом поднялось только проснувшееся солнце, кидающее свои лучи в глаза, заставляя щурится и ненавидеть его самого. Ну, что ж поделать, такая у солнца работа. На здания красиво ложится ярко-желтый свет, а птицы, пролетающие мимо, чуть ли не сгорают в испепеляющих лучах. Данила не торопится собираться на линейку, хотя мать даже впервые засуетилась по поводу его внешнего вида. На нем был какой-то серый, огромного размера, костюм. Рукава его доставали чуть ли не до пола, а в одну штанину пролезало аж три ноги. Можно было бы быть похотливой секретаршей. Да, в 7 лет. Когда линейка начиналась в 10:30, Даня только покушал и решал, что пора все-таки двигаться. Он выходит из здания с облезшей краской на стенах и уходит прочь из этого места, желая поскорее убежать, чтобы, например, не догнал отчим. Не начал пиздить, насиловать, просто докапываться. Ну или мать не начала делать того же. Вдруг ещё выпрыгнет из-за двери парадной, начнёт скандал, что, допустим, цветы училкам забыл. Вообщем, начнётся истерика, только потому, что кулаки зачесались. А бабушки со двора сидят-глядят-смотрят на происходящее, выпучивают глазёнки, хмурят седые, почти незаметные брови, но почему-то не подходят и не орут в рожу этой матери. Даня лишь иногда кидает на них взгляды забитой псины и уворачивается от длинных рук. Сердце бьется быстро, даже мама так не бьется. Дыхание сбито давно, ещё как только вышел из дома. Плечо по инерции дергается, поправляя спадающий рюкзак, а рука сжимает бедные, ни в чем не повинные тюльпаны. Четыре тюльпана. Со злобы, он бросает цветки в мусорку, удаляясь от них. Настроение испорчено с самого начала недели, а ещё 6 дней, а потом новая неделя, ещё одна, за этой следующая и так всю жизнь. А может, ну ее, жизнь? Слишком сложно, Даня не может представить, что будет через десяток лет. Может, он так же, как и отчим с матерью — сопьётся? Бизнесменом ему точно не стать. В сценарии его судьбы так уже написано, он знал. А может, так и будет до старости таскать сигареты мамане из магазина под домом. А может, на стройку пойдёт. А может, его выгонят с универа, и на последние деньги он купит себе шторы с яркими кружевами и в них же себя похоронит. А труп его пойдёт на практику студентов этого же универа, и о нем никто не вспомнит. Даже, когда они прикоснутся к телу, не узнают, а может, просто не захотят. Или узнают, но виду не подадут. И вправду, кому он нужен? Только там, в универе… Кашин подходит к зданию, отгоняет от себя эти мысли и, натянув улыбку, бежит через всю свободную площадку его новой школы. Много наряженных детей с цветами, с новыми портфелями, ну а кто-то с пакетом. Много взрослых людей, учителей, завучей. Все что-то обсуждают, даже дети. А Даня лишь ищет кудрявую макушку. Обходит глазами весь периметр заднего двора как радар. Сердце пропустило удар, как будто он нашёл сотку на улице. Но нет, он нашёл Моргенштерна. Ноги автоматически понесли его к нему, пробегая и расталкивая всяких себе подобных. — Дарова, епта! — резво крикнул Данила в ухо другу, — ну что, скоро бизнес, деньги, заживем! Алишер быстро начал шикать на пацана, зыркая зрачками на мать и показывая, что как бы не нужно сейчас продолжать свои шуточки. Татарин нахмурился и сжал губы. — Чо ты как пидор ушастый, — кисло шепнул рыжий. — А ты чо как член в смокинге. — Да я те щас пизды вставлю, — все так же тихо бурчал он. — А я те перья в жопу засуну и через рот выну! — не отставал Алишер. — Итак! — прервал все важные переговоры завуч, громко кашляя после неудачной попытки произнести слово, мальчики повернули головы вбок, — торжественно объявляю ваш первый день в школе! У вас будет долгий, но упорный путь! Корабль знаний отчаливает от причала… Впрочем, дальше этот нелепый лепет старухи никто не слушал, все начали базарить по поводу своих переживаний. Кто был родителями, что шептались о том, как подороже продать дрова, как объяснить своему чаду, что за звуки доносились ночью из спальни, как починить стиральную машину, как спалить ковёр в подъезде у соседей, чтобы никто не заметил. А кто был мелкими огрызками, которые громко обсуждали: как выпросить у мамки денег на бакуганов, как получить сразу сладкое, не ев кислого борща, как погулять допоздна. Кто о чем только не говорит, но Алишер с Даней хмуро глядели в разные стороны друг от друга и агрессивно сопели. Оба думали, но не говорили. А завуч лишь слепо улыбалась, не замечая ничего, и продолжала трындеть. Наконец ее вбок толкнула директор, хватая в руки микрофон. Она плотно а — Сейчас первые классы уходят по классным кабинетам со своими класс.руками. Ну, все так и сделалось. Толпа вечно кричащих детей бросилась в один проход на лестницу подъема. Кто-то упал, на ком-то потоптались. Алишер залез на спину татарина, крепко хватаясь за шею, чтобы не ебнутся. Рядом с Данилой Алишер чувствовал себя в безопасности. — А на каком этаже у нас кабинет. — Хуй знает, — мечтательно кинул кудрявый башкир, осматривая коридор за коридором. Она поднялись на четвёртый этаж, но Алишер не слез с друга, продолжая указывать на разные кабинеты. — Эй! — окликнул их женский голос, — вы Алишер и Данил? За мной идите. Только тогда Моргенштерн слез и побежал за теткой, опережая друга. Когда оба пацана зашли в класс, все дети смирно сидели за партами, сложа руки перед грудью как в правильных и поливных Фильмах. Алишер успел проскользнуть к какой-то девочке за парту, а На Данилу места не хватило. Ребят оказалось больше, чем нужно. — Ну, — протянула учительница, задумываясь, — садись тогда мой стул, — она тыкнула на кресло на колесиках, все такое чёрное, солидное, не то, что у его одноклассников. Данил чувствовал будущую горькую скукотищу будничных дней, что затягивают с головой в рутину. Алишер предвкушал весёлые деньки в школе, новые друзья, новые знания, вкус жизни. И оба были правы, так как все видят жизнь по-разному. — Здравствуйте, ребята, меня зовут Александра Васильевна, мне будет приятно иметь с вами дело последующие 4 года, — она хлопнула в ладоши, Кашин сразу прочуял, что женщина пытается казаться веселой, не такой хмурой грымзой, какой является. Ужасный опыт? — сейчас будем знакомиться! Данила кисло выдавил лыбу, когда женщина выжидающе посмотрела детей, а затем и на него. Зрачки по инерции искали кудрявую макушку, которая уже оживленно махала руками и грандиозно рассказывала девочке, тихо сидящей сбоку него и скромно улыбающейся. Русая, с серыми глазами, с… да, впрочем, не важно. Обычная стеснительная мышка, каких Даня всегда ненавидел. Он видел эту сладкую парочку через несколько лет, идущую под руки. А потом Алишер найдёт новую стеснительную пассию, похожую на предыдущую. Первые уроки прошли долго, мучительно, скучно, отвратительно и уныло. Даня с самого момента не возлюбил это место. Почему нельзя остаться в детском саду, там хотя бы не так грустно. Ну, Кашин пытался не унывать и принялся донимать Моргенштерна, который на перемене уже подружился со всеми своими одноклассниками. — Алиш… — с непонятной досадой окликнул кареглазого. — О, смори, я тут уже со всеми подружился. Вот это Санек, Вован, второй Вован, Славян… Рыжий закатил глаза и выпал из этого мира. Разве не понятно, что ему не нужны это вечно-повторяющиеся имена, которые вылетают из бошки, да и вообщем не влетают даже. Когда друг назвал каждого, Данил вздернул брови, сжал губы, пожал всем руки и подавил желание свалить отсюда. Нужно же влиться в этот ссаных «коллектив»… Пацаны живо обсуждали новое место, к которому они будут возвращаться пять дней в неделю, одиннадцать лет подряд. Причём с матами обсуждали. Но Алишер странно замолчал и залип в одну точку, из-за чего переговоры прекратились. Мальчики обернулись и увидели Александру Васильевну, у которой глаз задергался. — Это… — протянул кудрявый, — не говорите, пожалуйста, родителям, — затем а-ля улыбка во все 34.