jeu dans la vie (игра в жизнь)

Хёнджин медленным шагом, через раз пошаркивая правой ногой, подходил всё ближе. Лунный свет освещал нижнюю часть его лица, а тень от чёлки немного устрашающе падала на глаза, придавая атмосфере ещё большую накалённость. Парень чувствовал себя героем триллера, который сломает сюжет и обозначит кульминацию. «Но пока получается только дешёвая комедия», — фыркнул он сам себе, но прозвучало это в сто раз громче из-за воцарившейся гробовой тишины. Даже от своих действий хотелось впасть в истерический смех, до того тошнило и хотелось покончить с этим. Прикрыть скорее этот театр одного актёра и объяснить маленькому мальчику АйЭн-и, что он не Шерлок Холмс, и мы живём не в детективном романе. Его мало заботило, хочет ли слушать это Ханна. Хотя, нет, ей следует услышать хотя бы часть правды. Годом ранее. — Ты правда думаешь, что она будет в безопасности? — хриплым, переходящим на крик, шёпотом говорил с трубку директор Пак. — Ты имеешь хоть малейшее представление, кто эти люди и что они могут сделать? Она же становиться пушечным мясом буквально каждый раз, когда высовывает свой нос на улицу. Ещё ничего не готово, нужно подождать… Ничего не знаю… Нет… Сам придумай… Из кабинета директора доносился весьма странный и столь же интересный разговор, когда Чонин собирался зайти с парой вопросов перед уходом домой. «Это мог бы быть хороший сюжет для фильма или книги», — подумал парень и не стал заходить, дав возможность закончить телефонный разговор и утолить своё любопытство. И, спустя минут пять, слух зацепила фраза «я обещал, что она будет жить, как все нормальные люди». А как она живёт сейчас? Чонин держал ручку двери, еле надавливая, потому что пока не понял, стоит ли вообще сейчас заходить. Наверное, всё-таки не стоит. И правильно, что не стоило. Не стоило вообще слушать чужой разговор, чтобы потом тебя не преследовал мозговой штурм. Не имело значения: где и когда, парень думал и выдумывал. Выдумывал развитие событий или предысторию. В голове становилось слишком тесно, от чего нужно было отдохнуть, забыться, проветриться. Нет, ну как же глупо чувствовать ответственность за тех, о ком ничего не знаешь. Совсем. Чёрт, даже имени. Ни одного факта, кроме угрозы жизни. Это как проходить мимо пьяного человека, спящего на улице. Да, тупое сравнение. С одной стороны, ты можешь просто пройти мимо, так как этот человек живёт своей жизнью, со своими друзьями и родными, кто-то обязательно найдёт его, поможет. А если нет, не он один проходит мимо. С другой стороны, какова гарантия, что кому-то, кроме тебя вообще есть дело до этого человека? Какова вероятность, что все отвернутся от него с кривым лицом, при этом ещё пустив парочку оскорблений и кучу недовольства? Так невозможно больше терпеть — это не поддаётся контролю. — А что бы ты сделал, если бы кто-то нуждался в помощи, а у тебя есть возможность сделать хоть что-то? — протараторил парень, проглатывая обжигающий чай и устремляя взгляд прямо на своего дедушку, который, к слову, прекрасно всё расслышал и лишь улыбнулся. — Столько лет я забочусь о бродяжках, и ты задаёшь мне такой вопрос? — и правда, безобидная ухмылка щёлкнула черепную коробку. Глупый вопрос. Нужен другой. Точнее. Глубже. Он должен попытаться ещё раз. — Это другое… Люди же — это другое. Они не будут кидаться к тебе за помощью, если вы совсем не знаете друг друга. Особенно, когда даже не видели в лицо. Но ты всё равно чувствуешь ответственность. Это же глупость какая-то, — не унимался Чонин, но всё же держался, чтобы не растрепать всю эту сумбурную кашу, что мучила его сознание последние две недели. — Люди — это первые существа, которые нуждаются в помощи. И всё. И все вопросы так и остались незаданными. Что-то больше не тянулось к свету, что-то уже заняло своё осознанное место. — Знаете, мне так хочется быть полезным, — стоя в немного душном кабинете, державшем напряжённую атмосферу, Чонин уже ни в чём не сомневался и ни о чём не жалел. — Очень часто мне кажется, что я делаю не то или делаю недостаточно, где-то упускаю возможность, где-то теряюсь в словах или вовсе молчу, где-то теряюсь и бываю не честен даже с собой… — Скажи ты уже, к чему ведёшь, я не нанимался психологом. Пойми, у меня есть дела поважнее, и я не хочу тратить на это столь много времени, — хмурился директор и потирал затёкшую после долгой работы шею. — Я слышал ваш разговор недели две с половиной назад, когда хотел спросить вас кое о чём, касательно тренировок. Я, правда, не хотел, чтобы так получилось. Не знал, что могу услышать, и что после этого может быть. Знаете, меня это не отпускает всё это время. Я бы хотел стереть себе память, но… — Что конкретно ты услышал? — откашлявшись и наклонившись на кресле ближе. — Да… не так много на самом деле, — вот сейчас и правда страшно сказать что-то не то и как-то не так. А вообще, по сути, на нём нет никакой вины. Да. — Лишь услышал, что кому-то из ваших близких что-то очень сильно угрожает. — Тогда просто забудь об этом и ни с кем не обсуждай, в чём проблема? — отрезал директор Пак и сел в свою начальную позу, только уже с более суровым выражением лица. — Ну как, — только произнёс парень и понял, что сморозил хрень, теперь нужно думать быстрее, — ведь она совсем одна и, скорее всего, у неё нет друзей, а значит, её некому защитить, никто не сможет её поддержать, и больший риск вляпаться в опасности. Ведь так? — многозначительное молчание дало понять, что диалог можно продолжить. — Я не прошу вас что-то мне рассказать или доверить, тем более не прошу чего-то взамен, простите. После пятиминутного молчания директор вроде как вздохнул легче и заговорил первый: — Конечно, у неё нет друзей! Как они могут быть! Какая жизнь вообще может быть у ребёнка! — словно раскат грома по ушам, отчего АйЭн осел и чуть ли не упал на пол от того, как обдало током тело. Конечно, он бы хотел не открывать рот так широко и прикрыть его рукой, но все конечности окаменели и не поддавались контролю. — Выйди, поговорим позже… Позже наступило спустя неделю, когда АйЭн всеми силами старался не попадаться на глаза директору, чтобы не накалять атмосферу и не бесить его. — … я подумал, что будет очень разумно поселить её в квартиру по соседству, — завершение речи казалось менее убедительным, чем начало, но, во всяком случае, это вариант был лучшим из всех, что можно было придумать. — А можно узнать имя? — Её имя — её голос, — сказал директор Пак с хитрой улыбкой и помахал рукой на прощание. Ничего. Абсолютно ничего не прояснилось с этого момента. Просто перестало быть стыдно и страшно, и появилась новость о том, что некая девушка, которой грозит опасность, переедет в квартиру по соседству. Когда? Не ясно. Что делать дальше? Аналогичный ответ. Проветриваясь теплыми летними ночами, Чонин много размышлял о его дальнейшем плане. Как в один день он услышал на улице мелодичный тёплый голос, который так гармонично сливался с игрой на гитаре. Может, это оно? Точный ответ можно было бы дать, хотя бы зная имя. Но с такой нелепой аллегорией и пытаться не стоит. Приближаясь к группе людей, что столпились полукругом, парень начинал чувствовать странные, будто иглой, короткие покалывания в сердце. Внутри ощущение, будто жарким и душным летним днём ты смотришь на тёмное небо, из которого вот-вот должен полить проливной дождь. Попытка не пытка, почему бы и не испытать судьбу? Но судьба испытала его. После всего выступления, которое, можно сказать, закончилось со скоростью одного моргания, девушка пошла в магазин, из которого позже вышла с внушительным пакетом корма. «Она не может быть той самой, если она так просто будет разъезжать по Сеулу с тяжёлым пакетом», — пронеслось в голове и вынеслось оттуда навсегда, так как приблизительно через минуты три к месту подъехала тонированная машина, из которой высунулся, чёрт возьми, один из работников JYP. Интересно, она-то сама знает, кто за всем этим стоит и почему. Времени думать не было, как и ловить такси или ждать автобуса. Одно было известно: он нашёл то, что искал. Так же, как и позже узнал её имя, адрес, хобби, и то, что всю жизнь она провела буквально взаперти от мира. Зато, выйдя в свет, зад она надерёт каждому второму, это точно. Не самой лучшей идеей было ехать рано утром в кафе рядом с её домом, особенно в день переезда. Но, что случилось, то случилось. Настоящее время. «А теперь она здесь, — думал Чонин, — сидит в паре сантиметров, а отдаляется со скоростью света. Время утекает сквозь пальцы, и нужные слова никак не приходят на ум.» — Что же вас так колотит, — сказал Хёнджин и направил свой взгляд на меня. Действительно. Почему это меня должно колотить от его внезапного присутствия и вообще всей сложившейся ситуации. Так и хочется прыснуть чем-то язвительным ему в лицо, чтобы он хоть немного снизил планку, но язык предательски не хотел поворачиваться в нужную сторону и выдал полный бред: — Да… Не страшно мне… Не колотит вовсе, просто холодно, — господи, что за бред, отрежьте мне язык и включите мозг обратно. — Может, нам следует поговорить об этом в другой раз? — серьёзным голосом сказал АйЭн, будто пытаясь усмирить Хвана, который, что неудивительно, был непоколебим. — Ты такой глупый, Чонин-и… — медленный вздох, мгновенно перебивший слова парня. — Ты думаешь, что перед тобой театральное представление со счастливым концом происходит? Так и правда казалось. Всё, до настоящего момента, казалось чем-то вроде постановки и воспринималось так же. Пока молния не подобралась слишком громко и не разразилась совсем рядом. Что ещё остается делать, если снежный ком уже вовсю катится по наклонной и может или закончить свой путь, увеличившись до своих максимальных размеров, или разбиться в дребезги, задев каждого, кто попался на пути? Любой исход будет плачевным. Он просто не сможет стать лучше хотя бы потому, что время из них никто отматывать не умеет. — У меня сейчас как раз такое ощущение, — вставляю я. Чтобы обозначить своё присутствие.  — Я прошу лишь быстрее его закончить. — Тогда тебе лучше сесть, — протягивает Хёнджин и хитро, с улыбкой проводит за плечи обратно к подоконнику. — Дело в том… — тянет, потому что влился, — что твоя мать не при родах умерла, а потому что полицейские её избили до смерти, при попытке сбежать, а отца твоего за это посадили в тюрьму. Я уж не знаю, жив ли он до сих пор, — буквально полминуты жестокого молчания, в ходе которого парень окидывает взглядом сидящих перед ним и будто читает все вопросы, что они выражают своими лицами. — Откуда они хотели сбежать, Джин-и? — сюсюкающим голосом пропищал Хенджин, как бы пародируя. — Да с родины своей, СК*. Конечно, смеяться тут не с чего, но лица ваши просто нечто. Что? Так неожиданно? Я старался. — Старался сломать ей жизнь? — сквозь ком в горле и шоковый ступор, проговорил Чонин и замер так же. — Я-то? Я похож на палача? Нет, ребята, я похож на уборщика говна, на которого взгромоздили всю самую грязную работу и заплатили за это две копейки, честное слово. Вы хотите, чтобы я говорил это с грустным лицом или сожалением? С чего бы? Я этой ситуацией сыт по горло, больше вашего. А сейчас так легко, не представляете. Да, твои родители смогли спасти тебя, ценой жизни. И всю жизнь ты возмущалась этому. Эх, если бы ты с самого начала знала… Возможно, твоя жизнь принесла бы тебе ещё больше страданий. Хотя кто знает. Я вообще должен был держать свой рот на замке, но вы, ребята, меня очень раздражали, я просто не мог, понимаете? Не мог сдержаться, — выдохнул парень и судорожно достал сигарету, щёлкнул зажигалкой, свет огня которой устрашающе бросился на его лицо, и поджёг её. Я смотрела на всё это в трансе. Чонин начал что-то кричать, но в ушах и в голове всё отдавалось так глухо, будто из толщи воды. Ко мне не сразу пришло осознание, что тёплые и солёные струйки слёз катятся по моему лицу и по шее, а дыхание теряется всё быстрее. В глазах начинает пестрить, а потом краски теряются, и я падаю в бездну, закрываю глаза и больше ничего не чувствую. В бешеной скорости вызывается скорая помощь, моё тело отправляется в больницу, где лежит под наблюдением врачей уже пятый час. Кроме врачей, у палаты трое: Чонин, Хёнджин и Пак Джинён. — Что здесь, мать вашу, произошло? — угрожающе и с наездом директор давит на АйЭна, который, как казалось, и так был раздавлен по полной. — Успокойтесь, она просто в шоке от того, что услышала о своей семье, — встрял Хёнджин. И он, кажется, совсем не боялся никакой реакции. Да и с чего бы. Его родители, при желании, смогут прикрыть и его компанию. Да, вот так вот пафосно и несдержанно. Он может себя позволить, он всегда позволяет себе, даже когда совсем неуместно. — Ты можешь хоть раз заткнуться вовремя, Хёнджин? — кидает Чонин с неким оскалом. — А то что? У тебя секретов не останется? Ещё секунда, и они начали бы бить друг другу лица, вышел доктор и сказал, что это обморок от сильного шока, который, к тому же, спровоцировал приступ. Беспокоиться особо не о чем, кроме морального спокойствия, чего, к сожалению, никто из присутствующих дать не может. Тишину после заключения врача нарушил телефонный звонок. — Где вы с Хёнджином шляетесь? Вам совсем на всех плевать? — нервно дыша, Чан пытается не начинать конфликт. Плохо пытается. — Ханна в больнице, мы с Хваном тут же, — тихо, с неуверенностью Чонин параллельно окидывает вопросительно директора Пака и парня напротив. — Где Ханна? — на заднем фоне в трубке слышится сонный, тихий, но возмущённый голос Хана, который, видимо, только собирался заснуть. — Я вышлю адрес, — выхватывает телефон Хёнджин. — А мы едем домой, — и кидает трубку. Дальше он подхватывает руку АйЭна и без разъяснений, только кивнув директору на прощание с милейшей улыбкой, повёл к выходу. — Ты в своём уме? — теперь уже, не сдерживаясь, негодует Чонин. — Это ты держи мозги держи на месте, олух. Я бы на её месте не только не хотел видеть наши лица в больнице, а вообще никогда в жизни. Радуйся, что меня она ненавидит больше, — и всё в этих словах было правдиво. Ни добавить, ни отнять. Тот факт, что, проснувшись, Ханна увидит снова этих же двух придурков, которые довели её до больницы, и не грохнется в обморок во второй раз, как никогда актуален. Поэтому, без лишних обсуждений и криков, парень покорно садится в такси и до самого дома едет с каменным, казалось, полностью безразличным и отрешённым выражением лица. Что, в принципе, добавить, если ситуация — пиздец. Нет, ну откровенно же, никак не скажешь. И в голове пусто, будто всё, что он знал и знает, теперь не имеет никакого значения. А Хёнджин, кажется, спокоен как удав, чтоб его. Хотя чего ему, собственно, загоняться. Хёнджин и правда не видел причин для паники или мозгового штурма… Пока не видел… В «общежитии» Хан уже во всю (ну как во всю, одним глазом смотрел, попал ли в штанину ногой, другим спал) собирался в больницу. — Не удивительно, блять, что это произошло, — выругивается и бесится от того, что одеваться, когда ты наполовину спишь, неудобно от слова нихрена. — Умеют они жизнь подпортить. И через пятнадцать минут дороги, с постоянной проверкой времени и покрикиваниями водителю, чтобы тот ехал быстрее, Хан в больнице в спешке ищет медсестер, у которых узнаёт номер палаты. Врывается, но потом, мысленно давая себе подзатыльник, тихо закрывает двери и садится напротив кровати. — Ну хоть выспишься, — пытается пошутить сам себе Хан, пока смотрит на спящую. Или нет? — Не уверена, что мне кто-то здесь даст нормально поспать, — протягиваю я, еле шевеля губами сквозь полудрём, отчего парень привскакивает на месте от удивления и так же быстро его лицо озаряет та самая целебная улыбка. Я ещё сплю? Но мне не нужно проверять, так как через секунду я чувствую прикосновение тёплой и мягкой руки к своей. — Ты как себя чувствуешь? — Теперь готова хоть марафон пробежать, — улыбаюсь я, потому что Хан очень мило пытается скрыть смущение. — Нет уж, я не хочу, чтобы ты умерла после ста метров, а остальную дистанцию с тобой на спине я не пробегу, так что будем начинать с малого, — говорит тихо и кладёт свою уставшую голову на больничную кровать. Его тёплые руки, мягкие волосы и сияющая улыбка на губах. Его чуть шевелящиеся ресницы и свежий лёгкий аромат рубашки. Я невольно расплываюсь в улыбке, в мыслях представляя, как я дотрагиваюсь до его волос, как тепло было бы в его объятьях. — Он спит так сладко, — заключила я вслух. — Ничего я не сплю, — бубнит Хан, пока его заплетающийся язык говорит об обратном. Я тихо прыскаю от смеха и поворачиваюсь на бок. Я бы была не против пойти домой сейчас, но такое чудо не хочется мучить. — Хан, — я наклоняюсь ближе и шепчу ему на ухо, слегка расшевеливая. — Хан, проснись на секундочку, — мне нужно его разбудить, чтобы он смог нормально лечь на кровать и не насиловать свой позвоночник. — Мммм… — промурчал Хан и резко развернулся лицом ко мне. Из-за своей притуплённой реакции я не сразу осознала, насколько близко мы находимся друг к другу и насколько горячими и красными становятся мои щёки от его дыхания, что щекочет мне нос. Я мысленно считаю до десяти, но никто из нас не стремится сменить положение. Его взгляд сейчас такой ласковый и успокаивающий, будто я нахожусь под действием успокоительного или наркотика. Чертовски сильного наркотика, потому что крышу сносит не по-детски. Всё происходит, как во сне: его рука высвобождает мою и нежно касается моей щеки, голова медленно поднимается, но глаза смотрят всё так же неотрывно. Знала бы я, что со мной такое произойдёт, грохнулась в обморок бы ещё раньше. Но ему об этом знать не следует. Вообще лучше молчать, чтобы не натворить ничего плохого. Моё лицо невольно поддаётся вперёд, чтобы почувствовать тепло его ладони. От прикосновения с его носом моё сердце делает тройное сальто, а нервы отыгрывают прощальный вальс. Мы всё ещё смотрим друг на друга, никто не отводит взгляд или закрывает глаза. Но его губы… Его губы трепетно и еле ощутимо касаются уголка моих. Я буквально чувствую, как он на секунду улыбается и целует снова, только в этот раз я уже чувствую сладковатый ванильный вкус, как его приоткрытые губы трепетно накрывают мои. Ощущение, будто мы сливаемся в одно целое и я хочу быть ещё ближе, ближе человеческих возможностей. Его лицо такое нежное и мягкое, что я еле прикасаюсь к нему, как к фарфору. Я бы могла назвать этот момент вечным, если бы… — Стой, — шепчет Хан, медленно, но недалеко отстраняясь от моих губ. Я смотрю на него с полуоткрытыми глазами. — Я хочу поцеловать свою девушку, — тихо. И я просто не понимаю, что мне ответить на это. — Потому что не хочу, чтобы этот поцелуй был единственным. Скажи «да», обещаешь? — Да… — шепчу я в ответ и нелепо улыбаюсь. — Обещаю, — и сама удивляюсь своим словам, потому что не могу выразить свои эмоции. Как ещё мне передать то, что со мной делает этот поцелуй? Как выразить это нежно-щемящее и одновременно подобное вихрю или урагану чувство внутри? Теперь мы смотрим друг в другу глаза открыто, его ладонь накрывает мою щеку, а моя рука — его. Он легонько водит кончиком носа из стороны в сторону, соприкасаясь с моим, а потом так же нежно и легко целует. — Так невероятно, что такая простая вещь, как поцелуй, способно перевернуть всю душу, даже переполненную самыми страшными опасениями, — заключает он, отстраняясь, на что я коротко киваю. Отодвинувшись на кровати в бок, я предлагаю Хану лечь рядом, на что он кивает, хитро улыбаясь, а затем прыгает, приземлившись рядом, и заключает в самые крепкие и тёплые объятия. Важно ли сейчас, что будет завтра?