***
Лунный свет сочился через чистое стекло, создавая контраст в четырёх стенах. Он не освещал наёмника, что отчуждённо стоял в углу комнаты. На его лицо падала лишь мрачная тень, а голос пронзал ледяным копьём. В своём репертуаре, тихий и отстранённый хищник, умеющий ждать. — Вот, — человек дрожащей рукой протягивает звенящий мешок и кладёт его на стол, пытаясь задобрить зверя. — Я уверен, что с вами будет приятно иметь дело. Берр хмуро повёл головой. Кинжал в его руке угрожающе блеснул серебристым светом и мужчина дёрнулся, подавив скулёж из-за страха. — Я могу предложить больше. Больше, чем мой заказчик! Скажите сумму? — Восемьсот, — наёмник пригибает голову, медленно подходя ближе. — Чтобы перекупить меня. Восемьсот. Испарина выступила на лице мужчины и тот, словно того била лихорадка, потянулся к столу. Он рывком выдвигал ящики, бегая глазами в поисках нужной суммы. Берр знает это выражение лица и знает, что оплаты не последует. «Паршивые надежды». Он надвигался медленно, мысленно поставив секундомер. И тот был на исходе — отчёт закончился. Наёмник зацепил пальцами штору и дёрнул на себя, погрузив помещение в кромешную темноту. Мужчина хотел было крикнуть, но мир отразился вспышкой острой боли. Противный хруст в районе грудной клетки раздавался снова и снова, разрывая мышцы и выпуская кровь. Ещё раз и когда-то холодное лезвие, теперь залитое тёплой кровью, выходит из тела жертвы и поднимается к горлу. Берр так хотел прекратить его предсмертные хрипы. Он не наслаждался этим. Он выполнял свою работу. Финальный удар, и помещение наполняется тишиной. Она скрывала наёмника и давала ему уйти, забрав вырученную наживу. Даже больше, чем он планировал. И он знает, на кого её потратит. Ночь опустилась на город, а на небе, все такой же, сиял лунный диск — свидетель многих убийств, что всегда останется немым. С рук Аарона стекала ледяная пресная вода, которая не успела высохнуть, но успела смыть кровь. В некоторых окнах горел тусклый свет. В основном это были бары или ночлежки, от которых даже в столь позднее время можно было услышать пьяные реплики. Берр обходил ещё не спящие места стороной, бродя по городу таинственной тенью. Он поднял глаза к беззвёздному небу, что так тягостно напомнило ему о работе. Дышать вдруг стало трудно — надо вернуться к Джефферсону. Заявить о выполнении контракта, и о таком быстром провале Ли. Он сделал шаг, хмурый, словно грозовая туча, и остановился, направив свой взгляд на горящие окна хостела. Из смутных мыслей его выдернул лай и вой собак где-то в глубине городских улиц. — На одну ночь, — Берр кладёт пару монет перед собой, забирает ключ и поднимается к купленной комнате. Что сделает Джефферсон, узнав о таком скором провале Ли? Томас владел нелегальной наёмной группировкой, считал каждое своё действие безоговорочно правильным, и если он решит, что Чарльз канул в лету, значит, так и будет. Для него он очередной безымянный пёс, от которого не было никакого толку. «А Джефферсон точно так решит», — подумал Берр, все такой же хмурый, завалившись на кровать. Она со скрипом прогнулась под наёмником, после предоставив комнату полной тишине. Берр знал — ему нельзя возвращаться назад. Нельзя, если он хочет вернуть Чарльза живым. «Надо создать видимость работы для Джефферсона». Рассветные лучи солнца не успели коснуться земли, как Берр покинул хостел. Утренняя пора холодна, воздух влажный и роса на свежей траве переливалась на свету. Из-за промозглости к коже липла одежда, а движения были словно у поржавевшей куклы. Берр петлял между домами, быстрым взглядом изучая бары и таверны в засаленные окна и вглядываясь в лица проходящих людей. Он знал тех, с кем работал Гамильтон и он прекрасно знал о лучшей группе Вашингтона, которую ему удалось заметить вчера. Берр мысленно проклинал Чарльза самыми крепкими словами, однако в глубине души понимал — та троица для него, в любом случае, была непобедимой, и Ли виноват только в том, что послушал его с самого начала. «Как я умудрился сделаться виноватым? — Берру было противно рассуждать об этом дальше. Лезть в дебри мыслей он считал для себя убийственным. — Ли умелец искать неприятности. Вот и все», — он не верил себе. Предательство Берра не стало для Вашингтона ударом. Он лишь махнул рукой, совершенно не удивлённый, и пожелал наёмнику удачи. Это чертовски раздражало, однако Аарон всегда держал лицо. Его несправедливо подвинули, он справедливо свернул с дороги. Вашингтон это признал. Берр аккуратно прочёсывал местность, словно находился в змеином гнезде, где за любое неверное движение тебе оттяпают ногу. Он стал кротким, как новорождённая лань: каждое движение заставляло его в недоверии повернуться и напрячься. Он опытный наёмник, но ситуация сейчас пробуждала в сердце страх. Он действует не по уставу. Он действует не так, как хотел бы Джефферсон. Пышная птица перепрыгнула с ветки на ветку, стряхнув на землю сухие листья, и Берр остановился, настороженно смотря по сторонам. Как далеко он уже зашёл в своих намерениях? Перед ним в нескольких шагах предстал заброшенный дом, что так удачно расположился около дороги. Он обогнул его и бесшумно зашёл через выбитое окно. Наёмники не приучены культурно заходить через дверь, зная, что их поджидают. Тут часто перекантовывался Лоуренс. Парень был похож на паука, что ждал, пока добыча попадёт в его сети. Дом не был скрыт от чужих глаз, и многие проезжающие мимо путники, чтобы обзавестись хоть какой-то крышей над головой, наивно заходили внутрь. — Лоуренс? — голос Берра громко отдавался от стен. Повысить голос смертельно — крыша рухнет на головы. Наёмник поднял глаза кверху. Ему показалось забавным своё сравнения Джона с пауком, ведь тот скрывался где-то под потолком в тени. Милый уголок. — Кормушка запатентована! Пошёл прочь! — раздалось сверху и Джон слегка нагнулся в сторону коллеги, свесив безалаберно руку. Раздался смешок. — Мне думалось, что ты меня навестишь. Не скажешь, почему же? Вообще, по правилам, я должен тебя устранить. Но, по старой дружбе, послушаю. Берр сощурился, аккуратно сделав шаг назад. — Вы вчера поймали Чарльза Ли. Знаешь такого? — Нет, понятия не имею. Джон снова скрылся в тени, убрав руку. Он вальяжно лежал, по-детски покачивая ногами и излучая полное спокойствие и незаинтересованность. Но Берр знает, что он настороже. — А если ты чуть включишь голову? — Я перепил вчера, не помню, — голос Джона показался Аарону издевательским. — Иди давай. А то клиентов моих распугаешь. — Мне нужен Чарльз Ли, которого ты и твои дружки вчера галантно повязали. Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, верно? Джон долго не отвечал, будто забыл о существовании Берра под боком. Аарон терпеливый. Он готов просидеть здесь хоть весь день, но ответ получит. — Что, я прям взял так тебе и сказал? А что я получу взамен? — Так надо было сразу, — Берр пригибает голову, реагируя на шум где-то сзади. Просто белка. — Сколько? — Кх-х, сколько, сколько, — Джон свесил ноги и облокотился на них руками, сделав задумчивое выражение лица, — тысяча двести, — он хмыкнул, — а то мне нечем долги оплачивать, — он расстроенно повёл плечами. Своих денег он имел немного, а если быть точным, то полные гроши. Добыча попадала в его сети очень редко, а если и была, то на мели. Все деньги вырученные с контрактов еле-еле уходили на еду. Что ж, Берр готов пожертвовать этой суммой. Да и с учётом того, что она в данный момент греется у него в сумке, надо добавить только пару сотен. Хотя он понятия не имел, что побуждает его делать это для Чарльза. Страх ли за собственную шкуру, ведь тот ему приходится напарником и Джефферсон будет явно недоволен, или просто чувство ответственности перед британским мальчишкой. — Будет тебе, — Берр сощурился. — Так ты приведёшь мне Ли? — Ох, ну не знаю, я же верный орёл Вашингтона, — Джон закатил глаза, — я не предатель… — Тысяча триста. Я дам тебе тысячу триста. — Ну, какой толк Вашингтону от Чарльза, правда? Он все равно не колется… Хотя, боюсь, мне придётся жертвовать многим ради этого, так что… — Господи, я сошлюсь на тысячу пятьсот, — уже сердился Берр, вдруг пожалев свой кошелёк. Семьсот от Джефферсона за контракт и восемьсот сверху за «перекуп». Но раскидываться подобным он понимал — не стоило. Аарон был достаточно богатеньким наёмником в рядах Джефферсона, за один контракт выручал в несколько раз больше, чем другие и мало смотрел на деньги. Однако все-таки рациональная черта в нем переломилась. Вряд ли он отдаст Джону договорную сумму. — И вино, только французское, — Джон спрыгнул. Половицы под его весом жалобно скрипнули. Лоуренс протягивает руку, довольный, словно кот. — Ох, видит бог, я не хотел. — Отлично. Завтра я передам тебе часть. Здесь же, в это же время. Остальное получишь, когда передо мной будет стоять Чарльз, — Джон кивнул, — не шути со мной, Лоуренс. Они ещё ни раз увидятся лицом к лицу и тогда, возможно, кому-то из них удастся остаться в победителях.***
Джон чувствовал себя паршиво. После ухода Берра прошло несколько часов, и когда было уже понятно, что вряд ли сюда хоть кто-то сунется, он аккуратно спрыгнул со своего места и двинулся прочь. Барашки тумана вились под ногами. Наступали сумерки. Наёмник снимал небольшую комнатушку на чердаке в невзрачном доме на краю города. Там его все считали лишь несмышлёным мальчишкой, и даже не предполагали, что он промышляет настолько страшным делом. В таких комнатах раньше держали прислуг. Твёрдая кровать, небольшой ящичек для вещей и крохотное окошко, больше похожее на тюремное, перед которым стоял жалкий дряблый стол. Под ним была бутыль с водой, бинты и медикаменты по мелочи. Джон в них часто нуждался. Наверное чаще, чем в еде. Он захлопнул дверь, раздражённо выдохнув сквозь стиснутые зубы. Ноги его не держали, и Джон грузно упал на кровать. При других обстоятельствах он бы никогда не согласился. Он бы никогда не предал Вашингтона. Но разве он виноват, что сводит концы с концами? Погряз в долгах, что понабрал по глупости, без лишней копейки за душой, вынужденный улыбаться Лафайету и Маллигану. Выворачиваясь наизнанку, говоря, что у него все нормально. И Берр, дьявол, что нацепил на себя шкуру ангела, предоставляет возможность избавиться от материального груза и не бояться каждодневных нападок. Да и этот мудак, что так любезно попал к ним в руки. Не велика потеря, если вдруг он сможет сбежать? Джон облокотился спиной о стену и скосил глаза на стол — он так и не убрал то письмо. Письмо от Гамильтона. Человека, который отвечал ему каждый раз с другого конца Америки. Он проводился по письму кончиками пальцев, будто стараясь, словно слепой, прочитать эти буквы не глядя. Сколько его уже нет? Месяц или два? Лоуренсу уже давно все равно. Потерялся во времени, в попытках обезопасить себя. Он давно понимал, что душа его лежит не к противоположному полу. Лоуренс находил привлекательным Лафайета, тянулся к нему, словно мотылёк к зажжённой в ночи лампочке, и также боязно его огибал. Тоска по Гамильтону сводила с ума, и он всеми силами искал замену. И ненавидел себя за такое. Он никогда не замечал, как в нем просыпается возбуждающая жажда боли и как в руке оказывается кинжал. Джон задирает рукав и кладёт лезвие около запястья. Оно ложится вертикально, касаясь ещё не искромсанной порезами кожи. Давит, мычит от приятного холодка и невесомо проводит вниз, будто нарезал сливочное масло. Тонкая струйка тёплой крови потекла по предплечью ниже, заливаясь под кожаную куртку, что была испещрена следами от кинжалов и ножей, под стать хозяину. — Тц, — Джон раздражённо сдёргивает её с себя и та летит на пол. Ему мало. Он нежно прикладывает губы к порезу, наслаждаясь мокрым теплом. Лезвие кинжала проходиться снова чуть ниже, рядом, и новая струйка крови пересекается с прошлой ближе к локтю, сливаясь в едино. Мало. Он режет ещё, глубже, мыча от ощущений. От тепла, от покалывания, от вкуса на кончике языка, от щиплющей боли. Лоуренс проходится языком вдоль кровавой дорожки, что сделал у себя на руке и понимает, как он ненормально смотрится со стороны. Пару капель упало на покрывало, мгновенно впитавшись и оставив след. Лезвие приняло горизонтальное положение. И снова лёгкое движение, словно играя на скрипке. Аккуратно, с хирургической точностью. Снова вкус крови на языке. Он позволил ей стекать по подбородку, пачкая черную старую рубашку, кровь на которой уже никогда не отстирается. Джон понимал, что Гамильтон это не одобрит. Он никогда не разделит его желаний, никогда не почувствует его удовольствия, никогда не будет его получать также, как получает он. Гамильтон его за такое боится. Ещё один порез, получившийся ни так, как он хотел. Руки мелко дрожали. Хватит. Лезвие опускается Джону на колени. Наёмник коснулся кончиком языка пореза, наслаждаясь солоноватым вкусом собственной крови. Гамильтон не тот человек, который разделит его садомазохистские наклонности. Он не будет с ним. Джон берет кинжал изрезанной рукой, делая глубокий надрез на ладони. Он с затаившимся дыханием смотрел на неё, сжимая и разжимая, поворачивая к себе, словно оглядывал драгоценный камень на продажу. Лоуренс ждал, пока крови будет достаточно. Лезвие откладывает в сторону и, освободившейся рукой расстёгивает ширинку. Гамильтон никогда не поймёт, как можно ловить кайф, упиваясь собственной кровью. Мир вокруг Джона замер, воздух словно кто-то нарочно нагрел до мучительных температур. В груди так сладостно защемило, что наёмник закусил губу. Мокрая от собственной крови рука скользит под плотную ткань штанов. Пальцы сначала невесомо проходятся вдоль возбуждённого члена, большим пальцем задевает головку и спускается к основанию. Легкие не могли задержать воздух надолго, и он обрывисто выдыхал, поддаваясь накрывшему его экстазу. Боль, что отступая, приносила после себя холод; тепло собственной крови, ладонь, что так легко благодаря ей скользит по горячему члену. Тот ком ярких, будто вспышек, чувств, заполнял всего его, словно едким липким дымом — и он не хотел ему противиться. Он хотел его вдохнуть полной грудью. Лоуренс протяжно застонал и выгнулся в спине, кончив себе на ладонь. Сердце билось, как молотком, а из-за сбитого дыхания грудь быстро поднималась и опадала. Он не заметил, как прикусил до крови губу. Под вечер нелюдимо, в соседних комнатах ни души. Лоуренс без лишних расспросов спустился и, дойдя до речки, припал на одно колено и опустил руки в ледяную воду. Пальцы быстро свело. Его запястья, предплечье испещрены уродливыми шрамами, к которым пару минут назад добавились новые. Капли пресной воды омывали порезы и освежали дух. Никто не спросит о его состоянии после. Лафайет не придаст внимания нервным дёрганьем Лоуренсом рукавов, Маллиган не заметит фальшь в улыбке. Они семья. Они семья, в которой каждый видит только себя.***
— Герк, — позвал коллегу Джон, бегая глазами по притащенным Лафайетом закускам к крепкому алкоголю. — А я могу «попытать» нашего этого, как его там, позавчерашнего гостя? — Чарльз Ли? — Да, именно его, — воодушевился Лоуренс, запрокинув в себя рюмку янтарной жидкости и поморщившись. — Установки простые. Хоть попытаюсь. — Ну, валяй, — выдал саркастично Маллиган и махнул рукой, посмеявшись, — если он конечно там ещё не помер. Я думал нам попалась трусливая псина, а оказалось вон какой. Лоуренс торопливо шёл по длинному холлу, бросая настороженные взгляды на других наёмников с эмблемой орла на плече. Надо узнать о сменах получше и, возможно, податься на одну. Джон, делая шаг за шагом, уже мысленно обдумывал все пути дальнейшего побега. Он не понимал, почему сердце так колотилось — скорее всего это страх, предостерегавший от ужасного. Он всё такой же мотылёк, ведомый ложным светом, о который ещё не раз обожжётся. Джон неуверенно заглянул внутрь за ржавую скрипучую дверь. Пленённый наёмник висел на железных кандалах, что держали его и не давали упасть. Лицо было закрыто смольной, грязной чёлкой. Он был больше похож на тряпичную куклу, что распяли на стене. Лоуренс сделал первый шаг и переступил порог комнаты, не отрывая взгляда от обездвиженного врага. — Чарльз? — Джон склонил голову, чтобы разглядеть его бледное лицо. Имя пленённого эхом отдалось от стен и мир замер. — Прекрати, — прошептал Ли, не шевеля губами, и Лоуренс выпрямился, — это слово. Оно принадлежало тогда тебе.